Продолжение серии, начало читайте здесь.
7 ноября 1945 года Уинстон Черчилль – в то время не премьер-министр, а лидер оппозиции – выступил в Палате общин с речью по международным вопросам. "Правда" опубликовала сообщение ТАСС с выдержками из этой речи. Вот одна из цитат, посвященная персонально Сталину:
Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны.
Даже если бы у нас с советским правительством возникли сильные разногласия в отношении многих политических аспектов – политических, социальных и даже, как мы думаем, моральных, – то в Англии нельзя допускать существования такого настроения, которое могло бы нарушить или ослабить эти великие связи между двумя нашими народами, связи, составлявшие нашу славу и безопасность в период недавних страшных конвульсий. (Так в "Правде". Правильнее было бы перевести "страшных потрясений". – В. А.)
Однако Сталин, находившийся на отдыхе в Сочи, отреагировал на комплименты Черчилля с крайним раздражением. Он направил шифровку на имя "четверки" –
Молотова, Берии, Маленкова и Микояна:
Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американско-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня.
Этот документ, написанный не без некоторого кокетства, свидетельствует о том, что курс на конфронтацию с западными союзниками сформировался как минимум за четыре месяца до фултонской речи Черчилля, которая в советской и российской официальной историографии считается началом холодной войны. Одновременно в шифровке намечена линия кампании против "низкопоклонников" и "космополитов": восхищаются западной наукой или культурой – значит, льют воду на мельницу врага.
Прошло еще полтора года, прежде чем концепция кампании полностью созрела в голове Сталина. 13 мая 1947 года в Кремль были вызваны писатели Фадеев, Горбатов и Симонов. После обсуждения текущих литературных вопросов Сталин вынул из папки текст и велел Фадееву прочесть его вслух. Это было "Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина".
Член-корреспондент АМН Нина Клюева и ее муж профессор Иосиф Роскин разрабатывали препарат против рака. Их работой живо интересовались ученые США. В июне 1946 года посол США в Москве Уильям Бедел Смит встретился с Клюевой и Роскиным и предложил им сотрудничество с лучшими лабораториями США и любую американскую техническую помощь. Минздрав составил соответствующий проект договора.
В ноябре того же года академик-секретарь АМН Василий Парин, находившийся в США в составе советской делегации на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, с разрешения главы делегации Молотова передал американским медикам уже принятую к печати в СССР рукопись книги Роскина и Клюевой и образец их препарата, к тому времени уже утративший активность. Это событие стало основанием для ареста Парина по возвращении из США в феврале 1947 года по обвинению в шпионаже. Он был осужден на 25 лет лагерей.
Постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) в министерствах и ведомствах были спешно организованы "суды чести". Перед таким судом и предстали Клюева и Роскин.
"Дело КР" стало непосредственным предлогом для широкомасштабной пропагандистской кампании против "низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада".
Как гласит закрытое письмо ЦК, Клюева и Роскин "не устояли перед домогательствами американских разведчиков" и "при содействии американского шпиона" Парина "передали американцам научное открытие, являющееся собственностью советского государства, советского народа".
Далее следует исторический экскурс, вскрывающий причины "пресмыкания перед иностранщиной":
Начиная с XVIII века, Россия была наводнена иностранцами, которые вели себя как представители высшей расы и высшей культуры. Не случайно поэтому, что в XVIII–XIX вв. русское дворянство до того растеряло свой национальный облик и традиции, что забыло русский язык и рабски копировало все французское. Позднее преклонение перед французскими нравами и французской культурой сменилось у господствующих классов России низкопоклонством перед немцами.
Наука в России всегда страдала от этого преклонения перед иностранщиной.
Неверие в силы русской науки приводило к тому, что научным открытиям русских ученых не придавалось значения, в силу чего крупнейшие открытия русских ученых передавались иностранцам или жульнически присваивались последними. Великие открытия Ломоносова в области химии были приписаны Лавуазье, изобретение радио великим русским ученым Поповым было присвоено итальянцем Маркони, было присвоено иностранцами изобретение электролампы русского ученого Яблочкова и т.д.
Все это было выгодно для иностранных капиталистов, поскольку облегчало им возможность воспользоваться богатствами нашей страны в своих корыстных целях и интересах. Поэтому они всячески поддерживали и насаждали в России идеологию культурной и духовной неполноценности русского народа...
Разъясняя писателям смысл закрытого письма, Сталин – в пересказе Симонова – выразился так:
Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, – сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: – Засранцами.
Заканчивая беседу, вождь дал указание: "Надо уничтожить дух самоуничижения. Надо на эту тему написать произведение. Роман". Симонов осмелился возразить, что это скорее тема для пьесы. Пьесу ему и пришлось писать. Но первым оказался опус Александра Штейна "Закон чести". Драма Штейна воспроизводила фабулу "дела КР". Она была удостоена Сталинской премии первой степени. А уже в 1948 году в прокат вышла экранизация под названием "Суд чести", снятая режиссером Абрамом Роомом.
Главные герои картины – преуспевающие советские биохимики Сергей Лосев и Алексей Добротворский. Они работают над препаратом, уничтожающим боль. Из командировки в США Лосев возвращается знаменитостью: его доклад произвел фурор, его портреты и интервью опубликованы во множестве журналов. Добротворский смущен излишней помпой, но Лосев убеждает его в том, что международная известность поможет им в работе. На заседании Президиума АМН Лосев с упоением рассказывает о своем успехе. Но генерал-лейтенант медслужбы академик Верейский недоволен шумихой в американской прессе. По его мнению, польстившись на славу, Лосев продал американцам "право первородства". Добротворский возмущен. Он называет нонсенсом стремление изолировать советскую науку от мировой. "Ты что же, хочешь подтвердить клевету Черчилля о железном занавесе?" – вопрошает он своего друга. Их с Лосевым открытие принадлежит всему человечеству, твердо заявляет Добротворский. ("Идея об интернационализации науки – это шпионская идея. Клюевых и Роскиных надо бить", – говорил на заседании Политбюро Сталин).
Вскоре в институт, где работают Лосев и Добротворский, прибывает делегация американских ученых. Добротворский, верный своему принципу "наука без границ", допускает их в том числе и в секретную лабораторию. В разговоре за бокалом вина американец Картер упоминает некую рукопись Лосева с Добротворского, с которой он имел возможность ознакомиться. Переводчик
неверно переводит эту реплику, но присутствующий на встрече зав клиническим отделением Петренко, владеющий английским языком, и его молодые коллеги начинают подозревать неладное.
На даче академика Верейского хозяин и Добротворский продолжают свой спор. Хватит видеть в каждом иностранце врага, убеждает академика Добротворский, "пушки смолкли". Но зять Верейского Николай не согласен: "пушки не смолкли", открытие Добротворского поджигатели войны используют в своих человеконенавистнических целях.
Над головами Лосева и Добротворского сгущаются тучи. Партактив института, в том числе Петренко и дочь академика Верейского Ольга, требуют расследования обвинений. Замминистра здравоохранения Курчатов считает их бдительность чрезмерной. Однако вышестоящее начальство придерживается иного мнения: создана правительственная комиссия, которой поручено разобраться в ситуации вокруг открытия Лосева и Добротворского.
Жена Лосева приходит к жене Добротворского, чтобы поделиться своей тревогой. Нина Лосева, привыкшая к беззаботному, привилегированному образу жизни, жалуется на отчуждение окружающих. Но Татьяна Добротворская занимает принципиальную позицию. На фразу Нины "Надо спасать положение" она строго отвечает: "Надо спасать их честь".
В Академии медицинских наук проходит суд чести. Общественный обвинитель академик Верейский с помощью свидетеля доказывает, что Лосев втайне от своего соавтора снял копию с рукописи их общей книги, которую и передал американцам. А с помощью справки, полученной из "органов", что один из иностранных визитеров, побывавший в секретной лаборатории, – не ученый, а сотрудник американской разведки. В своей обвинительной речи, наполненной высокопарной демагогией, Верейский гневно клеймит коллег, которые "на коленях" вымаливали "копеечную славу" у "заокеанских торговцев смертью". "Нам ли, советским ученым, быть безпачпортными бродягами в человечестве, нам ли быть безродными космополитами?!" – восклицает академик под бурные овации зала.
Добротворский потрясен. В своем последнем слове он раскаивается и признает ошибочной свою теорию "науки без границ". Лосев отказывается от последнего слова. Его дело передают компетентным органам. Добротворскому объявляют "тягчайшее наказание" – общественный выговор. Он возвращается в семью советских ученых-патриотов.
Продолжение читайте здесь.
7 ноября 1945 года Уинстон Черчилль – в то время не премьер-министр, а лидер оппозиции – выступил в Палате общин с речью по международным вопросам. "Правда" опубликовала сообщение ТАСС с выдержками из этой речи. Вот одна из цитат, посвященная персонально Сталину:
Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны.
Даже если бы у нас с советским правительством возникли сильные разногласия в отношении многих политических аспектов – политических, социальных и даже, как мы думаем, моральных, – то в Англии нельзя допускать существования такого настроения, которое могло бы нарушить или ослабить эти великие связи между двумя нашими народами, связи, составлявшие нашу славу и безопасность в период недавних страшных конвульсий. (Так в "Правде". Правильнее было бы перевести "страшных потрясений". – В. А.)
Однако Сталин, находившийся на отдыхе в Сочи, отреагировал на комплименты Черчилля с крайним раздражением. Он направил шифровку на имя "четверки" –
Молотова, Берии, Маленкова и Микояна:
Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американско-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подобные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство. Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня.
Этот документ, написанный не без некоторого кокетства, свидетельствует о том, что курс на конфронтацию с западными союзниками сформировался как минимум за четыре месяца до фултонской речи Черчилля, которая в советской и российской официальной историографии считается началом холодной войны. Одновременно в шифровке намечена линия кампании против "низкопоклонников" и "космополитов": восхищаются западной наукой или культурой – значит, льют воду на мельницу врага.
Прошло еще полтора года, прежде чем концепция кампании полностью созрела в голове Сталина. 13 мая 1947 года в Кремль были вызваны писатели Фадеев, Горбатов и Симонов. После обсуждения текущих литературных вопросов Сталин вынул из папки текст и велел Фадееву прочесть его вслух. Это было "Закрытое письмо ЦК ВКП(б) о деле профессоров Клюевой и Роскина".
Член-корреспондент АМН Нина Клюева и ее муж профессор Иосиф Роскин разрабатывали препарат против рака. Их работой живо интересовались ученые США. В июне 1946 года посол США в Москве Уильям Бедел Смит встретился с Клюевой и Роскиным и предложил им сотрудничество с лучшими лабораториями США и любую американскую техническую помощь. Минздрав составил соответствующий проект договора.
В ноябре того же года академик-секретарь АМН Василий Парин, находившийся в США в составе советской делегации на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, с разрешения главы делегации Молотова передал американским медикам уже принятую к печати в СССР рукопись книги Роскина и Клюевой и образец их препарата, к тому времени уже утративший активность. Это событие стало основанием для ареста Парина по возвращении из США в феврале 1947 года по обвинению в шпионаже. Он был осужден на 25 лет лагерей.
Постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) в министерствах и ведомствах были спешно организованы "суды чести". Перед таким судом и предстали Клюева и Роскин.
"Дело КР" стало непосредственным предлогом для широкомасштабной пропагандистской кампании против "низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада".
Как гласит закрытое письмо ЦК, Клюева и Роскин "не устояли перед домогательствами американских разведчиков" и "при содействии американского шпиона" Парина "передали американцам научное открытие, являющееся собственностью советского государства, советского народа".
Далее следует исторический экскурс, вскрывающий причины "пресмыкания перед иностранщиной":
Начиная с XVIII века, Россия была наводнена иностранцами, которые вели себя как представители высшей расы и высшей культуры. Не случайно поэтому, что в XVIII–XIX вв. русское дворянство до того растеряло свой национальный облик и традиции, что забыло русский язык и рабски копировало все французское. Позднее преклонение перед французскими нравами и французской культурой сменилось у господствующих классов России низкопоклонством перед немцами.
Наука в России всегда страдала от этого преклонения перед иностранщиной.
Неверие в силы русской науки приводило к тому, что научным открытиям русских ученых не придавалось значения, в силу чего крупнейшие открытия русских ученых передавались иностранцам или жульнически присваивались последними. Великие открытия Ломоносова в области химии были приписаны Лавуазье, изобретение радио великим русским ученым Поповым было присвоено итальянцем Маркони, было присвоено иностранцами изобретение электролампы русского ученого Яблочкова и т.д.
Все это было выгодно для иностранных капиталистов, поскольку облегчало им возможность воспользоваться богатствами нашей страны в своих корыстных целях и интересах. Поэтому они всячески поддерживали и насаждали в России идеологию культурной и духовной неполноценности русского народа...
Разъясняя писателям смысл закрытого письма, Сталин – в пересказе Симонова – выразился так:
Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, – сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: – Засранцами.
Заканчивая беседу, вождь дал указание: "Надо уничтожить дух самоуничижения. Надо на эту тему написать произведение. Роман". Симонов осмелился возразить, что это скорее тема для пьесы. Пьесу ему и пришлось писать. Но первым оказался опус Александра Штейна "Закон чести". Драма Штейна воспроизводила фабулу "дела КР". Она была удостоена Сталинской премии первой степени. А уже в 1948 году в прокат вышла экранизация под названием "Суд чести", снятая режиссером Абрамом Роомом.
Главные герои картины – преуспевающие советские биохимики Сергей Лосев и Алексей Добротворский. Они работают над препаратом, уничтожающим боль. Из командировки в США Лосев возвращается знаменитостью: его доклад произвел фурор, его портреты и интервью опубликованы во множестве журналов. Добротворский смущен излишней помпой, но Лосев убеждает его в том, что международная известность поможет им в работе. На заседании Президиума АМН Лосев с упоением рассказывает о своем успехе. Но генерал-лейтенант медслужбы академик Верейский недоволен шумихой в американской прессе. По его мнению, польстившись на славу, Лосев продал американцам "право первородства". Добротворский возмущен. Он называет нонсенсом стремление изолировать советскую науку от мировой. "Ты что же, хочешь подтвердить клевету Черчилля о железном занавесе?" – вопрошает он своего друга. Их с Лосевым открытие принадлежит всему человечеству, твердо заявляет Добротворский. ("Идея об интернационализации науки – это шпионская идея. Клюевых и Роскиных надо бить", – говорил на заседании Политбюро Сталин).
Вскоре в институт, где работают Лосев и Добротворский, прибывает делегация американских ученых. Добротворский, верный своему принципу "наука без границ", допускает их в том числе и в секретную лабораторию. В разговоре за бокалом вина американец Картер упоминает некую рукопись Лосева с Добротворского, с которой он имел возможность ознакомиться. Переводчик
неверно переводит эту реплику, но присутствующий на встрече зав клиническим отделением Петренко, владеющий английским языком, и его молодые коллеги начинают подозревать неладное.
На даче академика Верейского хозяин и Добротворский продолжают свой спор. Хватит видеть в каждом иностранце врага, убеждает академика Добротворский, "пушки смолкли". Но зять Верейского Николай не согласен: "пушки не смолкли", открытие Добротворского поджигатели войны используют в своих человеконенавистнических целях.
Над головами Лосева и Добротворского сгущаются тучи. Партактив института, в том числе Петренко и дочь академика Верейского Ольга, требуют расследования обвинений. Замминистра здравоохранения Курчатов считает их бдительность чрезмерной. Однако вышестоящее начальство придерживается иного мнения: создана правительственная комиссия, которой поручено разобраться в ситуации вокруг открытия Лосева и Добротворского.
Жена Лосева приходит к жене Добротворского, чтобы поделиться своей тревогой. Нина Лосева, привыкшая к беззаботному, привилегированному образу жизни, жалуется на отчуждение окружающих. Но Татьяна Добротворская занимает принципиальную позицию. На фразу Нины "Надо спасать положение" она строго отвечает: "Надо спасать их честь".
В Академии медицинских наук проходит суд чести. Общественный обвинитель академик Верейский с помощью свидетеля доказывает, что Лосев втайне от своего соавтора снял копию с рукописи их общей книги, которую и передал американцам. А с помощью справки, полученной из "органов", что один из иностранных визитеров, побывавший в секретной лаборатории, – не ученый, а сотрудник американской разведки. В своей обвинительной речи, наполненной высокопарной демагогией, Верейский гневно клеймит коллег, которые "на коленях" вымаливали "копеечную славу" у "заокеанских торговцев смертью". "Нам ли, советским ученым, быть безпачпортными бродягами в человечестве, нам ли быть безродными космополитами?!" – восклицает академик под бурные овации зала.
Добротворский потрясен. В своем последнем слове он раскаивается и признает ошибочной свою теорию "науки без границ". Лосев отказывается от последнего слова. Его дело передают компетентным органам. Добротворскому объявляют "тягчайшее наказание" – общественный выговор. Он возвращается в семью советских ученых-патриотов.
Продолжение читайте здесь.
