Этот спор длится с рождения маленького Сережи.
– Отдавай ребенка в румынскую школу. А до того – в румынские ясли.
– Да ты что, там вообще ничему не учат, зачем ему румынский язык? Тут полно русскоговорящих!
– Это в твоем кругу из десятка человек их полно, а так-то их все меньше, я уже почти не слышу русскую речь на улице. Его ровесники почти не будут говорить на русском. И – у тебя старший в русской школе. Он не знает те же русский язык и литературу. Я говорю с ним и понимаю, что учат их очень плохо. Знал бы он румынский с детства – играючи бы освоил французский и итальянский, хотя бы мир перед ним был открыт, мог бы учиться в Европе. Да документы надо уметь прочесть, в конце концов.
– Ну он может учиться в вузе в Москве.
– В Москве это будет дороже, чем во Франции. И там он будет молдаванином.
"Быть молдаванином" моей подруге категорически не хочется. "Я не знаю этого языка" – говорит она и через пять минут трещит по телефону по-румынски, обсуждая рабочие дела. Но ей важно от этого знания отстраниться, сохраняя идентичность, состоящую из русского языка, былого "ведомственного" дома, георгиевской ленточки и "набора интеллигента" в книжном шкафу – кишиневское издательство "Луминэ" когда-то печатало на дурной бумаге весь книжный дефицит, от бесконечных похождений Анжелики до Маркеса.
– Это большая ошибка, – синхронно качают головами гости, классическая пара из советского Кишинева: он еврей, она русская, – зачем отдавать ребенка в русскую школу? Особенно, если нет денег на университет в Европе? Можно, конечно, сразу учить европейскому языку, но язык без среды не выучишь, а тут – "срэда"!
Сами они по-румынски не говорят, знают его на уровне вывесок и счетов за квартиру. Но сына еще 20 лет назад отдали в "национальные" ясли, потом в румынскую школу. Он думает по-румынски, свободно владеет французским, итальянским и английским. И, конечно же, русским – дома говорят на нем.
Для него открыт рынок труда, который подразумевают знание румынского, – от работы в компании сотовой связи до банка или муниципальной структуры. Но у его родителей как раз деньги на обучение чада во Франции есть, а знание румынского стало базой для остальных языков романской группы. Однако Сережа пойдет в русскую школу. Потому что его родителям хочется бессознательно, сознательно ли сохранить давно ушедший мир, в котором "основной язык не имеет акцента"; в котором имперское воспитание сыграло с нами дурную шутку: нет, конечно же, за открыто выраженное пренебрежение молдаванами надрали б уши, но – мы были "министерские дети", "белая кость", "молдавский тебе в жизни не пригодится"... Неявно, исподволь, "туземные языки" советских республик подавались как просторечие. К ним относились с ласковым презрением. Ровно таким же, с которым сейчас относятся к тем, кто не говорит ни на одном европейском языке, живет за границей в "русском гетто", отдавая детей в русские школы вместо китайских, арабских или турецких.
Но тот мир не вернется. А нынешний мир бывшей МССР – это мир-трамплин с языками-векторами, в котором носители румынского стремятся в Бухарест и на ходу учат итальянский, а бессарабские болгары вспоминают спряжения глагола "съм"... Стоит ли вовлекать детей в уже отжившее свое противостояние румынских и русских школ или проще сойтись на компромиссе в виде французского лицея?
Алмат Малатов – писатель и публицист. Родился в Кишиневе, вырос в Калининграде, юность провел в Питере, живет в Болгарии. Автор нескольких книг.
– Отдавай ребенка в румынскую школу. А до того – в румынские ясли.
– Да ты что, там вообще ничему не учат, зачем ему румынский язык? Тут полно русскоговорящих!
– Это в твоем кругу из десятка человек их полно, а так-то их все меньше, я уже почти не слышу русскую речь на улице. Его ровесники почти не будут говорить на русском. И – у тебя старший в русской школе. Он не знает те же русский язык и литературу. Я говорю с ним и понимаю, что учат их очень плохо. Знал бы он румынский с детства – играючи бы освоил французский и итальянский, хотя бы мир перед ним был открыт, мог бы учиться в Европе. Да документы надо уметь прочесть, в конце концов.
– Ну он может учиться в вузе в Москве.
– В Москве это будет дороже, чем во Франции. И там он будет молдаванином.
"Быть молдаванином" моей подруге категорически не хочется. "Я не знаю этого языка" – говорит она и через пять минут трещит по телефону по-румынски, обсуждая рабочие дела. Но ей важно от этого знания отстраниться, сохраняя идентичность, состоящую из русского языка, былого "ведомственного" дома, георгиевской ленточки и "набора интеллигента" в книжном шкафу – кишиневское издательство "Луминэ" когда-то печатало на дурной бумаге весь книжный дефицит, от бесконечных похождений Анжелики до Маркеса.
– Это большая ошибка, – синхронно качают головами гости, классическая пара из советского Кишинева: он еврей, она русская, – зачем отдавать ребенка в русскую школу? Особенно, если нет денег на университет в Европе? Можно, конечно, сразу учить европейскому языку, но язык без среды не выучишь, а тут – "срэда"!
Сами они по-румынски не говорят, знают его на уровне вывесок и счетов за квартиру. Но сына еще 20 лет назад отдали в "национальные" ясли, потом в румынскую школу. Он думает по-румынски, свободно владеет французским, итальянским и английским. И, конечно же, русским – дома говорят на нем.
Для него открыт рынок труда, который подразумевают знание румынского, – от работы в компании сотовой связи до банка или муниципальной структуры. Но у его родителей как раз деньги на обучение чада во Франции есть, а знание румынского стало базой для остальных языков романской группы. Однако Сережа пойдет в русскую школу. Потому что его родителям хочется бессознательно, сознательно ли сохранить давно ушедший мир, в котором "основной язык не имеет акцента"; в котором имперское воспитание сыграло с нами дурную шутку: нет, конечно же, за открыто выраженное пренебрежение молдаванами надрали б уши, но – мы были "министерские дети", "белая кость", "молдавский тебе в жизни не пригодится"... Неявно, исподволь, "туземные языки" советских республик подавались как просторечие. К ним относились с ласковым презрением. Ровно таким же, с которым сейчас относятся к тем, кто не говорит ни на одном европейском языке, живет за границей в "русском гетто", отдавая детей в русские школы вместо китайских, арабских или турецких.
Но тот мир не вернется. А нынешний мир бывшей МССР – это мир-трамплин с языками-векторами, в котором носители румынского стремятся в Бухарест и на ходу учат итальянский, а бессарабские болгары вспоминают спряжения глагола "съм"... Стоит ли вовлекать детей в уже отжившее свое противостояние румынских и русских школ или проще сойтись на компромиссе в виде французского лицея?
Алмат Малатов – писатель и публицист. Родился в Кишиневе, вырос в Калининграде, юность провел в Питере, живет в Болгарии. Автор нескольких книг.
