Владимир Кара-Мурза: У станции метро «Улица 1905 года» 4 октября собрались около двух тысяч человек на митинг в память о погибших 19 лет назад в 1993 году. В ходе событий 3-4 октября 1993 года, которые чаще вспоминают как расстрел Белого дома или разгон Верховного совета, погибли 157 человек, еще 384 были ранены. События явились следствием противостояния законодательной и исполнительной ветвей российской власти. После того, как президент Ельцин издал указ о поэтапной конституционной реформе, в соответствии с которым Верховный совет и Съезд народных депутатов должны были прекратить свою деятельность, Конституционный суд пришел к заключению о несоответствии данного указа российской конституции. Верховный совет, находившийся в Белом доме, отказался подчиниться указу президента, квалифицировав его действия как государственный переворот. Попытки преодолеть кризис путем переговоров оказались безуспешными, затянувшийся конфликт привел к блокаде Белого дома. Его защитники предприняли штурм мэрии, пытались с помощью оружия завладеть Центральным телевидением в Останкино и Штабом объединенных вооруженных сил СНГ. 4 октября в результате осады и танкового обстрела Белый дом пал. В ходе событий погибло более 150 человек. В итоге этих событий система Советов перестала существовать. В 1994 году арестованные участники этих драматических событий были амнистированы Государственной думой Российской Федерации.
О том, какую роль сыграли события 1993 года в судьбах российского парламентаризма, мы сегодня говорим с спикером Первой Государственной думы Иваном Рыбкиным и бывшим председателем Верховного совета России Русланом Хасбулатовым. Могли ли вы 21 сентября предвидеть такой драматический исход событий, который наступил 4 октября?
Руслан Хасбулатов: Нет, конечно, трудно было предполагать, что по парламенту будут применены танковые орудия. Насколько я знаю историю парламентаризма, никогда не было фактов применения против парламента такой силы. Хочу напомнить, что даже Гитлер не разогнал парламент, не поднялась рука, он там где-то мирно существовал как в каком-то заброшенном дворце старом, не мешая никому. А тут – посреди огромного города, мировой столицы подвели танки и давай его расстреливать... Конечно, это был преступный человек, преступники, свои дни они должны были кончить в заключении.
Если говорить о последствиях, – это отсутствие парламентаризма в нашей стране и то обстоятельство, что так называемая Государственная дума не контролирует так, как должна, исполнительную власть, обеспечивая реальный парламентаризм в стране, то есть разветвленную систему парламентских учреждений, причем очень влиятельных, серьезных, которые бы в том числе обеспечивали и контроль за расходованием исполнительный властью денег, начиная от самого маленького государственного учреждения, правительственных структур, президентских структур.
Естественно, значительная часть законов должны обеспечиваться самим парламентом, а не просто шлепаньем тех законов, которые разрабатываются в президентских или правительственных структурах. И конечно, парламент должен обеспечивать все гражданские права общества. Ни одна из этих функций не выполняется ныне действующим парламентом – Государственной думой. Он обладает меньшими правами, чем сталинский Верховный совет СССР. Поэтому и это недовольство людей, и то, что мы постоянно говорим о коррупции. Почему коррупция? Потому что нет сильного парламента, который мог бы призвать к ответу, начать свое собственное расследование, снять с должности представителей исполнительной власти, отправить в отставку и многое другое, что полагается делать парламенту. А все это началось как раз 20 лет назад – с расстрела парламента. И вообще я хотел бы напомнить, что уровень демократизма в любой стране измеряется характером отношения парламента, его правами, полномочиями, насколько парламент самостоятелен –это основной признак, барометр, определяющий уровень участия людей в государственном управлении.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, возможны ли были шансы преодолеть тот кризис путем переговоров между исполнительной и законодательной властями?
Иван Рыбкин: Я до сих пор думаю, что да, действительно, такой вариант был возможен, так называемый «нулевой вариант» предлагался. И мне довелось писать обращение к президенту Российской Федерации Борису Николаевичу Ельцину с таким предложением. Когда сам президент мог уйти в отставку, Съезд народных депутатов мог уйти в отставку, и сам народ должен был бы решить, кого избирать, кого не избирать. И я был уверен, что, наверное, президента могли бы избрать на новый срок, и многих из нас в то время народных депутатов Российской Федерации могли бы избрать в новый парламент. Работала конституционная комиссия, была готова конституция, ответственным секретарем был конституционной комиссии Олег Румянцев, участвовали все фракции. Но этот процесс был стремительно свернут.
Конечно, начало событий 3-4 октября надо искать еще в 1991 году, когда ГКЧП нарушил привычный ход преобразования всех сторон нашей жизни, нарушил привычный ход экономических и политических реформ. После разгрома ГКЧП либеральное крыло парламента, олицетворяя те настроения, которые были в обществе, стало проводить многие реформы с калейдоскопической быстротой. Верховным советом был принят закон об именных инвестиционных счетах (чеках), была стремительно введена ваучеризация всей страны. Люди были ввергнуты в пучину жестких испытаний. Это, конечно, отражалось на настроениях народных депутатов Российской Федерации, которые работали и в Верховном совете, и на Съезде народных депутатов. Конечно, в плане политическом был утрачен Советский Союз – это тоже порождало очень непростые настроения в депутатской среде. Мы пережили перед этим конституционное безумие, когда в течение одной ночи целые главы Конституции стремительно менялись и целые куски выбрасывались из привычного контекста. Конечно, было грустно наблюдать, как буквально стремительно шла приватизация всей страны – очень часто по так называемому указному праву. Поэтому Верховный совет при поддержке Съезда народных депутатов даже ставил вопрос об импичменте президента Бориса Николаевича Ельцина, и страсти накалялись до предела.
Конечно, были решения Верховного совета об учреждении специальных прокурорах по проверке некоторых членов правительства очень высокого ранга. И в целом по проверке хода приватизации. Это, конечно, страшно раздражало реформаторское либеральное крыло. Хотя мы себя тоже считали реформаторами, но считали, что надо идти по этому пути реформ постепенно. То есть по сути дела спор был о темпах реформ и том недопустимом «хватательном рефлексе», который вдруг объявился у многих людей в правительстве и около правительства. Те, которые оказывались в нужное время в нужном месте, вдруг становились обладателями жутких состояний. Конечно, Верховный совет был раздражен положением вокруг многих громадных кусков нашей собственности, нашей гордости. Даже по «Газпрому» мы, поддержав Виктора Степановича Черномырдина, в его претензиях на премьерство, вдруг обнаружили, что через считанное количество недель «Газпром» стал рассчитываться с предприятиями вокруг него за разные услуги якобы акциями, причем по дешевой цене. И вдруг через считанные недели эти акции стремительно взлетели в десятки раз. Те люди, которые получили на руки эти акции, становились баснословно богатыми. Поэтому ритм политических, экономических преобразований депутатов раздражал, они олицетворяли настроения людей, которые их буквально подпирали. Потому что каждый народный депутат представлял определенный округ в городе, в области и ему было жарко. Эти настроения шли в Верховный совет, на Съезд народных депутатов.
И тогда в голову пришло это решения устранить противоречия, возникшие между оппозицией и президентом, и разрешить указом 1400, который лишал полномочий Съезд народных депутатов, лишал полномочий Верховный совет и по сути дела оппозиция отвергалась. Я думаю, что многие наши сегодняшние беды родом оттуда – из этих событий октябрьских дней 3-4 октября. Потому что Конституция, которая выносилась на суд народа, на референдум по сути дела вместе с избранием депутатов Государственной думы, содержала такие полномочия президента Российской Федерации, что император российский, самодержец таких полномочий в свое время не имел. Мы об этом, конечно, предупреждали и говорили, что это может очень плохо кончиться. В конечном счете были проведены выборы на основе указов президента, была избрана Государственная Дума Российской Федерации. И люди проголосовали таким образом, что по сути дела люди, оппозиционно настроенные, проголосовали именно за лидеров оппозиции – от Владивостока до Калининграда. Многие из них оказались в Государственной Думе, и оппозиция победила, набрала большинство в Государственной Думе первого созыва.
Владимир Кара-Мурза: Что заставило вас и Верховный совет предпринять попытку импичмента президента Ельцина еще в марте 1993 года?
Руслан Хасбулатов: В марте 1993 года я как лидер Межпарламентской ассамблеи навещал своих коллег, председателей Верховных советов союзных республик и все те новые страны, которые входили в СНГ. Я был в Украине, в Армении, в Азербайджане. И в воздухе на пути из Еревана в Алма-Ату я узнал о том, что президент Ельцин обратился по телевидению к гражданам, сказал, что он распускает Верховный совет, что он вводит временный режим управления страной, так называемый опус, как его тогда назвали иронически журналисты, и что вся власть переходит в руки президента. Конечно, немедленно были собраны на экстренный Съезд народных депутатов, наши избранники, парламентарии, там выступили министр внутренних дел, генеральный прокурор, министр обороны, председатель Конституционного суда, призвали президента Ельцина к какой-то ответственной деятельности и обвинили его в попытке переворота. Откровенно говоря, я был как-то в связке с Ельциным и не хотел доводить дело, в чем меня упрекали депутаты, до импичмента. И, тем не менее, разъяренные депутаты чуть не отправили Ельцина в отставку. А следующая попытка была уже более удачная, как вы знаете, когда Ельцин применил силу, а силовые структуры оказались уже более к нему лояльны, видимо, подкупленными были, прямо скажем. И этот государственный переворот оказался более удачным, чем первая попытка осуществить такой переворот.
Владимир Кара-Мурза: Сейчас Руслан Имранович вспоминал первую попытку импичмента. Напомните, тогда референдум «Да, да, нет, да» – почему он не смог примирить две ветви власти?
Иван Рыбкин: Страсти тогда накалились до предела. В принципе по нескольким вопросам точка зрения оппозиционно настроенных депутатов победила. Но в то же время люди поддержали и Бориса Николаевича Ельцина, не разрешив проблему. То есть настроения реформаторские в стране были живы, ожидания людей были живы, люди на нас очень рассчитывали. По сути дела две волны народных депутатов СССР и народных депутатов России были олицетворением большой российской мечты о хорошем будущем, о свержении власти одной партии. И по-прежнему на Бориса Николаевича рассчитывали очень многие. Неслучайно борьба по поводу избрания его председателем Верховного совета России была столь острой, в конечном счете он победил в течение нескольких туров. Да и люди, которые его окружали, включая Руслана Хасбулатова и многих других, были настроены так же реформаторски. Но еще раз подчеркиваю, что по сути дела речь шла о темпе реформ.
И так получилось, что вокруг, как люди из гайдаровской команды, прежде всего были уверены, что можно быстро все решить. Я тогда дал интервью «Независимой газете», и «Независимая газета» сказала: после этого интервью, видимо, многие из фракции коммунистов России Ивану Петровичу руки не подадут. Я сказал: я исполнен симпатией к этой молодой команде реформаторов, но они стремятся все решить в режиме кавалерийской атаки. Нашу насквозь монополизированную экономику в таком режиме не одолеть, требуется постепенный демонтаж, а не желание раскрошить все в пыль и в брызги – это может плохо кончиться для страны и для реформаторов. В конечном счете, конечно, для этих реформаторов очень многих кончилось достаточно печально, многие оказались не у дел. Потому что, еще раз повторю, люди с переразвитым «хватательным рефлексом» оказались очень близко к власти и очень часто по указному праву приобретали несметные богатства.
Могу перебросить мостик в сегодняшнее время, но тогда их было 7 людей, которые взяли громадные состояния, меньшие состояния приобрели многие, многие директора предприятий – так распорядились ваучерами своих рабочих, что в конечном счете стали единоличными владельцами крупнейших заводов. А в конечном счете все дело привело к тому, что сегодня крупнейшие предприятия Москвы, Питера, областных, краевых, республиканских центров просто простаивают. Одна радиостанция находится в одном из цехов ЗИЛа, телеканал «Дождь» находится в одном из цехов громадной, всемирно известной шоколадной фабрики «Красный октябрь», и я с большой горечью смотрю на то, во что это все превратилось. Лелеются, оберегаются прежде всего две трубы – нефтяная и газовая. Они приносят доходы, они дают бюджет. В то время таких денег не было. Может быть, из-за этого во многом и наши страсти – катастрофически не хватало средств.
Но еще раз подчеркну, когда многие говорят, что альтернативы не было – это совершенно не так. Предлагались варианты приватизации, когда на каждого человека, включая младенца, по рождению на 1 января 92 года предполагалось 8 тысяч рублей – очень большие деньги. Тысячу рублей страна оставляла в запас государства, 7 тысяч рублей предполагалось положить на именной инвестиционный счет. И каждый мог бы принимать участие и в приватизации ЗИЛа, и «Красного октября», любой будки, киоска, лавки, чего угодно. Были варианты, предлагаемые Григорием Алексеевичем Явлинским и его команды. Они предлагали тот денежный навес, который возник на вкладах российских граждан, допустить к приватизации. Но в одночасье эти деньги были все обрушены. Вот отсюда показалось когда-то 19 лет назад, что проблемы можно решать таким образом. В итоге во главе государства оказался человек, который всей жизнью – и учебой, и воспитанием, и карьерой – был подготовлен решать вопросы в короткий промежуток времени и силовым методом. Он это нам сейчас демонстрирует – это Владимир Владимирович Путин, который не хочет уходить никак с поста, уже не стреляя из танков, но демонстрируя свое желание пересидеть кого угодно, включая Леонида Ильича Брежнева.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Иркутска от радиослушателя Андрея.
Слушатель: Здравствуйте. Я хочу сказать то, что мы имеем сейчас – разгон демонстраций, ужесточение – это появилось не только с приходом Путина. Еще с 1992 года на заре демократии, когда нам было еще развиваться и развиваться, в Москве уже тогда подавлялись митинги. Более того, я хотел бы вопрос задать: а что реформы, в развитие демократии тоже входили такие вещи, как полнейшее отсутствие медицины, то, что люди умирали от голода? В принципе у Ельцина была возможность быть отставленным. Но опять же, с телевидения лилась оголтелая политика и самого Ельцина: если не я, мы войдем в пучину такую, что никому не поздоровиться.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, стали ли катализатором быстрого развития событий столкновения в центре Москвы днем 3 октября 93 года?
Руслан Хасбулатов: Радиослушатель правильно задает вопрос, наступление реакционных сил началось в то время, как действовал российский парламент, Верховный совет, и майские демонстрации были жестоко подавлены в том числе при участии московских властей. Затем в апреле были демонстрации. Тогда очень резкую позицию поддержки трудящихся, которые подверглись нападениям московской милиции, занял как раз Верховный совет. По моему распоряжению была создана специальная депутатская комиссия по расследованию этих обстоятельств, этим делом были очень напуганы президентские структуры. Ельцин своим указом тоже создал такую же комиссию, которая попыталась нейтрализовать деятельность парламентской комиссии. Была неприкрытая, откровенная, неприязненная борьба, постоянные угрозы.
Конечно, это был человек, мягко сказать, не в себе, он не мог исполнять такие высокие обязанности. Но мы, и я в том числе делали все для того, чтобы как-то, коль скоро мы встали на демократический путь развития, хотя бы довести исполнение своих функций до логического конца, хотя бы один срок нормально поработать и Верховному совету, и президенту – с тем, чтобы потом предстать перед глазами избирателей: вот прошли соответствующие сроки, теперь дальше выбирайте других людей. Способных людей было тогда очень много, огромное количество. Кстати, программы нормальные, хорошие были, во-первых, у самого парламента, который разработал при участии наших крупных специалистов, экономистов, при участии в том числе иностранных специалистов, нормальные программы преобразования. В том числе то, о чем говорил Иван Петрович, с тем, чтобы доля государственного пирога досталась и нашим представителям народа, в том числе работающим на производственных коллективах. Но, к сожалению, не эти были задачи были у команды, которую поддерживал Ельцин.
Кстати, Иван Петрович, наверное, хорошо знает, что, к сожалению, многие из тех участников той команды остаются и сейчас на плаву. Тот же Чубайс, который откровенно и нахально издевался над законом, никому не подчинялся, направо и налево разбрасывал государственную собственность, – он один из самых крупнейших олигархов, руководит какой-то корпорацией с многомиллиардным бюджетом, а до этого разгромил РАО ЕЭС. Ведь специфика российского государства заключается в том, что из-за огромной территориальной протяженности здесь особую роль играют авиакомпании, авиатрассы, железные дороги, электроэнергетические сети. Он фактически разгромил единую систему электроэнергетики. Помните, Саяно-Шушенская ГЭС – это частная компания, но когда там авария произошла, государство восстанавливало эту частную компанию, вкладывая в нее государственные деньги. Разгромил, фактически разбазарил эту систему – и вместо того, чтобы второй раз за свои преступления сесть в тюрьму, Чубайс является олигархом. Это нулевой менеджер, абсолютно не способный к деятельности. И эти люди из той же команды сейчас управляют тем же самым делом, которым они занимались и тогда. Поэтому, к сожалению, эта ущербная экономическая политика имеет тенденцию продолжаться и в настоящее время. Естественно, ни к чему хорошему это не приводит, потому что только колоссальные высокие цены на нефть и газ удерживают на плаву Российскую Федерацию. Много раз предлагали экономисты страны, промышленники и специалисты, профессионально занимающиеся экономической политикой, какие-то другие взгляды, – нет, как при Ельцине никто слушать не хотел, так и сейчас слушать не желает. Я с тревогой смотрю на будущее. Если что-то произойдет в сфере ценовой политики, конечно, это очень дорого обойдется российскому обществу.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем москвичку Татьяну.
Слушательница: Здравствуйте. Я не являюсь стопроцентным сторонником Ельцина, потому что я была против войны в Чечне, против того, что он назначил Путина, но он был прав, когда разогнал этот парламент. Многие страны досрочно разгоняют парламент. Ельцин имел право. Имел право Лукашенко разогнать в 1996 году свой парламент, и никто не возмущается. А кто рвался к власти? Махровый антисемит Макашов, который участвовал в штурме Останкино, Руцкой, который хотел бомбить Кремль, Станислав Терехов, который убил в это же время пенсионерку ни за что ни про что. На стороне Ельцина было очень много авторитетных приличных людей – Гайдар, Болдырев, Смоктуновский, Пархоменко и очень многие другие.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, болит ли еще у наших радиослушателей и у всех участников непосредственных событий эта незаживающая рана?
Иван Рыбкин: То, что болит у участников этих событий – несомненно. Я знаю, как все это переживал тяжело и Борис Николаевич Ельцин, и Виктор Степанович Черномырдин, и Олег Николаевич Сосковец, и Павел Сергеевич Грачев, Виктор Федорович Ерин. Я называю министров и людей, которые были во главе этого процесса, то, что назвала наша радиослушательница разгоном парламента. Парламенту оставалось работать полтора года всего, и парламент мог сотрудничать с президентом. Неслучайно на 10 запрещенном Съезде народных депутатов оказалось громадное число людей, которые поддержала Бориса Николаевича Ельцина при его избрании председателем Верховного совета, участвовали во всех его кампаниях, в том числе и президентской кампании на стороне его, безусловно. Конечно, роспуск парламента готовился исподволь в конце 1992 года, когда, казалось бы, мы нашли общий язык, и пережили так называемый конституционный кризис, когда были созданы все условия для того, чтобы идти дальше, даже опираясь на референдум. Уже потихонечку стали забирать в структуры исполнительной власти очень и очень многих толковых, дельных, одаренных людей, которые могли бы всячески препятствовать досрочному роспуску парламента.
Я думаю, что здесь потеря темпа, то есть более медленный темп преобразования были бы во благо России. Ушел Сергей Александрович Филатов, первый заместителем председателя Верховного совета, стал руководителем администрации президента. Ушли очень и очень многие люди. Это, конечно, в какой-то степени наши силы подрывало, вне всякого сомнения. А уж что касается последнего кризиса после 21 сентября, события за и перед спиралью Бруно, которой был окружен Белый дом, развивались стремительно. И очень часто вокруг этих событий всплывали те фигуры, о которых говорила наша радиослушательница. Я думаю, что наша позиция была известна, что парламентарий не должен брать в руки оружие, наше оружие – слово, что если надо усилить охрану Белого дома, пожалуйста, пусть начальник охраны это сделает, наберет дополнительных людей. И к чести народных депутатов Российской Федерации в руки из них никто оружие не брал, и следствие показало, что из оружия Белого дома убитых не оказалось.
Что касается страшного безденежья, в которое была ввергнута страна, – я говорил в начале, как можно было этого избежать, делая все постепенно: потеря в темпе – выигрыш в качестве. При Михаиле Сергеевиче Горбачеве 6 долларов за баррель, при Борисе Николаевиче 8, 9, 10, максимум было 12-15, сейчас наш бюджет страны на 2013 бьется в ноль, балансируется при 105 долларах за баррель. И премьер-министр страны Дмитрий Анатольевич Медведев говорит о том, что если цены на нефть упадут до 80 долларов за баррель, это будет очень драматично, будет тяжелое развитие событий. Вот до чего мы дожили! И в то же время инакомыслие, иной подход к делу подавляется с гораздо большим усердием, чем при Борисе Николаевиче Ельцине. Те столкновения до событий октября кажутся цветочками по сравнению с тем, что происходит сейчас. Режим подавления, режим произвола, это мое оценочной суждение, – но оно сейчас по всем переделам идет – от журналистики до власти.
В принципе Государственная Дума вообще не в счет. И даже оппозиция так называемая в Государственной Думе Российской Федерации последнего созыва ни в какое сравнение не идет с той оппозицией, которая была в Государственной Думе первого созыва, которая могла очень остро поставить любой вопрос, кстати говоря. И благодаря этому напору президент был очень аккуратен во многих своих действиях, я уж точно знаю. Мы с Борисом Николаевичем очень часто разговаривали так, что мне был отведено на разговор 15 минут, а мы с ним говорили и полтора, и два, и три часа. И очень часто этот разговор был достаточно дискуссионным, я бы мягко так сказал. И очень часто Борис Николаевич прислушивался к мнению Государственной думы. А сейчас слева-направо, справа-налево одна теза: «Чего изволите-с». И как сказал Руслан Имранович, я тут с ним согласен, штампуются те произведения из кустов парламентаризма, которые вдруг в режиме некой мозговой атаки рождаются в Белом доме, в Кремле и в других непонятно каких местах, которые напоминают места, где творится законотворчество, весьма и весьма отдаленно. Какая-то, простите непарламентское выражение, чушь, когда возникают некие оценочные законотворческие моменты в отношении чувств людей, в отношении какого-то исполнительского искусства, в отношении художественных выставок, и бог знает еще готовы заниматься, только не теми животрепещущими проблемами, которые во весь рост встали перед страной.
Нет промышленности по сути, нет своего сельского хозяйства. Как из этого выходить, ни с кем особо советоваться не хотят. И в то же время вполне платежеспособным государствам раз за разом списываются и списываются долги – и совсем свежие, и не очень свежие, и второй свежести. А это десятки и десятки миллиардов долларов, которые крайне необходимы сейчас для того, чтобы Россию поднять из того нищенства, в котором она сейчас оказалась. Даже далеко ехать не надо, по Московской области поедем за кольцевую дорогу, все видим то, чего нельзя увидеть ни в Грузии, ни в Белоруссии, ни в любой другой стране рядом с нами. Я проехал везде, и в Прибалтику включая, – просто стыдно и позорно! Будто какие-то шоры, какая-то пленка на глазах у президента, который готов отметить свое 60-летие, раз за разом продлевая своим друзьям во власти и около него сроки пребывания в государственной службе – 65 лет, теперь 70. А Конституцию начинают толковать, как хотят. И дух, и буква закона очень часто не в почете у нашей власти. И все это истоками оттуда – из октября 93 года.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос москвички Марины Николаевны.
Слушательница: Здравствуйте. Вы прямо как родня. Вы знаете, когда иных уж нет, а те далече, ни Ельцина нет, ни Гайдара, как легко городить лабуду. Мы живем рядом с Белым домом, и первое, что мы увидели, – не танк, а дым над СЭВом. Оружие вы в руки не брали, Руслан Имранович, конечно, Останкино не брали. Как легко врать. А где вы живете сейчас, Руслан Имранович, в брежневской квартире все так же?
Руслан Хасбулатов: На вокзале живу. Во-первых, вот такое агрессивное мышление, такой тип мышления наших сограждан и привел к этой трагедии. Что значит дым увидели? Я хотел бы напомнить, что Верховный совет еще числился в отпуске, когда вдруг в 8 часов вечера мне принесли пакет от президента, в котором написано, что я, видите ли, распускаю вас. Я второе лицо в государстве, хотя бы пригласил к себе и сказал: Руслан Имранович, я принял такое решение. Что бы я сделал? Я бы немедленно подал в отставку, сказал: Борис Николаевич, хотите, примите мою отставку. Что значит – «я распускаю»? Вы не имеете права, у вас нет по конституции такого права. А что вы, собственно, хотите эти актом сделать? Сделайте это без насильственных действий. Но ведь этого же не было, был нанесен подлый удар. Конечно, Верховный совет в соответствии со своими полномочиями, зафиксированными в Конституции, обратился в Конституционный суд, который и дал заключение о незаконности и одновременно сказал, что парламент имеет право привлечь к ответственности и отстранить от президентских обязанностей Ельцина, что и было сделано.
На второй день мы проснулись под колючей проволокой. Естественно, что люди сознательные, – не все же такие, как гражданка, которая мне задает этот вопрос, – пришли защищать свою конституцию, своей парламент. Что там делалось, какие люди, что там делал отставной генерал Макашов, что там делал полковник Терехов, откуда нам знать, парламентариям? Потому что такого рода события, неконституционные акции власти вовлекают в движение и анархистов, и противников любой власти, и врагов, и провокаторов. Конечно, были попытки взять, как мне потом сообщили, Объединенный штаб СНГ, потом были попытки взять мэрию, потом еще что-то. Потом двинулась толпа в Останкино. Но сами посудите, что может быть более глупым шагом, чем эта акция, когда полмиллиона людей вместо того, чтобы защищать парламент, который находится в осаде мятежного президента, взяли и двинулись на периферию, на окраину и повели за собой людей. Это была сознательно спровоцированная саботажниками, провокаторами акция, никакого это отношения не имело ни к руководству Верховного совета, ни к одной из партий, которые находились в составе и в структуре Верховного совета.
Ясное дело, что эти акции потом начали провокаторы расписывать: ах, вот видите, какие они плохие. И забывают при этом, а с чего это началось, кто это спровоцировал – вот где основная причина трагедия, а не те события, которые начались после этого. Вы в начале затронули вопрос о каком-то компромиссе. Я сто раз говорил: пожалуйста, какой хотите компромисс, но вы начните с того, что отмените свой незаконный указ, потому что в соответствии с этим указом парламент, Верховный совет был объявлен незаконным, – какие же с нами могут быть переговоры, если мы незаконная сторона. Поэтому чтобы мы стали законной стороной, отмените свой преступный указ, и достигнем любой договоренности. Действительно мы приняли решение о нулевом варианте, даже не требуя отрешения от должности Ельцина, готовы были согласиться на то, чтобы одновременно провести выборы в марте 1994 года. Все, что угодно, мы предлагали, чтобы не довести это все дело до кровавого конца.
Владимир Кара-Мурза: Ваши коллеги в первой Думе приняли амнистию для арестованных по делу 3-4 октября. Почему она не привела к примирению сторон, и сейчас, спустя 19 лет, вы видите, что опять возникают разногласия и очень живучи мифы, не изжитые за эти полтора десятилетия?
Иван Рыбкин: Страсти вокруг узников и «Матросской тишины», и «Лефортово» накалились до предела в Первой думе. Дума разделилась пополам при голосовании об амнистии. Но в принципе пакетный вариант снова прошел, когда мы говорили о необходимости согласия между нами. Я, встретившись с Борисом Николаевичем в первые дни после своего избрания, хотя мое избрание было опротестовано в Конституционном суде, в конечном счете Конституционный суд признал избрание верным, правильным, соответствующим конституции и законам. Договорились, чтобы не допускать больше таких событий, которые произошли 3-4 октября. По сути дела мы имели яростную вспышку гражданской войны в центре Москвы. Правильно говорят все, включая председателя Верховного совета Российской Федерации Руслана Хасбулатова, что всегда в революции всплывает такая пена. Я сейчас могу повторить и говорил в лицо: ни господина-товарища Макашова, ни господина-товарища Баркашова, ни господина-товарища Терехова не уважал и уважать не имею никакой возможности и желания.
Мы тогда приняли решение об амнистии всех участников событий. Амнистия была проголосована большинством, поддержала в то время часть фракции партии «Российское единство» и согласие Сергея Шахрая, и было принято специальное распоряжение Генерального прокурора Алексея Казанника, и все участники вышли событий на свободу. Алексею Ивановичу Казаннику, который когда-то уступил место Борису Николаевичу Ельцину в Верховном совете СССР, это стоило должности. Такой был накал страстей. Разговор был достаточно жесткий. Борис Николаевич мне тогда сказал: «Иван Петрович, не мне – вам они будут мешать в последующем, в последующей общественно-политической жизни, вам и вам подобным». Отчасти он оказался прав. Потому что вышли те люди, о которых я только что говорил. И они, сначала сбежав, кто на Волгу, кто под Тулу с признаками медвежьей болезни, потом потихоньку встряхнулись и сейчас очень часто ходят в фаворе у нынешней власти. Дело в том, что эта часть, худшая часть сумела убедить людей, что они сегодня правят бал, я бы так сказал. И уже олигархи вокруг них не просто случайной выборки, кто пришел и оказался в нужный момент и в нужном месте, а имеют строго определенное происхождение – однокурсники, одноклассники, сокурсники по учебе в Высшей школе КГБ, сослуживцы и тому подобное, исчисляются они уже сотнями и вполне определенного происхождения. Состояние их громадное, ничего и никого не боятся, включая президента, у меня такое впечатление, не говоря о председателе правительства, а боятся только одного – вот этих так называемых списков, которые могут ограничить их выезд за пределы России, не впустят в те страны и вдруг, не дай бог, наложат лапу на их состояние, которое там на счетах тепленькими большими деньгами лежат.
Мне когда-то Збигнев Бжезинский, иронизируя, сказал: «Ваши люди во власти, Иван Петрович, работают вахтовым методом. Большая часть их семей, дети, жены живут здесь у нас, деньги их лежат у нас, а к вам ездят на работу». Ведь дело доходило до смешного, когда один из заместителей председателя правительства каждую пятницу улетал в Лондон и прилетал только в понедельник. Я уж не говорю о так называемых назначенцах-губернаторах. Один губернатор с Волги на четыре дня улетал в Москву, на два, на три дня объявлялся в поволжском городе, крупнейшем центре нашей промышленности, в том числе авиационной. И эти подходы везде. И сейчас даже самые величавые люди из «Единой России» в лице Сергея Железняка, заместителя руководителя фракции говорят: это грубое нарушение, попрание прав и свобод человека. Как это нам запретят ехать за границу, как это нам не разрешат воспользоваться нашими деньгами. И начинают перечислять вчера – для медицины, для образования и прочее. Настолько привыкли превращать людей вокруг себя в глупцов, что от этой привычки ничем не избавить. Очень тяжелую ситуацию переживает Россия.
Я могу сказать одно: Борис Николаевич очень тяжело переживал все то, что произошло в конце 90 годов. Еще раз повторюсь, деньги за нефть были мизерными, 8-12 долларов за баррель. Он начинал себя чувствовать крайне тяжело, видимо, давало о себе знать, что произошло с парламентом, я точно это знаю, оно всех догоняло, включая Павла Сергеевича Грачева, Виктора Степановича Черномырдина, точно знаю. Конечно, переживал из-за войны в Чечне, близко принимал к сердцу. Равно как и то, что в процессе борьбы потеряли великую страну, которая называлась Советский Союз. И он, приведя к власти ту группу людей, спустя буквально считанные месяцы понял, что это еще одна тяжелейшая ошибка, которую он совершил.
Владимир Кара-Мурза: На будущий год будет 20-летие этих событий. Как по-вашему, нуждается ли российское общество в переосмыслении их значения?
Руслан Хасбулатов: Нуждается, конечно, давно нуждается. К сожалению, не происходит этого переосмысления. Кстати, вы задавали вопрос, как там по поводу примирения, почему оно не произошло. Как может быть примирение, если я, например, не реабилитирован? Вы можете называть в мировой истории многих спикеров, которые оказались в тюрьме в результате того, что они выполняли председательские функции на своих местах? Естественно, требовали контроля над деятельностью парламента – и вдруг оказаться в тюрьме. Кстати, я, наверное, уникальный человек: я дважды был подвергнут политическим репрессиям, один раз сталинским, после которых многие были реабилитированы, когда была отменена сталинская депортация. А вот ельцинская политическая депортация до сих пор не отменена. Иван Петрович ведет речь о помиловании фактическом, а реабилитации не последовало. Если так переживал Ельцин, Черномырдин, чего же они нас не реабилитировали? Почему они не собрали нас, депутатов, оставшихся в живых, почему не извинились? Ничего они не переживали, это были люди, которые пришли во власть вовсе не для того, чтобы руководствоваться законом.
О том, какую роль сыграли события 1993 года в судьбах российского парламентаризма, мы сегодня говорим с спикером Первой Государственной думы Иваном Рыбкиным и бывшим председателем Верховного совета России Русланом Хасбулатовым. Могли ли вы 21 сентября предвидеть такой драматический исход событий, который наступил 4 октября?
Руслан Хасбулатов: Нет, конечно, трудно было предполагать, что по парламенту будут применены танковые орудия. Насколько я знаю историю парламентаризма, никогда не было фактов применения против парламента такой силы. Хочу напомнить, что даже Гитлер не разогнал парламент, не поднялась рука, он там где-то мирно существовал как в каком-то заброшенном дворце старом, не мешая никому. А тут – посреди огромного города, мировой столицы подвели танки и давай его расстреливать... Конечно, это был преступный человек, преступники, свои дни они должны были кончить в заключении.
Если говорить о последствиях, – это отсутствие парламентаризма в нашей стране и то обстоятельство, что так называемая Государственная дума не контролирует так, как должна, исполнительную власть, обеспечивая реальный парламентаризм в стране, то есть разветвленную систему парламентских учреждений, причем очень влиятельных, серьезных, которые бы в том числе обеспечивали и контроль за расходованием исполнительный властью денег, начиная от самого маленького государственного учреждения, правительственных структур, президентских структур.
Естественно, значительная часть законов должны обеспечиваться самим парламентом, а не просто шлепаньем тех законов, которые разрабатываются в президентских или правительственных структурах. И конечно, парламент должен обеспечивать все гражданские права общества. Ни одна из этих функций не выполняется ныне действующим парламентом – Государственной думой. Он обладает меньшими правами, чем сталинский Верховный совет СССР. Поэтому и это недовольство людей, и то, что мы постоянно говорим о коррупции. Почему коррупция? Потому что нет сильного парламента, который мог бы призвать к ответу, начать свое собственное расследование, снять с должности представителей исполнительной власти, отправить в отставку и многое другое, что полагается делать парламенту. А все это началось как раз 20 лет назад – с расстрела парламента. И вообще я хотел бы напомнить, что уровень демократизма в любой стране измеряется характером отношения парламента, его правами, полномочиями, насколько парламент самостоятелен –это основной признак, барометр, определяющий уровень участия людей в государственном управлении.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, возможны ли были шансы преодолеть тот кризис путем переговоров между исполнительной и законодательной властями?
Иван Рыбкин: Я до сих пор думаю, что да, действительно, такой вариант был возможен, так называемый «нулевой вариант» предлагался. И мне довелось писать обращение к президенту Российской Федерации Борису Николаевичу Ельцину с таким предложением. Когда сам президент мог уйти в отставку, Съезд народных депутатов мог уйти в отставку, и сам народ должен был бы решить, кого избирать, кого не избирать. И я был уверен, что, наверное, президента могли бы избрать на новый срок, и многих из нас в то время народных депутатов Российской Федерации могли бы избрать в новый парламент. Работала конституционная комиссия, была готова конституция, ответственным секретарем был конституционной комиссии Олег Румянцев, участвовали все фракции. Но этот процесс был стремительно свернут.
Конечно, начало событий 3-4 октября надо искать еще в 1991 году, когда ГКЧП нарушил привычный ход преобразования всех сторон нашей жизни, нарушил привычный ход экономических и политических реформ. После разгрома ГКЧП либеральное крыло парламента, олицетворяя те настроения, которые были в обществе, стало проводить многие реформы с калейдоскопической быстротой. Верховным советом был принят закон об именных инвестиционных счетах (чеках), была стремительно введена ваучеризация всей страны. Люди были ввергнуты в пучину жестких испытаний. Это, конечно, отражалось на настроениях народных депутатов Российской Федерации, которые работали и в Верховном совете, и на Съезде народных депутатов. Конечно, в плане политическом был утрачен Советский Союз – это тоже порождало очень непростые настроения в депутатской среде. Мы пережили перед этим конституционное безумие, когда в течение одной ночи целые главы Конституции стремительно менялись и целые куски выбрасывались из привычного контекста. Конечно, было грустно наблюдать, как буквально стремительно шла приватизация всей страны – очень часто по так называемому указному праву. Поэтому Верховный совет при поддержке Съезда народных депутатов даже ставил вопрос об импичменте президента Бориса Николаевича Ельцина, и страсти накалялись до предела.
Конечно, были решения Верховного совета об учреждении специальных прокурорах по проверке некоторых членов правительства очень высокого ранга. И в целом по проверке хода приватизации. Это, конечно, страшно раздражало реформаторское либеральное крыло. Хотя мы себя тоже считали реформаторами, но считали, что надо идти по этому пути реформ постепенно. То есть по сути дела спор был о темпах реформ и том недопустимом «хватательном рефлексе», который вдруг объявился у многих людей в правительстве и около правительства. Те, которые оказывались в нужное время в нужном месте, вдруг становились обладателями жутких состояний. Конечно, Верховный совет был раздражен положением вокруг многих громадных кусков нашей собственности, нашей гордости. Даже по «Газпрому» мы, поддержав Виктора Степановича Черномырдина, в его претензиях на премьерство, вдруг обнаружили, что через считанное количество недель «Газпром» стал рассчитываться с предприятиями вокруг него за разные услуги якобы акциями, причем по дешевой цене. И вдруг через считанные недели эти акции стремительно взлетели в десятки раз. Те люди, которые получили на руки эти акции, становились баснословно богатыми. Поэтому ритм политических, экономических преобразований депутатов раздражал, они олицетворяли настроения людей, которые их буквально подпирали. Потому что каждый народный депутат представлял определенный округ в городе, в области и ему было жарко. Эти настроения шли в Верховный совет, на Съезд народных депутатов.
И тогда в голову пришло это решения устранить противоречия, возникшие между оппозицией и президентом, и разрешить указом 1400, который лишал полномочий Съезд народных депутатов, лишал полномочий Верховный совет и по сути дела оппозиция отвергалась. Я думаю, что многие наши сегодняшние беды родом оттуда – из этих событий октябрьских дней 3-4 октября. Потому что Конституция, которая выносилась на суд народа, на референдум по сути дела вместе с избранием депутатов Государственной думы, содержала такие полномочия президента Российской Федерации, что император российский, самодержец таких полномочий в свое время не имел. Мы об этом, конечно, предупреждали и говорили, что это может очень плохо кончиться. В конечном счете были проведены выборы на основе указов президента, была избрана Государственная Дума Российской Федерации. И люди проголосовали таким образом, что по сути дела люди, оппозиционно настроенные, проголосовали именно за лидеров оппозиции – от Владивостока до Калининграда. Многие из них оказались в Государственной Думе, и оппозиция победила, набрала большинство в Государственной Думе первого созыва.
Владимир Кара-Мурза: Что заставило вас и Верховный совет предпринять попытку импичмента президента Ельцина еще в марте 1993 года?
Руслан Хасбулатов: В марте 1993 года я как лидер Межпарламентской ассамблеи навещал своих коллег, председателей Верховных советов союзных республик и все те новые страны, которые входили в СНГ. Я был в Украине, в Армении, в Азербайджане. И в воздухе на пути из Еревана в Алма-Ату я узнал о том, что президент Ельцин обратился по телевидению к гражданам, сказал, что он распускает Верховный совет, что он вводит временный режим управления страной, так называемый опус, как его тогда назвали иронически журналисты, и что вся власть переходит в руки президента. Конечно, немедленно были собраны на экстренный Съезд народных депутатов, наши избранники, парламентарии, там выступили министр внутренних дел, генеральный прокурор, министр обороны, председатель Конституционного суда, призвали президента Ельцина к какой-то ответственной деятельности и обвинили его в попытке переворота. Откровенно говоря, я был как-то в связке с Ельциным и не хотел доводить дело, в чем меня упрекали депутаты, до импичмента. И, тем не менее, разъяренные депутаты чуть не отправили Ельцина в отставку. А следующая попытка была уже более удачная, как вы знаете, когда Ельцин применил силу, а силовые структуры оказались уже более к нему лояльны, видимо, подкупленными были, прямо скажем. И этот государственный переворот оказался более удачным, чем первая попытка осуществить такой переворот.
Владимир Кара-Мурза: Сейчас Руслан Имранович вспоминал первую попытку импичмента. Напомните, тогда референдум «Да, да, нет, да» – почему он не смог примирить две ветви власти?
Иван Рыбкин: Страсти тогда накалились до предела. В принципе по нескольким вопросам точка зрения оппозиционно настроенных депутатов победила. Но в то же время люди поддержали и Бориса Николаевича Ельцина, не разрешив проблему. То есть настроения реформаторские в стране были живы, ожидания людей были живы, люди на нас очень рассчитывали. По сути дела две волны народных депутатов СССР и народных депутатов России были олицетворением большой российской мечты о хорошем будущем, о свержении власти одной партии. И по-прежнему на Бориса Николаевича рассчитывали очень многие. Неслучайно борьба по поводу избрания его председателем Верховного совета России была столь острой, в конечном счете он победил в течение нескольких туров. Да и люди, которые его окружали, включая Руслана Хасбулатова и многих других, были настроены так же реформаторски. Но еще раз подчеркиваю, что по сути дела речь шла о темпе реформ.
И так получилось, что вокруг, как люди из гайдаровской команды, прежде всего были уверены, что можно быстро все решить. Я тогда дал интервью «Независимой газете», и «Независимая газета» сказала: после этого интервью, видимо, многие из фракции коммунистов России Ивану Петровичу руки не подадут. Я сказал: я исполнен симпатией к этой молодой команде реформаторов, но они стремятся все решить в режиме кавалерийской атаки. Нашу насквозь монополизированную экономику в таком режиме не одолеть, требуется постепенный демонтаж, а не желание раскрошить все в пыль и в брызги – это может плохо кончиться для страны и для реформаторов. В конечном счете, конечно, для этих реформаторов очень многих кончилось достаточно печально, многие оказались не у дел. Потому что, еще раз повторю, люди с переразвитым «хватательным рефлексом» оказались очень близко к власти и очень часто по указному праву приобретали несметные богатства.
Могу перебросить мостик в сегодняшнее время, но тогда их было 7 людей, которые взяли громадные состояния, меньшие состояния приобрели многие, многие директора предприятий – так распорядились ваучерами своих рабочих, что в конечном счете стали единоличными владельцами крупнейших заводов. А в конечном счете все дело привело к тому, что сегодня крупнейшие предприятия Москвы, Питера, областных, краевых, республиканских центров просто простаивают. Одна радиостанция находится в одном из цехов ЗИЛа, телеканал «Дождь» находится в одном из цехов громадной, всемирно известной шоколадной фабрики «Красный октябрь», и я с большой горечью смотрю на то, во что это все превратилось. Лелеются, оберегаются прежде всего две трубы – нефтяная и газовая. Они приносят доходы, они дают бюджет. В то время таких денег не было. Может быть, из-за этого во многом и наши страсти – катастрофически не хватало средств.
Но еще раз подчеркну, когда многие говорят, что альтернативы не было – это совершенно не так. Предлагались варианты приватизации, когда на каждого человека, включая младенца, по рождению на 1 января 92 года предполагалось 8 тысяч рублей – очень большие деньги. Тысячу рублей страна оставляла в запас государства, 7 тысяч рублей предполагалось положить на именной инвестиционный счет. И каждый мог бы принимать участие и в приватизации ЗИЛа, и «Красного октября», любой будки, киоска, лавки, чего угодно. Были варианты, предлагаемые Григорием Алексеевичем Явлинским и его команды. Они предлагали тот денежный навес, который возник на вкладах российских граждан, допустить к приватизации. Но в одночасье эти деньги были все обрушены. Вот отсюда показалось когда-то 19 лет назад, что проблемы можно решать таким образом. В итоге во главе государства оказался человек, который всей жизнью – и учебой, и воспитанием, и карьерой – был подготовлен решать вопросы в короткий промежуток времени и силовым методом. Он это нам сейчас демонстрирует – это Владимир Владимирович Путин, который не хочет уходить никак с поста, уже не стреляя из танков, но демонстрируя свое желание пересидеть кого угодно, включая Леонида Ильича Брежнева.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос из Иркутска от радиослушателя Андрея.
Слушатель: Здравствуйте. Я хочу сказать то, что мы имеем сейчас – разгон демонстраций, ужесточение – это появилось не только с приходом Путина. Еще с 1992 года на заре демократии, когда нам было еще развиваться и развиваться, в Москве уже тогда подавлялись митинги. Более того, я хотел бы вопрос задать: а что реформы, в развитие демократии тоже входили такие вещи, как полнейшее отсутствие медицины, то, что люди умирали от голода? В принципе у Ельцина была возможность быть отставленным. Но опять же, с телевидения лилась оголтелая политика и самого Ельцина: если не я, мы войдем в пучину такую, что никому не поздоровиться.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, стали ли катализатором быстрого развития событий столкновения в центре Москвы днем 3 октября 93 года?
Руслан Хасбулатов: Радиослушатель правильно задает вопрос, наступление реакционных сил началось в то время, как действовал российский парламент, Верховный совет, и майские демонстрации были жестоко подавлены в том числе при участии московских властей. Затем в апреле были демонстрации. Тогда очень резкую позицию поддержки трудящихся, которые подверглись нападениям московской милиции, занял как раз Верховный совет. По моему распоряжению была создана специальная депутатская комиссия по расследованию этих обстоятельств, этим делом были очень напуганы президентские структуры. Ельцин своим указом тоже создал такую же комиссию, которая попыталась нейтрализовать деятельность парламентской комиссии. Была неприкрытая, откровенная, неприязненная борьба, постоянные угрозы.
Конечно, это был человек, мягко сказать, не в себе, он не мог исполнять такие высокие обязанности. Но мы, и я в том числе делали все для того, чтобы как-то, коль скоро мы встали на демократический путь развития, хотя бы довести исполнение своих функций до логического конца, хотя бы один срок нормально поработать и Верховному совету, и президенту – с тем, чтобы потом предстать перед глазами избирателей: вот прошли соответствующие сроки, теперь дальше выбирайте других людей. Способных людей было тогда очень много, огромное количество. Кстати, программы нормальные, хорошие были, во-первых, у самого парламента, который разработал при участии наших крупных специалистов, экономистов, при участии в том числе иностранных специалистов, нормальные программы преобразования. В том числе то, о чем говорил Иван Петрович, с тем, чтобы доля государственного пирога досталась и нашим представителям народа, в том числе работающим на производственных коллективах. Но, к сожалению, не эти были задачи были у команды, которую поддерживал Ельцин.
Кстати, Иван Петрович, наверное, хорошо знает, что, к сожалению, многие из тех участников той команды остаются и сейчас на плаву. Тот же Чубайс, который откровенно и нахально издевался над законом, никому не подчинялся, направо и налево разбрасывал государственную собственность, – он один из самых крупнейших олигархов, руководит какой-то корпорацией с многомиллиардным бюджетом, а до этого разгромил РАО ЕЭС. Ведь специфика российского государства заключается в том, что из-за огромной территориальной протяженности здесь особую роль играют авиакомпании, авиатрассы, железные дороги, электроэнергетические сети. Он фактически разгромил единую систему электроэнергетики. Помните, Саяно-Шушенская ГЭС – это частная компания, но когда там авария произошла, государство восстанавливало эту частную компанию, вкладывая в нее государственные деньги. Разгромил, фактически разбазарил эту систему – и вместо того, чтобы второй раз за свои преступления сесть в тюрьму, Чубайс является олигархом. Это нулевой менеджер, абсолютно не способный к деятельности. И эти люди из той же команды сейчас управляют тем же самым делом, которым они занимались и тогда. Поэтому, к сожалению, эта ущербная экономическая политика имеет тенденцию продолжаться и в настоящее время. Естественно, ни к чему хорошему это не приводит, потому что только колоссальные высокие цены на нефть и газ удерживают на плаву Российскую Федерацию. Много раз предлагали экономисты страны, промышленники и специалисты, профессионально занимающиеся экономической политикой, какие-то другие взгляды, – нет, как при Ельцине никто слушать не хотел, так и сейчас слушать не желает. Я с тревогой смотрю на будущее. Если что-то произойдет в сфере ценовой политики, конечно, это очень дорого обойдется российскому обществу.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем москвичку Татьяну.
Слушательница: Здравствуйте. Я не являюсь стопроцентным сторонником Ельцина, потому что я была против войны в Чечне, против того, что он назначил Путина, но он был прав, когда разогнал этот парламент. Многие страны досрочно разгоняют парламент. Ельцин имел право. Имел право Лукашенко разогнать в 1996 году свой парламент, и никто не возмущается. А кто рвался к власти? Махровый антисемит Макашов, который участвовал в штурме Останкино, Руцкой, который хотел бомбить Кремль, Станислав Терехов, который убил в это же время пенсионерку ни за что ни про что. На стороне Ельцина было очень много авторитетных приличных людей – Гайдар, Болдырев, Смоктуновский, Пархоменко и очень многие другие.
Владимир Кара-Мурза: Как по-вашему, болит ли еще у наших радиослушателей и у всех участников непосредственных событий эта незаживающая рана?
Иван Рыбкин: То, что болит у участников этих событий – несомненно. Я знаю, как все это переживал тяжело и Борис Николаевич Ельцин, и Виктор Степанович Черномырдин, и Олег Николаевич Сосковец, и Павел Сергеевич Грачев, Виктор Федорович Ерин. Я называю министров и людей, которые были во главе этого процесса, то, что назвала наша радиослушательница разгоном парламента. Парламенту оставалось работать полтора года всего, и парламент мог сотрудничать с президентом. Неслучайно на 10 запрещенном Съезде народных депутатов оказалось громадное число людей, которые поддержала Бориса Николаевича Ельцина при его избрании председателем Верховного совета, участвовали во всех его кампаниях, в том числе и президентской кампании на стороне его, безусловно. Конечно, роспуск парламента готовился исподволь в конце 1992 года, когда, казалось бы, мы нашли общий язык, и пережили так называемый конституционный кризис, когда были созданы все условия для того, чтобы идти дальше, даже опираясь на референдум. Уже потихонечку стали забирать в структуры исполнительной власти очень и очень многих толковых, дельных, одаренных людей, которые могли бы всячески препятствовать досрочному роспуску парламента.
Я думаю, что здесь потеря темпа, то есть более медленный темп преобразования были бы во благо России. Ушел Сергей Александрович Филатов, первый заместителем председателя Верховного совета, стал руководителем администрации президента. Ушли очень и очень многие люди. Это, конечно, в какой-то степени наши силы подрывало, вне всякого сомнения. А уж что касается последнего кризиса после 21 сентября, события за и перед спиралью Бруно, которой был окружен Белый дом, развивались стремительно. И очень часто вокруг этих событий всплывали те фигуры, о которых говорила наша радиослушательница. Я думаю, что наша позиция была известна, что парламентарий не должен брать в руки оружие, наше оружие – слово, что если надо усилить охрану Белого дома, пожалуйста, пусть начальник охраны это сделает, наберет дополнительных людей. И к чести народных депутатов Российской Федерации в руки из них никто оружие не брал, и следствие показало, что из оружия Белого дома убитых не оказалось.
Что касается страшного безденежья, в которое была ввергнута страна, – я говорил в начале, как можно было этого избежать, делая все постепенно: потеря в темпе – выигрыш в качестве. При Михаиле Сергеевиче Горбачеве 6 долларов за баррель, при Борисе Николаевиче 8, 9, 10, максимум было 12-15, сейчас наш бюджет страны на 2013 бьется в ноль, балансируется при 105 долларах за баррель. И премьер-министр страны Дмитрий Анатольевич Медведев говорит о том, что если цены на нефть упадут до 80 долларов за баррель, это будет очень драматично, будет тяжелое развитие событий. Вот до чего мы дожили! И в то же время инакомыслие, иной подход к делу подавляется с гораздо большим усердием, чем при Борисе Николаевиче Ельцине. Те столкновения до событий октября кажутся цветочками по сравнению с тем, что происходит сейчас. Режим подавления, режим произвола, это мое оценочной суждение, – но оно сейчас по всем переделам идет – от журналистики до власти.
В принципе Государственная Дума вообще не в счет. И даже оппозиция так называемая в Государственной Думе Российской Федерации последнего созыва ни в какое сравнение не идет с той оппозицией, которая была в Государственной Думе первого созыва, которая могла очень остро поставить любой вопрос, кстати говоря. И благодаря этому напору президент был очень аккуратен во многих своих действиях, я уж точно знаю. Мы с Борисом Николаевичем очень часто разговаривали так, что мне был отведено на разговор 15 минут, а мы с ним говорили и полтора, и два, и три часа. И очень часто этот разговор был достаточно дискуссионным, я бы мягко так сказал. И очень часто Борис Николаевич прислушивался к мнению Государственной думы. А сейчас слева-направо, справа-налево одна теза: «Чего изволите-с». И как сказал Руслан Имранович, я тут с ним согласен, штампуются те произведения из кустов парламентаризма, которые вдруг в режиме некой мозговой атаки рождаются в Белом доме, в Кремле и в других непонятно каких местах, которые напоминают места, где творится законотворчество, весьма и весьма отдаленно. Какая-то, простите непарламентское выражение, чушь, когда возникают некие оценочные законотворческие моменты в отношении чувств людей, в отношении какого-то исполнительского искусства, в отношении художественных выставок, и бог знает еще готовы заниматься, только не теми животрепещущими проблемами, которые во весь рост встали перед страной.
Нет промышленности по сути, нет своего сельского хозяйства. Как из этого выходить, ни с кем особо советоваться не хотят. И в то же время вполне платежеспособным государствам раз за разом списываются и списываются долги – и совсем свежие, и не очень свежие, и второй свежести. А это десятки и десятки миллиардов долларов, которые крайне необходимы сейчас для того, чтобы Россию поднять из того нищенства, в котором она сейчас оказалась. Даже далеко ехать не надо, по Московской области поедем за кольцевую дорогу, все видим то, чего нельзя увидеть ни в Грузии, ни в Белоруссии, ни в любой другой стране рядом с нами. Я проехал везде, и в Прибалтику включая, – просто стыдно и позорно! Будто какие-то шоры, какая-то пленка на глазах у президента, который готов отметить свое 60-летие, раз за разом продлевая своим друзьям во власти и около него сроки пребывания в государственной службе – 65 лет, теперь 70. А Конституцию начинают толковать, как хотят. И дух, и буква закона очень часто не в почете у нашей власти. И все это истоками оттуда – из октября 93 года.
Владимир Кара-Мурза: Слушаем вопрос москвички Марины Николаевны.
Слушательница: Здравствуйте. Вы прямо как родня. Вы знаете, когда иных уж нет, а те далече, ни Ельцина нет, ни Гайдара, как легко городить лабуду. Мы живем рядом с Белым домом, и первое, что мы увидели, – не танк, а дым над СЭВом. Оружие вы в руки не брали, Руслан Имранович, конечно, Останкино не брали. Как легко врать. А где вы живете сейчас, Руслан Имранович, в брежневской квартире все так же?
Руслан Хасбулатов: На вокзале живу. Во-первых, вот такое агрессивное мышление, такой тип мышления наших сограждан и привел к этой трагедии. Что значит дым увидели? Я хотел бы напомнить, что Верховный совет еще числился в отпуске, когда вдруг в 8 часов вечера мне принесли пакет от президента, в котором написано, что я, видите ли, распускаю вас. Я второе лицо в государстве, хотя бы пригласил к себе и сказал: Руслан Имранович, я принял такое решение. Что бы я сделал? Я бы немедленно подал в отставку, сказал: Борис Николаевич, хотите, примите мою отставку. Что значит – «я распускаю»? Вы не имеете права, у вас нет по конституции такого права. А что вы, собственно, хотите эти актом сделать? Сделайте это без насильственных действий. Но ведь этого же не было, был нанесен подлый удар. Конечно, Верховный совет в соответствии со своими полномочиями, зафиксированными в Конституции, обратился в Конституционный суд, который и дал заключение о незаконности и одновременно сказал, что парламент имеет право привлечь к ответственности и отстранить от президентских обязанностей Ельцина, что и было сделано.
На второй день мы проснулись под колючей проволокой. Естественно, что люди сознательные, – не все же такие, как гражданка, которая мне задает этот вопрос, – пришли защищать свою конституцию, своей парламент. Что там делалось, какие люди, что там делал отставной генерал Макашов, что там делал полковник Терехов, откуда нам знать, парламентариям? Потому что такого рода события, неконституционные акции власти вовлекают в движение и анархистов, и противников любой власти, и врагов, и провокаторов. Конечно, были попытки взять, как мне потом сообщили, Объединенный штаб СНГ, потом были попытки взять мэрию, потом еще что-то. Потом двинулась толпа в Останкино. Но сами посудите, что может быть более глупым шагом, чем эта акция, когда полмиллиона людей вместо того, чтобы защищать парламент, который находится в осаде мятежного президента, взяли и двинулись на периферию, на окраину и повели за собой людей. Это была сознательно спровоцированная саботажниками, провокаторами акция, никакого это отношения не имело ни к руководству Верховного совета, ни к одной из партий, которые находились в составе и в структуре Верховного совета.
Ясное дело, что эти акции потом начали провокаторы расписывать: ах, вот видите, какие они плохие. И забывают при этом, а с чего это началось, кто это спровоцировал – вот где основная причина трагедия, а не те события, которые начались после этого. Вы в начале затронули вопрос о каком-то компромиссе. Я сто раз говорил: пожалуйста, какой хотите компромисс, но вы начните с того, что отмените свой незаконный указ, потому что в соответствии с этим указом парламент, Верховный совет был объявлен незаконным, – какие же с нами могут быть переговоры, если мы незаконная сторона. Поэтому чтобы мы стали законной стороной, отмените свой преступный указ, и достигнем любой договоренности. Действительно мы приняли решение о нулевом варианте, даже не требуя отрешения от должности Ельцина, готовы были согласиться на то, чтобы одновременно провести выборы в марте 1994 года. Все, что угодно, мы предлагали, чтобы не довести это все дело до кровавого конца.
Владимир Кара-Мурза: Ваши коллеги в первой Думе приняли амнистию для арестованных по делу 3-4 октября. Почему она не привела к примирению сторон, и сейчас, спустя 19 лет, вы видите, что опять возникают разногласия и очень живучи мифы, не изжитые за эти полтора десятилетия?
Иван Рыбкин: Страсти вокруг узников и «Матросской тишины», и «Лефортово» накалились до предела в Первой думе. Дума разделилась пополам при голосовании об амнистии. Но в принципе пакетный вариант снова прошел, когда мы говорили о необходимости согласия между нами. Я, встретившись с Борисом Николаевичем в первые дни после своего избрания, хотя мое избрание было опротестовано в Конституционном суде, в конечном счете Конституционный суд признал избрание верным, правильным, соответствующим конституции и законам. Договорились, чтобы не допускать больше таких событий, которые произошли 3-4 октября. По сути дела мы имели яростную вспышку гражданской войны в центре Москвы. Правильно говорят все, включая председателя Верховного совета Российской Федерации Руслана Хасбулатова, что всегда в революции всплывает такая пена. Я сейчас могу повторить и говорил в лицо: ни господина-товарища Макашова, ни господина-товарища Баркашова, ни господина-товарища Терехова не уважал и уважать не имею никакой возможности и желания.
Мы тогда приняли решение об амнистии всех участников событий. Амнистия была проголосована большинством, поддержала в то время часть фракции партии «Российское единство» и согласие Сергея Шахрая, и было принято специальное распоряжение Генерального прокурора Алексея Казанника, и все участники вышли событий на свободу. Алексею Ивановичу Казаннику, который когда-то уступил место Борису Николаевичу Ельцину в Верховном совете СССР, это стоило должности. Такой был накал страстей. Разговор был достаточно жесткий. Борис Николаевич мне тогда сказал: «Иван Петрович, не мне – вам они будут мешать в последующем, в последующей общественно-политической жизни, вам и вам подобным». Отчасти он оказался прав. Потому что вышли те люди, о которых я только что говорил. И они, сначала сбежав, кто на Волгу, кто под Тулу с признаками медвежьей болезни, потом потихоньку встряхнулись и сейчас очень часто ходят в фаворе у нынешней власти. Дело в том, что эта часть, худшая часть сумела убедить людей, что они сегодня правят бал, я бы так сказал. И уже олигархи вокруг них не просто случайной выборки, кто пришел и оказался в нужный момент и в нужном месте, а имеют строго определенное происхождение – однокурсники, одноклассники, сокурсники по учебе в Высшей школе КГБ, сослуживцы и тому подобное, исчисляются они уже сотнями и вполне определенного происхождения. Состояние их громадное, ничего и никого не боятся, включая президента, у меня такое впечатление, не говоря о председателе правительства, а боятся только одного – вот этих так называемых списков, которые могут ограничить их выезд за пределы России, не впустят в те страны и вдруг, не дай бог, наложат лапу на их состояние, которое там на счетах тепленькими большими деньгами лежат.
Мне когда-то Збигнев Бжезинский, иронизируя, сказал: «Ваши люди во власти, Иван Петрович, работают вахтовым методом. Большая часть их семей, дети, жены живут здесь у нас, деньги их лежат у нас, а к вам ездят на работу». Ведь дело доходило до смешного, когда один из заместителей председателя правительства каждую пятницу улетал в Лондон и прилетал только в понедельник. Я уж не говорю о так называемых назначенцах-губернаторах. Один губернатор с Волги на четыре дня улетал в Москву, на два, на три дня объявлялся в поволжском городе, крупнейшем центре нашей промышленности, в том числе авиационной. И эти подходы везде. И сейчас даже самые величавые люди из «Единой России» в лице Сергея Железняка, заместителя руководителя фракции говорят: это грубое нарушение, попрание прав и свобод человека. Как это нам запретят ехать за границу, как это нам не разрешат воспользоваться нашими деньгами. И начинают перечислять вчера – для медицины, для образования и прочее. Настолько привыкли превращать людей вокруг себя в глупцов, что от этой привычки ничем не избавить. Очень тяжелую ситуацию переживает Россия.
Я могу сказать одно: Борис Николаевич очень тяжело переживал все то, что произошло в конце 90 годов. Еще раз повторюсь, деньги за нефть были мизерными, 8-12 долларов за баррель. Он начинал себя чувствовать крайне тяжело, видимо, давало о себе знать, что произошло с парламентом, я точно это знаю, оно всех догоняло, включая Павла Сергеевича Грачева, Виктора Степановича Черномырдина, точно знаю. Конечно, переживал из-за войны в Чечне, близко принимал к сердцу. Равно как и то, что в процессе борьбы потеряли великую страну, которая называлась Советский Союз. И он, приведя к власти ту группу людей, спустя буквально считанные месяцы понял, что это еще одна тяжелейшая ошибка, которую он совершил.
Владимир Кара-Мурза: На будущий год будет 20-летие этих событий. Как по-вашему, нуждается ли российское общество в переосмыслении их значения?
Руслан Хасбулатов: Нуждается, конечно, давно нуждается. К сожалению, не происходит этого переосмысления. Кстати, вы задавали вопрос, как там по поводу примирения, почему оно не произошло. Как может быть примирение, если я, например, не реабилитирован? Вы можете называть в мировой истории многих спикеров, которые оказались в тюрьме в результате того, что они выполняли председательские функции на своих местах? Естественно, требовали контроля над деятельностью парламента – и вдруг оказаться в тюрьме. Кстати, я, наверное, уникальный человек: я дважды был подвергнут политическим репрессиям, один раз сталинским, после которых многие были реабилитированы, когда была отменена сталинская депортация. А вот ельцинская политическая депортация до сих пор не отменена. Иван Петрович ведет речь о помиловании фактическом, а реабилитации не последовало. Если так переживал Ельцин, Черномырдин, чего же они нас не реабилитировали? Почему они не собрали нас, депутатов, оставшихся в живых, почему не извинились? Ничего они не переживали, это были люди, которые пришли во власть вовсе не для того, чтобы руководствоваться законом.