Ирина Лагунина: Почему США оказались неподготовленными к нападению японцев на Перл Харбор в декабре 1941 г.? Американский политолог Роберта Вольштеттер в работе, долгое время считавшейся канонической, дает такой, по сути, «кибернетический» ответ: руководители государства, принимающие стратегические решения, тонут в потоке информации; часть ее полезная, а часть – просто «белый шум», посторонние и малозначимые сведения, заглушающие сведения релевантные. Зачастую отделить шум от сигнала удается только задним числом, в реальном же времени их легко перепутать, и хотя американские руководители располагали точными и оперативными данными, которые указывали на готовящийся рейд японской авиации на Перл Харбор, воспользоваться ими своевременно им помешали противоположные данные, казавшиеся на тот момент более важными. Тему продолжит наш нью-йоркский корреспондент Евгений Аронов.
Евгений Аронов: С помощью модели Вольштеттер многие американские историки долгое время пытались объяснить и то, почему Советский Союз был захвачен врасплох нападением Германии в июне 1941 г. Существовала также вспомогательная гипотеза: тоталитарная система и ее разведслужбы подлаживались под диктатора, чье чудовищное упрямство деформировало адекватное восприятие реальности и не позволяло правильно оценить достаточно явные, несмотря на неизбежный «шум», сигналы надвигавшейся катастрофы. А предупреждений Сталин получил, дескать, множество - как от своих собственных разведчиков, так и от иностранных руководителей. Мы беседуем об это с американским историком Бартоном Уэйли.
Бартон Уэйли: Стратегические материалы, зерно и нефть, необходимые Германии для длительной войны с Англией - вот, что, якобы, собирался потребовать Берлин от Москвы в июне 41 г. Сталин был введен в заблуждение блестящей и длительной кампанией дезинформации, осуществленной Абвером, немецкой военной разведкой. Советский вождь поверил, что итогом масштабнейшего наращивания германских сил на западных рубежах СССР будет ультиматум, а не война. Вариант с ультиматумом ему казался вполне реалистичным, так что Абвер попал в точку. Да, документ должен был предусматривать более тесное военное сотрудничество обеих держав, прекращение агрессивных советских поползновений в отношении сопредельных территорий, а также гарантии по объемам и срокам поставок зерна и нефти Германии.
Евгений Аронов: Одно время Бартон Уэйли работал в разведке, затем переключился на научную и писательскую деятельность. Уэйли – автор многих книг на темы, близкие разведывательной, - оптические обманы зрения, искусство фокусников и иллюзионистов.
Модель Вольштеттер неполна, - полагает мой собеседник, - в ней нет места сознательной, целенаправленной кампании дезинформации, которую ведет одна из сторон для того, чтобы захватить противника врасплох, подкрепить имеющиеся у нее, может быть, тактические и оперативные преимущества фактором внезапности, который эти преимущества усиливает. «Белый шум» - это расплывчатая, неясная, двусмысленая информация. Обман – это прямо противоположное, это замена неясного и двусмысленного ясным и однозначным, только ложным. Дезинформация в истории войн, включая операцию «Барбаросса», играла, по мнению Уэйли, куда большую роль, чем «шум». Дезинформация призвана убавить сомнения противника, которые «шум» как раз и порождает, внушить ему, что он обладает верным представлением о происходящем, и продержать его в этом заблуждении как можно дольше, желательно, до самого часа Ч, так чтобы когда, наконец, ему откроется истина, у него не осталось ни времени, ни присутствия духа, чтобы организовать сопротивление.
Бартон Уэйли: По ходу кампании информационного прикрытия «Барбароссы» немцы использовали разные легенды. Сначала сосредоточение войск на польско-советской границе объяснялось желанием скрыть от английской воздушной разведки приготовления к операции вторжения в Британию, имевшей кодовое обозначение «Морской лев»; затем Абвер запустил версию, что Берлин, сомневаясь в дружественных намерениях Москвы, на всякий случай укрепляет границу перед тем, как спустить на Англию «морского льва»; затем по разным каналам был распространен слух, что немецкие приготовления – это лишь блеф; потом наступила очередь легенды, будто Гитлер опасается первого советского удара, - отсюда, кстати, и бесконечные сталинские приказы пограничным частям не поддаваться на провокации. И только тогда, когда ни одна из этих легенд уже не могла успокоить подозрения и прикрыть масштабы концентрации на передовом рубеже необъятного количества живой силы и боевой техники, был пущен в ход последний козырь – липовый ультиматум.
Евгений Аронов: Вариант, что Гитлер бросится на СССР до завершения кампании на Западе, что он преисполнен фанатичной решимости сокрушить большевистский режим, несмотря на любые примирительные военно-дипломатические шаги Москвы, казался неправдоподобным. Бартон Уэйли документально доказывает, что не только Кремль, но и большинство руководителей стран мира и их разведки, располагая пусть не такой, как СССР, но все равно огромной информацией о происходящем на польско-советской границе с марта 1941 г., столь же ошибочно истолковали намерения Гитлера в отношении Советского Союза, что и Сталин. Верно, Черчилль, Рузвельт, Папа Римский Пий XII, американский госсекретарь Халл, британский посол в Москве Крипс и некоторые другие разгадали планы фюрера и предупредили о них советского вождя, но при этом свои заключения они строили на общих соображениях, в точности которых они не могли убедить Сталина, а не на неоспоримых разведданных; к тому же, с приближением часа Ч убежденность и Халла, и Крипса в неминуемости войны, как ни парадоксально, не крепла, а наоборот, ослабевала. Более того, подчеркивает Уэйли, разные историки, говоря о предупреждениях, полученных Сталиным, квалифицируют эти сведения, как абсолютно конкретные, достоверные и надежные. На самом деле, некоторые из них оказались фикцией, но даже аутентичные предостережения противоречили одно другому, были по отдельности неоднозначны, и поступили от источников, не внушавших особого доверия. Таким образом, считает Уэйли, Абвер добился успеха в мероприятиях по информационному прикрытию «Барбароссы», выбрав верную тактику манипулирования сознанием любого объекта, а не конкретно одной параноидальной личности, стоящей во главе тоталитарного государства.
Бартон Уэйли: Если бы дезинформация не удалась, Германия все равно напала бы на СССР. У нас нет никаких документов, указывающих на обратное. Однако эффект фактора внезапности растянулся на такой длительный срок, последствия его для советской армии были настолько катастрофическими, что если бы не он, то совсем не исключено, что кампания могла развиваться совсем иначе и что, скажем, через год Гитлер был бы вынужден искать примирения со Сталиным.
Евгений Аронов: Иными словами, даже если бы немецкая кампания дезинформации дала осечку, даже если бы в Берлине увидели, что Сталин прозрел раньше уготованного срока, то это могло приблизить или, напротив, отодвинуть нападение всего на несколько недель, не более, считает Бартон Уэйли. Вермахт был для этого инструментом достаточно гибким. Вместе с тем если бы за запоздалым прозрением последовало рассредоточение советской боевой техники и переброска ее в оперативный тыл за сто пятьдесят – двести километров от границы с дальнейшим ее использованием для контрударов, то это могло бы принципиально изменить ход войны и увенчаться упомянутым примирительным сценарием.
Бартон Уэйли: То, что Сталин был не единственной жертвой обмана, не значит, что с него позволительно снять всякую ответственность за допущенный просчет. К середине апреля 41 г. Советский Союз имел достаточно достоверных предупреждений, - если не по отдельности, то точно в совокупности, - указывавших на агрессивные замыслы Германии и на осуществляемую ею активную кампанию дезинформации. И даже прозрения за две-три недели до часа Ч хватило бы на то, чтобы передислоцировать войска и технику в тыл; Германия вряд ли могла бы жаловаться, что отвод советских сил от границы является недружественным шагом.
Евгений Аронов: Были ли у Германии основания опасаться упреждающего советского удара?
Бартон Уэйли: У Германии не было шпионской сети в системе советского военного командования, фактически она знала об СССР куда меньше, чем Кремль знал о Германии, но о чем немцы были хорошо информированы, так это о передвижениях советских частей на глубине действия своей воздушной разведки, которая была отменной. У Сталина, может быть, была неделя до часа Ч для того, чтобы самому спешно начать боевые действия, и немецкое командование было уверено, что никаких мероприятий в этом направлении не проводится.
Евгений Аронов: Мы беседуем с американским историком Бартоном Уэйли, автором бестселлера «Кодовое обозначение – Барбаросса», посвященного тому, как Германия прикрывала свои планы нападения на СССР летом 1941 г.
Бартон Уэйли: К весне 41 г. немецкая армия была переструктурирована на войну с СССР, причем как наступательную, так и оборонительную, поэтому на тот момент у Сталина уже не было резона самому ввязаться в конфликт с Германией. Нанесение СССР упреждающего удара по Германии, удара в спину, возможно, имело бы смысл и какой-то шанс на успех во время кампании вермахта на Балканах ранней весной 41 года или еще раньше, на рубеже 40-41 годов, при условии, что Сталин смог бы склонить Гитлера к попытке массированного вторжения на британские острова. В этом случае немецкой армии было бы трудно развернуться на 180 градусов, чтобы построить оборону, не говоря уже об организации наступления.
Евгений Аронов: Ни о каких документальных свидетельствах, что Германию на тот момент тревожила возможность превентивного удара со стороны СССР, Бартон Уэйли не обнаружил. Не видел он и документов, указывающих на то, что советское руководство было обеспокоено постоянно меняющимися легендами, за которыми Германия прятала приготовления к «Барбароссе». «Сталин как заправский актер без репетиции блистательно сыграл ту роль, которую определили ему режиссеры в Берлине», - заключил американский историк.
Евгений Аронов: С помощью модели Вольштеттер многие американские историки долгое время пытались объяснить и то, почему Советский Союз был захвачен врасплох нападением Германии в июне 1941 г. Существовала также вспомогательная гипотеза: тоталитарная система и ее разведслужбы подлаживались под диктатора, чье чудовищное упрямство деформировало адекватное восприятие реальности и не позволяло правильно оценить достаточно явные, несмотря на неизбежный «шум», сигналы надвигавшейся катастрофы. А предупреждений Сталин получил, дескать, множество - как от своих собственных разведчиков, так и от иностранных руководителей. Мы беседуем об это с американским историком Бартоном Уэйли.
Бартон Уэйли: Стратегические материалы, зерно и нефть, необходимые Германии для длительной войны с Англией - вот, что, якобы, собирался потребовать Берлин от Москвы в июне 41 г. Сталин был введен в заблуждение блестящей и длительной кампанией дезинформации, осуществленной Абвером, немецкой военной разведкой. Советский вождь поверил, что итогом масштабнейшего наращивания германских сил на западных рубежах СССР будет ультиматум, а не война. Вариант с ультиматумом ему казался вполне реалистичным, так что Абвер попал в точку. Да, документ должен был предусматривать более тесное военное сотрудничество обеих держав, прекращение агрессивных советских поползновений в отношении сопредельных территорий, а также гарантии по объемам и срокам поставок зерна и нефти Германии.
Евгений Аронов: Одно время Бартон Уэйли работал в разведке, затем переключился на научную и писательскую деятельность. Уэйли – автор многих книг на темы, близкие разведывательной, - оптические обманы зрения, искусство фокусников и иллюзионистов.
Модель Вольштеттер неполна, - полагает мой собеседник, - в ней нет места сознательной, целенаправленной кампании дезинформации, которую ведет одна из сторон для того, чтобы захватить противника врасплох, подкрепить имеющиеся у нее, может быть, тактические и оперативные преимущества фактором внезапности, который эти преимущества усиливает. «Белый шум» - это расплывчатая, неясная, двусмысленая информация. Обман – это прямо противоположное, это замена неясного и двусмысленного ясным и однозначным, только ложным. Дезинформация в истории войн, включая операцию «Барбаросса», играла, по мнению Уэйли, куда большую роль, чем «шум». Дезинформация призвана убавить сомнения противника, которые «шум» как раз и порождает, внушить ему, что он обладает верным представлением о происходящем, и продержать его в этом заблуждении как можно дольше, желательно, до самого часа Ч, так чтобы когда, наконец, ему откроется истина, у него не осталось ни времени, ни присутствия духа, чтобы организовать сопротивление.
Бартон Уэйли: По ходу кампании информационного прикрытия «Барбароссы» немцы использовали разные легенды. Сначала сосредоточение войск на польско-советской границе объяснялось желанием скрыть от английской воздушной разведки приготовления к операции вторжения в Британию, имевшей кодовое обозначение «Морской лев»; затем Абвер запустил версию, что Берлин, сомневаясь в дружественных намерениях Москвы, на всякий случай укрепляет границу перед тем, как спустить на Англию «морского льва»; затем по разным каналам был распространен слух, что немецкие приготовления – это лишь блеф; потом наступила очередь легенды, будто Гитлер опасается первого советского удара, - отсюда, кстати, и бесконечные сталинские приказы пограничным частям не поддаваться на провокации. И только тогда, когда ни одна из этих легенд уже не могла успокоить подозрения и прикрыть масштабы концентрации на передовом рубеже необъятного количества живой силы и боевой техники, был пущен в ход последний козырь – липовый ультиматум.
Евгений Аронов: Вариант, что Гитлер бросится на СССР до завершения кампании на Западе, что он преисполнен фанатичной решимости сокрушить большевистский режим, несмотря на любые примирительные военно-дипломатические шаги Москвы, казался неправдоподобным. Бартон Уэйли документально доказывает, что не только Кремль, но и большинство руководителей стран мира и их разведки, располагая пусть не такой, как СССР, но все равно огромной информацией о происходящем на польско-советской границе с марта 1941 г., столь же ошибочно истолковали намерения Гитлера в отношении Советского Союза, что и Сталин. Верно, Черчилль, Рузвельт, Папа Римский Пий XII, американский госсекретарь Халл, британский посол в Москве Крипс и некоторые другие разгадали планы фюрера и предупредили о них советского вождя, но при этом свои заключения они строили на общих соображениях, в точности которых они не могли убедить Сталина, а не на неоспоримых разведданных; к тому же, с приближением часа Ч убежденность и Халла, и Крипса в неминуемости войны, как ни парадоксально, не крепла, а наоборот, ослабевала. Более того, подчеркивает Уэйли, разные историки, говоря о предупреждениях, полученных Сталиным, квалифицируют эти сведения, как абсолютно конкретные, достоверные и надежные. На самом деле, некоторые из них оказались фикцией, но даже аутентичные предостережения противоречили одно другому, были по отдельности неоднозначны, и поступили от источников, не внушавших особого доверия. Таким образом, считает Уэйли, Абвер добился успеха в мероприятиях по информационному прикрытию «Барбароссы», выбрав верную тактику манипулирования сознанием любого объекта, а не конкретно одной параноидальной личности, стоящей во главе тоталитарного государства.
Бартон Уэйли: Если бы дезинформация не удалась, Германия все равно напала бы на СССР. У нас нет никаких документов, указывающих на обратное. Однако эффект фактора внезапности растянулся на такой длительный срок, последствия его для советской армии были настолько катастрофическими, что если бы не он, то совсем не исключено, что кампания могла развиваться совсем иначе и что, скажем, через год Гитлер был бы вынужден искать примирения со Сталиным.
Евгений Аронов: Иными словами, даже если бы немецкая кампания дезинформации дала осечку, даже если бы в Берлине увидели, что Сталин прозрел раньше уготованного срока, то это могло приблизить или, напротив, отодвинуть нападение всего на несколько недель, не более, считает Бартон Уэйли. Вермахт был для этого инструментом достаточно гибким. Вместе с тем если бы за запоздалым прозрением последовало рассредоточение советской боевой техники и переброска ее в оперативный тыл за сто пятьдесят – двести километров от границы с дальнейшим ее использованием для контрударов, то это могло бы принципиально изменить ход войны и увенчаться упомянутым примирительным сценарием.
Бартон Уэйли: То, что Сталин был не единственной жертвой обмана, не значит, что с него позволительно снять всякую ответственность за допущенный просчет. К середине апреля 41 г. Советский Союз имел достаточно достоверных предупреждений, - если не по отдельности, то точно в совокупности, - указывавших на агрессивные замыслы Германии и на осуществляемую ею активную кампанию дезинформации. И даже прозрения за две-три недели до часа Ч хватило бы на то, чтобы передислоцировать войска и технику в тыл; Германия вряд ли могла бы жаловаться, что отвод советских сил от границы является недружественным шагом.
Евгений Аронов: Были ли у Германии основания опасаться упреждающего советского удара?
Бартон Уэйли: У Германии не было шпионской сети в системе советского военного командования, фактически она знала об СССР куда меньше, чем Кремль знал о Германии, но о чем немцы были хорошо информированы, так это о передвижениях советских частей на глубине действия своей воздушной разведки, которая была отменной. У Сталина, может быть, была неделя до часа Ч для того, чтобы самому спешно начать боевые действия, и немецкое командование было уверено, что никаких мероприятий в этом направлении не проводится.
Евгений Аронов: Мы беседуем с американским историком Бартоном Уэйли, автором бестселлера «Кодовое обозначение – Барбаросса», посвященного тому, как Германия прикрывала свои планы нападения на СССР летом 1941 г.
Бартон Уэйли: К весне 41 г. немецкая армия была переструктурирована на войну с СССР, причем как наступательную, так и оборонительную, поэтому на тот момент у Сталина уже не было резона самому ввязаться в конфликт с Германией. Нанесение СССР упреждающего удара по Германии, удара в спину, возможно, имело бы смысл и какой-то шанс на успех во время кампании вермахта на Балканах ранней весной 41 года или еще раньше, на рубеже 40-41 годов, при условии, что Сталин смог бы склонить Гитлера к попытке массированного вторжения на британские острова. В этом случае немецкой армии было бы трудно развернуться на 180 градусов, чтобы построить оборону, не говоря уже об организации наступления.
Евгений Аронов: Ни о каких документальных свидетельствах, что Германию на тот момент тревожила возможность превентивного удара со стороны СССР, Бартон Уэйли не обнаружил. Не видел он и документов, указывающих на то, что советское руководство было обеспокоено постоянно меняющимися легендами, за которыми Германия прятала приготовления к «Барбароссе». «Сталин как заправский актер без репетиции блистательно сыграл ту роль, которую определили ему режиссеры в Берлине», - заключил американский историк.
