«Чем больше мы всматриваемся в этот ужас, тем яснее становится для нас, что в нем мы имеем зло мировое, а не местное. Жизнь человеческая безбожна не в одной только России, а потому и ад — явление всемирное, а вовсе не только народно-русское. Только в других странах крепче цепи, сковывающие зверя в человеке, основная двусмыслица всемирной культуры искуснее спрятана, и сотканное культурой покрывало, наброшенное на злую жизнь, менее прозрачно. Оттого-то у нас, среди русской равнины, бесу легче разгуляться на просторе, чем у наших соседей, ближних и дальних. Но сущность этого беса — везде одна и та же». Это цитата из книги Евгения Трубецкого «Смысл жизни», изданной в 1918 году. Нижеследующая беседа Александра Моисеевича Пятигорского представляет собой анализ одной из частей этой работы.

Пятигорский берет в качестве главной темы «катастрофу». Согласно ему, Трубецкой считал катастрофу знаком, точнее – признаком второго пришествия Христа, чем-то, что происходит чуть ли не постоянно – только надо это увидеть и понять. Пятигорский указывает: для Трубецкого было два времени – грубо говоря, «человеческое» и «божественное»; в представлениях «человеческого времени» катастрофа ставит точку на истории того феномена, в границах которого она случается, точно так же, как второе пришествие ставит точку на истории вообще. Однако уже для «божественного времени» нет хронологии, это, как сказали бы семиотики, «время мифа», когда все повторяется вечно, более того, когда все, что может (и имеет смысл) произойти, происходит в каждую секунду. Иными словами, для такого типа времени, второе пришествие Христа есть не то, что нас ждет в будущем, а оно здесь, совершается прямо сейчас и происходит вечно. Точно так же и катастрофа не венчает собой некий процесс, а есть суть и содержание этого процесса.

Такой взгляд экзотичен только на первый взгляд. На самом деле, ничего нового в нем нет, кроме введения понятия «катастрофы» как своего рода профанного двойника «второго пришествия». Говоря попросту, катастрофа есть вся наша жизнь, вся наша культура, вся наша история, так как все мы двусоставны. В нас есть добро и зло. В нас есть божественное (бессмертная душа, частичка Бога) и человеческое, вечное и временное. Эти элементы находятся в некотором балансе, создавая своего рода усредненное существование, без которого жизнь невозможна, которое, по сути, и есть жизнь. Культура же придает форму, порядок и иерархию такому существованию, на самом деле (это уже мое предположение), усиливая серьезность катастрофы, ибо упорядочивает, легитимизирует не только добро, входящее в состав нашей жизни, но и зло. Зло (тот самый «бес» Трубецкого) упорядоченное, поставленное в рамки, не перестает быть таковым, оно просто действует в границах, которые определяет ей «культура». Признание объективного зла, даже Зла – идея чисто гностическая, в русском контексте – соловьевская, как мне кажется, но для Трубецкого невыносимая. Да, так приходится жить, по-другому человечество не может, крах культуры, крах усредненного существования грозит еще большей катастрофой, которая непродуктивна, ибо не имеет отношения ко второму пришествию. Скажем, русская революция, которую Трубецкой наблюдал, в которой он участвовал, будучи активным деятелем антибольшевистского движения, и косвенной жертвой которой он стал (философ умер от тифа в 1920 году в Новороссийске, куда попал с отступающей белой армией), была катастрофой непродуктивной, хотя и могущей вызвать к жизни некие явления культуры, относящиеся уже к жизни духовной. Пятигорский приводит примеры таких катастроф, имеющих, по мнению Трубецкого, подобные положительные (если это слово здесь уместно) последствия -например, Пелопонесскую войну в Древней Греции. Однако здесь возникает вопрос цены. Стоит ли разорять Афины и десятки других городов-государств, чтобы появился Сократ? Устраивать Варфоломеевскую ночь для рождения скептического гения Монтеня? Убивать миллионы людей в той же русской гражданской войне ради возможности читать сейчас прозу Платонова? Ответ неизвестен, конечно.

Не знаю, как ответил бы Трубецкой. Возможно так: стоит того, ибо жизнь Духа стоит страданий людей. Ежедневная катастрофа, происходящая на усредненном уровне жизни, поддерживает существование человеческого общества, но смысл этого существования имеет два уровня. Первый – низший этаж мистерии второго пришествия Христа, создающий для него условия. Второй – высший, как почва для уже не ежедневных катастроф, когда «цепи, сковывающие зверя в человеке» расковываются, разрываются и зверь, бес начинает рыскать по миру. Тогда рушится известный мир. Но и человек, освобожденный от собственного зверя, способен на очень многое, почти на все.

Да, здесь возможны лишь две точки зрения – замечу только, что первую из них не Евг. Трубецкой придумал, она идеально описывается известной формулировкой «чем хуже, тем лучше», имевшую всевозможные приложения, в том числе и в русской истории (большевики, мечтая о революции, выступали за поражение своего правительства в империалистической войне, не считая тех миллионов людей, которые станут жертвами такого поражения). Одна позиция, условно говоря, гуманистическая, антропоцентрическая. Согласно ей, никакие взлеты духа не оправдывают человеческие жертвы. В терминологии Трубецкого, такая точка зрения довольствуется только ежедневными катастрофами, усредненным уровнем жизни, обретшим форму в культуре. Сегодня воплощением подобного подхода является Европа. После двух мировых войн в Европе (имеется в виду настоящая Европа, а не страны, принадлежащие к ней по географическому недоразумению) здешние общества пришли к выводу, что человеческая жизнь и индивидуальная свобода важнее окончательного разрешения Судеб Человечества (после Холокоста идея «окончательного решения» чего бы то ни было вообще в Европе невозможна). Вторая точка зрения чисто спекулятивная, прикидывающаяся христианской. Она исходит из того, что жертвы необходимы, иначе не будет воспарений. Но есть небольшая закавыка: воспаряют обычно не те, кого приносят в жертву. Вспарывают на алтаре одних, беседуют с богами другие – как было у ацтеков. Никакого христианства в этой позиции нет, ибо там великая жертва лишь одна и она уже была принесена. Бог сам разрешил себя убить ради спасения человечества. Бог дал возможность людям жить в условиях катастрофы усредненной жизни – да, именно жить в условиях жизни. Бог дал понять, что когда-то это кончится, но мы должны привыкать к этому концу, живя, а не умирая вместе с тысячами других от тифа в разоренной стране, не будучи перемолотыми в мясорубке революций и гражданских войн. Собственно говоря, не от Бога, а от самого человека зависит, устраивать мясорубки или довольствоваться скучноватым вегетарианизмом. Большевики начали массовые убийства заложников в 1918-м, том самом году, когда был издан «Смысл жизни» Евг. Трубецкого.

Ну и, наконец, последнее. Понять катастрофу усредненной жизни гораздо сложнее, чем увидеть ее смысл на политых свежей дымящейся кровью руинах старого мира и человеческой жизни. По крайней мере, лично я в этом убежден. Чехову, Кафке, Прусту, Джойсу, Беккету не нужно было сидеть в окопах или лагерях, чтобы беспощадно и тщательно проанализировать катастрофу, в которой мы сейчас, в относительно мирное время, каждодневно существуем. При написании их книг не пострадал ни один человек. Хорошо бы почаще об этом вспоминать. И не будем забывать Трубецкого: «Сущность беса везде одна и та же».

Беседа Александра Моисеевича Пятигорского «Катастрофа и культура в понимании Евгения Трубецкого» вышла в эфир Радио Свобода 12 июля 1978 года.

Проект «Свободный философ Пятигорский» готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста «Свободы» Ольги Широковой; она соавтор всего начинания. Бессменный редактор рубрики (и автор некоторых текстов) – Ольга Серебряная. Постоянная заглавная фотография рубрики сделана Петром Серебряным в лондонской квартире А.М.Пятигорского в 2006 году.

Все выпуски доступны здесь