Ссылки для упрощенного доступа

Память-снег


Говорят, что алкоголь отшибает память. Есть даже выражение: «напиться до беспамятства». У меня другой опыт. Герой Марселя Пруста возвращается в детство благодаря вкусу и запаху сдобного пирожного и липового чая. Моя машина времени – это вино. Но не только вино.

Я живу в Праге уже много лет и часто бываю в Вене, где всегда захожу в Музей истории искусств. В Х зале этого музея выставлена картина Питера Брейгеля
Jagers in de Sneeuw, Pieter Bruegel de Oude
Jagers in de Sneeuw, Pieter Bruegel de Oude
«Охотники на снегу» (1565 г). Пять часов на поезде – и ты снова рядом, говоря высокопарно, с «фрагментом вечности». Чем завершится встреча с «вечностью», я знаю: где голландские охотники, там и кровавое мясо, а где кровавое мясо, там и можжевёловка jenеver. Её можно спросить в любом венском баре. Лучше со льдом или в замороженном стакане.

Полчаса с можжевёловкой в венском баре после посещения музея – одни из самых интенсивных фрагментов моей бренной жизни. Я снова и снова возвращаюсь в XYI век, слышу хруст снега, тяжёлое дыхание псов, треск пламени, звон колоколов, шорох птичьих крыльев. Можжевёловка оттачивает акустический и визуальный рельеф зимнего дня, который навсегда вписан в календарь европейской культуры. Ещё о зиме. У зим бывают имена, не так ли?

Одна из них звалась Наталья.
И было в ней мерцанье, тайна,
И холод, и голубизна.


В конце 60-х – начале 70-х прошлого века я бывал на подмосковной даче в Опалихе у Давида Самойлова и его жены Галины. Мне повезло, прямо скажу: посчастливилось. Мэтр великодушно относился к моим поэтическим опытам и время от времени приглашал в гости. Честно говоря, поразительно умным и проницательным собеседником была Галина. Давид Самойлович держался едва ли не в тени. Но новые стихи читал охотно. Часто садился к фортепиано и что-то наигрывал. Может быть, Сальери? Он готовил тогда публикацию о Сальери и собирался представить музыку великого итальянца читателям и слушателям журнала «Кругозор». Любовь этого «самого пушкинского» русского поэта середины ХХ века к Сальери была трогательно вызывающа. Я позже понял в чём заключался, по крайней мере для меня, урок Самойлова: он никогда не хватал истину за грудки, а приближался к ней кругами, неторопливо, лёгким шагом. Должно быть, чтобы не спугнуть её.

И были дни, и падал снег,
Как тёплый пух зимы туманной.
А эту зиму звали Анной,
Она была прекрасней всех.


Иногда мы вместе выпивали, чокались маленькими рюмками с водкой. После ужина он провожал меня по скрипучему снегу к электричке. Было темно, тоскливо лаяли деревенские собаки. Я молчал, потому что не мог найти слов, передающих волнения и радости. За меня говорили звёзды.

Крепкие напитки я не пью уже много лет. Но иногда, когда на столе красная лососёвая икра или маринованные грибы, наливаю рюмку водки, чокаюсь с друзьями, делаю несколько глотков. И тогда возвращаются стихи:

Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит…
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.

Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG