«Согласитесь, что теперь, после того, как московские выборы прошли, и мы знаем, как всё было, и можем дополнить это знание тем, что представляла собою предвыборная кампания, вопрос, нужно ли было участвовать в этой массовке, имеет больше смысла, чем ранее», — пишет госпожа Евсеева из Москвы. Смотря для кого, госпожа Евсеева. Кто участвовал и доволен результатами, ответит не так, как тот, кто и не участвовал, и не доволен. Я говорю, что это Русский человек номер два. Номер один — кто голосует и потом доволен или не доволен результатами. А номер два — кто и не голосует, и не доволен. Кто из них определяет судьбу России — тайна сия велика есть.

«Уважаемый Анатолий Иванович, вы однажды удачно, доступно расшифровали для нас слово «мракобесие»: беснование во мраке, в умственном мраке. Она уже нас достала, злобная дремучесть высших церковников. При этом они пытаются слиться с властью до состояния сиамских близнецов», — пишет господин Костомаров. Всё тут, как говорится, ясно и понятно. В правовом демократическом государстве они окажутся беззащитными. Воровство, роскошество, притоны под видом монастырей — всё это, как уже бывало на Руси, выставят на белый свет. Батюшкам страшно. Они опасаются услышать перед расправой кое-что из восемнадцатого года: «Помнишь, как бывало, пузом лез вперёд, и крестом сияло пузо на народ?». Сияние поповского пуза сегодня — примета времени. И чего только не запрещалось по ходу беснования во мраке! Митрополит Григорий, например, воевал с юбкой, которая вся в крестиках. Славный юбкоборец. Выпустили, было, на Руси в продажу такую ткань: не с цветочками по всему полю, а с крестиками. Узор такой… Покрытая мелкими крестиками материя. Воевал против этого не какой-то попик из захудалого прихода, нет, — митрополит Санкт-Петербурга, ректор духовной академии, создатель первых журналов духовного содержания в России, доктор богословия. Да, в лавках появилась ткань с крестиками, женщины стали шить из неё юбки. Как он взъярился! Кто видел его портрет — не забудет. Худое лицо фанатика, инквизитора. Это Герцен назвал его юбкоборцем, кончину его Тарас Шевченко отметил насмешливым стихотворением, в котором привёл это прозвище. Так провидение готовило Россию к чему-то вроде Реформации, к Русской Реформации, если не побояться этих громких слов. Теперь вот опять растёт число людей, которых достаёт беснование во мраке. Может быть, он на подходе, русский Лютер?

Читаю из следующего письма: «Один очень начитанный историк мне сказал, что в американских учебниках истории просто игнорируется история славянских народов. А вот если бы было наоборот, тогда радио "Свобода" очень много об этом бы говорила, разве не так?». Это пишет человек, который больше всего на свете боится оказатися в дураках. Ему всё кажется, что его хотят поймать в некие сети, и он только то и делает, что не даётся, и доволен собой, поэтому никогда не допустит мысли, что никто не собирается его ловить. Так и закончит свои дни с уверенностью, что радио «Свобода» на протяжении всей его жизни пыталось задурить ему голову, а он не поддался и уходит в иной мир победителем. Он не сомневается, что американские учебники пишуться под диктовку правительства, а раз «Свобода» — американская радиостанция, то она оглашает то, что есть в американских учебниках, а того, чего там нет, не оглашает. Славянские народы для него — это некое целое, единое, у них одна история, которую американцам не даёт знать их начальство. Большой любитель и защитник славянства от коварных америкосов, он не подозревает, какие слова приготовлены ему в ответ — и давно приготовлены, и не раз произносились! – поляками, чехами, даже белоруссами. «Пошёл вон, защитничек хренов!», - вот эти слова. Ему говорят «Пошёл вон!», а он в ответ «Да мы же братья, мы же одно, я же вас люблю, души в вас не чаю — что же вы не хотите плясать под мою дудку?!». Высшее проявление имперского простодушия.

Вот интересное письмо: «Обратите внимание на схожесть появляющихся в последние десятилетия воспоминаний «ветеранов» различных войн, от второй мировой до чеченской или иракской, а также спецслужб, «тайных» подразделений, мафии и прочих, претендующих на документальность произведений. Первичными оказываются выдумки из художественных и полухудожественных произведений, из развлекательной литературы всякого рода. Авторы боевиков, например, изобрели на потеху публике «стрельбу по-македонски», то есть, с двух рук. Писатель Богомолов посмотрел один такой боевик и приписал в книге «В августе 1944-го» это умение советским армейским разведчикам. Потом находку подзабыли, пока не появился компьютерный монтаж. Тут «убийственную» технику стрельбы во всей красе продемонстрировала истребляющая зомби Лара Крофт. Сразу же появились новые «воспоминания» и «документальные свидетельства». Умение стрелять «по-македонски», например, приписали известному бандиту Солонику. В Европе прочли японские комиксы про ниндзя — и сразу выяснилось, что в тайных учебках спецназа давно в обязательном порядке учат метать ножи и звездочки-сюрикены. В реальности и ножи, и звездочки действительно бросали: самураи — в средние века во время боёв на мечах, чтобы отвлечь противника. Авторы фэнтези наделили своих героев умением «видеть не глазами», и вот те на, оказывается, что доблестных десантников давно учат целиться мышцами. В современном же реальном мире есть, как известно, циркачи, бросающие ножи и попадающие в стену в сантиметре от головы или иного органа красотки, есть и «самородки», способные стрелять с закрытыми глазами... Только все это не имеет ни малейшего отношения ни к военному делу, ни даже к спецслужбам».
Вместе с автором этого письма дарю всем желающим студентам тему для занятного исследования. Может получиться неплохая курсовая или даже дипломная работа: «Влияние развлекательной художественной литературы и кино на мемуаристику». Можно взять любую эпоху, любую войну или революцию. Прочитать десяток-другой художественных произведений о войне с Наполеоном, написанных по свежим следам, а потом посмотреть, как эта продукция отразилась на воспоминаниях участников войны. Не случайно в числе материалов, которые принимаются во внимание историками, на последнем месте стоят воспоминания участников событий. А на первом месте — документ. А можно ж ещё и французскую сторону взять, французскую художественную литературу о походе Наполеона в Россию. Посмотреть, как подействовала она на воспоминания наполеоновских офицеров (солдаты тогда мемуаров не писали — в общем, как и в наше время). Один немец сделал когда-то целую книгу о выдумках мемуаристов. «Остроумие на лестнице», — так она называется. Человек удостоился разговора с каким-нибудь царём, министром, полководцем, что-то там лепетал или мычал, а когда вышел, то на лестнице в голову ему пришли слова, которые следовало бы сказать важному лицу, да не сказал. «Дурак вы, ваше превосходительство!». Или: «Миша, ты не прав!». Проходит день-два — и он уже уверен, что таки сказал эти слова, и под конец жизни передаёт их потомкам в толстой книге своих воспоминаний.

«Глядя на русскую провинцию, — пишет автор следующего письма, — думаешь о миллионах и миллионах, что спиваются, отравляют себя разбавленным этиловым спиртом. Между прочим, я не встречал винно-коньячных алкоголиков, только водочных! Если не считать, конечно, бормотуху, но её употребляют с водкой. В Израиле повышенный процент алкоголиков среди мужчин из СССР и России. Сильно пострадали от этого буряты и другие племена. Крепостные глушат водку, чтобы забыться от своего бесправия. Так же, как они надувают щёки, чтобы сублимировать свою униженность. Прошло время луков и стрел, прошло время ружей и пушек, прошло время танков и пулемётов, проходит время даже высокоточного оружия. Наступила эпоха информации, главным оружием стала правда. Как раз непорядочности и беззаконию на Руси всегда удивлялись все приезжие и с 3апада, и с Востока. И дикой гордыне. Русский народ, его империя зла созданы для того, чтобы показывать отрицательный пример человечеству, писал философ Чаадаев. Но для тех, кто среди них и вблизи рождён, они созданы, чтобы им противостоять», — говорится в этом письме.
Ох, дорогой друг, с Чаадаевым, как со всяким русским, история не то, что тёмная, а пёстрая. Чуть ли не на следующий день после написания приведённых вами слов он приветствует «бородинские» стихи Пушкина, в которых столько национальной гордыни, столько задиристости, сколько нет, наверное, во всей русской литературе. Они огорчили Тургенева, Вяземского, а Чаадаев ликует: наконец-то в России появился настоящий национальный поэт, «наш Дант». Чаадаева тоже угнетала гремучая смесь православия и язычества, но, кажется, тогда она не была такой нахальной. То есть, была, конечно, но - в духовенстве. Сегодня больше, чем тогда, бросаются в глаза читатели епархиальных газет и журналов «для верующих и неверующих». Это уже отражено в языке. Что в России бессмертно, так это, к счастью, язык. Он знает своё дело. «Православнутые» — и всё сказано. Что за контингент, можно не объяснять. Или «православный на голову». Причём, это русский язык молодёжи, русский язык трезвой и хорошо грамотной молодёжи, дай Бог ей здоровья.

И опять: «Демократия в России уже построена, — ставит нас в известность автор следующего письма. — Если не совсем, то слишком очевидно, что будет, если довести её до упора. Людей не знаете? На ещё более честных выборах победят ещё более омерзительные жулики и воры и новые путины, только безобразно грызущиеся. 0тмени цензуру, и на телеканалах начнётся грызня - информационные войны вместо нудных и лживых путинских комментаторов. И будет от этого сотрясать всю Расеюшку. Самовлюблённые самозванцы с бесподобного НТВ разве не считали себя правительством над правительством? Короче, без путинского пародийного сталинизма-лайт будет то же самое, да похуже», — предсказывает автор.
На ум приходит законотворчество первых лет советской власти в глубинах России. От тех законов волосы встают дыбом. И диктовали их не красные и не белые, их сочинял народ, их сочиняла народная воля. Так что можно и не ждать народной воли наших дней — достаточно, если Государственная дума не будет подчиняться Кремлю. Она может превратиться в соборного Сталина, и ни одна душа в мире не посмеет сказать об узурпации. Вот и приходится слышать такие примерно речи: «Надо просить, надо умолять Путина: хватит, Володя, мы всё поняли, кончай эксперимент с предоставлением свободы государственного творчества Лаховой с Мизулиной, верни Думу в стойло и давай вместе будем потихоньку-полегоньку облагораживать эту толпу тёмных негодяев незаметно для неё самой». Есть такое мнение, что политика Путина — это политика человека, который знает, какую угрозу не только для России, а для всего живого на Земле представляет собою его большинство, если дать ему волю. Он, мол, не очень верит или совсем не верит, что оно в обозримом будущем оздоровится, и видит свою миссию в том, чтобы подольше держать его в узде, ублажать, обманывать, подыгрывать ему, лишь бы не расколыхалось, а поскольку результат не совсем ясен, а молодёжь жалко, то он позволяет ей покидать страну. Иными словами, спасает то, что ещё можно спасти. Слушатели уже знают, как я отношусь к таким речам не самых глупых представителей и защитников путинизма. Очень хорошо, говорю я, очень мило, а красть-то зачем?

Один наш слушатель написал, что нет оснований сомневаться в данных о советских потерях во Второй мировой войне, если эти цифры основаны на рапортах командиров частей с указанием фамилий погибших. "В армии, — писал он, — а тем более в армии тоталитарного государства, ведется строжайший бюрократический учет». Откликнувшийся на это письмо другой слушатель пишет: «А мне вот помнится, что в родном тоталитарном государстве царили приписки, натяжки и горячее желание сообщить начальству то, что оно хочет слышать. Тем более в армии этого самого тоталитарного государства. Но что стоят мои воспоминания о СССР по сравнению с популярными теориями "о строгой дисциплине и отчетности в диктаторских государствах"? Эти теории ведь настолько логичны, настолько последовательны (раз есть много бюрократов, значит учет должон быть неукоснительным). И если Строгая Держава всё-таки померла, то значит или начальник был неправильный, или враг уж очень хитёр. Но сам Идеал Вертикального Единства (пусть даже и со знаком минус) сомнению не подлежит. Спи спокойно, любимая мною Россия. Аминь».
Автор этого письма, по-моему, прав, считая, что за нынешним спором о цифрах стоит вечно живой идеал Строгой Державы. Многие люди скучают без Строгой Державы, мечтают о встрече с нею, не думая, конечно, что будет с ними потом. То, чего не находят вокруг себя сегодня, они помещают в прошлое, и любуются своей выдумкой, как чем-то, что действительно было. Живут, как во сне, вот автор письма и говорит: спи спокойно, Россия! Из прошлого хотим знать только то, что отвечает нашему сегодняшнему настроению. Что нам подходит, то и берём. История есть политика, обращённая в прошлое. У этого выражения любопытная судьба. Оно принадлежит знаменитому советскому историку Покровскому, его учебники были каноническими, а других не существовало. Этим выражением он пригвоздил к позорному столбу другого историка, Милюкова, писавшего о большевистской революции как о безобразии. На самом деле подгонкой прошлого под политику занимался сам Покровский, и считалось, что это хорошо, правильно, что иначе и быть не должно: о чём бы ты ни писал, что бы ни изучал, ты должен делать это так, чтобы тобой была довольна власть. Вот так обличительное высказывание Покровского о Милюкове стало в глазах советских людей железным правилом марксистско-ленинской исторической науки. Живи сегодняшним днём, живи тем, чем велят жить вожди, — и тогда прошлое в твоём изображении будет верным помощником родному народу, ну, и пойдёт на пользу тебе и твоей семье.

Теперь послушайте один рассказик о пребывании на родине. «Живу за границей. В кои-то веки приехали с мужем в гости к моей маме. Я собрала близкую родню на пикник с шашлыком. Красивая когда-то долина с озером, небольшим леском. Травы превратились в жёсткий высокий бурьян, многие места выжжены или забросаны пластиковым мусором. Озеро помутнело. Мы едва нашли более-менее чистую полянку, убрали мусор и окурки, чтоб можно было сесть, развели огонь в мангале. С самого начала я приказала родным не бросать мусор в траву и кусты, а собирать в пакет. Сама проверила, чтоб после нас ничего не осталось. В ста метрах есть мусорные баки — неужели так трудно туда донести мусор? Когда мы уже собирались уходить, я обнаружила, что пакета с мусором ни у кого в руках нет. Мама от меня отмахнулась: мол, мы уже выбросили… Я опешила: «Как выбросили, куда?» — «Туда, в камыши. А что, мы самые крайние? Все там бросают!». Я очень сильно сдерживалась, чтоб не материться. Достать мусор оттуда было уже невозможно, застрял в камыше над обрывом. Я осознала великую истину: они заслуживают того, как живут. Они заслуживают потрескавшегося асфальта, фонарей без ламп, грязных улиц, вонючих рек, преступного правительства, нищенских зарплат и пенсий. Им самим плевать на себя, так почему бы правительству не плевать на них? Они сами себя не уважают — кто будет их уважать? Это не правительство мусорит на улицах и громит детские площадки. Это не президент ворует лампочки и провода. Я больше не верю вашим жалобам. Земляки, вы сами себе создали ад. Я верю, что со временем мы научимся любить свою Родину и будем жить лучше», — судя по концовке, эта женщина живёт в Штатах — где бы ещё она заразилась уверенностью, что всё будет хорошо! В то же время не каждая решилась бы сообщить всему свету, что её матушка — свинья, такая же свинья, как миллионы других, совсем не таких плохих людей, какими они кажутся на отвыкший от них взгляд. Совсем не такие они плохие, совсем не такие, они хорошие, даже очень хорошие, только — свиньи. Свиньи тоже бывают хорошие и даже очень хорошие. Среди моих друзей-приятелей есть такие. Милые, верные, но — свиньи, и случаются точно такие истории. Скажешь им перед первым стаканом на поляне: «Мужики, надо потом не забыть мусор захватить с собой». Не успел оглянуться — мусор действительно собран, помещён в торбу, а торба заброшена далеко в кусты терновника. Как её достать, не оцарапавшись?

Письмо из Москвы: «Еду в поезде домой с Украины, была у родственников. На верхней полке мужик, сразу почему-то решила — военный. Так и оказалось, Пятнадцать лет служил в Москве прапорщиком. Перед самой отставкой дали однокомнатную квартиру. Старшему сыну девятнадцать, младшему шесть. Естественно, все годы службы мыкались по общежитиям. Вот он вышел на пенсию и решил так: работы нету, кроме как охранником, он охранником и попробовал, но выдержал неделю. Какой-то сопляк командует, и напарники сильно пьют. Говорит: "Мне обидно, я всегда на хорошем счету, а тут вроде на помойку сам явился, по своей воле. И вдруг меня аж подбросило: поеду на родину, на Украину, в свое село. Пенсия приличная, заведем хозяйство на чистом воздухе». Жена согласилась сразу. Квартиру сдали в наем — квартиранты хорошие, гастарбайтеры-украинцы. Купили три коровы, завели кроликов, птицу, свой тракторишко и прочий реманент. Очень доволен. Односельчане недоумевают: как можно оставить квартиру в "самой Москве" и вернуться в село. На вопрос, а что, думают, в Москве медом намазано, отвечают: "Ну, не медом, понятно, но всё ж таки". Загадочное «всё ж таки» мучает отставника. Он пытается, как выпьет (умеренно, под забором не валяется — работать надо!) выяснить у односельчан, что они имеют в виду, удивляясь его неосмотрительности. Никто ничего вразумительного ему до сих пор не сумел объяснить. Вот он и у меня спрашивает: "А вы как думаете? Что хорошего в той Москве? И что вообще хорошего там, где ты работаешь на помойке за копейки, а с места задницу не сдвинешь? А гадов кругом — тьма, и каждому копейку взятки отпили. А за что? А тут я сам себе и работа, и зарплата, и хабарь", — то есть, взятка. Я ничего не ответила, а он добавил: "Бежать надо, бежать от гадов в село, потому что под ними, под гадами, и не живешь вроде, и не дохнешь". Я не уточняла, но, кажется, поняла, от каких "гадов" надо всем бежать. Как когда-то крепостные бежали и раскольники», — говорится в письме. Прапорщику повезло: в отставку он вышел ещё здоровым человеком, и оказалась у него умная жена, и у обоих достаточно квалификации для ведения хозяйства в селе. И главное: этот прапорщик — полноценная личность, у него есть чувство собственного достоинства, поэтому и не стал терпеть унижения от тех, кого называет «гадами». Такие, между прочим, и расширили Россию до Охотского моря, а Украину — до Чёрного, наша слушательница не зря вспомнила беглых крепостных и раскольников, добавим и казаков. Характерно и удивление его односельчан. Село всегда и везде стремилось, стремится и будет стремиться в город, это закон жизни. Село — явление историческое, то есть, временное. Вечен или более долговечен город.

«Уважаемый Анатолий Иванович! Ну, не дурак ли это пишет? Читайте: «…все, что ведет к рождению детей и сохранению и процветанию народа — хорошо и правильно… Жестко необходимы всевозможные льготы и преференции деторождаемости своего народа — наряду с ограничением агрессивно-разрушительной морали сексуального неолиберализма». Такое высказывание приводит наш слушатель Самсонов. Не скажу, чьё это высказывание. Чтобы действовать в таком духе, страна — любая страна — должна отказаться от всего в своём общественно-политическом устройстве, что хотя бы отдалённо напоминает демократию. Но толку всё равно не будет. Не будет толку. Представим себе, что такой стране удалось бы резко повысить рождаемость. Совершенно очевидно, что этот прибыток стала бы съедать убыль. Сразу подскочила бы детская смертность. Нельзя, невозможно — технически невозможно! — «жёстко ограничить агрессивно-разрушительную мораль сексуального неолиберализма», как выражается этот человек, и не тронуть остальных свобод — тех свобод, что делают жизнь жизнью, а не адом. По мере свирепого поощрения рождаемости, страна неизбежно отказалась бы от всего современного: от современной промышленности, сельского хозяйства, транспорта и связи, здравоохранения и образования. Всё это захирело бы, потому что без свободы хиреет всё, вся жизнь — страна бы вернулась в те времена, когда у наших прабабок рождалось по десятку детей, а в живых оставалось по одному, в те времена, когда преобладал ручной труд без всякой науки и техники, и та же Россия не могла прокормить больше пары десятков миллионов человек. Это было бы нечто почуднее Северной Кореи.

Один слушатель в своём письме на отвлечённую тему вскользь сообщил, что в прошлом был совладельцем известного банка и остался жив. Я за это уцепился, стал просить его написать о своём банкирском опыте. Он отказался и знаете чем объяснил? Читаю: «Там омерта почище макаронной». Тем, кто не понял этой фразы: омерта — это закон молчания в итальянской мафии. Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Если, конечно, хочешь жить. Вот по этому закону живут в России банкиры уже почти четверть века. И не только банкиры. О чём это говорит? По-моему, о том, что скоро будет операция «Чистые руки». Омерта не вечна даже в Италии.