Александр Генис: 50-летие Кубинского кризиса, которое отмечалось в прошлом году, обернулось лавиной новых публикаций, посвященных самому острому конфликту Холодной войны. В сегодняшнем выпуске “Книжного обозрения” ведущая этой рубрики Марина Ефимова обсуждает наиболее противоречивые публикации.
Benjamin Schwarz. “The Real Cuban Missile Crisis” (The Atlantic magazine. 01\2013);
Бенджамен Шворц. «Правда о Кубинском ракетном кризисе»;
Sheldon M. Stern. The Week the World Stood Still: Inside the Secret Cuban Missile Crisis. (Stanford University Press, 2005)
Шелдон Стерн. «Неделя, когда Мир застыл, или Секреты Кубинского ракетного кризиса»
Марина Ефимова: Аналитическая статья историка Бенджамина Шворца «Правда о Кубинском ракетном кризисе» (опубликованная в самом конце 2012 года в журнале «Атлантик») начинается обращением к читателю: «Всё, что вы знаете о 13-ти днях Кубинского кризиса – неверно». Фраза напоминает приём ярмарочного зазывалы, но если учесть, что автор, помимо собственных выводов, черпает информацию из книг Шелдона Стерна (который 23 года был историком президентской «Библиотеки Джона Кеннеди»), то, бесспорно, стоит познакомиться с той версией событий октября 1962 года, которую эти специалисты считают верной.
В начале статьи Шворц вкратце приводит официальную интерпретацию Кризиса:
Диктор: «16 октября 1962 г. Джон Кеннеди и его советники были потрясены, узнав, что Советский Союз, безо всякой провокации с их стороны, устанавливает на Кубе баллистические ракеты с ядерными боеголовками. Размещение такого оружия в непосредственной близости от берегов Америки представляло непосредственную опасность для Соединеных Штатов и ставило обе страны на волосок от ядерного Армагеддона. 22 октября президент Кеннеди обнародовал ультиматум Москве, в котором настаивал на вывозе ракет и объявлял «карантин» (т.е., изоляцию) Кубы. Избегая провокационных действий и выражений, Кеннеди и его советники, тем не менее, не оставляли сомнений в том, что на компромисс они не пойдут. В течение следующих 10-ти дней президент проявил такую комбинацию твердости и сдержанности, воли и мудрости, обнаружил такой точный политический и психологический расчет, что его поведение восхитило мир. Советские лидеры, как говорится, «сморгнули первыми». Ракеты с Кубы были вывезены, кризис предотвращён».
Диктор: «Джон Кеннеди и его правительство, вне всякого сомнения, несут немалую долю ответственности за создание Кубинского кризиса».
Марина Ефимова: Стерн объясняет, что Кеннеди и его советники постоянно создавали у американцев впечатление, что ядерный арсенал советского блока превышает американский. В предвыборной кампании 1960 года Кеннеди обвинял в создании этого опасного «ракетного перепада» правительство Эйзенхауэра-Никсона, хотя Эйзенхауэр не раз заявлял, что «ядерный баланс» сильно перекошен в пользу Америки и что Хрущев прекрасно об этом осведомлен. Тем не менее, придя в Белый Дом, Кеннеди начал энергично наращивать военный потенциал.
Диктор: «Меры президента включили установку в 1961 году ракет «Юпитер» на базах в Италии и Турции. Радиус действия этих ракет покрывал западную территорию Советского Союза, включая Москву и Ленинград. И это, не считая ракет «Тор» (тоже с ядерными боеголовками) размещенных в Англии».
Марина Ефимова: Действия Кеннеди и его правительства вызывали тревогу у нескольких сенаторов, включая Гора-старшего, сказавшего президенту в феврале 61-го: «Представьте, как бы прореагировали мы, если бы Советы поставили ракеты на Кубе». И сенатор Клэйборн Пэлл повторил это предостережение в мае. Как в воду глядели. Стерн пишет в книге «Неделя, когда мир застыл»:
Диктор: «Юпитеры» сыграли ключевую роль в создании кризиса. В мае 62-го Хрущев сказал одному из приближенных: «Американцы окружили нас военными базами со всех сторон». А уже будучи в отставке, он объяснял свои действия журналисту Стробу Талботту: «Американцам нужно было испытать на себе чувства людей, на которых нацелены ракеты противника. Мы дали им попробовать их собственного лекарства».
Марина Ефимова: «Не было никакой паранойи в том, что Хрущев считал американцев способными на превентивный ядерный удар, – пишет Шворц в статье «Правда о Кубинском кризисе». – В архивах сохранились записи заседаний, на которых правительство Кеннеди всерьез обсуждало такую возможность во время Берлинского кризиса 1961 года. К тому же Хрущев полагал (и не без оснований), что правительство Кеннеди планирует сокрушить кастровский режим, об этом свидетельствовали и попытка высадки в Заливе Свиней, и организованные ЦРУ покушения на Кастро».
В своей статье Бенджамен Шворц обсуждает и правовую сторону дела – в частности, приводит цитату из воспоминаний тогдашнего юриста Белого Дома:
Диктор: «Наша проблема была в том, что действия Советов были вполне законными - Кубинское правительство дало согласие на размещение на своей территории ракет союзников. А вот законность нашего «карантина» была сомнительной. Американская реакция на размещение ракет на Кубе требует такого же объяснения, как и действия Москвы – если не большего».
Марина Ефимова: Словом, по версии Шворца, Кубинский ракетный кризис был фактически создан правительством Кеннеди. Но тут-то и начинается главное: умолчания, которые нельзя оставить без ответа.
Дело в том, что историк ни словом не обмолвился о том, с какими двумя странами и лидерами имел дело Кеннеди в 62-м году. Шворц словно забывает о советской оккупации Венгрии 1956 года и о возведении Берлинской стены – беспрецедентном акте политической агрессии. За одну ночь целая страна была разделена непреодолимым барьером на две части, скоро ставшие несовместимыми ни в политическом, ни в экономическом плане. Что касается кастровской Кубы, то пока ее тёмные тайны прячутся в тумане секретности и пропаганды, американские либеральные историки предпочитают их не замечать.
Поведение самого Кеннеди во время Кризиса Шворц объясняет в большой степени политическими амбициями президента:
Диктор: «Непримиримое отношение к коммунистической Кубе было одной из главных предвыборных тем Кеннеди. Провал высадки на Кубе и установка советских ракет создали опасную ситуацию для его карьеры. Глава тогдашней разведки Роджер Хилсмэн писал: «Установка ракет на Кубе была смертельно опасна не столько для Америки, сколько для правительства». Друг Кеннеди, дипломат Гэлбрайт, позже сказал: «Убрать с Кубы советские ракеты любой ценой было для Кеннеди политической необходимостью».
Марина Ефимова: «У Кеннеди было время, - пишет Шворц, - решить дело не ультиматумом, ставившим страну на грань войны, а частным соглашением - убрать советские ракеты с Кубы, а американские – из Турции». 27 октября Хрущев сам открыто предложил этот обмен, но Кеннеди публично отверг сделку и потребовал одностороннего вывоза ракет с Кубы, руководствуясь детским желанием не выглядеть «слабаком». Только в 80-х годах, - пишет Шворц, - мы узнали, что в конце Кризис и закончился сделкой – обоюдным выводом ракет с Кубы и из Турции. Правительство Кеннеди успешно скрывало этот факт от целого поколения».
Тогдашний помощник госсекретаря Эдвин Мартин, однако, совсем по-другому интерпретирует поведение президента:
Диктор: «Психологический фактор в той ситуации был важнее, чем прямая угроза. Они должны были понять, что нас нельзя взять на испуг».
Марина Ефимова: И этот резон вряд ли можно объяснить «детскими» амбициями Кеннеди. В заключение книги «Неделя, когда мир застыл», Шелдон Стерн пишет:
Диктор: «Несмотря на суровую публичную риторику, за 13 дней октября 62-го года Джон Кеннеди отменил, отложил или раскритиковал, по крайней мере, дюжину провокационных мер, предложенных воинственными членами Совета Безопасности, министерства обороны и лидерами Конгресса».
Марина Ефимова: Шелдон Стерн, несмотря ни на что, считает Джона Кеннеди героем октября 62-го года, хоть и по причинам, несколько отличным от официальной - общепринятой - версии.
Кубинский кризис (который не мог бы произойти между Америкой и Англией или Францией), показал, что как ни приравнивай всех политиков, как ни натягивай сравнения между несравнимыми государствами, в реальной политике всегда будут разные способы отношений с разными странами – в зависимости от уровня их цивилизованности, правосознания, экономических свобод, тенденций к экспансии. «Политика, как говорил Бисмарк, - это искусство возможного».
