"Договариваться не нужно. Все дозволено. Жизнь следует превратить в непрерывную ссору всех со всеми, которая откроет путь к конечному сведению счетов". У этой страшноватой сентенции тот же автор, что и у знаменитого призыва "Люди, будьте бдительны!", который завершает его книгу "Репортаж с петлей на шее", написанную в тюрьме перед смертью. Юлиус Фучик, чешский коммунистический журналист, публицист, деятель антинацистского сопротивления, известный далеко за пределами бывшей Чехословакии. Ровно 70 лет назад, 8 сентября 1943 года, он был казнен по приговору нацистского суда в берлинской тюрьме Плётцензее.

Печальный юбилей дает возможность пристальнее взглянуть на личность Фучика. Он был посмертно превращен коммунистической пропагандой в предмет культа, сделавшего из него идеального борца за свободу и лучшее будущее – в том смысле, в котором то и другое толковали чехословацкие и советские коммунисты. В действительности с Фучиком все сложнее и интереснее. Если воспринимать коммунизм, как и любую тоталитарную идеологию, в качестве своего рода религии, то Юлиус Фучик был ее верным адептом, удостоившимся после своей трагической гибели статуса чего-то вроде коммунистического святого. Но святым он никак не был.

​Сам Фучик, возможно, посмеялся бы над собственным культом, узнай он о своей посмертной судьбе. Ведь чувства юмора он не был лишен – равно как и литературного таланта. Чешский литературный критик Йозеф Хухма, посвятивший Юлиусу Фучику обширное эссе, отмечает: "У Фучика было развита способность к драматичному, эмоциональному изложению, которое хорошо продавалось. Он словно бы писал не только о том, о чем хотел сообщить, но и о себе самом – и "Репортаж с петлей на шее" стал вершиной этой саморепрезентации". Это суждение, наверное, чересчур рационально по отношению к последней и самой известной книге Фучика: трудно ожидать недраматичного и лишенного эмоций повествования от человека, сидящего в тюрьме в ожидании приговора, который скорее всего окажется смертным.

Склонность к некоторому лицедейству, как и тяга к искусству, у Юлиуса Фучика была наследственной. Его дядя, в честь которого Юлиус получил свое имя, был известным композитором, самое популярное его произведение – марш "Выход гладиаторов" – знакомо каждому, кто хоть раз в жизни был в цирке. А отец, пражский токарь, долгие годы совмещал рабочую профессию с участием в театральной самодеятельности, пока наконец не стал профессиональным актером, получив ангажемент в популярном Швандовом театре. Пробовал свои силы на сцене и юный Юлек, но далеко на этом поприще не продвинулся.

Его успехи в политике были более значительны. В 15 лет Фучик записался в молодежную организацию социал-демократов, а в 18, когда радикальное крыло левых создало Коммунистическую партию Чехословакии (КПЧ), он стал ее членом. Фучик, которому было чуть за 20, быстро получил известность как один из самых талантливых коммунистических журналистов. Он работал в "Руде право" – центральном органе партии, несколько лет возглавлял журнал "Творба" ("Творчество"), посвященный культурным проблемам, позднее основал еще одну коммунистическую газету – "Хало новины" (ее издание нынешние чешские коммунисты возобновили).

В посвященной Фучику статье на сайте чешского Института изучения тоталитарных режимов отмечается: "Как журналист он ориентировался прежде всего на жанр репортажа, привнося в публицистический стиль ряд элементов, свойственных литературным жанрам. Его репортажи несли не только сугубо информативную функцию, но и содержали нескрываемые литературные и идеологические амбиции". Идеология, похоже, преобладала: довоенное творчество Фучика, согласно большинству современных оценок, – это по большей части яркая и талантливая, но вполне однозначная пропаганда радикальных левых идей.

Кровожадное высказывание о "конечном сведении счетов", процитированное нами в самом начале, – тоже не отражение внутреннего мира самого Фучика, который был человеком довольно добродушным, а скорее разработка им соответствующих партийных установок. Ведь лидер КПЧ Клемент Готвальд в те годы, выступая в чехословацком парламенте, открыто грозил "классовым врагам" тем, что коммунисты "свернут им шею", и именно потому "ездят в СССР учиться опыту русских большевиков". Фучик писал о социальных конфликтах в тогдашней Чехословакии – государстве демократическом, но далеко не идеальном по части социальных проблем и противоречий, – составлял критические рецензии на литературные произведения и театральные постановки, которые также пытался анализировать с точки зрения радикального марксизма.

Несколько скандальную известность Фучику принесло его первое путешествие в СССР в начале 1930-х годов. Свои впечатления он изложил в серии очерков, озаглавленной "Страна, где “завтра” уже значит “вчера". Само название говорит о том, что советскую действительность пражский гость воспринял восторженно. (Заметим, впрочем, что среди иностранных литераторов, посетивших "первое в мире государство рабочих и крестьян" в 30-е годы, далеко не он один поддался специфическому обаянию сталинизма – позитивно писали о Советском Союзе, побывав там, к примеру, Бернард Шоу и Лион Фейхтвангер). Раскулачивания, массового голода – а Фучик приехал в СССР в разгар этих бедствий – он либо не увидел, либо увидеть не захотел. Советский Союз – там он побывал в 30-е годы еще пару раз – навсегда остался для Фучика землей обетованной, тем "отечеством трудящихся всего мира", которому принадлежит будущее.

Когда во второй половине 30-х под влиянием сообщений о массовых репрессиях и московских показательных процессах среди чехословацких левых возник раскол и многие симпатизировавшие компартии интеллектуалы отошли от нее, Фучик остался в числе "правоверных", ни на секунду не усомнившись в правоте сталинского курса. Заколебался он только в 1939-м – тогда чешские земли уже были оккупированы нацистским рейхом, с которым Сталин спустя несколько месяцев заключил договор о сотрудничестве и разделил Польшу. Но сомнения привели Фучика не к действиям, а к отказу от них. Опасаясь гестапо, которое знало его как активного коммуниста, он уехал в провинцию, где написал три небольших работы по истории чешской литературы. К активной подпольной деятельности Фучик перешел лишь летом 41-го, после нападения Германии на СССР, когда целостность его мировоззрения была восстановлена.

Фучик подпольно издавал "Руде право", которое выступало с пламенными призывами – впрочем, не находившими большого отклика у присмиревших жителей оккупированной страны: "Разрушайте, уничтожайте, сжигайте всё, что нужно немцам для ведения войны! Препятствуйте их передвижениям по нашей земле. Сражайтесь с несравненной отвагой, как русские партизаны!". На одной из конспиративных квартир в Праге 24 апреля 1942 года Фучика арестовало гестапо. Он был загримирован под бородатого и прихрамывающего пожилого человека – "профессора Горака", как он представился гестаповцам, которые, впрочем, хорошо знали, кто перед ними.

Юлиус Фучик вообще очень любил менять обличья. Из поездки по СССР он вернулся, шокировав своих пражских знакомых, в красноармейской форме, подаренной ему в Киргизии, где Фучика даже избрали почетным членом совета города Фрунзе (ныне Бишкек). "Профессор Горак" был его любимой маской, хотя хромой бородатый Фучик скорее ломал комедию, нежели действительно был способен кого-то обмануть своим переодеванием. В обличье "Горака" он скрывался от полиции в начале 30-х, когда был обвинен в антигосударственной пропаганде. Скрывался, впрочем, своеобразно, отсиживаясь по шумным и многолюдным ресторанам в центре Праги – недоброжелатели сплетничали, что истинной виновницей маскарада является не полиция, а очередная брошенная любовница. Образ жизни Юлиуса Фучика был далек от пуританских идеалов, которые позднее, придя к власти, стала проповедовать его партия. Фучик был веселым жизнелюбивым человеком богемного склада, и его верность коммунистическим идеям находилась в странном контрасте с его непостоянством в частной жизни. Он любил перемены – менял не только костюмы и маски, но и квартиры, редакции, спутниц.

По словам обозревателя Чешского радио Либора Дворжака, Юлиус Фучик был куда более интересной и многосторонней личностью, чем та казенная фигура несгибаемого идейного борца, в которую позднее превратила его послевоенная коммунистическая пропаганда. При этом уважение к Фучику не только как к жертве нацистского террора, но и к его журналистскому и литературному таланту поначалу было вполне живым и искренним. "Моя мать вспоминала, что в 1946 году, когда впервые был издан "Репортаж с петлей на шее", она не раз слышала, как студенты в пражских трамваях обсуждали эту книгу и отзывались о ней восторженно", – рассказывает Либор Дворжак. Однако родная партия устроила Фучику что-то вроде посмертного переодевания, не только "пригладив" его официальную биографию, но и внеся многочисленные купюры в текст его последней книги. Занимались этим главным образом вдова Юлиуса, Густа Фучикова – они поженились в 1938 году, хотя брак этот не сделал Фучика ревнителем семейных ценностей, – и литератор-коммунист Ладислав Штолль, впоследствии – министр культуры и образования Чехословакии.



Фучикова и Штолль стали чем-то вроде главных жрецов культа Юлиуса Фучика. Из "Репортажа" были убраны все неудобные для коммунистического руководства пассажи – полное издание книги вышло только в 1995 году, уже после падения режима строителей светлого завтра. По словам Либора Дворжака, "официальная глорификация опошлила фигуру Юлиуса Фучика". Инерция этого опошления видна и сегодня: не так давно некая чешская фирма, торгующая стройматериалами, разместила на биллбордах рекламу своей продукции под слоганом Lide, zděte! ("Люди, стройте!"), обыграв фучиковское Lide, bděte! ("Люди, будьте бдительны!") – по-чешски эти фразы различаются лишь одной буквой.

Первые годы после "бархатной революции" оказались разрушительными для культа Фучика и неоднозначными для тех, кто продолжал интересоваться этим человеком. С дома в Праге, где в 1942 году был арестован Фучик, местные власти почему-то убрали мемориальную доску. Станция пражского метро, носившая его имя, была переименована, как и улицы в нескольких чешских городах. (Правда, большинство памятных объектов, посвященных Фучику, осталось в неприкосновенности.) Появились многочисленные легенды и слухи, касающиеся обстоятельств ареста Фучика и его содержания в нацистских тюрьмах. Одна из самых экстравагантных версий, правда, опровергнутых серьезными историками, звучала так: журналист стал агентом гестапо, в конце войны смог бежать в Латинскую Америку. Спустя пару десятилетий власти Боливии якобы предложили коммунистическому правительству Чехословакии выкупить останки скончавшегося Фучика.

Неоспоримые факты таковы. В течение нескольких месяцев 1942 и 1943 года, находясь в пражской тюрьме, Юлиус Фучик писал "Репортаж с петлей на шее". Передавать рукопись по частям на волю ему помогали двое надзирателей-чехов, с которыми он сдружился. В июне 1943 года Фучика перевезли в Берлин, где в числе других обвиняемых он предстал перед судом. Председателем суда был печально известный Роланд Фрейслер, вынесший тысячи приговоров противникам нацизма из разных стран. (Годом позже он приговорит к смерти большую группу немецких офицеров и генералов, участвовавших в заговоре против Гитлера.) 8 сентября 1943 года Юлиус Фучик был повешен. День его гибели позднее был объявлен Международным днем солидарности журналистов, который отмечается до сих пор.

С пребыванием Фучика за решеткой, однако, связаны многие вопросы, на которые у историков пока нет однозначных ответов. Сам Фучик в "Репортаже с петлей на шее" признавался, что отнюдь не отмалчивался на допросах в гестапо: по его словам, он вел со следователями хитрую игру, давая показания лишь на тех соратников по подполью, кто уже был арестован, и отвлекая внимание врагов от тех, кто оставался на свободе. Вот только, как отмечает в своей работе Йозеф Хухма, представления Фучика о том, кто на данный момент был в тюрьме, а кто – на воле, не всегда соответствовали действительности, так что новых арестов среди участников сопротивления избежать не удалось. Это, видимо, и стало одной из причин появления слухов о работе Фучика на гестапо.

Другой такой причиной были свидетельства нескольких очевидцев, которые видели Фучика уже после ареста вне стен Панкрацкой тюрьмы – и в весьма неожиданной компании: его собеседником был комиссар пражского управления гестапо Бём. Сам Бём, арестованный в конце войны, говорил о семи или восьми таких "прогулках". Фучик в "Репортаже" не скрывает этих фактов, называя их частью своей игры с нацистами. Они якобы пытались сделать из него "наседку" – заключенного-стукача, которого подсаживают в камеры к другим зэкам, чтобы "разговорить" их и получить нужную информацию.

Фердинанд Пероутка, видный чешский журналист середины прошлого века, который при нацистской оккупации тоже провел несколько лет в заключении, был антикоммунистом, поэтому относился к Юлиусу Фучику критически. Но выводы, к которым он пришел в своих мемуарах относительно поведения Фучика в тюрьме, звучат взвешенно и реалистично: "То ли его богемные нервы оказались слишком слабыми, чтобы долго переносить пытки, то ли этого любителя жизни в последний момент охватила дикая надежда на то, что он все-таки сможет остаться в живых, – и ему пришлось заплатить за нее. Никто не вправе строго судить, особенно если речь идет ситуации, в которой он сам не был".

Попытался ли Фучик в последние месяцы жизни совершить самое серьезное из своих переодеваний? Скорее всего, нет – в противном случае он вряд ли писал бы столь откровенно в своей предсмертной книге об "игре" с гестаповцами. Но то, что противоречия и загадки до конца сопровождали этого человека, в каком-то смысле логично. "Складывающийся очень неоднозначный образ, наверное, в наибольшей степени соответствует облику реального Юлиуса Фучика", – считает пражский журналист Либор Дворжак.