В центре Москвы, на пересечении Брюсова и Елисеевского переулков, 29 марта открыт памятник выдающемуся музыканту Мстиславу Ростроповичу.
Монумент работы скульптора Александра Рукавишникова планировали открыть во вторник, когда отмечали 85-летие Ростроповича, однако церемонию пришлось перенести – по причинам протокола, как уточнялось. Поскольку на открытие памятника приехал Владимир Путин, то несложно предположить, с чем была связана задержка.
Пятиметровый монумент выполнен из бронзы и гранита, Ростропович изображен с виолончелью в руках.
О своей работе корреспонденту Радио Свобода рассказывает скульптор Александр Рукавишников:
– Брюсов переулок выбирал не я. Это Галина Павловна Вишневская добилась, чтобы памятник был здесь. Неподалеку – так называемый "дом композиторов", где была квартира этой семьи, а в церкви, рядом с которой установлен памятник, Ростропович часто бывал. Так что место не плохое. Лучше бы, конечно, поставить скульптуру посередине парка, а часть скульптурной композиции, ангела, я предлагал вознести на высокую колонну и еще одного ангела сделать, чтобы они в небе парили. Мне казалось, так лучше. Впрочем, и окончательный вариант вроде бы неплох.
Фигура Мстислава Леопольдовича бронзовая, а постамент гранитный. Когда речь идет о скульптуре, всегда хорошо, чтобы в ней присутствовала драматургия, какое-то столкновение или, наоборот, поддержка материалов. Я придумал нетрадиционный постамент. Плита, которая проходит через памятник, фланкируется бронзовыми объемами, которые несут информационный заряд: с одной стороны, личное посвящение Прокофьева Ростроповичу, а с другой – посвящение Шостаковича. То есть памятник издали воспринимается как некий цельный иероглиф или знак, а когда ты подходишь ближе, уже можешь рассмотреть детали, вплоть до мелких.
Мы были знакомы с Ростроповичем, и наше знакомство можно разделить на два этапа: мои детские впечатления, потому что их семья дружила с моими родителями, и наши встречи, когда уже в конце жизни он часто приезжал в Россию.
Передо мной стояла сложная задача – в скульптуре не передашь всего разнообразия личности. Он был очаровательнейший собеседник, остроумнейший интеллигентнейший человек, но все вместе не передашь. Скульптура ведь не фильм и не книга. Я выбрал то, что мне представляется самым главным: Ростроповича в музыке. В этой склоненной к виолончели фигуре много чего усилено и утрировано по сравнению с настоящей фигурой, в первую очередь – кисть руки с длинными пальцами. Это не вполне реалистический памятник. Если делать совсем реализм, это будет унылая аморфная скульптура, – говорит Александр Рукавишников.
В центре Москвы в последние десятилетия установлены десятки памятников разным замечательным и знаменитым людям. Помимо тех, чья жизнь и творчество связаны со столицей России, по разным причинам увековечены и те, кто к городу не имел особого отношения – скажем, татарский поэт Габдула Тукай, казахский акын Абай, восточный поэт Алишер Навои. Вопросы могут вызвать и места, где установлены памятники – скажем, монумент Сергею Есенину почему-то стоит на Тверском бульваре…
О жизни памятников в московской городской среде размышляет в эфире Радио Свобода архитектор Евгений Асс:
– Теория архитектуры не говорит о том, сколько памятников должно быть в городе. Может быть, и много… Я нахожу, что их много, но среди них много очень скверных, поэтому они, скорее, вызывают раздражение.
– Что вы вкладываете в понятие "скверный памятник"?
– Начнем с того, что он плохо стоит, бестолковый по существу, концептуально, часто плохо слепленный и еще обремененный какими-то неприятными литературными коннотациями. Например, Шолохов, который стоит на повороте Бульварного кольца возле Сивцева Вражка, – один из примеров такой чудовищной пошлятины, на мой вкус.
– А чем вам не нравится памятник Шолохову? Это, кстати, тоже работа скульптора Александра Рукавишникова.
– Должен сказать, что я очень хорошо отношусь к скульптору Рукавишникову. Мне кажется, в пластическом отношении он выдающийся скульптор. Я могу привести пример его памятника Набокову в Монтре – по-моему, совершенно замечательный. Многих современных скульпторов часто подмывает внести в скульптуру какие-то литературные мотивы или околоисторические коннотации, которые, на мой взгляд, очень портят скульптуру. Например, бедный Шолохов плывет поперек Бульварного кольца на лодочке, за спиной у него плотно-плотно плывут в обратную сторону кони, в сторону Союза художников бывшего… Все это вместе производит впечатление просто бреда. Есть много других. Например, на Тверском бульваре какой-то совсем слабый, по-моему, беспомощный Есенин стоит. Вообще, это очень смешная история. Я могу даже предложить вам тест, например, найдите закономерность: Шолохов, Гоголь, Тимирязев, Пушкин… Продолжите ряд.
– Следующим там стоит Высоцкий, потом там памятник Крупской, потом там памятник инженеру Шухову – новый, и мы с вами идем дальше по Бульварному кольцу. И там, в районе Бульварного кольца, еще и памятник жертвам бесланской трагедии и так далее, и тому подобное…
– Вы знали ответ. Но если предложить человеку незнающему определить природу этого ряда, то ему не так просто будет догадаться, в чем заключается эта последовательность, почему вслед за Тимирязевым там идет Есенин… Сама по себе идея монументализации, придания каким-то образам незыблемости – это очень специфическое отражение какой-то ментальной конструкции: почему появляются те или иные герои, почему они утверждаются в национальном пространстве, почему утверждаются именно таким образом. Вернемся к тому же Шолохову. Что вообще делает в Москве Шолохов? Человек, который прожил всю жизнь в станице Вешенская, всю жизнь был связан с Доном. Куда он плывет по Бульварному кольцу?
– Вот есть посольство Казахстана, Казахстан решил подарить Москве памятник Абаю. Где его еще поставить? На Чистых прудах, где расположено посольство Казахстана. Есть, скажем, Татарская слобода в Москве – и вот там появляется памятник поэту Габдулле Тукаю. Он хороший, видимо, татарский поэт, но к Москве он тоже не имел никакого отношения. Однако нельзя же обижать татарскую общину и Татарстан вообще… Есть какие-то лоббистские группы интересов. Или просто неудобно людей обидеть. Так и обогащается город новыми скульптурами.
– Бывают иногда счастливые какие-то случаи, когда герои нам "не родные", не коренные москвичи могут оказаться вполне кстати. Тимирязев, например, не жил в Москве, а памятник хороший. Мне кажется, здесь дело не в географии, а в качестве, в уместности. Есть какие-то абсолютно неуместные. Мы вспомнили с вами памятники, стоящие в середине Бульварного кольца – Шолохов, Есенин, Рахманинов – которые просто в виде парковой скульптуры стоят на аллеях, что, на мой взгляд, совершенно неуместно. Все-таки это не Люксембургский сад, у этого пространства другая совершенно конструкция.
– Есть, на ваш взгляд, пример памятника или городской скульптуры последних лет, которые были удачными, которые, хорошо вписались в городской пейзаж? Я считаю таким памятник Юрию Никулину у старого цирка – кстати, тоже работа Рукавишникова.
– Он попадает в разряд каких-то новых арт-объектов, довольно модных в мире, которые существуют непосредственно в среде: это как бы один из нас. Он не монументализирован, а встроен в контекст жизни. Это неплохой тренд. Такой памятник выходит из поля монументов как сакральных арт-объектов, потому что есть разница между монументом на пьедестале, к которому возлагают цветы, и какого-то такого "человека из толпы", который чем-то нам приятен. Этот конкретный памятник действительно симпатичный: дурацкий автомобиль и Никулин – такой, немножко нелепый…
– Москва – все-таки это помпезный имперский город, город столичный, новый Вавилон. Ему какие по характеру больше подходят памятники? Как памятник Александру Второму, скажем, неподалеку от Храма Христа Спасителя? Или памятник Ростроповичу, тоже более чем пятиметровый? Или все-таки городские скульптуры, которые не сильно отражаются на городском пейзаже?
– Наверное, возможно и то и другое. Я боюсь только, что монументы, которые становятся сакральными объектами, – это очень ответственная и рискованная история. Потому что надо очень быть точным в выборе и персонажа, и места, и способа укоренения его в городскую среду. А то, о чем мы с вами говорили, "люди из толпы" – это живое украшение городской жизни, какое-то очень симпатичное городское событие.
Один из самых популярных объектов для фотографирования в Москве – это Патриаршие пруды и скульптура Дмитрия Митлянского со зверюшками из крыловских басен. Очаровательная совершенно вещь, которая, на мой взгляд, очень украшает это пространство, городскую жизнь. Памятники, вот такие монументы, это как бы не то, что может нравиться или не нравиться. Это обязательное официозное и требующее, скорее, поклонения и специального отношения. Очень опасно, если таких памятников становится слишком много.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
Монумент работы скульптора Александра Рукавишникова планировали открыть во вторник, когда отмечали 85-летие Ростроповича, однако церемонию пришлось перенести – по причинам протокола, как уточнялось. Поскольку на открытие памятника приехал Владимир Путин, то несложно предположить, с чем была связана задержка.
Пятиметровый монумент выполнен из бронзы и гранита, Ростропович изображен с виолончелью в руках.
О своей работе корреспонденту Радио Свобода рассказывает скульптор Александр Рукавишников:
– Брюсов переулок выбирал не я. Это Галина Павловна Вишневская добилась, чтобы памятник был здесь. Неподалеку – так называемый "дом композиторов", где была квартира этой семьи, а в церкви, рядом с которой установлен памятник, Ростропович часто бывал. Так что место не плохое. Лучше бы, конечно, поставить скульптуру посередине парка, а часть скульптурной композиции, ангела, я предлагал вознести на высокую колонну и еще одного ангела сделать, чтобы они в небе парили. Мне казалось, так лучше. Впрочем, и окончательный вариант вроде бы неплох.
Фигура Мстислава Леопольдовича бронзовая, а постамент гранитный. Когда речь идет о скульптуре, всегда хорошо, чтобы в ней присутствовала драматургия, какое-то столкновение или, наоборот, поддержка материалов. Я придумал нетрадиционный постамент. Плита, которая проходит через памятник, фланкируется бронзовыми объемами, которые несут информационный заряд: с одной стороны, личное посвящение Прокофьева Ростроповичу, а с другой – посвящение Шостаковича. То есть памятник издали воспринимается как некий цельный иероглиф или знак, а когда ты подходишь ближе, уже можешь рассмотреть детали, вплоть до мелких.
Мы были знакомы с Ростроповичем, и наше знакомство можно разделить на два этапа: мои детские впечатления, потому что их семья дружила с моими родителями, и наши встречи, когда уже в конце жизни он часто приезжал в Россию.
Передо мной стояла сложная задача – в скульптуре не передашь всего разнообразия личности. Он был очаровательнейший собеседник, остроумнейший интеллигентнейший человек, но все вместе не передашь. Скульптура ведь не фильм и не книга. Я выбрал то, что мне представляется самым главным: Ростроповича в музыке. В этой склоненной к виолончели фигуре много чего усилено и утрировано по сравнению с настоящей фигурой, в первую очередь – кисть руки с длинными пальцами. Это не вполне реалистический памятник. Если делать совсем реализм, это будет унылая аморфная скульптура, – говорит Александр Рукавишников.
В центре Москвы в последние десятилетия установлены десятки памятников разным замечательным и знаменитым людям. Помимо тех, чья жизнь и творчество связаны со столицей России, по разным причинам увековечены и те, кто к городу не имел особого отношения – скажем, татарский поэт Габдула Тукай, казахский акын Абай, восточный поэт Алишер Навои. Вопросы могут вызвать и места, где установлены памятники – скажем, монумент Сергею Есенину почему-то стоит на Тверском бульваре…
О жизни памятников в московской городской среде размышляет в эфире Радио Свобода архитектор Евгений Асс:
– Теория архитектуры не говорит о том, сколько памятников должно быть в городе. Может быть, и много… Я нахожу, что их много, но среди них много очень скверных, поэтому они, скорее, вызывают раздражение.
– Что вы вкладываете в понятие "скверный памятник"?
– Начнем с того, что он плохо стоит, бестолковый по существу, концептуально, часто плохо слепленный и еще обремененный какими-то неприятными литературными коннотациями. Например, Шолохов, который стоит на повороте Бульварного кольца возле Сивцева Вражка, – один из примеров такой чудовищной пошлятины, на мой вкус.
– А чем вам не нравится памятник Шолохову? Это, кстати, тоже работа скульптора Александра Рукавишникова.
– Должен сказать, что я очень хорошо отношусь к скульптору Рукавишникову. Мне кажется, в пластическом отношении он выдающийся скульптор. Я могу привести пример его памятника Набокову в Монтре – по-моему, совершенно замечательный. Многих современных скульпторов часто подмывает внести в скульптуру какие-то литературные мотивы или околоисторические коннотации, которые, на мой взгляд, очень портят скульптуру. Например, бедный Шолохов плывет поперек Бульварного кольца на лодочке, за спиной у него плотно-плотно плывут в обратную сторону кони, в сторону Союза художников бывшего… Все это вместе производит впечатление просто бреда. Есть много других. Например, на Тверском бульваре какой-то совсем слабый, по-моему, беспомощный Есенин стоит. Вообще, это очень смешная история. Я могу даже предложить вам тест, например, найдите закономерность: Шолохов, Гоголь, Тимирязев, Пушкин… Продолжите ряд.
– Следующим там стоит Высоцкий, потом там памятник Крупской, потом там памятник инженеру Шухову – новый, и мы с вами идем дальше по Бульварному кольцу. И там, в районе Бульварного кольца, еще и памятник жертвам бесланской трагедии и так далее, и тому подобное…
– Вы знали ответ. Но если предложить человеку незнающему определить природу этого ряда, то ему не так просто будет догадаться, в чем заключается эта последовательность, почему вслед за Тимирязевым там идет Есенин… Сама по себе идея монументализации, придания каким-то образам незыблемости – это очень специфическое отражение какой-то ментальной конструкции: почему появляются те или иные герои, почему они утверждаются в национальном пространстве, почему утверждаются именно таким образом. Вернемся к тому же Шолохову. Что вообще делает в Москве Шолохов? Человек, который прожил всю жизнь в станице Вешенская, всю жизнь был связан с Доном. Куда он плывет по Бульварному кольцу?
– Вот есть посольство Казахстана, Казахстан решил подарить Москве памятник Абаю. Где его еще поставить? На Чистых прудах, где расположено посольство Казахстана. Есть, скажем, Татарская слобода в Москве – и вот там появляется памятник поэту Габдулле Тукаю. Он хороший, видимо, татарский поэт, но к Москве он тоже не имел никакого отношения. Однако нельзя же обижать татарскую общину и Татарстан вообще… Есть какие-то лоббистские группы интересов. Или просто неудобно людей обидеть. Так и обогащается город новыми скульптурами.
– Бывают иногда счастливые какие-то случаи, когда герои нам "не родные", не коренные москвичи могут оказаться вполне кстати. Тимирязев, например, не жил в Москве, а памятник хороший. Мне кажется, здесь дело не в географии, а в качестве, в уместности. Есть какие-то абсолютно неуместные. Мы вспомнили с вами памятники, стоящие в середине Бульварного кольца – Шолохов, Есенин, Рахманинов – которые просто в виде парковой скульптуры стоят на аллеях, что, на мой взгляд, совершенно неуместно. Все-таки это не Люксембургский сад, у этого пространства другая совершенно конструкция.
– Есть, на ваш взгляд, пример памятника или городской скульптуры последних лет, которые были удачными, которые, хорошо вписались в городской пейзаж? Я считаю таким памятник Юрию Никулину у старого цирка – кстати, тоже работа Рукавишникова.
– Он попадает в разряд каких-то новых арт-объектов, довольно модных в мире, которые существуют непосредственно в среде: это как бы один из нас. Он не монументализирован, а встроен в контекст жизни. Это неплохой тренд. Такой памятник выходит из поля монументов как сакральных арт-объектов, потому что есть разница между монументом на пьедестале, к которому возлагают цветы, и какого-то такого "человека из толпы", который чем-то нам приятен. Этот конкретный памятник действительно симпатичный: дурацкий автомобиль и Никулин – такой, немножко нелепый…
– Москва – все-таки это помпезный имперский город, город столичный, новый Вавилон. Ему какие по характеру больше подходят памятники? Как памятник Александру Второму, скажем, неподалеку от Храма Христа Спасителя? Или памятник Ростроповичу, тоже более чем пятиметровый? Или все-таки городские скульптуры, которые не сильно отражаются на городском пейзаже?
– Наверное, возможно и то и другое. Я боюсь только, что монументы, которые становятся сакральными объектами, – это очень ответственная и рискованная история. Потому что надо очень быть точным в выборе и персонажа, и места, и способа укоренения его в городскую среду. А то, о чем мы с вами говорили, "люди из толпы" – это живое украшение городской жизни, какое-то очень симпатичное городское событие.
Один из самых популярных объектов для фотографирования в Москве – это Патриаршие пруды и скульптура Дмитрия Митлянского со зверюшками из крыловских басен. Очаровательная совершенно вещь, которая, на мой взгляд, очень украшает это пространство, городскую жизнь. Памятники, вот такие монументы, это как бы не то, что может нравиться или не нравиться. Это обязательное официозное и требующее, скорее, поклонения и специального отношения. Очень опасно, если таких памятников становится слишком много.
Этот и другие важные материалы итогового выпуска программы "Время Свободы" читайте на странице "Подводим итоги с Андреем Шарым"
