Судья Дударь уверенно, не раздумывая, весь день 1 марта выносила свои решения. Степан Зимин будет сидеть до 8 июня, Андрей Барабанов – до 28 мая, Ярослав Белоусов – до 10 июня, Владимир Акименков – до 10 июня. Очень предсказуемо, но в самом суде сегодня появилось кое-что новое.
На заседаниях между зрителями и судьей помимо привычных приставов поставили ОМОН, а еще – мужчину в аккуратном коричневом костюме, в хороших часах и с камерой. Снимал он, как нетрудно догадаться, не заседание, а присутствующих в зале. ОМОНовцы стояли в масках, закатанных на лоб, как шапки: живо представлялось, что в случае возникновения конфликтной ситуации они тут же размотают свои маски-балаклавы на лица и начнут, к примеру, петь. В этом суде может произойти все что угодно. Главное – не ждать никакой логики.
ОМОН петь не стал, а вот следователь Манукян, например, сообщил Степану Зимину, у которого в 2011 году умерла мама, что он, следователь, тоже терял родителей, но после этого "танцами и всякими там буги-вуги не занимался". Вменяется Зимину, что он три раза бросил куски асфальта, один "попал в кисть правой руки представителю власти" и "причинил физическую боль". Какие уж тут буги-вуги. Решение было таким же, как и у Андрея Барабанова, – "семейное положение, состояние здоровья позволяет остаться под стражей".
К Ярославу Белоусову пришло много родственников; как сказал его адвокат Аграновский, "куда ни кинь, везде идеальный человек". Легко с этим согласиться: худой, в аккуратном свитере, в очках с тонкой оправой, даже административных правонарушений нет (хотя какое это имеет значение). У Белоусова есть ребенок, который родился 2011 году. У него падает зрение, на одном глазу "-10", на другом – "-6". Решение: "семейное положение, наличие несовершеннолетнего ребенка 2011 года, состояние здоровья позволяет…".
У Владимира Акименкова со здоровьем еще большие проблемы. К нему не ходят родственники – не те отношения. Акименков слепнет в СИЗО, у него атрофия зрительного нерва. Адвокат – все тот же Дмитрий Аграновский – произнес яркую речь. За подследственного готовы поручиться писатели во главе с Людмилой Улицкой, правозащитники, в том числе Людмила Алексеева, и даже депутаты Борис Кашин и Илья Пономарев. Аграновский взывал к великодушию и совести судьи. Судья, понятно, не приняла этого на свой счет.
Акименков начинает свою речь неожиданной просьбой к залу: почтить минутой молчания смерть Александра Долматова, национал-большевика, который покончил с собой в Нидерландах, куда уехал, чтобы не стать фигурантом "болотного дела". Судья недовольна самодеятельностью, что-то возмущенно говорит, а зал тихо встает и тихо садится. Встают и журналисты, которые в силу профессиональной этики, например, не хлопают обвиняемым и не кричат "Позор". "К этому обвинению я имею такое же отношение, как к убийству Кеннеди или взрыву башен-близнецов, – говорит Акименков. – Поддерживаю позицию адвокатов по поводу изменения меры пресечения на домашний арест. Прошу обеспечить условия, как у господина Павлюченкова и госпожи Васильевой. Например, господин Павлюченков, подозреваемый в убийстве Политковской, ездит на метро, находясь под домашним арестом, и имеет доступ к телефонной связи. Госпожа Васильева имеет право встречаться с друзьями, а также я прошу предоставить 13-комнатную квартиру для отбывания домашнего ареста, как у Васильевой".
Относиться серьезно к этому суду уже невозможно, требования Владимира Акименкова окончательно превращают процесс в настоящее театральное действие. Обычно судья формально, но исправно соблюдает процессуальный регламент, но тут даже не ставит на обсуждения требования обвиняемого. Судья зачитывает характеристику с места жительства: "характеризуется отрицательно, груб, уважения не оказывает, на путь исправления не встает". В характеристике также указано, что обвиняемый все время снимает действия полиции на видео – это, мол, плохо. Между тем, мужчина в пиджаке и в часах за спинами ОМОН нас тоже снимает. Судья принимает решение, что обоснования для изменения содержания нет. Пятница все-таки, короткий день, и так засиделись.
На заседаниях между зрителями и судьей помимо привычных приставов поставили ОМОН, а еще – мужчину в аккуратном коричневом костюме, в хороших часах и с камерой. Снимал он, как нетрудно догадаться, не заседание, а присутствующих в зале. ОМОНовцы стояли в масках, закатанных на лоб, как шапки: живо представлялось, что в случае возникновения конфликтной ситуации они тут же размотают свои маски-балаклавы на лица и начнут, к примеру, петь. В этом суде может произойти все что угодно. Главное – не ждать никакой логики.
ОМОН петь не стал, а вот следователь Манукян, например, сообщил Степану Зимину, у которого в 2011 году умерла мама, что он, следователь, тоже терял родителей, но после этого "танцами и всякими там буги-вуги не занимался". Вменяется Зимину, что он три раза бросил куски асфальта, один "попал в кисть правой руки представителю власти" и "причинил физическую боль". Какие уж тут буги-вуги. Решение было таким же, как и у Андрея Барабанова, – "семейное положение, состояние здоровья позволяет остаться под стражей".
К Ярославу Белоусову пришло много родственников; как сказал его адвокат Аграновский, "куда ни кинь, везде идеальный человек". Легко с этим согласиться: худой, в аккуратном свитере, в очках с тонкой оправой, даже административных правонарушений нет (хотя какое это имеет значение). У Белоусова есть ребенок, который родился 2011 году. У него падает зрение, на одном глазу "-10", на другом – "-6". Решение: "семейное положение, наличие несовершеннолетнего ребенка 2011 года, состояние здоровья позволяет…".
У Владимира Акименкова со здоровьем еще большие проблемы. К нему не ходят родственники – не те отношения. Акименков слепнет в СИЗО, у него атрофия зрительного нерва. Адвокат – все тот же Дмитрий Аграновский – произнес яркую речь. За подследственного готовы поручиться писатели во главе с Людмилой Улицкой, правозащитники, в том числе Людмила Алексеева, и даже депутаты Борис Кашин и Илья Пономарев. Аграновский взывал к великодушию и совести судьи. Судья, понятно, не приняла этого на свой счет.
Акименков начинает свою речь неожиданной просьбой к залу: почтить минутой молчания смерть Александра Долматова, национал-большевика, который покончил с собой в Нидерландах, куда уехал, чтобы не стать фигурантом "болотного дела". Судья недовольна самодеятельностью, что-то возмущенно говорит, а зал тихо встает и тихо садится. Встают и журналисты, которые в силу профессиональной этики, например, не хлопают обвиняемым и не кричат "Позор". "К этому обвинению я имею такое же отношение, как к убийству Кеннеди или взрыву башен-близнецов, – говорит Акименков. – Поддерживаю позицию адвокатов по поводу изменения меры пресечения на домашний арест. Прошу обеспечить условия, как у господина Павлюченкова и госпожи Васильевой. Например, господин Павлюченков, подозреваемый в убийстве Политковской, ездит на метро, находясь под домашним арестом, и имеет доступ к телефонной связи. Госпожа Васильева имеет право встречаться с друзьями, а также я прошу предоставить 13-комнатную квартиру для отбывания домашнего ареста, как у Васильевой".
Относиться серьезно к этому суду уже невозможно, требования Владимира Акименкова окончательно превращают процесс в настоящее театральное действие. Обычно судья формально, но исправно соблюдает процессуальный регламент, но тут даже не ставит на обсуждения требования обвиняемого. Судья зачитывает характеристику с места жительства: "характеризуется отрицательно, груб, уважения не оказывает, на путь исправления не встает". В характеристике также указано, что обвиняемый все время снимает действия полиции на видео – это, мол, плохо. Между тем, мужчина в пиджаке и в часах за спинами ОМОН нас тоже снимает. Судья принимает решение, что обоснования для изменения содержания нет. Пятница все-таки, короткий день, и так засиделись.
