Ирина Лагунина: 14 декабря исполнилось 16 лет с тех пор, как в торжественной обстановке в Париже были подписаны Дейтонские соглашения, положившие конец войне в Боснии. И вот я в этом государстве – в первый раз после войны. И первое, что бросается в глаза – как сильно разделили страну те самые Дейтонские соглашения, которые призваны были сохранить ее единство и территориальную целостность. Две составляющие – Республика Сербская и боснийско-хорватская федерация – живут по своим законам, и обычные люди мало что знают о происходящем в соседней части страны. Молодежь из столицы Республики Сербской Баня Луки не ездит в Сараево, которое, несмотря на статус столицы страны, в сербской части считается городом бошняков, то есть боснийских мусульман. Молодежь из Сараево не знает даже как выглядит Баня Лука. А есть еще столица Герцеговины, населенной преимущественно хорватами, или католиками, - город Мостар. Молодая мусульманская женщина, с которой я встретилась в Сараево, недавно переехала в столицу государства именно из Мостара. Она жаловалась мне, что в Мостаре для мусульман нет никаких возможностей получить работу, развиваться. Там мусульмане живут как в гетто, - говорила она.
Словом, для человека, который во всем этом не живет, страна предстает как абсолютный хаос. Когда я спросила главного редактора молодежного оппозиционного интернет-издания «Бука», то есть «Шум» Александра Трифуновича, что могло бы стать объединяющей идеей для страны, то получила вот такой ответ:
Александр Трифунович: Я думаю, какие-то простые вещи – вне политики. Мы должны понять, что у нас один рынок. Например, человек из Сараево должен понять, что он вполне может купить яблоко или молоко из Баня Луки, и оно будет вкусным. А человек из Баня Луки должен осознать, что может прекрасно покататься на лыжах рядом с Сараево или поехать в Герцеговину за вином – оно там лучше. Думаю, общий рынок – хорошая идея для начала. Сейчас на нашем рынке больше иностранных товаров, больше товаров из Сербии или Хорватии, чем из Боснии. А ведь мы до войны производили прекрасное молоко, прекрасную минеральную воду. А сейчас мы закупаем эту воду из Хорватии или из Сербии. Надо думать о будущем в упрощенном виде: какие маленькие шаги мы можем предпринять, чтобы страна развивалась? Мы в последние 20 лет стоим на месте. Но я не верю, что мы хотим стоять на месте еще 20 лет.
Ирина Лагунина: Это правда, могу свидетельствовать. Молочные продукты в Баня Луке несравненно лучше, чем в Сараево. И рынок к Баня Луке ломится, в отличие от сараевского, и все это на 90 процентов местного производства. И ничто не привозится в столицу страны. Но вот достаточно зайти в магазин в Республике Сербской, чтобы сразу обнаружить, что все упакованные продукты произведены либо в Хорватии, либо в Сербии. Но то же самое и в Сараево. Выходишь из старой мусульманской части города, сохранившей свой характер со времен Османской империи, входишь в первый же магазин, просматриваешь упаковки и видишь – вот, здесь все привезено из Хорватии, вероятно, хозяин – местный хорват. А здесь все из Сербии – владелец, должно быть, местный серб. Мы беседуем с независимым сараевским экономистом Дражаном Симичем. Так почему сербские ли товары, либо хорватские, но только не боснийские?
Дражан Симич: Потому что Сербия и Хорватия в десять раз больше вкладывают в развитие собственного производства, чем Босния. А у нас каждый раз, когда заходит речь о поддержке собственного производства, говорят - денег нет. Правда, у нас нет денег, потому что почти 40 процентов бюджета тратится на различные социальные выплаты. Конечно, ни на что другое денег не остается. Именно это МВФ потребовал изменить – в качестве условия для предоставления займа, который мы получили 2 года назад. Нам дали 1,2 миллиарда евро – мы израсходовали треть, 400 миллионов, потому что условие было: сократите зарплаты административным работникам на 10 процентов и сократите социальные выплаты, типа выплат ветеранам войны. Условие было – выплачивать эти деньги другим категориям нуждающихся. А что если вы без работы, но не ветеран войны? А что если вы безработная одинокая мать? На них нет денег... И под таким давлением правительство каким-то образом сумело сократить зарплаты на 10 процентов. МВФ перевел деньги, но через несколько месяцев после этого правительство опять повысило зарплаты административным работникам.
Ирина Лагунина: Ну а вот кто получает деньги от продажи активов? Ведь они в Боснии есть. История успеха президента Республики Сербской Милорада Додика – и в правительственных кругах, и в местной прессе Республики Сербской – это продажа и развитие нефтеперерабатывающего завода в городе Босанский Брод на границе с Хорватией. Впрочем, в Республике Сербской теперь не говорят «Босанский», говорят просто Брод. Покупатель – российская компания «Зарубежнефть». Кто – по закону – получил деньги от продажи этого НПЗ, например?
Дражан Симич: Это очень смешная история. Потому что НПЗ в момент продажи был банкротом, завод не работал. В соответствии с подписанным договором – кстати, никакого международного тендера объявлено не было, Додик поехал в Москву и нашел стратегического партнера – новый владелец пообщал заплатить правительству 70 миллионов евро, инвестировать около 150 миллионов евро и покрыть уже имевшийся долг в 75 миллионов евро. Но в конечном итоге, если вы внимательно прочитаете контракт, правительство должно было оплатить практически все. То есть оно заплатило намного больше, чем получило от продажи актива. Но самая большая загадка до сегодняшнего дня – кто владелец этого НПЗ. Может быть, в России можно по регистру все-таки выяснить, кому же он принадлежит? Этот владелец существует?
Ирина Лагунина: Может быть.
Дражан Симич: Потому что официально это «Зарубежнефть». «Зарубежнефть» - государственная компания, так что все хорошо. Но контракт не был подписан с «Зарубежнефтью». Он был подписан с фирмой «НефтегазИнкор». У «Зарубежнефти» только 40 процентов акций в «НефтегазИнкор». 60 процентов раделены между тремя частными компаниями в России. Мы не знаем, кто владельцы этих компаний. Одна из них, что интересно, зарегистрирована во время приватизации НПЗ. И можно посмотреть сайт «Зарубежнефти» - там четко говорится: наша цель – защищать российские национальные интересы на международном энергетическом рынке. Речь о прибыли вообще не идет. Это компания всегда работала исключительно вне территории России. Так было бы интересно узнать, кто на самом деле купил НПЗ.
Ирина Лагунина: Дражан Симич, независимый экономист в Сараево. Кстати, собственное расследование Комитета по конкуренции Боснии и Герцеговины, как и расследование международной неправительственной антикоррупционной организации Transparency International выявило следующих совладельцев 60 процентов акций нефтеперерабатывающего завода: общество с ограниченной ответственностью Invest-technologies, регистрационный номер 5067746347389, Радищевская 4, Москва; общество с ограниченной ответственностью Nepata, регистрационный номер 1047796915341, Энергетический проезд 3, Москва; и общество с ограниченной ответственностью Junik Development, Люсиновская улица 36/50, Москва, регистрационный номер 11037700120292. Сейчас сайт НефтегазИнкор гласит, что компании принадлежит 80 процентов акций завода.
Я попыталась узнать у бывшего министра финансов Республики Сербской Светланы Ценич, что значит вся эта история с продажей завода и как он работает сейчас? И что дало ей основания в интервью сказать, что завод «в серьезных долгах, потому что они берут займы и выставляют завод под залог, но в то же время ничего не платят – ни в бюджет, ни в фонды». Так кто предоставляет кредиты? Внешэкономбанк России?
Светлана Ценич: Да, но давайте я объясню вам, как это происходит. Была учреждена компания – Optima. Optima занимается импортом, экспортом и всеми коммерческими вопросами. Но на самом деле они оставляют долги здесь, а прибыль вывозят за пределы страны. Они берут заем под 5-6-8 процентов, а затем навешивают на нефтеперерабатывающий завод процентную ставку в 12 с половиной процента. Хотя на самом деле у Optima и у завода одни и те же владельцы. Вот таким образом прибыль и вывозится. Это довольно известная схема в мире, в ней нет ничего нового – трансфертные цены. Та же схема применяется на заводе по переработке глинозема «Бирач» в городе Зворник, завод по переработке бокситовой руды в Миличах. Все эти компании копируют эту схему.
Ирина Лагунина: Но вот в самом конце сентября на нефтеперерабатывающем заводе открыли новую линию. То есть завод развивается?
Светлана Ценич: Я смеюсь, смеюсь до слез. Потому что просто невозможно покрыть эти инвестиции продажей бензина. И в то же самое время они по-прежнему должны бюджету республики и фондам. Так что они, с позволения сказать, инвестируют наши собственные деньги.
Ирина Лагунина: Я все еще не понимаю эту схему.
Светлана Ценич: Вам по-прежнему не понятно? Давайте я начну с самого начала. Мы все еще не знаем, кто владеет 60 процентами акций всех этих нефтяных компаний. Мы знаем, что «Зарубежнефть» или ее отделение «НефтегазИнкор» владеет 40 процентами акций. Но мы не знаем имен трех владельцев 60 процентов акций. И никто не желает предоставлять эту информацию. Это один момент. Второй – то, что они заплатили за завод, эти деньги были выделены правительством Республики Сербской. Они получили все права управлять компанией, затем они взяли кредит под залог НПЗ и расплатились с правительством по символически низкой цене. В то же самое время они работают с компанией Optima по трансферным ценам, изымая прибыль, благодаря чему компания всегда в дефиците. Даже компания Nestro – вы видели заправочные станции по всей стране – даже она сейчас утверждает, что у нее дефицит в 30 миллионов марок. Покажите мне хоть одну подобную компанию в мире, которая в дефиците, продавая нефтепродукты! Покажите мне хотя бы одну подобную компанию, которая не делает прибыль!
Ирина Лагунина: Светлана Ценич, бывший министр финансов Республики Сербской в Боснии. Собираясь с Боснию и готовясь к этой командировке, я наткнулась в потоке новостей на сообщение агентства «Рейтер» о том, что в мае этого года одна из крупнейших аудиторских фирм в мире Deloitte&Touch предупредила, что у НПЗ могут возникнуть проблемы с ликвидностью. Его краткосрочные долговые обязательства составляли 105 миллионов евро, что превышает стоимость завода - 86,1 миллиона евро. В 2010 году НефтегазИнкор заявил о потерях на сумму 33,3 миллиона евро. Представитель завода в ответ на аудит заявил, что производству
Чтобы понять, что же все-таки происходит, я отправилась на этот самый нефтеперерабатывающий завод в Босанском Броде. Завод начал работу еще в XIX веке, в 1892 году. Сейчас это – современное предприятие, сверкающее новизной труб. На этом фоне выделяется чернотой одна старая постройка 1954 года, которую планируют скоро снести. Старший экономический советник завода Миро Черич говорит о своем производстве с гордой улыбкой. С этим заводом связана вся его жизнь.
Миро Черич: Во время второй мировой войны, то есть в годы немецкой оккупации, завод был в значительной мере разрушен и не работал. После войны его частично восстановили. Я эти времена не помню, я в те годы еще не родился, но знаю из истории, что самые большие успехи НПЗ связаны с 60-ми и 80-ми годами.
К сожалению, в 1992 году здесь опять началась война, завод снова прекратил работу и снова был разрушен. После завод попытались восстановить, но денег на это не хватало. Правда, несмотря на то, что восстановлено было далеко не все, процесс производства всё-таки удалось начать. Однако завод был нерентабельным - слишком мало сырой нефти удавалось закупалось. В результате НПЗ работал дней 15 дней, а потом останавливался на три-четыре месяца. Такое производство было не выгодным, начались финансовые проблемы. На заводе работали около 1300 – 1400 человек, но не было денег на зарплаты. И эта агония длилась с 1995 до 2008 года, когда сюда пришла российская комапния Зарубежнефть. Наше счастье, что эта компания взяла наш завод, сразу начала вкладывать в него деньги, и за короткий срок нефтеперерабатывающий завод, в котором были лишь заросли сорняка и заржавелое оборудование, был отремонтирован, обустроен и начал работать. До приходя российской компании было много разговоров с разными европейскими фирмами, но все они завершились без конкретных результатов.
Ирина Лагунина: А сейчас завод самоокупается? Или эти обновления производятся за счёт кредитов?
Миро Черич: Инвестиции в восстановление и ремонт завода осуществляются с помощью кредитов. А сама работа НПЗ построена на принципе предоставления услуг. Это означает, что мы не покупаем нефть и мы не продаем свои продукты. В данный момент этим занимается фирма Optima-Groupa, штаб-квартира которой находится в Баня Луке – она покупает нефть для НПЗ, она продает наши продукты переработки и она же оплачивает нам наши услуги по переработке нефти. Поэтому точные данные о финансах завода можно получить в Optima-Groupa.
Я уже говорил, что в 80-х годах мы построили вторую линию переработки сырой нефти, которая сегодня называется новой линией. Мы надеемся в скором времени пустить эту линию в работу, и тогда объем переработки с предыдущих миллиона и двухсот тысяч тонн в год, увеличится до трех миллионов тонн. Это оборудование отремонтировано и готово для пуска в работу.
Ирина Лагунина: Я не случайно заметила, что с заводом у Миро Черича связана вся жизнь. Не только его. Вся жизнь города Босанский Брод связана с этим заводом. 90 процентов трудоспособного населения города так или иначе работают на заводе или обслуживают его. И это на самом деле современное предприятие. Одно время, когда производство восстановилось, хорватская сторона, которую от завода отделяет только река Сава, начала жаловаться на экологические проблемы. Но сейчас после установки новых очистных сооружений и внедрения новых технологий экологические проблемы почти решены. И еще на заводе поражает абсолютная, идеальная чистота – на всей огромной территории, о чем я очень прямо и сказала Миро Черичу, на что он опять только улыбнулся. Я поняла одно – есть две проблемы: люди, которые работают на этом заводе, гордятся им, стремятся его развивать, включая, кстати, и многочисленных российских специалистов, и финансовая схема, которая вызывает протест у местных оппозиции и экономистов. И все же я попыталась выяснить у президента Республике Сербской, что даёт экономике, бюджету республики этот НПЗ?
Милорад Додик: Мы получили многое. У нас был завод, который стоял, хотя по своему потенциалу он был одним из наших самых значительных ресурсов. Вернув его к жизни, мы решили огромную проблему. Нам не надо больше заниматься вопросом, как восстановить НПЗ – он в значительной мере восстановлен. С другой стороны, с восстановлением производства в Броде мы уменьшили подпольную продажу нефтяных продуктов – всё под контролем самой компании, и эта продукция не может выйти на черный рынок. Третье: с увеличением производства на заводе мы расширили своё промышленное производство и общий объем валового продукта, который был под угрозой из-за глобального экономического кризиса. Наше счастье, что восстановление работы нефтеперерабатывающего завода обеспечило нам увеличение уровня промышленного производства. Мы поправили платежный и торговый баланс страны. До того у нас был негативный баланс импорта и экспорта. Сегодня именно благодаря уменьшению импорта нефтяных продуктов и собственному их производству для местного рынка, импорт, который ранее был покрыт экспортом лишь на 48%, теперь покрыт на более чем 65%. А если учесть и то, что у контроля за продажей нефтепродуктов есть явные налоговые элементы, тогда понятно, что мы получили определённую прибыль и для самого бюджета: ведь мы стабилизировали сбор платежей и смогли ясно проследить движение товара. Раньше граница Боснии и Герцеговины была “пористой”, через нее проходило немало нефтяных продуктов, то есть импортёры не выполняли свои налоговые и таможенные обязательства. А теперь мы можем сказать, что мы над этой проблемой одержали победу.
Ирина Лагунина: Итак, если верить словам президента Республики Сербской, а нет, конечно же, никаких оснований им не верить, напрямую завод в бюджет страны ничего не приносит. Обращусь еще раз к экспертизе независимого экономиста в Сараево Дражана Симича. Мне было любопытно узнать, что НПЗ только предоставляет услуги по переработке. Сырец, который приходит на завод, а также окончательный продукт принадлежит другой компании.
Дражан Симич: Это типичный способ ведения бизнеса российскими компаниями в Боснии. То же самое происходит с компанией Бирач в Зворнике. Приходит российский инвестор, покупает компанию, становится 100-процентным собственником. Обычно это компания, у которой есть хороший потенциал приносить большую прибыль. После этого тот же самый инвестор учреждает в Боснии новую компанию, которой тоже владеет стопроцентно. И получается, что весь импорт, как в случае с НПЗ, принадлежит не перерабатывающему предприятию. В случае с НПЗ они образовали компанию, которая называется Optima-Groupa. Optima покупает нефть в России, платит НПЗ за переработку, а затем продает готовый продукт на рынке. Так что реальная прибыль у Optima, то есть у посредника. И так получается, что когда российские инвесторы покупают компании, то в лучшем случае эти компании имеют нулевой баланс, в худшем случае – в убытке, даже если они продают золото. Более того, они покупают нефть по государственным российским ценам, а продают ее НПЗ по рыночным. Вот так и получается, что вся прибыль остается у посредников.
Ирина Лагунина: Давайте поговорим об экономике федерации. В чем вы видите потенциал здесь, есть ли перспектива для вступления на европейский рынок?
Дражан Симич: Потенциал есть, потому что 11 лет назад ЕС пошел на односторонний шаг и открыл рынок для боснийских товаров. Есть только одно условие – эти товары должны отвечать стандартам качества и безопасности ЕС. Но мы не использовали эту возможность. Для того, чтобы продавать продукты на европейском рынке, нужно получить сертификат, что продукт отвечает критериям ЕС. Для того, чтобы у наших товаров были такие сертификаты, нужны лаборатории, наделенные от ЕС правом выдавать эти документы. Мы такие лаборатории не создали. Но это – только последствия. Реальная проблема состоит в том, что никого не волнует, будут ли экспортироваться наши товары, никто и не хочет экспортировать. У нас есть деньги от диаспоры. Это приблизительно 1.5 миллиарда евро в год. Это практически фиксированная сумма. У нас исключительно сильное лобби импортеров. Здесь намного более выгодно привозить товары из-за рубежа и продавать их, чем производить. И это лобби делает все, чтобы уничтожить внутреннее производство – от сельского хозяйства до конечной продукции. Плюс к тому, у экспортеров не поддержки правительства. Никому производство не нужно.
Ирина Лагунина: Не понимаю, с безработицей в 27 процентов – и ничего не делается?
Дражан Симич: Экономика – это последнее, что кого бы то ни было здесь волнует, включая людей. С 1990 года, с первых демократических выборов, все те партии, которые выдвигали на первый план экономику и экономические вопросы, проигрывали. Они всегда получали меньше 3 процентов голосов. Все, кто пытался построить политическую программу на экономическом развитии, не проходили в результате голосования. А политики – люди умные, они это понимают. В этом и состоит проблема. У нас нет стратегии. У нас есть какие-то бумаги, благие пожелания, - на уровне частей государства и кантонов, а реальной стратегии нет. Эта страна никогда не заявляла: хорошо, давайте возьмемся за сельское хозяйство, за туризм, за производство или сборку компьютеров – давайте только определим, что мы поставим в центр развития! И дело не в нехватке денег. Деньги есть, намного больше, чем мы в состоянии потратить. Мы, например, ничего не сделали для иностранных инвесторов. Да, официально мы заявляем, что мы их всячески приветствуем, но когда они сюда приезжают, мы создаем для них ад. У нас, например, есть несколько уровней правительства – муниципальный, кантональный, федеральный и государственный. И если вы решили открыть здесь новую фабрику, то можете забыть о своем желании – это будет длиться годами, потому что у каждого уровня управления есть своя власть в этой области. Плюс к тому – законы, которые противоречат друг другу. Западные инвесторы здесь – это в основном те же выходцы из Боснии, которые уехали на Запад, накопили там определенный капитал и решили вернуться. Ведь помимо всего прочего надо еще иметь и политическую поддержку. И, в конечном итоге, все упирается в коррупцию. Но никого это не заботит.
Ирина Лагунина: Экономист Дражан Симич. Но российский бизнес как раз и имеет политическую поддержку в Республике Сербской, заметила я бывшему министру финансов Светлане Ценич.
Светлана Ценич: Какой российский бизнес? Этот бизнес состоит только в том, чтобы вывозить из страны деньги и заключать сделки с местными политиками. Они заключили частное соглашение – никакого тендера не было. Ну назовите мне хотя бы одну по-настоящему хорошую инвестицию, когда бы они привлекли деньги из-за границы, вложили их в нашу экономику, создали рабочие места – вот тогда мы бы могли говорить об инвестициях и российском бизнесе. А сейчас мы можем говорить только о «российском бизнесе» в кавычках.
Ирина Лагунина: И уже уходя, Светлана Ценич горько заметила:
Светлана Ценич: Я люблю русскую литературу, я люблю русскую культуру. Но когда речь заходит о бизнесе, меня трясет от отвращения, я не могу терпеть ничего русского.
Словом, для человека, который во всем этом не живет, страна предстает как абсолютный хаос. Когда я спросила главного редактора молодежного оппозиционного интернет-издания «Бука», то есть «Шум» Александра Трифуновича, что могло бы стать объединяющей идеей для страны, то получила вот такой ответ:
Александр Трифунович: Я думаю, какие-то простые вещи – вне политики. Мы должны понять, что у нас один рынок. Например, человек из Сараево должен понять, что он вполне может купить яблоко или молоко из Баня Луки, и оно будет вкусным. А человек из Баня Луки должен осознать, что может прекрасно покататься на лыжах рядом с Сараево или поехать в Герцеговину за вином – оно там лучше. Думаю, общий рынок – хорошая идея для начала. Сейчас на нашем рынке больше иностранных товаров, больше товаров из Сербии или Хорватии, чем из Боснии. А ведь мы до войны производили прекрасное молоко, прекрасную минеральную воду. А сейчас мы закупаем эту воду из Хорватии или из Сербии. Надо думать о будущем в упрощенном виде: какие маленькие шаги мы можем предпринять, чтобы страна развивалась? Мы в последние 20 лет стоим на месте. Но я не верю, что мы хотим стоять на месте еще 20 лет.
Ирина Лагунина: Это правда, могу свидетельствовать. Молочные продукты в Баня Луке несравненно лучше, чем в Сараево. И рынок к Баня Луке ломится, в отличие от сараевского, и все это на 90 процентов местного производства. И ничто не привозится в столицу страны. Но вот достаточно зайти в магазин в Республике Сербской, чтобы сразу обнаружить, что все упакованные продукты произведены либо в Хорватии, либо в Сербии. Но то же самое и в Сараево. Выходишь из старой мусульманской части города, сохранившей свой характер со времен Османской империи, входишь в первый же магазин, просматриваешь упаковки и видишь – вот, здесь все привезено из Хорватии, вероятно, хозяин – местный хорват. А здесь все из Сербии – владелец, должно быть, местный серб. Мы беседуем с независимым сараевским экономистом Дражаном Симичем. Так почему сербские ли товары, либо хорватские, но только не боснийские?
Дражан Симич: Потому что Сербия и Хорватия в десять раз больше вкладывают в развитие собственного производства, чем Босния. А у нас каждый раз, когда заходит речь о поддержке собственного производства, говорят - денег нет. Правда, у нас нет денег, потому что почти 40 процентов бюджета тратится на различные социальные выплаты. Конечно, ни на что другое денег не остается. Именно это МВФ потребовал изменить – в качестве условия для предоставления займа, который мы получили 2 года назад. Нам дали 1,2 миллиарда евро – мы израсходовали треть, 400 миллионов, потому что условие было: сократите зарплаты административным работникам на 10 процентов и сократите социальные выплаты, типа выплат ветеранам войны. Условие было – выплачивать эти деньги другим категориям нуждающихся. А что если вы без работы, но не ветеран войны? А что если вы безработная одинокая мать? На них нет денег... И под таким давлением правительство каким-то образом сумело сократить зарплаты на 10 процентов. МВФ перевел деньги, но через несколько месяцев после этого правительство опять повысило зарплаты административным работникам.
Ирина Лагунина: Ну а вот кто получает деньги от продажи активов? Ведь они в Боснии есть. История успеха президента Республики Сербской Милорада Додика – и в правительственных кругах, и в местной прессе Республики Сербской – это продажа и развитие нефтеперерабатывающего завода в городе Босанский Брод на границе с Хорватией. Впрочем, в Республике Сербской теперь не говорят «Босанский», говорят просто Брод. Покупатель – российская компания «Зарубежнефть». Кто – по закону – получил деньги от продажи этого НПЗ, например?
Дражан Симич: Это очень смешная история. Потому что НПЗ в момент продажи был банкротом, завод не работал. В соответствии с подписанным договором – кстати, никакого международного тендера объявлено не было, Додик поехал в Москву и нашел стратегического партнера – новый владелец пообщал заплатить правительству 70 миллионов евро, инвестировать около 150 миллионов евро и покрыть уже имевшийся долг в 75 миллионов евро. Но в конечном итоге, если вы внимательно прочитаете контракт, правительство должно было оплатить практически все. То есть оно заплатило намного больше, чем получило от продажи актива. Но самая большая загадка до сегодняшнего дня – кто владелец этого НПЗ. Может быть, в России можно по регистру все-таки выяснить, кому же он принадлежит? Этот владелец существует?
Ирина Лагунина: Может быть.
Дражан Симич: Потому что официально это «Зарубежнефть». «Зарубежнефть» - государственная компания, так что все хорошо. Но контракт не был подписан с «Зарубежнефтью». Он был подписан с фирмой «НефтегазИнкор». У «Зарубежнефти» только 40 процентов акций в «НефтегазИнкор». 60 процентов раделены между тремя частными компаниями в России. Мы не знаем, кто владельцы этих компаний. Одна из них, что интересно, зарегистрирована во время приватизации НПЗ. И можно посмотреть сайт «Зарубежнефти» - там четко говорится: наша цель – защищать российские национальные интересы на международном энергетическом рынке. Речь о прибыли вообще не идет. Это компания всегда работала исключительно вне территории России. Так было бы интересно узнать, кто на самом деле купил НПЗ.
Ирина Лагунина: Дражан Симич, независимый экономист в Сараево. Кстати, собственное расследование Комитета по конкуренции Боснии и Герцеговины, как и расследование международной неправительственной антикоррупционной организации Transparency International выявило следующих совладельцев 60 процентов акций нефтеперерабатывающего завода: общество с ограниченной ответственностью Invest-technologies, регистрационный номер 5067746347389, Радищевская 4, Москва; общество с ограниченной ответственностью Nepata, регистрационный номер 1047796915341, Энергетический проезд 3, Москва; и общество с ограниченной ответственностью Junik Development, Люсиновская улица 36/50, Москва, регистрационный номер 11037700120292. Сейчас сайт НефтегазИнкор гласит, что компании принадлежит 80 процентов акций завода.
Я попыталась узнать у бывшего министра финансов Республики Сербской Светланы Ценич, что значит вся эта история с продажей завода и как он работает сейчас? И что дало ей основания в интервью сказать, что завод «в серьезных долгах, потому что они берут займы и выставляют завод под залог, но в то же время ничего не платят – ни в бюджет, ни в фонды». Так кто предоставляет кредиты? Внешэкономбанк России?
Светлана Ценич: Да, но давайте я объясню вам, как это происходит. Была учреждена компания – Optima. Optima занимается импортом, экспортом и всеми коммерческими вопросами. Но на самом деле они оставляют долги здесь, а прибыль вывозят за пределы страны. Они берут заем под 5-6-8 процентов, а затем навешивают на нефтеперерабатывающий завод процентную ставку в 12 с половиной процента. Хотя на самом деле у Optima и у завода одни и те же владельцы. Вот таким образом прибыль и вывозится. Это довольно известная схема в мире, в ней нет ничего нового – трансфертные цены. Та же схема применяется на заводе по переработке глинозема «Бирач» в городе Зворник, завод по переработке бокситовой руды в Миличах. Все эти компании копируют эту схему.
Ирина Лагунина: Но вот в самом конце сентября на нефтеперерабатывающем заводе открыли новую линию. То есть завод развивается?
Светлана Ценич: Я смеюсь, смеюсь до слез. Потому что просто невозможно покрыть эти инвестиции продажей бензина. И в то же самое время они по-прежнему должны бюджету республики и фондам. Так что они, с позволения сказать, инвестируют наши собственные деньги.
Ирина Лагунина: Я все еще не понимаю эту схему.
Светлана Ценич: Вам по-прежнему не понятно? Давайте я начну с самого начала. Мы все еще не знаем, кто владеет 60 процентами акций всех этих нефтяных компаний. Мы знаем, что «Зарубежнефть» или ее отделение «НефтегазИнкор» владеет 40 процентами акций. Но мы не знаем имен трех владельцев 60 процентов акций. И никто не желает предоставлять эту информацию. Это один момент. Второй – то, что они заплатили за завод, эти деньги были выделены правительством Республики Сербской. Они получили все права управлять компанией, затем они взяли кредит под залог НПЗ и расплатились с правительством по символически низкой цене. В то же самое время они работают с компанией Optima по трансферным ценам, изымая прибыль, благодаря чему компания всегда в дефиците. Даже компания Nestro – вы видели заправочные станции по всей стране – даже она сейчас утверждает, что у нее дефицит в 30 миллионов марок. Покажите мне хоть одну подобную компанию в мире, которая в дефиците, продавая нефтепродукты! Покажите мне хотя бы одну подобную компанию, которая не делает прибыль!
Ирина Лагунина: Светлана Ценич, бывший министр финансов Республики Сербской в Боснии. Собираясь с Боснию и готовясь к этой командировке, я наткнулась в потоке новостей на сообщение агентства «Рейтер» о том, что в мае этого года одна из крупнейших аудиторских фирм в мире Deloitte&Touch предупредила, что у НПЗ могут возникнуть проблемы с ликвидностью. Его краткосрочные долговые обязательства составляли 105 миллионов евро, что превышает стоимость завода - 86,1 миллиона евро. В 2010 году НефтегазИнкор заявил о потерях на сумму 33,3 миллиона евро. Представитель завода в ответ на аудит заявил, что производству
Чтобы понять, что же все-таки происходит, я отправилась на этот самый нефтеперерабатывающий завод в Босанском Броде. Завод начал работу еще в XIX веке, в 1892 году. Сейчас это – современное предприятие, сверкающее новизной труб. На этом фоне выделяется чернотой одна старая постройка 1954 года, которую планируют скоро снести. Старший экономический советник завода Миро Черич говорит о своем производстве с гордой улыбкой. С этим заводом связана вся его жизнь.
Миро Черич: Во время второй мировой войны, то есть в годы немецкой оккупации, завод был в значительной мере разрушен и не работал. После войны его частично восстановили. Я эти времена не помню, я в те годы еще не родился, но знаю из истории, что самые большие успехи НПЗ связаны с 60-ми и 80-ми годами.
К сожалению, в 1992 году здесь опять началась война, завод снова прекратил работу и снова был разрушен. После завод попытались восстановить, но денег на это не хватало. Правда, несмотря на то, что восстановлено было далеко не все, процесс производства всё-таки удалось начать. Однако завод был нерентабельным - слишком мало сырой нефти удавалось закупалось. В результате НПЗ работал дней 15 дней, а потом останавливался на три-четыре месяца. Такое производство было не выгодным, начались финансовые проблемы. На заводе работали около 1300 – 1400 человек, но не было денег на зарплаты. И эта агония длилась с 1995 до 2008 года, когда сюда пришла российская комапния Зарубежнефть. Наше счастье, что эта компания взяла наш завод, сразу начала вкладывать в него деньги, и за короткий срок нефтеперерабатывающий завод, в котором были лишь заросли сорняка и заржавелое оборудование, был отремонтирован, обустроен и начал работать. До приходя российской компании было много разговоров с разными европейскими фирмами, но все они завершились без конкретных результатов.
Ирина Лагунина: А сейчас завод самоокупается? Или эти обновления производятся за счёт кредитов?
Миро Черич: Инвестиции в восстановление и ремонт завода осуществляются с помощью кредитов. А сама работа НПЗ построена на принципе предоставления услуг. Это означает, что мы не покупаем нефть и мы не продаем свои продукты. В данный момент этим занимается фирма Optima-Groupa, штаб-квартира которой находится в Баня Луке – она покупает нефть для НПЗ, она продает наши продукты переработки и она же оплачивает нам наши услуги по переработке нефти. Поэтому точные данные о финансах завода можно получить в Optima-Groupa.
Я уже говорил, что в 80-х годах мы построили вторую линию переработки сырой нефти, которая сегодня называется новой линией. Мы надеемся в скором времени пустить эту линию в работу, и тогда объем переработки с предыдущих миллиона и двухсот тысяч тонн в год, увеличится до трех миллионов тонн. Это оборудование отремонтировано и готово для пуска в работу.
Ирина Лагунина: Я не случайно заметила, что с заводом у Миро Черича связана вся жизнь. Не только его. Вся жизнь города Босанский Брод связана с этим заводом. 90 процентов трудоспособного населения города так или иначе работают на заводе или обслуживают его. И это на самом деле современное предприятие. Одно время, когда производство восстановилось, хорватская сторона, которую от завода отделяет только река Сава, начала жаловаться на экологические проблемы. Но сейчас после установки новых очистных сооружений и внедрения новых технологий экологические проблемы почти решены. И еще на заводе поражает абсолютная, идеальная чистота – на всей огромной территории, о чем я очень прямо и сказала Миро Черичу, на что он опять только улыбнулся. Я поняла одно – есть две проблемы: люди, которые работают на этом заводе, гордятся им, стремятся его развивать, включая, кстати, и многочисленных российских специалистов, и финансовая схема, которая вызывает протест у местных оппозиции и экономистов. И все же я попыталась выяснить у президента Республике Сербской, что даёт экономике, бюджету республики этот НПЗ?
Милорад Додик: Мы получили многое. У нас был завод, который стоял, хотя по своему потенциалу он был одним из наших самых значительных ресурсов. Вернув его к жизни, мы решили огромную проблему. Нам не надо больше заниматься вопросом, как восстановить НПЗ – он в значительной мере восстановлен. С другой стороны, с восстановлением производства в Броде мы уменьшили подпольную продажу нефтяных продуктов – всё под контролем самой компании, и эта продукция не может выйти на черный рынок. Третье: с увеличением производства на заводе мы расширили своё промышленное производство и общий объем валового продукта, который был под угрозой из-за глобального экономического кризиса. Наше счастье, что восстановление работы нефтеперерабатывающего завода обеспечило нам увеличение уровня промышленного производства. Мы поправили платежный и торговый баланс страны. До того у нас был негативный баланс импорта и экспорта. Сегодня именно благодаря уменьшению импорта нефтяных продуктов и собственному их производству для местного рынка, импорт, который ранее был покрыт экспортом лишь на 48%, теперь покрыт на более чем 65%. А если учесть и то, что у контроля за продажей нефтепродуктов есть явные налоговые элементы, тогда понятно, что мы получили определённую прибыль и для самого бюджета: ведь мы стабилизировали сбор платежей и смогли ясно проследить движение товара. Раньше граница Боснии и Герцеговины была “пористой”, через нее проходило немало нефтяных продуктов, то есть импортёры не выполняли свои налоговые и таможенные обязательства. А теперь мы можем сказать, что мы над этой проблемой одержали победу.
Ирина Лагунина: Итак, если верить словам президента Республики Сербской, а нет, конечно же, никаких оснований им не верить, напрямую завод в бюджет страны ничего не приносит. Обращусь еще раз к экспертизе независимого экономиста в Сараево Дражана Симича. Мне было любопытно узнать, что НПЗ только предоставляет услуги по переработке. Сырец, который приходит на завод, а также окончательный продукт принадлежит другой компании.
Дражан Симич: Это типичный способ ведения бизнеса российскими компаниями в Боснии. То же самое происходит с компанией Бирач в Зворнике. Приходит российский инвестор, покупает компанию, становится 100-процентным собственником. Обычно это компания, у которой есть хороший потенциал приносить большую прибыль. После этого тот же самый инвестор учреждает в Боснии новую компанию, которой тоже владеет стопроцентно. И получается, что весь импорт, как в случае с НПЗ, принадлежит не перерабатывающему предприятию. В случае с НПЗ они образовали компанию, которая называется Optima-Groupa. Optima покупает нефть в России, платит НПЗ за переработку, а затем продает готовый продукт на рынке. Так что реальная прибыль у Optima, то есть у посредника. И так получается, что когда российские инвесторы покупают компании, то в лучшем случае эти компании имеют нулевой баланс, в худшем случае – в убытке, даже если они продают золото. Более того, они покупают нефть по государственным российским ценам, а продают ее НПЗ по рыночным. Вот так и получается, что вся прибыль остается у посредников.
Ирина Лагунина: Давайте поговорим об экономике федерации. В чем вы видите потенциал здесь, есть ли перспектива для вступления на европейский рынок?
Дражан Симич: Потенциал есть, потому что 11 лет назад ЕС пошел на односторонний шаг и открыл рынок для боснийских товаров. Есть только одно условие – эти товары должны отвечать стандартам качества и безопасности ЕС. Но мы не использовали эту возможность. Для того, чтобы продавать продукты на европейском рынке, нужно получить сертификат, что продукт отвечает критериям ЕС. Для того, чтобы у наших товаров были такие сертификаты, нужны лаборатории, наделенные от ЕС правом выдавать эти документы. Мы такие лаборатории не создали. Но это – только последствия. Реальная проблема состоит в том, что никого не волнует, будут ли экспортироваться наши товары, никто и не хочет экспортировать. У нас есть деньги от диаспоры. Это приблизительно 1.5 миллиарда евро в год. Это практически фиксированная сумма. У нас исключительно сильное лобби импортеров. Здесь намного более выгодно привозить товары из-за рубежа и продавать их, чем производить. И это лобби делает все, чтобы уничтожить внутреннее производство – от сельского хозяйства до конечной продукции. Плюс к тому, у экспортеров не поддержки правительства. Никому производство не нужно.
Ирина Лагунина: Не понимаю, с безработицей в 27 процентов – и ничего не делается?
Дражан Симич: Экономика – это последнее, что кого бы то ни было здесь волнует, включая людей. С 1990 года, с первых демократических выборов, все те партии, которые выдвигали на первый план экономику и экономические вопросы, проигрывали. Они всегда получали меньше 3 процентов голосов. Все, кто пытался построить политическую программу на экономическом развитии, не проходили в результате голосования. А политики – люди умные, они это понимают. В этом и состоит проблема. У нас нет стратегии. У нас есть какие-то бумаги, благие пожелания, - на уровне частей государства и кантонов, а реальной стратегии нет. Эта страна никогда не заявляла: хорошо, давайте возьмемся за сельское хозяйство, за туризм, за производство или сборку компьютеров – давайте только определим, что мы поставим в центр развития! И дело не в нехватке денег. Деньги есть, намного больше, чем мы в состоянии потратить. Мы, например, ничего не сделали для иностранных инвесторов. Да, официально мы заявляем, что мы их всячески приветствуем, но когда они сюда приезжают, мы создаем для них ад. У нас, например, есть несколько уровней правительства – муниципальный, кантональный, федеральный и государственный. И если вы решили открыть здесь новую фабрику, то можете забыть о своем желании – это будет длиться годами, потому что у каждого уровня управления есть своя власть в этой области. Плюс к тому – законы, которые противоречат друг другу. Западные инвесторы здесь – это в основном те же выходцы из Боснии, которые уехали на Запад, накопили там определенный капитал и решили вернуться. Ведь помимо всего прочего надо еще иметь и политическую поддержку. И, в конечном итоге, все упирается в коррупцию. Но никого это не заботит.
Ирина Лагунина: Экономист Дражан Симич. Но российский бизнес как раз и имеет политическую поддержку в Республике Сербской, заметила я бывшему министру финансов Светлане Ценич.
Светлана Ценич: Какой российский бизнес? Этот бизнес состоит только в том, чтобы вывозить из страны деньги и заключать сделки с местными политиками. Они заключили частное соглашение – никакого тендера не было. Ну назовите мне хотя бы одну по-настоящему хорошую инвестицию, когда бы они привлекли деньги из-за границы, вложили их в нашу экономику, создали рабочие места – вот тогда мы бы могли говорить об инвестициях и российском бизнесе. А сейчас мы можем говорить только о «российском бизнесе» в кавычках.
Ирина Лагунина: И уже уходя, Светлана Ценич горько заметила:
Светлана Ценич: Я люблю русскую литературу, я люблю русскую культуру. Но когда речь заходит о бизнесе, меня трясет от отвращения, я не могу терпеть ничего русского.
