Когда интернет приносит только пугающие новости, когда будущее темно, а настоящее – опасно, отдушину следует искать в погоде. Смена сезонов наделяет и смущенную душу гармонией. Все тут происходит само собой, а нам остается только наслаждаться нарядной метаморфозой природы, безразличной и прекрасной. Она живет отдельно от нас, позволяя собой любоваться, ничего от нас не требуя. Как говорят китайцы, не надо помогать весне. Тем более – в Нью-Йорке, где она так коротка и стремительна, что хорошо бы успеть насладиться коротким промежутком между долгой зимой и бесконечным нью-йоркским летом. Лучше всего это сделать на самом популярном в весеннем городе цветочном шоу – выставке флоридских орхидей в Ботаническом саду Бронкса. (На этот раз ее организовал знаменитый парковый дизайнер из Ки-Уэста Раймонд Джанглс).

Ежегодная выставка орхидей, которой открывается весенний сезон в Нью-Йорке, принадлежит к одному из самых, прямо скажем, снобистских мероприятий в светском календаре. В круг любителей орхидей входят богатые и знаменитые. Хобби это – дорогое и "породистое": как скачки. Поэтому на выставке можно встретить дам в изобретательных шляпах, джентльменов в бабочках, старушек в шалях и вуалях и другую фауну из хорошего общества и прежнего времени. Общую атмосферу "бель эпок" усугубляет место действия – оранжерея, которую возвели сто лет назад по всем правилам викторианского инженерного мастерства. Ажурная, как Эйфелева башня, оранжерея – свой мир под крышей, который гораздо лучше и уж точно красивее нашего.


Но это лишь одно из чудес Ботанического сада, который отразил в своей истории столь эксцентрические особенности Нового Света, что о них стоит напомнить. В конце ХIХ века ботаник Колумбийского университета Натаниэль Бриттон и его молодая жена, тоже ботаник, Элизабет отправились в Англию проводить медовый месяц. В Лондоне они посетили лучший в то время Королевский ботанический сад "Кью Гарден". Чета ученых вернулась в Нью-Йорк с твердым намерением организовать такой же сад в Америке. В 1891 году отцы города с помощью частных пожертвований купили у табачного магната Пьера Лорилада землю под сад в северном Бронксе. В благотворительной акции участвовали знаменитые богачи Нью-Йорка: Карнеги, Вандербильт, Морган. Через пять лет после покупки Сад был открыт. Его первым директором назначили, конечно же, Натаниэля Бриттона. В саду Бронкса работали лучшие архитекторы своего времени. Их усилиями и построена самая большая в мире ажурная оранжерея. Дивный розарий, названный в честь Пегги Рокфеллер: 4000 кустов 680 разновидностей. Японцы привезли свои сосны, мексиканцы – коллекцию редких кактусов. А всего сейчас в саду более миллиона растений, включая 200-летний дуб и аллею столетних тюльпановых деревьев.


Пока во всей этой истории не так уж много американской специфики, но она проявится, стоит только посетителю забраться вглубь сада. Дело в том, что если в Старом Свете ботанический сад нужно было насадить и устроить, в Новом его можно было просто отгородить. Примерно четверть сада составляет последний девственный лес на территории города Нью-Йорка. Понимая всю ценность этого ископаемого чуда, ботаники заботливо окружили дорожками чащу по берегам реки Бронкс, оставив все, как было до прихода белых.

Эта история – не курьез. Если угодно, это – притча, объясняющая разницу в культурной ориентации жителей Нового и Старого Света. Зелень европейских городов – вторичный продукт цивилизации. Тут каждый сквер – погост. Корни деревьев, растущих на богатом перегное культуры, путаются в руинах тесной средневековой жизни. В Америке, как часто кажется, а иногда (как это случилось с Ботаническим садом Бронкса) и бывает, природу огородили – забором, улицей, городом.

Орхидеи, однако, никак не вяжутся с простотой и естественностью, которую культивирует Ботанический сад Нью-Йорка. Это – цветок изломанный, капризный, даже декадентский. К природе это шоу имеет примерно то же отношение, что выставка комнатных собак. Исходное сырье ничем не напоминает готовый продукт. Даже если все эти красавицы и растут где-то в диком виде, здесь они живут, как в роскошном гареме. Правда, без евнухов, но с индивидуальным вниманием: к каждому цветку проведена персональная поилка.

В ответ на заботу орхидеи делятся своей очень своеобразной красотой. Как стихи Бодлера или Северянина, они требуют от нас особого настроения: бал при свечах, экзотика маскарада, почти пошлая в своей чрезмерности красивость. А тут еще запах, который не всегда бывает ароматом. Одни орхидеи благоухают шоколадом, от других несет сырым мясом.

Зато цветом орхидей Бог не обидел. Самые резкие сочетания, которые не подойдут никакой манекенщице, эти цветы смело носят на людях, и, что важнее, они всем нравятся, прежде всего – насекомым. Самый странный из экспонатов – звездная орхидея. Она хранит нектар на такой глубине, что добраться до него может только обладатель непомерного хоботка. Именно такое насекомое предсказал Дарвин, увидав Звездную орхидею, и оказался прав, когда насекомое сумели – лишь недавно – заснять за охотой.

Среди посетителей выставки – множество экспертов, которые обращаются к орхидеям на вы и по латыни. Но немало и тех, кто, как я, болтался по галереям без всякого порядка, бездумно наслаждаясь передышкой и яркими, как у Матисса, пятнами цвета.