По уровню развития благотворительности Россия заметно отстаёт не только от Запада, но и от большинства стран мира, включая гораздо более бедные государства.
Например, британский фонд Charities Aid Formation уже несколько лет публикует мировой рейтинг благотворительности, так называемый World Giving Index. В этом списке Россия занимает довольно неприглядные позиции – так, с 2012 по 2013 год страна смогла переместиться лишь со 127 на 123 место в мире.
Рейтинг складывается из трёх позиций: прямой помощи нуждающимся, волонтёрской работы и пожертвований благотворительным фондам. Именно третья позиция оказалась у России самой слабой – этим в стране занимаются лишь 6% жителей. В Канаде тот же показатель – 68%, в Норвегии или Швейцарии – 56%, в Латвии – 31%.
С другой стороны, низкая активность в этой сфере вполне характерна для многих постсоветских стран. В Белоруссии готовы жертвовать деньги 11% населения, в Литве и Украине – по 8.
Отставание России по числу людей, вовлечённых в волонтёрскую деятельность не так велико, хотя по-прежнему заметно. Если в Австралии это 34%, а в Германии – 27%, то в России волонтёрствовать готовы примерно 17% жителей.
Интересно, что по данным "Левада-центра" всё ровно наоборот – основной способ благотворительности для большинства это именно передача денег. В октябре 2013 года 12% респондентов сообщили, что хотя бы раз это делали. О своём волонтёрстве упомянули лишь 5% опрошенных.
"Из повседневной жизни..."
Россия всё ещё остаётся страной с преобладающими патерналистскими взглядами. Многие уверены, что помогать людям – прерогатива государства. Тем не менее, эти настроения постепенно меняются – в разных городах возникают новые и новые общественные организации.
О создании фонда "Регион Курск" рассказывает заместитель директора Светлана Урияева:
– Идея создания фонда пришла из повседневной жизни. Из того, что людям нужна постоянная помощь. И не всегда наша администрация может проявить максимум поддержки, они ограничены определёнными условиями. Благотворительные фонды рамок не имеют.
Стартовым проектом для фонда стала помощь малоимущим и многодетным семьям, говорит Светлана Урияева:
– Основополагающим проектом был магазин "Спасибо". Пожертования могли быть и денежными, и в чём-то другом, например, в виде предметов одежды или быта. Сначала всё это складировалось в офисе, потом сняли помещение, но аренду помещения не потянули. И вот теперь на базе духовного центра нам предоставили помещение безвозмедно. При содействии меценатов это помещение было оборудовано, там сейчас располагается этот самый магазин «Спасибо». Следующим шагом был банк еды. Формируются продуктовые наборы для малообеспеченных и многодетных людей.
О новосибирском фонде "Созвездие сердец" говорит исполнительный директор Маргарита Семикова:
– Фонд появился из добровольческого движения "Созвездие сердец", которое зародилось у нас в конце девяностых. Начался с проекта "Больничные дети", когда мы узнали, что в одной из больниц нет детского питания, абсолютно нечем было кормить детей отказников, а на тот момент там было около ста ребятишек. За два дня собрали детское питание, об этом узнали другие больницы нашего региона, мы не смогли им отказать. Так зародилось добровольческое движение и больше шести лет мы просто волонтёрили в свободное время. Но впоследствие какие-то вопросы мы стали решать на высоком профессиональном уровне, а активисты нашего движения зарегистрировали одноимённый благотворительный фонд.
О благотворительности в Пензе рассказывает исполнительный директор местного фонда "Гражданский союз" Олег Шарипков:
– Поскольку мы фонд местного сообщества, мы не помогаем отдельным частным лицам. Мы стараемся сделать так, чтобы помощь была оказана максимальному числу людей. Программа "Родник надежды" – в детских отделениях больниц делаем игровые комнаты, которые, как нам кажется, помогают детям там выздоравливать. В данный момент, например, мы строим в пензенском онкологическом диспансере большую детскую площадку.
Фонд местного сообщества – понятие более широкое чем благотворительная организация, круг интересов у него гораздо шире, поясняет Олег Шарипков:
– Когда говорят "Мерседес", во всём мире всем понятно, о чём идёт речь. В принципе, фонды местного сообщества работают одинаково во всём мире. Это значит, что фонд собирает на своей территории средства: от жителей, от компаний. Если удаётся, бюджетные средства привлекает. Какая-то предпринимательская деятельность, тот же целевой капитал. И потом собранные средства расходуются на это местное сообщество. На те проблемы, которые наиболее остро встают на данной территории. Собрать деньги и распределить их грамотно, чтобы они оказали максимальный эффект для территории.
Донорский регистр
Уже не экзотичная, но ещё не очень привычная для России форма благотворительности – донорство костного мозга. О появлении карельского регистра доноров говорит его руководитель Юрий Иоффе:
– Я тогда работал врачом-гематологом в республиканской больнице, и был у меня пациент молодой, у которого болезнь требовала пересадки костного мозга. И не было родственного донора, то есть, братьев или сестёр. И возник вопрос о неродственном доноре. В тот момент я как раз был в Петербурге, в медицинском университете имени Павлова. И нам сказали, что есть, оказывается, международные регистры. Более того, там доктора помогли нам поискать донора. К сожалению, не нашли, и тогда нам сказали: "А чего вам не создать в Петрозаводске регистр из жителей Карелии? Вдруг кто-то подойдёт для этого молодого человека". Вот так он и создался.
Национальный регистр доноров костного мозга пока так и не создан, говорит Юрий Иоффе:
– В России нет, не существует, это такая давняя проблема, с которой никак не можем справиться, хотя потребность в этом есть. Единая база была бы очень нужна и для пациентов, и для врачей. Есть региональные регистры. Помимо нашего, в Петрозаводске, есть в Челябинске, Самаре, Санкт-Петербурге, Кирове, Ростове-на-Дону.
Европейский опыт подсказывает, что частный регистр оказывается эффективнее государственного. Если эта работа правильно устроена, то власти остаётся лишь точечная поддержка общественных усилий, поясняет Юрий Иоффе:
– Вот эти регистры в меньшей степени государственные. Не могу сказать за весь мир, но, в частности, в Германии, где донорство костного мозга очень развито, это первая в Европе страна. В Чехии, Великобритании, ещё в ряде стран. У них регистры частные, но при этом государство поддерживает различными способами. Это уже отработанная схема. Я был в немецком регистре, общался с представителями английского регистра. Они говорили, что у них штатных сотрудников 30, а человек 67 у них волонтёров, причём волонтёры даже пенсионеры, что вообще меня поразило. К сожалению, в России мы в этом плане сильно отстаём. Хотя мне кажется, что это форма потенциально выгодная, потому что государству не надо тратить большие финансы на рекрутирование доноров, это может делать благотворительная организация. Кроме того, привлекается к этому общество, потому что доноры это, в принципе, наши же граждане. Если расчитывать только на государство, что оно должно всё делать, это путь более долгий, и нет уверенности, что он будет более продуктивным. Более того, я как-то с одним итальянским докторов общался, и он сетовал, что в Италии государственный регистр и поэтому они менее развиты, чем та же Германия.
"Должны быть проекты, направленные и на зарабатывание..."
Как уже сказано, поддержать благотворительные организации деньгами готово заведомое меньшинство жителей страны – самое большее, 10-12% населения. Как фондам удаётся держаться на плаву, и кто, в конечном счёте даёт деньги? Говорит Маргарита Семикова:
– Наверное, у нас 60% это пожертвования частных лиц, где-то около 30% это пожертвования юридических лиц, причём это средний бизнес. Крупный бизнес в основном помогает либо московским фондам, либо поддерживает какие-то окологосударственные программы. Около 5% у нас это пожертвования довольно богатых людей, которые хотели бы остаться анонимными.
Пожертвования на благотворительность распределяются неравномерно – есть проблемы, на которые люди откликаются более охотно, а есть те, к которым они равнодушны, уточняет Маргарита Семикова:
– Сами понимаете, есть более развитые направления, на которые уже наши граждане привыкли давать деньги и понимают необходимость этого. Не скажу, что это легко, но мы собираем средства на лечение детей. Если говорить, например, об обучении русскому языку детей мигрантов, у которых нет документов и которые попали зачастую не совсем легально на нашу территорию, это, конечно, большая проблема собрать на них деньги, очень большая. Также непопулярные направления это помощь бомжам и вышедшим из тюрем.
Благотворительные фонды должны находить более эффективные пути работы, чем простой сбор средств, уверена Светлана Урияева:
– У благотворительных фондов, кроме сбора средств, должны быть проекты, направленные и на зарабатывание. Тогда всё складывается благополучно. Деятельность фондов должна выходить за рамки банального сбора средств. Сейчас у нас впереди очень серьёзные проекты. Московские фонды работают и с пожизненной рентой, и с другими формами, когда можно зарабатывать. Сейчас у нас есть такая служба как услуги сиделок. Есть такая потребность у одиноких людей, у которых нет близких родственников, которые гибнут из-за этого одиночества в прямом смысле слова. Они не могут позаботиться о себе, даже имея пенсию. Когда человек лежачий, ему надо принести, подать и накормить, купить что-то за его же деньги. Эти люди гибнут, являясь владельцами жилплощади. Наследуют люди, которые не оказывали им ни помощи, ни поддержки, когда эта помощь была нужна. И вот на праве пожизненной ренты – мы сейчас внесли изменения в наш устав и можем заниматься такой деятельностью.
Необходимо не только просить деньги, но и помогать донорам их зарабатывать, предлагая бизнесу взаимовыгодное партнёрство, говорит Светлана Урияева:
– Мы сейчас пытаемся запустить такой проект, он называется социальный продукт. Это разработка западных благотворительных фондов, когда логотип благотворительной организации размещается на продукции компании-производителя, и потребители ставятся в известность, что часть денежных средств от данного товара перечисляется благотворительному фонду. Все мы хотим быть хорошими, хотим участвовать в чём-то добром и полезном, поэтому среди равной продукции покупатели выбирают именно те продукты, которые имеют логотипы благотворительных фондов. С одной стороны, увеличивается потребительский спрос на продукцию данной компании, она выигрывает как производитель. А с другой стороны мы будем иметь те деньги, которые можем направить на экстренную помощь, не прибегая к разовым сборам. Это очень важно и нужно.
"Разрыв огромен"
Провинциальные фонды по-прежнему значительно отстают в своих возможностях от московских, утверждает Олег Шарипков:
– Региональная специфика, конечно, есть. За последние полтора года очень много конференций в Москве проводится именно по региональной благотворительности. В чём её отличие? Во-первых, это совершенно мизерный доступ к СМИ. Мы видим успешные московские фонды: кто с Коммерсантом, кто с Первым каналом, а по Первому каналу достаточно сказать "наберите СМС" и тебе за две минуты накидают миллион рублей. В регионах, чтобы заработать этот миллион рублей, благотворительному фонду надо сделать 150 встреч, и 140 их них окажутся не совсем благоприятными. Усилий надо будет приложить не на порядок, а на несколько порядков больше, чтобы получить примерно одинаковые суммы.
В конечном счёте, даже если организации из Москвы тратят деньги на региональные проекты, это оказывается не так эффективно, поясняет Олег Шарипков:
– Хорошо, когда "Перекрёсток" ставит ящики во всех супермаркетах России, но деньги-то идут не на детей в деревне Кукуево, а на детей, которых выбирает руководство фонда в Москве. Поддержать эти маленькие региональные организации – тоже наша задача, стараемся в этом направлении работать.
О разрыве между Москвой и провинцией говорит координатор по работе с регионами фонда "Подари жизнь" Ирина Чебакова:
– Разрыв огромен. Это, конечно, связано с тем, что в Москве сосредоточены большие деньги, бизнес, больше активности и поэтому в Москве легче ищутся деньги на благотворительность. А онкология очень деньгоёмкая: дорого стоят лекарства, дорого стоит лечение. В провинции такие деньги найти гораздо сложнее, причём к нам в фонд "Подари жизнь" часто обращаются компании из провинции. В таких случаях мы знакомим эту компанию с местной благотворительной организацией, если такая есть на месте. Мы сами крайне заинтересованы, чтобы благотворительные фонды в провинции работали хорошо. Чем сильнее местная организация, тем лучше помощь детям на месте.
В настоящее время фонд "Подари жизнь" работает более чем с половиной российских регионов, рассказывает Ирина Чебакова:
– В том плане, что мы сотрудничаем или поддерживаем хорошие отношения, рабочие отношения с благотворительными организациями из 50 или около того регионов. Детям мы помогаем, к нам могут обратиться родители больного ребёнка из любого региона.
При этом перспективы провинциальных фондов не так сильно зависят от экономического положения региона – гораздо важнее, насколько активно создатели фонда занимаются своим детищем, считает Ирина Чебакова:
– По регионам какую-то аналитику или статистику привести практически невозможно. Всё упирается в людей, кадры решают всё. Если есть активный человек, то он поднимет проблему, найдёт людей, будет искать деньги, сам станет популярным, сделает сайт популярным и будет активно помогать детям. Если нет таких лидеров, то либо не будет фонда, либо фонд будет работать слабо.
За последние годы наблюдатели отмечают заметный рост числа благотворительных организаций в стране, отмечает Ирина Чебакова:
– Ко мне пересылают письма от различных энтузиастов из провинции, которые хотят создать фонд или создали фонд и хотят получить какие-то консультации. Ко мне не реже, чем два раза в месяц, приходят такие письма. Мы стараемся как-то отконсультировать, ну и найти сильные организации в том регионе, чтобы можно было начинающему фонду с ними сотрудничать. Рост есть: благотворительные организации создаются и создаваться будут. Другое дело, что это будет упираться в наличие благотворителей в регионе – людей, готовых жертвовать деньги.
С этой оценкой согласен и Олег Шарипков:
– Последние несколько лет мы фиксируем значительный рост таких настроений, когда люди откликаются практически на любое предложение. Любое грамотно сформулированное предложение о конкретном проекте, оно находит поддержку. Взять вот этим игровые комнаты. Или ещё для сбора средств мы проводим благотворительный спектакль – все предложения находят большой отклик, причём не только со стороны компаний, но и со стороны частных лиц. Перечисляют деньги, работают в качестве волонтёров – активность у народа большая.
Юрий Иоффе замечает, что личная вовлечённость людей в донорские программы заметно выросла, а вот финансовая помощь остаётся большой проблемой:
– Если брать года четыре назад, то, конечно, продвижение налицо есть. Во-первых, можно найти волонтёров – сложновато, но можно. Во-вторых, обычные граждане начали понимать, что есть донорство костного мозга вообще, отдельное от донорства крови. К нам обращаются люди, которые даже без особых призывов хотят войти в регистр. Помимо нашей активности люди сами проявляют активность. Но в плане финансовом всё, к сожалению, очень сложно. Вплоть до того, что на административные расходы найти деньги очень сложно, зарплату платить. Не очень большие деньги, но проблема очень большая.
Как и Маргарита Семикова, Юрий Иоффе обращает внимание – люди тратят гораздо больше денег на одни благотворительные проекты, чем на другие:
– Благотворительность в России не то что однобокая, но в одном русле: либо это дети, либо экологические какие-то проблемы, либо это культура и, наверное, ещё животные. Вот такая системная тема как донорство костного мозга, редкие болезни, это уже менее актуально и меньше фондов, которые этим занимаются. Тут у нас есть перекосы, и общество мне кажется к этому ещё не готово полностью. Не только информационно, но даже, кажется, не созревшее. Какие-то элементы иждивенчества, наверное, в обществе присутствуют, что государство должно всё делать. Какое-то наследие советских времён в нас живёт.
"Если люди хотят обманываться..."
Растущее число фондов, всё более частый сбор денег – всё это, особенно с развитием Интернета, порождает обратную сторону благотворительности – мошенничество.
Правда, распознать мошенников не так трудно, считает Олег Шарипков:
– В Пензенской области, слава богу, совсем вопиющих случаев не было, но, тем не менее, мы проводим такие информационные встречи, рассказываем школьникам об общественных организациях – в том числе, как отличить хороший фонд от подделки. Чтобы люди осознанно отдавали свои деньги, а не просто перечисляли тем, кто попросит. Чтобы они смотрели отчёты, смотрели, чем организация занимается, давно ли занимается, кто входит в её попечительские и управляющие советы.
Мошенники существуют, но практически в каждом регионе есть возможность перечислять деньги честным и проверенным организациям, считает Ирина Чебакова:
– В благотворительно сфере много хороших надёжных фондов. Даже если они слабые, но люди там работают честные, они пытаются что-то делать максимально. И процент каких-то неблагонадёжных фондов достаточно небольшой.
Тем не менее, многие люди не считают необходимым проверять деятельность фонда и наводить справки, а просто переводят деньги, говорит Маргарита Семикова:
– Пока люди сами не задумаются, вряд ли что-то можно изменить. Сколько бы мы ни говорили на различных форумах, что нужно обращать внимание и проверять документы, не быть слишком доверчивыми. Люди предпочитывают закидывать помидорами и говорить "вы, фонды, собираете только под себя, а мы хотим им помочь". И без разницы, что все явные признаки мошенничества. Ну и, знаете, бывают такие случаи, когда в городе один онкологический центр. Фонд, который там работает, точно знает, кто из детей болен и кому нужна помощь, но появляются люди со стороны, и, сколько бы мы ни предупреждали население, всё бесполезно. Если люди хотят обманываться, они будут обманываться.
Впрочем, есть и встречная проблема – социальный паразитизм, своего рода мошенничество со стороны получателей помощи, продолжает Маргарита Семикова:
– Я считаю, что здесь двоякая ситуация. Есть, конечно же, мошеннические фонды, мы с ними встречаемся, в своём профессиональном сообществе пытаемся как-то их вычислять, предупреждать доноров. Но также большая проблема, когда идёт мошенничество со стороны просителей помощи. Очень много профессиональных иждивенцев – просителей, которые обращаются в разные фонды, а закон о персональных данных не всегда позволяет нам обмениваться с коллегами данными – кто нуждается в помощи, а кто просто для заработка ходит и собирает.
Как и в большинстве других сфер, роль государства остаётся очень двусмысленной. Политика власти в отношении благотворительности непоследовательна – поощрительные меры вводятся одновременно с ужесточением проверок и надзора.
Говорит Олег Шарипков:
– Что касается законодательства, то, с одной стороны принимаются какие-то законы, которые стимулируют благотворительную деятельность. Взять хотя бы закон о вычетах для физических лиц, которые занимаются благотворительностью. Он второй год действует, некоторые наши благотворители этим пользуются. С другой стороны, законодательство становится более репрессивным в отношении некоммерческих организаций – всяческие проверки, и мы не избежали этой участи. Такая шизофрения складывается. С одной стороны, государство стимулирует и поддерживает, с другой вводит дополнительные проверки и какие-то репрессивные вещи.
Например, британский фонд Charities Aid Formation уже несколько лет публикует мировой рейтинг благотворительности, так называемый World Giving Index. В этом списке Россия занимает довольно неприглядные позиции – так, с 2012 по 2013 год страна смогла переместиться лишь со 127 на 123 место в мире.
Рейтинг складывается из трёх позиций: прямой помощи нуждающимся, волонтёрской работы и пожертвований благотворительным фондам. Именно третья позиция оказалась у России самой слабой – этим в стране занимаются лишь 6% жителей. В Канаде тот же показатель – 68%, в Норвегии или Швейцарии – 56%, в Латвии – 31%.
С другой стороны, низкая активность в этой сфере вполне характерна для многих постсоветских стран. В Белоруссии готовы жертвовать деньги 11% населения, в Литве и Украине – по 8.
Отставание России по числу людей, вовлечённых в волонтёрскую деятельность не так велико, хотя по-прежнему заметно. Если в Австралии это 34%, а в Германии – 27%, то в России волонтёрствовать готовы примерно 17% жителей.
Интересно, что по данным "Левада-центра" всё ровно наоборот – основной способ благотворительности для большинства это именно передача денег. В октябре 2013 года 12% респондентов сообщили, что хотя бы раз это делали. О своём волонтёрстве упомянули лишь 5% опрошенных.
"Из повседневной жизни..."
Россия всё ещё остаётся страной с преобладающими патерналистскими взглядами. Многие уверены, что помогать людям – прерогатива государства. Тем не менее, эти настроения постепенно меняются – в разных городах возникают новые и новые общественные организации.
Не всегда наша администрация может проявить максимум поддержки, они ограничены определёнными условиями. Благотворительные фонды рамок не имеют.
– Идея создания фонда пришла из повседневной жизни. Из того, что людям нужна постоянная помощь. И не всегда наша администрация может проявить максимум поддержки, они ограничены определёнными условиями. Благотворительные фонды рамок не имеют.
Стартовым проектом для фонда стала помощь малоимущим и многодетным семьям, говорит Светлана Урияева:
– Основополагающим проектом был магазин "Спасибо". Пожертования могли быть и денежными, и в чём-то другом, например, в виде предметов одежды или быта. Сначала всё это складировалось в офисе, потом сняли помещение, но аренду помещения не потянули. И вот теперь на базе духовного центра нам предоставили помещение безвозмедно. При содействии меценатов это помещение было оборудовано, там сейчас располагается этот самый магазин «Спасибо». Следующим шагом был банк еды. Формируются продуктовые наборы для малообеспеченных и многодетных людей.
О новосибирском фонде "Созвездие сердец" говорит исполнительный директор Маргарита Семикова:
– Фонд появился из добровольческого движения "Созвездие сердец", которое зародилось у нас в конце девяностых. Начался с проекта "Больничные дети", когда мы узнали, что в одной из больниц нет детского питания, абсолютно нечем было кормить детей отказников, а на тот момент там было около ста ребятишек. За два дня собрали детское питание, об этом узнали другие больницы нашего региона, мы не смогли им отказать. Так зародилось добровольческое движение и больше шести лет мы просто волонтёрили в свободное время. Но впоследствие какие-то вопросы мы стали решать на высоком профессиональном уровне, а активисты нашего движения зарегистрировали одноимённый благотворительный фонд.
О благотворительности в Пензе рассказывает исполнительный директор местного фонда "Гражданский союз" Олег Шарипков:
– Поскольку мы фонд местного сообщества, мы не помогаем отдельным частным лицам. Мы стараемся сделать так, чтобы помощь была оказана максимальному числу людей. Программа "Родник надежды" – в детских отделениях больниц делаем игровые комнаты, которые, как нам кажется, помогают детям там выздоравливать. В данный момент, например, мы строим в пензенском онкологическом диспансере большую детскую площадку.
Фонд местного сообщества – понятие более широкое чем благотворительная организация, круг интересов у него гораздо шире, поясняет Олег Шарипков:
– Когда говорят "Мерседес", во всём мире всем понятно, о чём идёт речь. В принципе, фонды местного сообщества работают одинаково во всём мире. Это значит, что фонд собирает на своей территории средства: от жителей, от компаний. Если удаётся, бюджетные средства привлекает. Какая-то предпринимательская деятельность, тот же целевой капитал. И потом собранные средства расходуются на это местное сообщество. На те проблемы, которые наиболее остро встают на данной территории. Собрать деньги и распределить их грамотно, чтобы они оказали максимальный эффект для территории.
Донорский регистр
Уже не экзотичная, но ещё не очень привычная для России форма благотворительности – донорство костного мозга. О появлении карельского регистра доноров говорит его руководитель Юрий Иоффе:
– Я тогда работал врачом-гематологом в республиканской больнице, и был у меня пациент молодой, у которого болезнь требовала пересадки костного мозга. И не было родственного донора, то есть, братьев или сестёр. И возник вопрос о неродственном доноре. В тот момент я как раз был в Петербурге, в медицинском университете имени Павлова. И нам сказали, что есть, оказывается, международные регистры. Более того, там доктора помогли нам поискать донора. К сожалению, не нашли, и тогда нам сказали: "А чего вам не создать в Петрозаводске регистр из жителей Карелии? Вдруг кто-то подойдёт для этого молодого человека". Вот так он и создался.
Национальный регистр доноров костного мозга пока так и не создан, говорит Юрий Иоффе:
– В России нет, не существует, это такая давняя проблема, с которой никак не можем справиться, хотя потребность в этом есть. Единая база была бы очень нужна и для пациентов, и для врачей. Есть региональные регистры. Помимо нашего, в Петрозаводске, есть в Челябинске, Самаре, Санкт-Петербурге, Кирове, Ростове-на-Дону.
Европейский опыт подсказывает, что частный регистр оказывается эффективнее государственного. Если эта работа правильно устроена, то власти остаётся лишь точечная поддержка общественных усилий, поясняет Юрий Иоффе:
– Вот эти регистры в меньшей степени государственные. Не могу сказать за весь мир, но, в частности, в Германии, где донорство костного мозга очень развито, это первая в Европе страна. В Чехии, Великобритании, ещё в ряде стран. У них регистры частные, но при этом государство поддерживает различными способами. Это уже отработанная схема. Я был в немецком регистре, общался с представителями английского регистра. Они говорили, что у них штатных сотрудников 30, а человек 67 у них волонтёров, причём волонтёры даже пенсионеры, что вообще меня поразило. К сожалению, в России мы в этом плане сильно отстаём. Хотя мне кажется, что это форма потенциально выгодная, потому что государству не надо тратить большие финансы на рекрутирование доноров, это может делать благотворительная организация. Кроме того, привлекается к этому общество, потому что доноры это, в принципе, наши же граждане. Если расчитывать только на государство, что оно должно всё делать, это путь более долгий, и нет уверенности, что он будет более продуктивным. Более того, я как-то с одним итальянским докторов общался, и он сетовал, что в Италии государственный регистр и поэтому они менее развиты, чем та же Германия.
"Должны быть проекты, направленные и на зарабатывание..."
Как уже сказано, поддержать благотворительные организации деньгами готово заведомое меньшинство жителей страны – самое большее, 10-12% населения. Как фондам удаётся держаться на плаву, и кто, в конечном счёте даёт деньги? Говорит Маргарита Семикова:
– Наверное, у нас 60% это пожертвования частных лиц, где-то около 30% это пожертвования юридических лиц, причём это средний бизнес. Крупный бизнес в основном помогает либо московским фондам, либо поддерживает какие-то окологосударственные программы. Около 5% у нас это пожертвования довольно богатых людей, которые хотели бы остаться анонимными.
Если говорить об обучении русскому языку детей мигрантов, большая проблема собрать на них деньги.
– Сами понимаете, есть более развитые направления, на которые уже наши граждане привыкли давать деньги и понимают необходимость этого. Не скажу, что это легко, но мы собираем средства на лечение детей. Если говорить, например, об обучении русскому языку детей мигрантов, у которых нет документов и которые попали зачастую не совсем легально на нашу территорию, это, конечно, большая проблема собрать на них деньги, очень большая. Также непопулярные направления это помощь бомжам и вышедшим из тюрем.
Благотворительные фонды должны находить более эффективные пути работы, чем простой сбор средств, уверена Светлана Урияева:
– У благотворительных фондов, кроме сбора средств, должны быть проекты, направленные и на зарабатывание. Тогда всё складывается благополучно. Деятельность фондов должна выходить за рамки банального сбора средств. Сейчас у нас впереди очень серьёзные проекты. Московские фонды работают и с пожизненной рентой, и с другими формами, когда можно зарабатывать. Сейчас у нас есть такая служба как услуги сиделок. Есть такая потребность у одиноких людей, у которых нет близких родственников, которые гибнут из-за этого одиночества в прямом смысле слова. Они не могут позаботиться о себе, даже имея пенсию. Когда человек лежачий, ему надо принести, подать и накормить, купить что-то за его же деньги. Эти люди гибнут, являясь владельцами жилплощади. Наследуют люди, которые не оказывали им ни помощи, ни поддержки, когда эта помощь была нужна. И вот на праве пожизненной ренты – мы сейчас внесли изменения в наш устав и можем заниматься такой деятельностью.
Необходимо не только просить деньги, но и помогать донорам их зарабатывать, предлагая бизнесу взаимовыгодное партнёрство, говорит Светлана Урияева:
– Мы сейчас пытаемся запустить такой проект, он называется социальный продукт. Это разработка западных благотворительных фондов, когда логотип благотворительной организации размещается на продукции компании-производителя, и потребители ставятся в известность, что часть денежных средств от данного товара перечисляется благотворительному фонду. Все мы хотим быть хорошими, хотим участвовать в чём-то добром и полезном, поэтому среди равной продукции покупатели выбирают именно те продукты, которые имеют логотипы благотворительных фондов. С одной стороны, увеличивается потребительский спрос на продукцию данной компании, она выигрывает как производитель. А с другой стороны мы будем иметь те деньги, которые можем направить на экстренную помощь, не прибегая к разовым сборам. Это очень важно и нужно.
"Разрыв огромен"
Провинциальные фонды по-прежнему значительно отстают в своих возможностях от московских, утверждает Олег Шарипков:
– Региональная специфика, конечно, есть. За последние полтора года очень много конференций в Москве проводится именно по региональной благотворительности. В чём её отличие? Во-первых, это совершенно мизерный доступ к СМИ. Мы видим успешные московские фонды: кто с Коммерсантом, кто с Первым каналом, а по Первому каналу достаточно сказать "наберите СМС" и тебе за две минуты накидают миллион рублей. В регионах, чтобы заработать этот миллион рублей, благотворительному фонду надо сделать 150 встреч, и 140 их них окажутся не совсем благоприятными. Усилий надо будет приложить не на порядок, а на несколько порядков больше, чтобы получить примерно одинаковые суммы.
В конечном счёте, даже если организации из Москвы тратят деньги на региональные проекты, это оказывается не так эффективно, поясняет Олег Шарипков:
– Хорошо, когда "Перекрёсток" ставит ящики во всех супермаркетах России, но деньги-то идут не на детей в деревне Кукуево, а на детей, которых выбирает руководство фонда в Москве. Поддержать эти маленькие региональные организации – тоже наша задача, стараемся в этом направлении работать.
О разрыве между Москвой и провинцией говорит координатор по работе с регионами фонда "Подари жизнь" Ирина Чебакова:
– Разрыв огромен. Это, конечно, связано с тем, что в Москве сосредоточены большие деньги, бизнес, больше активности и поэтому в Москве легче ищутся деньги на благотворительность. А онкология очень деньгоёмкая: дорого стоят лекарства, дорого стоит лечение. В провинции такие деньги найти гораздо сложнее, причём к нам в фонд "Подари жизнь" часто обращаются компании из провинции. В таких случаях мы знакомим эту компанию с местной благотворительной организацией, если такая есть на месте. Мы сами крайне заинтересованы, чтобы благотворительные фонды в провинции работали хорошо. Чем сильнее местная организация, тем лучше помощь детям на месте.
В настоящее время фонд "Подари жизнь" работает более чем с половиной российских регионов, рассказывает Ирина Чебакова:
– В том плане, что мы сотрудничаем или поддерживаем хорошие отношения, рабочие отношения с благотворительными организациями из 50 или около того регионов. Детям мы помогаем, к нам могут обратиться родители больного ребёнка из любого региона.
Если есть активный человек, то он поднимет проблему, найдёт людей, будет искать деньги, сам станет популярным и будет активно помогать детям.
– По регионам какую-то аналитику или статистику привести практически невозможно. Всё упирается в людей, кадры решают всё. Если есть активный человек, то он поднимет проблему, найдёт людей, будет искать деньги, сам станет популярным, сделает сайт популярным и будет активно помогать детям. Если нет таких лидеров, то либо не будет фонда, либо фонд будет работать слабо.
За последние годы наблюдатели отмечают заметный рост числа благотворительных организаций в стране, отмечает Ирина Чебакова:
– Ко мне пересылают письма от различных энтузиастов из провинции, которые хотят создать фонд или создали фонд и хотят получить какие-то консультации. Ко мне не реже, чем два раза в месяц, приходят такие письма. Мы стараемся как-то отконсультировать, ну и найти сильные организации в том регионе, чтобы можно было начинающему фонду с ними сотрудничать. Рост есть: благотворительные организации создаются и создаваться будут. Другое дело, что это будет упираться в наличие благотворителей в регионе – людей, готовых жертвовать деньги.
С этой оценкой согласен и Олег Шарипков:
– Последние несколько лет мы фиксируем значительный рост таких настроений, когда люди откликаются практически на любое предложение. Любое грамотно сформулированное предложение о конкретном проекте, оно находит поддержку. Взять вот этим игровые комнаты. Или ещё для сбора средств мы проводим благотворительный спектакль – все предложения находят большой отклик, причём не только со стороны компаний, но и со стороны частных лиц. Перечисляют деньги, работают в качестве волонтёров – активность у народа большая.
Юрий Иоффе замечает, что личная вовлечённость людей в донорские программы заметно выросла, а вот финансовая помощь остаётся большой проблемой:
– Если брать года четыре назад, то, конечно, продвижение налицо есть. Во-первых, можно найти волонтёров – сложновато, но можно. Во-вторых, обычные граждане начали понимать, что есть донорство костного мозга вообще, отдельное от донорства крови. К нам обращаются люди, которые даже без особых призывов хотят войти в регистр. Помимо нашей активности люди сами проявляют активность. Но в плане финансовом всё, к сожалению, очень сложно. Вплоть до того, что на административные расходы найти деньги очень сложно, зарплату платить. Не очень большие деньги, но проблема очень большая.
Благотворительность в России не то что однобокая, но в одном русле: либо это дети, либо экологические проблемы, либо культура и, наверное, ещё животные.
– Благотворительность в России не то что однобокая, но в одном русле: либо это дети, либо экологические какие-то проблемы, либо это культура и, наверное, ещё животные. Вот такая системная тема как донорство костного мозга, редкие болезни, это уже менее актуально и меньше фондов, которые этим занимаются. Тут у нас есть перекосы, и общество мне кажется к этому ещё не готово полностью. Не только информационно, но даже, кажется, не созревшее. Какие-то элементы иждивенчества, наверное, в обществе присутствуют, что государство должно всё делать. Какое-то наследие советских времён в нас живёт.
"Если люди хотят обманываться..."
Растущее число фондов, всё более частый сбор денег – всё это, особенно с развитием Интернета, порождает обратную сторону благотворительности – мошенничество.
Правда, распознать мошенников не так трудно, считает Олег Шарипков:
– В Пензенской области, слава богу, совсем вопиющих случаев не было, но, тем не менее, мы проводим такие информационные встречи, рассказываем школьникам об общественных организациях – в том числе, как отличить хороший фонд от подделки. Чтобы люди осознанно отдавали свои деньги, а не просто перечисляли тем, кто попросит. Чтобы они смотрели отчёты, смотрели, чем организация занимается, давно ли занимается, кто входит в её попечительские и управляющие советы.
Процент каких-то неблагонадёжных фондов достаточно небольшой.
– В благотворительно сфере много хороших надёжных фондов. Даже если они слабые, но люди там работают честные, они пытаются что-то делать максимально. И процент каких-то неблагонадёжных фондов достаточно небольшой.
Тем не менее, многие люди не считают необходимым проверять деятельность фонда и наводить справки, а просто переводят деньги, говорит Маргарита Семикова:
– Пока люди сами не задумаются, вряд ли что-то можно изменить. Сколько бы мы ни говорили на различных форумах, что нужно обращать внимание и проверять документы, не быть слишком доверчивыми. Люди предпочитывают закидывать помидорами и говорить "вы, фонды, собираете только под себя, а мы хотим им помочь". И без разницы, что все явные признаки мошенничества. Ну и, знаете, бывают такие случаи, когда в городе один онкологический центр. Фонд, который там работает, точно знает, кто из детей болен и кому нужна помощь, но появляются люди со стороны, и, сколько бы мы ни предупреждали население, всё бесполезно. Если люди хотят обманываться, они будут обманываться.
Впрочем, есть и встречная проблема – социальный паразитизм, своего рода мошенничество со стороны получателей помощи, продолжает Маргарита Семикова:
– Я считаю, что здесь двоякая ситуация. Есть, конечно же, мошеннические фонды, мы с ними встречаемся, в своём профессиональном сообществе пытаемся как-то их вычислять, предупреждать доноров. Но также большая проблема, когда идёт мошенничество со стороны просителей помощи. Очень много профессиональных иждивенцев – просителей, которые обращаются в разные фонды, а закон о персональных данных не всегда позволяет нам обмениваться с коллегами данными – кто нуждается в помощи, а кто просто для заработка ходит и собирает.
Как и в большинстве других сфер, роль государства остаётся очень двусмысленной. Политика власти в отношении благотворительности непоследовательна – поощрительные меры вводятся одновременно с ужесточением проверок и надзора.
С одной стороны, государство поддерживает, с другой вводит какие-то репрессивные вещи.
– Что касается законодательства, то, с одной стороны принимаются какие-то законы, которые стимулируют благотворительную деятельность. Взять хотя бы закон о вычетах для физических лиц, которые занимаются благотворительностью. Он второй год действует, некоторые наши благотворители этим пользуются. С другой стороны, законодательство становится более репрессивным в отношении некоммерческих организаций – всяческие проверки, и мы не избежали этой участи. Такая шизофрения складывается. С одной стороны, государство стимулирует и поддерживает, с другой вводит дополнительные проверки и какие-то репрессивные вещи.
