В искусстве все совершенно, как в моде, в которой с бессмысленной последовательностью узкие брюки сменяются на широкие плечи, а синие волосы – на татуированные лысины. В искусстве по невесть какой усталости фотографию вытесняет живопись, инсталляция перестает быть полноценным жанром, абстрактное сменяется на фигуративное и так далее. Какие же волны, флюиды и указания посылает нам новейший поток художественной мысли? Это прекрасно наблюдается на примере 8-й берлинской Биеннале современного искусства.
Верховный куратор выставки – канадский колумбиец, живущий в Берлине и в Мексике, и бывший художник Хуан А. Гаитан. Именно поэтому большинство участников немецкого проекта – выходцы из Латинской Америки. Гаитан видит Берлин как дискурсивное историческое пространство, которое можно считывать, наделять новыми смыслами. Как и подобает иностранцу, ему приходится заново интерпретировать город, демонстрируя свою осведомленность и инсайдовость. Выставка происходит в трех городских точках, удаленных друг от друга на изрядное расстояние. Выставочный зал Кунстверке расположен в центре агрессивного туризма. Часть выставки проходит в Доме на лесном озере в Целендорфе, где на декадентских виллах угасают богатые вдовы. Самая большая экспозиция – в Этнологическом музее по соседству со Свободным берлинским университетом.
Столкновение больших исторических нарративов с индивидуальной жизнью – вот о чем рассказывает нам нынешняя биеннале.
Биеннале является частью культурного европейского нетворка, она прекрасно организована: спонсоры, билеты, автобусы-шаттлы, сумки для каталогов, сетевой журнал Tomorrow, экскурсии и страничка в фейсбуке. С 29 мая по 3 августа в рамках биеннале проходят многочисленные симпозиумы, ассамблеи, воркшопы молодых кураторов, семинары, дискуссии и официальные паломничества в мастерские. Особенно в первые дни после открытия в залах выставки цветет иллюзия ажиотажа и неподдельного интереса. Как на всех крупных выставках, в публике встречаются экстравагантно одетые "динозавры" и околохудожественные фрики.
Первое, что бросается в глаза, – это безжалостное отсутствие цвета. Во всех трех помещениях биеннале нет почти ни одного произведения, радующего потухший и пресыщенный глаз современного зрителя. Везде царит черно-белый туман со всеми оттенками серого. Во-вторых, почти нет медиальных произведений. На радость любителям экологического императива все сделано вручную, среди материалов преобладают дерево, бумага, текстиль, веревки и камни. Все выглядит как в дорогом бутике или в биомагазине для ранних пенсионеров. Третье – это исчезновение политкорректной дидактики, документальных съемок, разоблачающих звериное лицо капитализма, отсутствие привычного университетского марксизма. Значит искусство устало от аттракционов и воплей, от молодости и безобразий. Значит – тончит! При этом оно стало вялым и камуфляжным – его практически не отличить от окружающей среды. Художники наблюдают поверхность вещей, отнимая у них привычное местечко в нашем сознании, как это делает "медлительный" кинематографист Патрик Алан Банфилд. Он нагнетает напряжение звуком и только звуком, снимая длинными планами деревья и стены.
Имитируя культуру, искусство отбирает у нее историю. Яркий тому пример – Мариана Кастило Дебаль. Художница из Мексики выставляет отлитые из гипса рельефы ацтеков и майя, приправляя экспозицию только что выпущенным совместно с антропологами и археологами первым номером журнала, в котором речь идет далеко не о современном искусстве. Колумбиец Альберто Арайя, пародируя эмпирическую неподкупность натуралиста, выставляет гербарий искусственных растений, которые выглядят объектами музея натуральной истории.
Как говорит сам художник, "подбирая на улице пластиковые цветы, я веду себя как ученый. Именно этого и ожидает от нас западное образование. Меняя условия этого уравнения, я противостою "судьбе" и ставлю под сомнение ее величество историю". В этом перманентном проекте найденные объекты классифицируются в духе нелепой таксономии "Китайской энциклопедии" Борхеса.
Художник Вольфганг Тильманс демонстрирует нам кроссовки, в витринах рядом с историческими объектами лежат поношенные джинсы. Рядом находится надпись из экспозиции музея: "Ранние контакты с европейцами", поскольку в оригинальной версии антропологической выставки речь идет о первых американских колониях.
Берлинец Олаф Николаи водит зрителя за нос: он раскрашивает пол музейного фойе геометрическим орнаментом покрытия одного из местных универмагов. Зритель, не ведая о подвохе, топчется на произведении и проходит мимо таблички, пока не натыкается на уличный фонарь.
И так измотанные любопытством любители прекрасного обречены часами скитаться по Этнологическому музею, отыскивая признаки биеннале, которая ловко спрятана в экспозиции. Иногда в этой почти компьютерной игре выскакивают приятные сюрпризы, такие как фотография Каролины Кайоседо, живущей в Пуэрто-Рико. Работа называется "Юма, страна друзей". Это огромное панно почти 5 х 6 метров – спутниковая фотография. Под стеклом она совершенно неотличима от мраморной плиты.
В центральном выставочном пространстве в Кунстверке посетители, надев на себя мудреные лица и разматывая мысль куратора, пытаются выбраться из лабиринта непонимания. Одна работа цепляет другую, являясь ее продолжением. Без экскурсии тут не обойтись. Поэтому зритель мечется по этажам, запутываясь в лабиринте смыслов и внимательно читая аннотации к каждому отдельному фрагменту мозаики. Как идея – это старо и прекрасно, как сценарий обращения с живыми зрителями – прекрасно и безответственно.
Один из критиков пишет, что отличительной чертой современного искусства является его завуалированность и потребность комментирования, и тут же находит иллюстрацию – скульптурный портрет Муссолини, покрытый мраморной тканью мексиканки Синтии Гутиеррес.
Если современное искусство доступно не каждому, по крайней мере можно порадоваться аутентичной экспозиции и насладиться золотом майя, обстреливаемым из стробоскопа. Идея буквально сверкающего золота принадлежит художнику Карстену Хеллеру.
Разобраться во всей инфраструктуре этого культурного события довольно непросто, так же как разобраться и приблизиться к центральной идее схоластического соуса, обслуживающего дискурсивную рутину "прозаседавшихся". В мире, где возможно все, все становится невозможным, а главное – не очень интересным. Но таково современное искусство.
