Есть в американских вооруженных силах специальные подразделения, предназначенные для проведения особо сложных и опасных операций. Этих бравых ребят называют, не совсем адекватно, «тюлени»; объясняется это тем, что английское слово seal (тюлень) дает аббревиатуру «море (sea), воздух (air), земля (earth)»: то есть эти спецназовские части способны действовать на всех мировых стихиях. Последний самый громкий их подвиг – обнаружение и убийство Осамы бен Ладена. В России этих, с позволения сказать, тюленей почему-то называют морскими котиками. То есть задействовано название совсем уж мирного животного.
Есть еще более мирное животное, называемое морская свинка. Испокон веков этих безобидных зверьков использовали для медицинских экспериментов, так что заслуги у них перед человечеством большие и едва ли не более ценные, чем у храбрецов того или иного спецназа. Морские свинки, вот уж точно, – друзья человечества, вроде павловских собак, которым поставлен памятник в Колтушах. Вот уж какое столетие морские свинки приносят жертвы на алтарь медицинского прогресса.
Слово «тюлень» в нынешнем американском смысле вряд ли можно считать удачной метафорой для обозначения всякого рода активных храбрецов. А вот морская свинка стала метафорой: так часто называют людей вялых, безобидных и всячески эксплуатируемых в им самим ненужных целях. Подопытное животное, другими словами.
Недавно эта метафора, что называется, реализовалась или овеществилась, как называют это в литературоведении. Газета «Нью-Йорк Таймс» в одном из сентябрьских номеров поместила статью московского корреспондента Эндрю Крэймера под названием «Морские свинки поправляют здоровье». Название если не издевательское, то насмешливое. Речь в статье идет о том, как в нынешней России мировые фармацевтические фирмы проводят масштабные клинические испытания новых лекарственных препаратов, находя для этого широчайшие возможности, и прежде всего чуть ли не поголовное добровольное согласие потенциальных пациентов. То есть добровольцев, готовых на себе испытать действие этих не совсем еще гарантированно целебных средств. В общем, выступить в роли морских свинок.
Клинические испытания новых лекарств – дело сложное, хлопотное, длительное и дорогое. Особенно это относится к Америке. Новый препарат, прежде чем попасть на рынок, проходит испытания несколько лет. Трудно и с добровольцами. Понятно, что смертельно, терминально, как сейчас говорят, больной готов испробовать на себе что угодно в последней надежде спастись -- или облегчить страдания. Но такие больные – не самый многочисленный контингент клинических испытаний. Требуются люди всевозможных возрастов и состояний, подчас и просто совершенно здоровые для контрольных опытов. Платить таким людям в Америке надо много.
И тут мировые гиганты фарминдустрии, все эти Байеры, Новартисы, Пфайзеры, Ново Нордиски и прочие вспомнили о России. Российское правительство охотно пошло навстречу. В 2010 годы был принят закон, обязывающие формы, продающие свои лекарства на русском рынке, проводить их клинические испытания в самой России. Выгодно стало всем: в российские клиники и лаборатории стало поступать новейшее оборудование, пошли инвестиции, в общем на модернизацию отечественного фармрынка стал работать дядя, понятно, не оставшийся в накладе. Лекарственный аппарат, застревавший на испытаниях в Америке на несколько лет, в российских полевых, так сказать, условиях опробуется и готов к выходу на рынок много быстрей. И есть еще одна категория людей, извлекшая прямую выгоду из новой системы: российские больные, которым сплошь и рядом негде лечиться в России – получить необходимую медицинскую помощь. А русский волонтер – не морская свинка, а чудо-богатырь, готовый на всё.
В статье Эндрю Крэймера приводится масса примеров такого рода, с указанием имен этих отважных добровольцев. Галина Малинина пошла испытывать на себе новое средство для похудания. Две недели ее кололи в желудок каким-то препаратом. Две недели ее рвало каждый день. Но она не покинула поля боя: «А что? – говорит она. – Доза маленькая, игла тончайшая, нет проблем». И действительно помогло: за год она сбросила 22 фунта. Фармацевты-испытатели говорят, что западный волонтер давно бы бросил подвергать себя таким мукам, пришлось бы заменять его и заменять -- а это всё новые деньги. Западные специалисты, как всегда в подобных случаях, говорят о всегдашнем русском фатализме с чувством то ли недоумения, то ли гордости вчуже.
Еще только один пример из многих. 28-летний Евгений Максимов, продавец компьютеров, принял испытуемый препарат для лечения простаты, получил за это 180 долларов, подвергался наблюдению двое суток и по их истечении согласился пройти новый цикл, сказав при этом: «Я и так рискую каждый день, например, летаю на отечественных самолетах».
Выводы можно сделать самые широкоохватные. Легче всего иронизировать и по новому поводу поговорить об извечных российских неурядицах и безалаберности, о вечном спотыкливом следовании в хвосте у Запада. Можно поговорить опять же о русском фатализме. Можно даже припомнить некоторые трактовки, говорившие о том, что Запад на России опробовал коммунизм и для себя после этого от него отказался. Но можно и по-другому это увидеть, другое вспомнить. Например, Льва Толстого, «Войну и мир» и многие его военные рассказы. Русский героизм, писал не раз Толстой, – негромкий, скромный, без фанфаронства. И тогда в очередной раз русские морские свинки оказываются героями.
Есть еще более мирное животное, называемое морская свинка. Испокон веков этих безобидных зверьков использовали для медицинских экспериментов, так что заслуги у них перед человечеством большие и едва ли не более ценные, чем у храбрецов того или иного спецназа. Морские свинки, вот уж точно, – друзья человечества, вроде павловских собак, которым поставлен памятник в Колтушах. Вот уж какое столетие морские свинки приносят жертвы на алтарь медицинского прогресса.
Слово «тюлень» в нынешнем американском смысле вряд ли можно считать удачной метафорой для обозначения всякого рода активных храбрецов. А вот морская свинка стала метафорой: так часто называют людей вялых, безобидных и всячески эксплуатируемых в им самим ненужных целях. Подопытное животное, другими словами.
Недавно эта метафора, что называется, реализовалась или овеществилась, как называют это в литературоведении. Газета «Нью-Йорк Таймс» в одном из сентябрьских номеров поместила статью московского корреспондента Эндрю Крэймера под названием «Морские свинки поправляют здоровье». Название если не издевательское, то насмешливое. Речь в статье идет о том, как в нынешней России мировые фармацевтические фирмы проводят масштабные клинические испытания новых лекарственных препаратов, находя для этого широчайшие возможности, и прежде всего чуть ли не поголовное добровольное согласие потенциальных пациентов. То есть добровольцев, готовых на себе испытать действие этих не совсем еще гарантированно целебных средств. В общем, выступить в роли морских свинок.
Клинические испытания новых лекарств – дело сложное, хлопотное, длительное и дорогое. Особенно это относится к Америке. Новый препарат, прежде чем попасть на рынок, проходит испытания несколько лет. Трудно и с добровольцами. Понятно, что смертельно, терминально, как сейчас говорят, больной готов испробовать на себе что угодно в последней надежде спастись -- или облегчить страдания. Но такие больные – не самый многочисленный контингент клинических испытаний. Требуются люди всевозможных возрастов и состояний, подчас и просто совершенно здоровые для контрольных опытов. Платить таким людям в Америке надо много.
И тут мировые гиганты фарминдустрии, все эти Байеры, Новартисы, Пфайзеры, Ново Нордиски и прочие вспомнили о России. Российское правительство охотно пошло навстречу. В 2010 годы был принят закон, обязывающие формы, продающие свои лекарства на русском рынке, проводить их клинические испытания в самой России. Выгодно стало всем: в российские клиники и лаборатории стало поступать новейшее оборудование, пошли инвестиции, в общем на модернизацию отечественного фармрынка стал работать дядя, понятно, не оставшийся в накладе. Лекарственный аппарат, застревавший на испытаниях в Америке на несколько лет, в российских полевых, так сказать, условиях опробуется и готов к выходу на рынок много быстрей. И есть еще одна категория людей, извлекшая прямую выгоду из новой системы: российские больные, которым сплошь и рядом негде лечиться в России – получить необходимую медицинскую помощь. А русский волонтер – не морская свинка, а чудо-богатырь, готовый на всё.
В статье Эндрю Крэймера приводится масса примеров такого рода, с указанием имен этих отважных добровольцев. Галина Малинина пошла испытывать на себе новое средство для похудания. Две недели ее кололи в желудок каким-то препаратом. Две недели ее рвало каждый день. Но она не покинула поля боя: «А что? – говорит она. – Доза маленькая, игла тончайшая, нет проблем». И действительно помогло: за год она сбросила 22 фунта. Фармацевты-испытатели говорят, что западный волонтер давно бы бросил подвергать себя таким мукам, пришлось бы заменять его и заменять -- а это всё новые деньги. Западные специалисты, как всегда в подобных случаях, говорят о всегдашнем русском фатализме с чувством то ли недоумения, то ли гордости вчуже.
Еще только один пример из многих. 28-летний Евгений Максимов, продавец компьютеров, принял испытуемый препарат для лечения простаты, получил за это 180 долларов, подвергался наблюдению двое суток и по их истечении согласился пройти новый цикл, сказав при этом: «Я и так рискую каждый день, например, летаю на отечественных самолетах».
Выводы можно сделать самые широкоохватные. Легче всего иронизировать и по новому поводу поговорить об извечных российских неурядицах и безалаберности, о вечном спотыкливом следовании в хвосте у Запада. Можно поговорить опять же о русском фатализме. Можно даже припомнить некоторые трактовки, говорившие о том, что Запад на России опробовал коммунизм и для себя после этого от него отказался. Но можно и по-другому это увидеть, другое вспомнить. Например, Льва Толстого, «Войну и мир» и многие его военные рассказы. Русский героизм, писал не раз Толстой, – негромкий, скромный, без фанфаронства. И тогда в очередной раз русские морские свинки оказываются героями.
