Ссылки для упрощенного доступа

Cудьба беженцев в России


Ирина Лагунина: В соответствии с Конвенцией 1951 года о статусе беженца, которую Россия подписала в начале 90-х годов, российские власти обязались не выдавать тех беженцев, кому грозит дурное обращение на родине. Об этом гласит статья 33 международного документа. Звучит она так: «Договаривающиеся государства не будут никоим образом высылать или возвращать беженцев на границу страны, где их жизни или свободе угрожает опасность вследствие их расы, религии, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений». Но именно эта статья в последнее время все чаще нарушается российскими судами и исполнительной властью. Мы продолжаем цикл бесед о судьбе беженцев в России. Гость студии - руководитель программы «Право на убежище» Института прав человека Лена Рябинина и по телефону Мария Суворова, русская, бывшая гражданка Туркменистана. Мария, почему вы решили уехать в Россию?

Мария Суворова: В принципе мы просто переехали жить. Я переехала с семьей, потому что в Туркмении жить было уже тяжело русскоязычному населению. Муж мой остался без работы, пенсию не выплачивали. Я сама работала переводчиком и при переходе на туркменский государственный язык для меня работы как таковой не было. Самое главное, что детям нужно было образование. А так как мои дети русские, не туркмены, их просто не принимали в высшие учебные заведения. Я в то время работала переводчиком в одной организации. Получилось так, что совпало, что как раз в это время против моего руководителя возбудили уголовное дело по экономическому преступлению. Именно совпал с этим наш переезд и уголовное дело. Меня вызывали в качестве свидетеля. Я давала показания, то, что знала. Один из следователей стал поначалу намекать, а потом открыто сказал, что у него есть личные счеты с моим начальником, и он говорит: "Я его посажу во что бы то ни стало, и ты мне в этом поможешь". Стал предъявлять мне какие-то документы, которые, сам сказал, что скачал из интернета и просил меня подтвердить, что эти документы я ему предъявила сама, хотя я их видела впервые. Когда мой непосредственный начальник, государственный чиновник, работник министерства, узнал, что меня тоже вызывают на допросы, он сказал: если ты что-нибудь скажешь лишнее, то и тебя, и твою семью на кладбище найдут. Понятно, что эти угрозы были непосредственно в адрес моей семьи. Он сам хвастался тем, что у него были такие прецеденты, что одного наказал, другого наказал, открыто мне об этом рассказывал. Я поняла, что эти угрозы - не пустые слова. И мы просто немножко ускорили наш переезд. Тем не менее, мы готовили переезд несколько месяцев, потому что, сами понимаете, продать квартиру, собрать контейнер – это очень много времени занимает, учитывая, что бюрократия очень сильно развита в Туркмении.

Ирина Лагунина: А как встретила Россия?

Мария Суворова: Мы приехали в Россию, никаких препятствий не было ни когда уезжала, даже справку об отсутствии судимости выдали, которую я ждала три месяца, российская сторона запрашивала. Я сразу стала оформлять все, что положено. Когда мы выезжали, я указала адрес, по которому выезжаем, по этому адресу мы приехали, по этому адресу зарегистрировались. Кстати, в то время, когда первый месяц, как только мы приехали, я получила sms от своей подруги, которая работала со мной, она была бухгалтером. она мне написала, что не прописывайся нигде, тебя ищет следователь. На что я ответила: зачем мне скрываться? Я не преступница. Я так наивно, как оказалось, полагала, что действительно меня не коснется. Поначалу все было неплохо, я законопослушная гражданка, я все выполняла, как надо, уехала со всеми документами и здесь постаралась оформить все, как надо. Но это все продолжалось до того момента, когда вдруг я не узнала, что, оказывается, на меня подали в розыск и в отношении меня ведется экстрадиционная проверка. Что я пережила - эмоции, которые трудно описать. Но я опять же как законопослушный гражданка, не зная, что делать, я поехала в областной центр в УВД на прием к генералу просто, чтобы обратиться за помощью, чтобы меня защитили. Там никакой поддержки не оказали. Я стала писать, даже уже не помню, куда, в аппарат по правам человека при президенте, по-моему, такой есть. То есть обращалась во многие организации – это было, конечно, безрезультатно.

Ирина Лагунина: Лена, на каком этапе в ваше поле зрения попало дело Марии Суворовой?

Лена Рябинина: Мне коллеги переслали письмо Машиной дочери, старшей дочери, девочке было чуть больше 20 лет в этот момент. Она была в панике, потому что понимала, что мама того и гляди окажется жертвой абсолютнейшего беззакония, и девочка искала, к кому обратиться за помощью. Я через нее связалась с Машей. В этот момент, как выяснилось, Маша уже успела побывать два дня, если я не ошибаюсь, под стражей, но первоначально суд отказал в избрании ей меры пресечения для последующей экстрадиции. Правда, потом этот отказ был обжалован прокуратурой, в конце концов Машу, как говориться, закрыли в следственный изолятор. Естественно, разобравшись в деле, посмотрев все имевшиеся на тот момент документы, мы поняли, что человек подвергается преследованиям, которые изначально, наверное, имели чисто незаконный характер и изначально, наверное, не были политизированными, но в связи с тем, что Машин руководитель был представитель органов власти, вся государственная машина, конечно, обратилась против Маши. И таким образом появился политический оттенок в ее преследованиях. Мы пригласили адвоката и начали заниматься ее делом, таким образом мы в него включились.

Ирина Лагунина: Когда вы сказали, что Машу все-таки посадили, так сколько в результате вы провели в следственном изоляторе?

Мария Суворова: Вначале, когда в моем городе меня задержали, это было три дня, и судья, который понял сразу всю мою ситуацию, по-русски говоря, просек, и меня отпустили, а потом после этого, когда меня задержали снова, в мае меня первый раз задержали, а в августе меня задержали второй, и я провела в заключении без недели год. 19 августа 2007 по 12 августа 2008 года.

Лена Рябинина: Таким образом это все-таки оказался год, а не более. Дело в том, что в то время для людей, которых задерживали с целью экстрадиции, практически не работали механизмы обжалования их содержания под стражей. И естественно, мы обращались с жалобами, адвокат, с которым мы работали, во все возможные и невозможные инстанции, получали абсолютно абсурдные ответы, в которых суды игнорировали, ни много ни мало, определение Конституционного суда, дважды вынесенное и относящееся к тому, что для тех, кто задержан с целью выдачи иностранному государству, должны работать все нормы российского уголовно-процессуального кодекса. Тем не менее, российские суды это игнорировали, в том числе Мосгорсуд, в котором так же рассматривались эти вопросы. И уже когда после первого рассмотрения жалобы на решение о выдаче Маши, мы это обжаловали, к тому моменту уже было вынесено решение Европейским судом о приостановке ее выдачи до рассмотрения дела по существу, и мы, разумеется, обжаловали отказ Мосгорсуда в удовлетворении жалобы на экстрадицию в Верховный суд, который вернул дело на новое рассмотрение, вот тут только Верховный суд установил предельный срок содержания под стражей. Вот этот предельный срок и оказался тем самым, который Маша провела в следственном изоляторе.

Ирина Лагунина: Лена, разве недостаточно было суду подтверждения того, что Мария подвергается риску в Туркменистане, поэтому высылать туда ее невозможно?

Лена Рябинина: Здесь были совершенно замечательные эпизоды. Обжалование, вынесенное Генеральной прокуратурой решения о выдаче, прошло три круга. Трижды Мосгорсуд рассматривал жалобы, дважды Верховный после первых двух рассмотрений возвращал на новое и уже только после третьего действительно подтвердил решение об экстрадиции, которое, к счастью, не было исполнено исключительно благодаря Европейскому суду. Так вот, достаточно или недостаточно было риска того, что Маша подвергнется пыткам – это было основанием для, если я не ошибаюсь, второго возврата дела из Верховного суда в Московский городской на новое рассмотрение с указанием на то, что суд первой инстанции обязан исследовать эти доводы защиты.
Каким образом суд первой инстанции их исследовал - можно писать в анекдотах. Суд первой инстанции, Московский городской направил в Министерство иностранных дел Туркменистана запрос примерно такого содержания: у нас в производстве находится жалоба гражданки такой-то, которая не согласна с постановлением о выдаче ее в республику Туркменистан, поскольку считает, что будет лишена справедливого и независимого правосудия и подвергнется запрещенному обращению? Когда мы составляли подробное обращение в Европейский суд по Машиному делу и комментарии меморандума правительства, пересланного нам судом после его получения, мы, естественно, указали, что и так существенный риск подвергнуться пыткам, унижающему достоинство обращению, жестокого обращения, который существовали для Маши изначально, поскольку в Туркменистане пенитенциарная система по-другому работать не может. Так вот этот риск, безусловно, усилился в результате действий Московского городского суда, который раскрыл доводы заявительницы запрашивающей стороне, а эта запрашивающая сторона Туркменистан, как известно, крайне чувствительна к своему имиджу в глазах международного сообщества. И если бы, не дай бог, Марию выдали бы, то там бы с ней, конечно, рассчитались, в том числе и за дискредитацию страны, гражданкой которой она, к несчастью, являлась. Таким образом Московский городской суд исследовал эти доводы и решил, достаточно или недостаточно их. А поскольку Туркменистан сказал: нет, мы ее не будем пытать, честное слово, дорогая редакция, не будем. То вот это и послужило основанием для отказа в удовлетворении жалобы, после чего на третьем уже рассмотрении Верховный суд так же подтвердил якобы законность и обоснованность постановления Генеральной прокуратуры об экстрадиции ее в Туркменистан.

Ирина Лагунина: Мария, о чем вы думали, что вы чувствовали, находясь в СИЗО?

Мария Суворова: Я думала о семье, я только о ней думала. Понятно, за что я здесь, об этом уже думай, не думай – не поможет. Когда это все закрутилось, когда пришел сотрудник милиции ко мне домой и сказал, что так и так, у меня первая мысль: месть следователя, это только его месть. А как еще я должна была думать, что два бухгалтера работали за этот период со мной и бухгалтеров не привлекли вообще к уголовной ответственности. Когда экономическое преступление и привлекают в первую очередь руководство и бухгалтерию, руководство привлекли и привлекли меня. То есть он хотел меня использовать как главного свидетеля, не получилось, решил отомстить. Я чувствовала полную беззащитность. Если бы не Лена и эта организация "Гражданское содействие", которые мне оказывали всяческую поддержку, больше никакой поддержки я не чувствовала. Я не чувствовала защиты, я стала понимать, что я приехала сюда в надежде, что Россия защитит меня как русского человека, сама русская, мои дети русские, на этом языке говорю. В Туркмении приходилось слышать, что Туркмения для туркмен, здесь я этого не чувствовала вообще. То есть все мои обращения, которые были в государственные инстанции, они отскакивали как от стенки горох, я получала просто отписки, помощи не было никой. Чувствовалось, что действительно машина закрутилась и работает, работает, никого не интересуют человеческие судьбы. Я иногда видела в глазах судей сочувствие, как по-человечески они меня понимают, сочувствуют, и даже прокурор, мне казалось, меня интуиция редко подводит, чувствовала, что тоже сочувствует, но чисто по-человечески в глазах: ну что мы сделаем? Работа у нас такая.

Ирина Лагунина: Лена, Мария сказала, что она иногда чувствовала сочувствие в глазах судей, но машина работала. У вас есть ощущение, вы сталкиваетесь с многочисленными делами, есть ощущение, что это действительно машина, которая однажды запущена и теперь уже остановить ее практически невозможно?

Лена Рябинина: Это действительно машина – это не ощущение, а полная уверенность. И более того, как раз на первом круге рассмотрения жалобы на постановление об экстрадиции Марии мы с адвокатом как-то, выходя из суда, обсуждая ситуацию, подумали о том, что два варианта решения можно ожидать: или действительно судья, который, безусловно, по его глазам было видно, что все прекрасно понимал, вынести решение об отмене этой безумной, невозможной, немыслимой выдачи, или и, к сожалению, второй вариант оказался правильным, он заранее знает, что сделает вещь, которая нехорошая, которая противоречит обычным человеческим нормам, не говоря уже о правовых, как бы так заранее немножечко извиняется то ли перед собой, то ли перед нами и испытывает при этом некоторую неловкость. Безусловно, конечно, это машина.
И могу даже сказать очень интересную, на мой взгляд, штуку. Чуть меньше года назад в каких-то делах, только касающихся экстрадиции в Узбекистан, и то не во всех без исключения, в большинстве случаев нам удалось как-то переломить позицию Верховного суда и на сегодняшний день по Узбекистану у нас есть целый ряд отмененных постановлений о выдаче, в том числе в связи с риском пыток, безусловно, все это стало возможным только благодаря большому количеству дел, выигранных в Страсбурге по жалобам заявителей. И очень занятно так же было наблюдать реакцию суда, который первый после возврата дела из Верховного с совершенно очевидными однозначными указаниями, из которых понятно было, что теперь в данном случае будут учтены и риск пыток, и международные нормы, запрещающие выдачу людей в такие страны, где они этому риску могут подвергнуться, судебная коллегия, это было в Казани, Верховный суд Татарстана, как бы сам себя взбадривала, чтобы вынести решение, которое они должны вынести, но они не понимают, как это так отменить решение Генеральной прокуратуры Российской Федерации. Они его отменили, это решение устояло в кассационной инстанции, потому что прокуратура обжалует такие решения во всех случаях. Но для них самих это было непривычно, потому что та самая машина работает, по их представлению, много лет работала только в одну сторону - реверсной передачи, они даже не задумывались о том, где он может находиться, где этот рычаг искать. Увы, это касается только Узбекистана.

Ирина Лагунина: Лена, кстати, об Узбекистане. Мы на прошлой неделе говорили о судьбе троих, и вам точно было известно, что двое из них были похищены, один гражданин Узбекистана и один гражданин Таджикистана. Гражданина Узбекистана зовут Абдулхаков, и он неожиданно всплыл в Таджикистане. Что-нибудь новое известно об их судьбе?

Лена Рябинина: Известно. Совсем недавно нам сообщили, что он, к счастью, все еще находится в таджикском СИЗО. Почему я говорю "к счастью", когда человек находится в таджикском СИЗО? Потому что ему грозит выдача в Узбекистан, где после всей предыстории он, безусловно, не выживет, если его туда передадут. А то, что он продолжает находиться еще в Душанбе, означает, что власти Российской Федерации должны продолжать исполнение предписаний Европейского суда, вернуть его в Россию. Я говорила прошлый раз о том, что мы получили соответствующее письмо из Страсбурга, где было предписано властям Российской Федерации принять меры к этому. И самыми опасными были первые дни, когда в случае совсем нехороших намерений его могли бы быстренько передать из Таджикистана в Узбекистан и сказать: извините, мы не успели. У нас не совсем такие, но похожие случаи бывали. Но сейчас уже по истечение более чем недели, я надеюсь, что этот риск миновал, и я очень надеюсь, что Россия выполнит свои обязательства по Европейской конвенции и по исполнению предписаний Страсбурга.
Дополнительные новости о нем, которые были недавно совсем получены, да, по крайней мере, со слов человека, который нам это сообщил, естественно, я не буду его называть, потому что подвергается смертельной опасности. Да, действительно в районе Проспекта мира были задержаны два гражданина Таджикистана, один из них Казиев, которого мы знаем, второго, к сожалению, не знаем, и рядом с ними находился Абдулхаков. Они направлялись в мечеть на совершение молитвы. Подошли, как мне рассказывали, четыре человека или подъехали, причем не таджики - это были, по крайней мере, люди, которые, как предполагалось, наверное, были оперативниками российскими. Остановили этих двух таджиков и потребовали, чтобы те сели в машину. Мораджон подсказал одному из них: позвони своему адвокату. Те четверо это услышали и, между собой переговорив, решили его тоже взять, чтобы не оставлять ненужного свидетеля. Ровно то, что мы предполагали. Их всех троих усадили в машину, куда-то вывезли, по всей видимости, за город, куда именно – неизвестно. Потому что опять же по рассказу того человека, который мне это сообщил, им сразу надели мешки на голову. И потом через некоторое время ближе к вечеру или совсем к вечеру привезли в аэропорт на машине прямо к трапу самолета, в который завели и в течение всего перелета они так и находились с мешками на головах. Два дня Мораджон провел в Худжанде, после чего его в автозаке перевезли в Душанбе, и дальше суд избрал ему ту самую меру пресечения, постановление о которой мы отправляли в Страсбург, и на что получили ответ, о котором я говорила в начале этого эпизода. Вот так это делается.
XS
SM
MD
LG