Ссылки для упрощенного доступа

На Майдане


Фрагмент старой открытки, Стамбул
Фрагмент старой открытки, Стамбул
В январе 1999 года я приехал в Стамбул и снял номер с видом на бухту Золотой Рог на четвертом этаже гостиницы “Бююк Лондра отели”. Номер мне сдали задешево. Туристов в городе почти не было. Печальный портье с головой карлика узнал меня, хотя последний раз я останавливался в “Лондре” лет шесть назад. В Стамбуле стоял не январь, а рамазан, девятый месяц лунного календаря. Мусульмане постились, и рестораны пустовали. За шесть лет гостиница не изменилась: та же густая пыль по углам, облезлый бархат, шаткие кресла на сплющенных лапах, грибок на стенах. В вестибюле перекаркивались долгожители-попугаи. Все было на месте, кроме Джумхура. Много лет Джумхур, городской сумасшедший, на дороге возле “Лондры” работал с рассвета до заката самозваным регулировщиком. Он катался по мостовой, как колобок, свистел, раздувая щеки, размахивал руками. Его не обижали. Умер Джумхур не под колесами, а в больнице, от рака. Я узнал об этом от печального портье.

Grand Hotel de Londres, фото: www.londrahotel.net
Grand Hotel de Londres, фото: www.londrahotel.net
В 1922 году “Бююк Лондра отели” назывался Grand Hotel de Londres. Может быть, в том же 401-м номере, где остановился в конце прошлого века я, жил 23-летний репортер Toronto Star Эрнест Хемингуэй. Отсюда он “рубил” репортажи о войне греков и турок и о хрупком мире в Стамбуле, оккупированном союзниками. Жаль, что Хемингуэй не совпал во времени с Джумхуром: американец любил колоритных персонажей.

В путешествии открываешь не чужие края, а себя. В Париж тянет любовь к красоте, в Рим – к вечности. В Стамбуле ловишь себя на тяге к мазохизму. Пусть баклажанному, арбузному, нежному, но все же... Не приведи Господь отправиться сюда в поисках следов прабабушки или пратетушки: вдруг отыщешь. Британский жизнеписатель династий, монархов и дворов Филип Мансел в книге “Константинополь” коротко описывает жизнь европейского района Пера в начале 20-х. Есть у него и несколько абзацев о русских эмигрантах. Изможденные белогвардейцы крутят баранки такси, торгуют газетами, шнурками, матрешками. Барышни продают цветы. Жена последнего российского посла дает частные уроки французского и английского. Философ Гурджиев сбывает икру. Профессор математики служит кассиром в русском ресторане. Имени профессора британец не называет, но мы-то знаем из первоисточников, кем был этот университетский светило: дед редактора “Русской мысли” Ирины Иловайской-Альберти. Может быть, он служил в ресторане Dore? Или “Уголке”? Профессор в нарукавниках сидел на высоком табурете за конторкой и щелкал счетами. Косточки, прутки. Снова косточки. 126 судов под Андреевским флагом, прибывших из Севастополя в Константинополь. Около 150 000 беженцев, от Петра Николаевича Врангеля до публичного дома в полном составе. Оккупанты: 10 000 британских солдат, 8000 индийских, 8000 французских, 2000 итальянских, горстка японцев. 200 000 греков, высланных турками на судах из Измира (Смирны) в Грецию. 4 года и 11 месяцев оккупации Константинополя.

Стамбул, фото: www.londrahotel.net
Стамбул, фото: www.londrahotel.net
Ко времени наплыва русских в ноябре 1920 года оккупанты вполне прижились в Константинополе. Их образ жизни я бы назвал “костюмированным загулом”. К стандартным мундирам добавьте юбки шотландских гвардейцев, итальянские шляпы с петушиными перьями, шаровары французских сенегальцев, турецкие красные фески и белые тюрбаны, длинные облачения дервишей, доводивших себя верчением до корчей, бело-голубые флаги греков, черный от крейсеров Босфор, синий горизонт, будущее в дымке. Британцы умудрялись ежедневно играть в регби и крикет, но преимущественно пили. Офицеры квартировали в Pera Palace Hotel или в Grand Hotel de Londres. Первый не утратил блеска и поныне. Правда, среди почетных постояльцев предпочитает называть Агату Кристи и Грэма Грина. Не только виски, но и деньги лились рекой. Оккупанты не грабили, а, наоборот, набивали карманы туземцев. Смекалистые константинопольские девчонки и мальчишки, промышлявшие проституцией, впоследствии долгие годы жили на заработанные в оккупацию фунты и франки.

Grand Hotel de Londres, фото: www.londrahotel.net
Grand Hotel de Londres, фото: www.londrahotel.net
Русские прибавили оборотов этому костюмированному загулу, хотя привыкали к новому быту туго. Беженцы побогаче вроде Александра Вертинского снимали номера в Pera Palace Hotel, но прочие селились в хлипкие пансионы, откуда хозяева спешно вышвыривали хлопотных проституток. По ночам бывшие клиенты ломились в пансионы, но обескураженно ретировались при виде лысых фрейлин и институток. Стричься наголо приходилось из-за гнид и вшей. Тех, кто болел, прятали подальше и поглубже: подозреваемых в сыпном тифе силой отправляли в карантин, где от заразы не было никакого спасу. Огромное стопятидесятитысячное тело белой эмиграции трясла транзитная лихорадка. Разговоры начинались и кончались словом “виза”. С ней можно было отправиться на Мальту, в Венецию, в Париж, доплыть до румынской Констанцы, там пересесть на поезд, идущий в Черновцы, и уже оттуда через пограничный Снятын добираться до варшавских родичей. Но пока надо было жить. Русские плясали в кабаре, пели оптом и в розницу. Знаменитый московский негр-джазист Федор Федорович Томас завез в Константинополь чарльстон и фокстрот. Балетмейстер Виктор Зимин ставил “Шехерезаду”. С ним соперничал другой балетмейстер, Борис Князев. Их спектакли оформлял Павел Челищев. На рю-де-Пера открывались русские магазины, конторы, практики врачей и адвокатов. В игорном доме жарил на скрипке петербургский румын Жан Гулеско. Русские рестораны Le Grand Cercle Moscovite, Petrograd Patisserie, “Черная роза”, где пел Вертинский, а на вешалке швейцаром стоял бывший сенатор, “Эрмитаж” с бывшим губернатором (если верить Вертинскому) на кухне, буквально ломились. Особым успехом пользовались элегантные официантки со светскими манерами. За ними волочились британцы, французы, итальянцы, а турки вовсе теряли голову. В 1923 году три с лишним десятка жен и вдов пашей и беев воззвали к коменданту Константинополя: “Эти силы (русские барышни. – И.П.) порока и разврата опасней и разрушительней сифилиса и алкоголя”. Но комендант был бессилен. Помогли время и строгости Ататюрка. К 1930 году в Стамбуле осталось лишь 1400 русских. Прощайте, врата Царьграда!
Yasha, yasha, bin yasha!
Mustafa Kemal pasha!
“Тысячи, тысячи жизней тебе, Мустафа Кемаль!” Хоть сто тысяч. Пусть мучится.

Вид на Стамбул, 1891 год, фото: www.londrahotel.net
Вид на Стамбул, 1891 год, фото: www.londrahotel.net
У нынешнего Стамбула, говоря языком психолога, комплекс бывшей столицы. Этим комплексом страдают Петербург, Краков. Но у европейских “бывших” страдание проявляет себя в культурной спеси, в интеллектуальной заносчивости. Со Стамбулом иначе. В отличие от студенческого Измира, когда-то слывшего “Парижем Леванта”, и чиновничьей Анкары, избиратель здесь с бородой, с фундаментом. В пролежнях города преет обида. Город помнит, что еще в минувшем ХХ веке он был столицей империи, столицей безграничного мусульманского космоса.

В Стамбуле я всякий раз захожу в русский ресторан Rejans на бывшей Grande Rue de Pera, ныне улице Независимости. Увы, барышень там нет. От русскости остались лишь пирожки, смахивающие на буреки, котлеты по-киевски, бефстроганов и водка на лимонной цедре. Водку подают в бутылке – пей на здоровье. Выпив, можно погулять. Чуть отойдешь в сторону от вылизанной улицы Независимости – и ты уже в другом календаре. От великолепных домов конца ХIХ – начала ХХ века остались ветхие силуэты. Содержание – чужой, пришлый люд – обезобразило форму. Содержание сокрушило ее, разворотило, разъело. Но именно здесь, в кварталах, изъеденных жучком времени, среди отбросов и крыс, непросыхающего тряпья на веревках, сопливых пацанов на майдане, безносых муэдзинов, во мне продирает глаза чувство родины. “Прошлое – другая страна: там все иначе”. Эта метафора романиста Л. П. Хартли настолько в Англии заезжена, что и цитировать ее неловко. Но в моем Стамбуле слова Хартли лишаются метафорической глубины. Родина – это прошлое. Только прошлое. Всегда прошлое. Ее не вернешь.

Материалы по теме

XS
SM
MD
LG