В московском театре "Эрмитаж" – премьера пьесы Бертольда Брехта "Мамаша Кураж и ее дети". Поскольку сам "Эрмитаж" на ремонте, спектакль играют на сцене Театра Петра Фоменко. Название пьесы сокращено до одного слова – "Кураж", и это не единственное изменение, которое претерпела драматургия великого немецкого автора.
Действие пьесы Брехта происходит в 17-м веке. Фургон маркитантки Мамаши Кураж движется по полям войны: Польша, Моравия, Бавария. В спектакле говорят на разных языках: крестьяне – по-немецки, мать, потерявшая дитя – по-польски, еврейская семья, оставшаяся без средств к существованию – на идиш. Все остальные персонажи общаются на русском, но часто вместо слов используют йодль (манеру пения, характерную для альпийских пастухов) или звукоподражание разным животным. Такому решению можно найти объяснение: Мамаша Кураж мычит (дойная корова, за счет которой живет большая семья). Сыновья и дочь мекают или блеют (обреченные на заклание козлята и овечка), Питер-с-трубкой – знатный любовник – кукарекает (все еще петушится).
На сцене выстроена металлическая конструкция, снизу доверху затканная разноцветной паклей, похожей на человеческие волосы (художник Гарри Гумель). "Шагают бараны в ряд, бьют барабаны, кожу на них дают сами бараны" – изобразительное решение подсказывает: стригут баранью шерсть, юношей забривают в рекруты. Много волос осталось в лагерях смерти: они пойдут на шиньоны и парики. На сцене стоят старые картонные коричневые чемоданы и детская обувь.
Михаил Левитин отказался от великих зонгов, сочиненных Брехтом и композитором Паулем Диссау. Функция зонгов в пьесе понятна: актеры выходят из образов и песнями комментируют, оценивают ситуацию. В спектакле их заменяют вставные музыкальные номера (композитор Владимир Дашкевич), которые исполняют не актеры, а дети (в таких случаях принято умиляться, но поют на удивление скверно).
Сюжет изменений не претерпел: мамаша Кураж, которая наживается на войне, по очереди теряет всех своих детей. Но сыграна пьеса не так, как принято в Германии (там актеры держат дистанцию по отношению к персонажам) и не так, как принято в России (в психологической традиции), а на стыке клоунады с экспрессией. Жесткий, сухой театр, не оставляет места чувствам и не рождает нового смысла. Хорошие актеры (Дарья Белоусова, Галина Морачева) ведут практически весь спектакль на одной ноте, темпераментно стынут в монотонно-взвинченных интонациях и однообразной, резкой, угловатой пластике. Это не касается разве что Бориса Романова (Священник), Ольги Левитиной (Иветты) и Ирины Богдановой (Катрин). Но с Мамашей Кураж за все время действия не происходит ничего, она меняется только однажды, причем, меняется буквально: на сцену вместо Дарьи Белоусовой выходит Галина Морачева, то есть в последней сцене в главной роли появляется актриса старшего возраста.
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте, всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле!
Так заканчивается пьеса. У спектакля – финал иной, он заканчивается стихами Брехта "О счастье", которые не имеют никакого отношения к истории Мамаши Кураж:
Я был очень счастлив. Лишь потому
Я все еще жив.
Но, глядя в будущее, с ужасом сознаю,
Сколько еще мне понадобится счастья.
Послушаем самого Брехта: "Когда я писал, мне представлялось, что со сцен нескольких больших городов прозвучит предупреждение драматурга, предупреждение о том, что тот, кто хочет завтракать с чертом, должен запастись длинной ложкой". "Мамаша Кураж" датирована 1939-м годом. Последнее время многие люди в разных странах тоже живут предчувствием большой войны. Раздаются и голоса, твердящие, что только она может стать выходом из создавшейся ситуации. Точь-в-точь по Брехту: "Только война может навести порядок". Но этой тревоги Михаил Левитин не расслышал.
То, что спектакль называется не "Мамаша Кураж и ее дети" и не "Хроника времен тридцатилетней войны" (подзаголовок Брехта), а просто "Кураж", по сути, верно, потому что в нем нет ни Мамаши, ни ее отношений с детьми, зато есть режиссерский кураж.
Действие пьесы Брехта происходит в 17-м веке. Фургон маркитантки Мамаши Кураж движется по полям войны: Польша, Моравия, Бавария. В спектакле говорят на разных языках: крестьяне – по-немецки, мать, потерявшая дитя – по-польски, еврейская семья, оставшаяся без средств к существованию – на идиш. Все остальные персонажи общаются на русском, но часто вместо слов используют йодль (манеру пения, характерную для альпийских пастухов) или звукоподражание разным животным. Такому решению можно найти объяснение: Мамаша Кураж мычит (дойная корова, за счет которой живет большая семья). Сыновья и дочь мекают или блеют (обреченные на заклание козлята и овечка), Питер-с-трубкой – знатный любовник – кукарекает (все еще петушится).
На сцене выстроена металлическая конструкция, снизу доверху затканная разноцветной паклей, похожей на человеческие волосы (художник Гарри Гумель). "Шагают бараны в ряд, бьют барабаны, кожу на них дают сами бараны" – изобразительное решение подсказывает: стригут баранью шерсть, юношей забривают в рекруты. Много волос осталось в лагерях смерти: они пойдут на шиньоны и парики. На сцене стоят старые картонные коричневые чемоданы и детская обувь.
Михаил Левитин отказался от великих зонгов, сочиненных Брехтом и композитором Паулем Диссау. Функция зонгов в пьесе понятна: актеры выходят из образов и песнями комментируют, оценивают ситуацию. В спектакле их заменяют вставные музыкальные номера (композитор Владимир Дашкевич), которые исполняют не актеры, а дети (в таких случаях принято умиляться, но поют на удивление скверно).
Сюжет изменений не претерпел: мамаша Кураж, которая наживается на войне, по очереди теряет всех своих детей. Но сыграна пьеса не так, как принято в Германии (там актеры держат дистанцию по отношению к персонажам) и не так, как принято в России (в психологической традиции), а на стыке клоунады с экспрессией. Жесткий, сухой театр, не оставляет места чувствам и не рождает нового смысла. Хорошие актеры (Дарья Белоусова, Галина Морачева) ведут практически весь спектакль на одной ноте, темпераментно стынут в монотонно-взвинченных интонациях и однообразной, резкой, угловатой пластике. Это не касается разве что Бориса Романова (Священник), Ольги Левитиной (Иветты) и Ирины Богдановой (Катрин). Но с Мамашей Кураж за все время действия не происходит ничего, она меняется только однажды, причем, меняется буквально: на сцену вместо Дарьи Белоусовой выходит Галина Морачева, то есть в последней сцене в главной роли появляется актриса старшего возраста.
Эй, христиане, тает лед!
Спят мертвецы в могильной мгле.
Вставайте, всем пора в поход,
Кто жив и дышит на земле!
Так заканчивается пьеса. У спектакля – финал иной, он заканчивается стихами Брехта "О счастье", которые не имеют никакого отношения к истории Мамаши Кураж:
Я был очень счастлив. Лишь потому
Я все еще жив.
Но, глядя в будущее, с ужасом сознаю,
Сколько еще мне понадобится счастья.
Послушаем самого Брехта: "Когда я писал, мне представлялось, что со сцен нескольких больших городов прозвучит предупреждение драматурга, предупреждение о том, что тот, кто хочет завтракать с чертом, должен запастись длинной ложкой". "Мамаша Кураж" датирована 1939-м годом. Последнее время многие люди в разных странах тоже живут предчувствием большой войны. Раздаются и голоса, твердящие, что только она может стать выходом из создавшейся ситуации. Точь-в-точь по Брехту: "Только война может навести порядок". Но этой тревоги Михаил Левитин не расслышал.
То, что спектакль называется не "Мамаша Кураж и ее дети" и не "Хроника времен тридцатилетней войны" (подзаголовок Брехта), а просто "Кураж", по сути, верно, потому что в нем нет ни Мамаши, ни ее отношений с детьми, зато есть режиссерский кураж.
