Программу ведет Дмитрий Казнин. Принимает участие корреспондент Радио Свобода в Санкт-Петербург Татьяна Вольтская. Гость студии - Александр Смирнов, заведующий научно-экспедиционным отделом Музея политической истории России.

Дмитрий Казнин: Кража 221 экспоната их фондов Эрмитажа заставила не только музейное сообщество, но и всех, кому дорого культурное наследие России, задуматься о состоянии российских музеев, об учтенных и неучтенных ценностях, хранящихся в них, а также об отношении к культуре, демонстрируемом на государственном уровне.

Татьяна Вольтская: Эрмитажная кража, много дней не сходившая с первых полос газет и со всех новостных лент, всколыхнула все общество. В одном из своих выступлений по поводу случившегося директор Эрмитажа Михаил Пиотровский с сожалением заметил, что не ожидал такой острой реакции общества и средств массовой информации.

Михаил Пиотровский: Резонанс общества, в общем, оказался несколько неожиданным и не таким, как был в предыдущих ситуациях, скажем так, и это нас и огорчает, и обижает, и беспокоит. Он оказался менее адекватным ситуации, чем нам казалось.

Татьяна Вольтская: И все-таки и Питровский, и многие его коллеги, в целом поддержавшие его в этой непростой ситуации, признали, что хранение экспонатов в российских музеях часто не полностью соответствует инструкциям. Мнения разделились. С одной стороны, кто-то вспоминает скандальные результаты аудиторской проверки Эрмитажа на 98-99 годы, когда выяснилось, что музейные экспонаты часто путешествуют за границей не по несколько недель, как значится в договоре, а по несколько месяцев, что иногда отсутствуют финансовые отчеты по выставкам, а бесценные картины остаются за рубежом и тогда, когда сроки их страховки давно истекли. Еще тогда в Эрмитаже было найдено и много других нарушений, но эта история не получила хода. С другой стороны, директора многих музеев в один голос говорят, что музеи работают хорошо, что плановые проверки проводятся непрерывно, а вот государственное финансирование остается очень скудным.

Кроме того, жизнь крупных музеев весьма отличается от проблем маленьких музеев, без которых российскую культуру тоже невозможно представить. Музеи выстояли в самые трудные времена, - напоминает директор Красноярского краевого музея Валентина Ярошевская.

Валентина Ярошевская: Каждый год у нас появляется 5 тысяч новых экспонатов, и на это не выделяются никакие средства. Хранилища не растут. Власти местные должны понять, что музей - это прежде всего государственное хранилище, и основная функция всех властей - помогать, создавать условия. Если мы этого не донесем, то все останется по-прежнему. По-прежнему будет выглядеть только фасадная часть музейного дела. Все, что касается заботы государства о музеях, это не наша вина, а наша беда.

Татьяна Вольтская: Музейные работники считают, что их усилия могут пойти прахом без национальной программы по поддержке культуры.

Дмитрий Казнин: Сегодня у нас в студии Александр Смирнов, заведующий научно-экспедиционным отделом Музея политической истории России.

В Музее политической истории России открылась выставка "Август 1991-го - 15 лет спустя". Сегодня 21 августа, последний день путча. Расскажите, что это за выставка, что за экспонаты там представлены?

Александр Смирнов: Наш музей единственный музей в Северо-Западном регионе, который занимается сбором материалов по современной истории России и показывает эти материалы на своих выставках, экспозициях. Поэтому естественно, что наш музей не мог пропустить такую дату, как 15-летие августовских событий. Для историка очень важно осмыслить этих события, встроить их в определенный логический ряд. Я хотел бы сказать, что наш музей отличается историческим анализом, но пока еще 15 лет не позволяют сделать обширную, сложную, целостную выставку, которая могла бы представить все внутренние процессы. Поэтому мы сделали выставку, которая в первую очередь передает настроение тех людей. Фотографии, документы, вещи участников тех событий показывают, о чем думали люди, показывают искренность их чувств, неподдельность настроений, эмоций. И за эти 15 лет, может быть, у кого-то и подзабылось это, кто-то уже начинает посмеиваться над этими людьми, которые вышли защищать Дом советов в Москве или дворцовую площадь в нашем городе, и наша задача - восстановить атмосферу тех дней, показать, что это было.

И может быть, со временем у нас уже будет возможность, лет через 10-15, собрать достаточное количество материалов, чтобы это уже стало постоянной экспозицией. Сейчас в первую очередь мы показываем фотографии, сделанные в эти августовские дни, документы, которые отражают настроения людей, например, стихи, различного рода народное творчество, отношение людей к ГКЧП, вещи защитников телецентра на Чаплыгина и Мариинского дворца или вещи защитников Белого дома в Москве. Кроме того, есть среди экспонатов и видеокамера президента СССР Горбачева. Эта видеокамера была с ним в Форосе, и известно, что семья Горбачева любила снимать такие вот повседневные сценки, и вот эта видеокамера пригодилась Горбачеву 19-21 августа, когда он оказался в изоляции. И фактически запись обращения к советскому народу служит оправданием Михаила Сергеевича Горбачева, что он на самом деле не одобрял ГКЧП. В свое время, в начале 90-х годов, Раиса Максимовна Горбачева по просьбе нашего музея передала эту видеокамеру вместе с кассетой, которая тогда была сделана - обращение Горбачева к советскому народу.

Дмитрий Казнин: То есть именно тогда начался сбор экспонатов?

Александр Смирнов: Можно сказать, что сбор экспонатов начался уже в эти дни и в первые же месяцы. Потому что уже буквально через месяц, в сентябре, по горячим следам сотрудники нашего музея отправились в Москву. Еще не были разобраны баррикады у Белого дома, и женщины, и мужчины тащили на себе элементы баррикад у Белого дома - булыжники, прутья, что осталось. Конечно, происходит ежедневная собирательская работа наших сотрудников.

Дмитрий Казнин: То есть уже тогда собирались делать экспозицию?

Александр Смирнов: Естественно, мы думали, и сейчас, например, собираем экспонаты, думая о том, как будут потомки воспринимать прошлое. Поэтому это работа Музея политической истории. Другое дело, что сложно очень собирать, и за эти 15 лет нельзя сказать, что мы очень сильно обогатились. Потому что частные лица, которые участвовали в этих событиях, неохотно расстаются с дорогими реликвиями, им эта память дорога, поэтому приходится уговариваться, убеждать. Кого-то уговорить не удается. Мы в пятницу, например, открыли выставку, и одна из целей этой выставки было привлечь внимание общества, и на открытии выставки ко мне подходили люди или предлагали новые материалы. И мне это было приятно. Значит, выставка выполнила одну из целей - не только напомнить о тех событиях, но и позволить музею сделать в будущем более глубокую, более аналитичную экспозицию.

Дмитрий Казнин: Чем жил музей в августе 1991 года? Ведь он не был Музеем политической истории, он назывался Музеем октябрьской революции.

Александр Смирнов: Действительно, для музея 1991 год вообще и август 1991 года, в частности, были важными вехами в его судьбе, впрочем, как и для всей страны и для конкретных людей, которые работали в этом музее. И музей, и сотрудники музея искали свое место в обществе. Уже с 1990 года сотрудники музея поставили перед собой задачу изменить профиль музея: показывать не историю одной партии, в результате деятельности которой совершилось октябрьское вооруженное восстание, а показать историю страны на протяжении двух веков - XIX - XX век. И надо сказать, что поначалу усилия сотрудников не получали поддержки, приходилось обивать пороги различных инстанций. У нас на выставке представлен только ряд документов, а мне при подготовке этой выставки пришлось просмотреть архив музея - чуть ли не десятки и сотни писем нужно было отправить в различные инстанции, в Ленсовету, мэру, в Москву. И эта борьба за свое место в новом обществе, утверждение нового профиля, увенчалась 14 августа 1991 года успехом. 14 августа был такой любопытный разговор, Губенко позвонил сюда, первому секретарю Ленинградского обкома и спросил: "Как относишься к переименованию?" Тот сказал: "У меня есть другие дела, поважнее. Что с этим музеем?.. И вот 14 августа 1991 года музей не просто изменил название - это очень важно подчеркнуть, - а выбрал новый профиль. И это выразилось в выставках. Вот в августе 1991 года люди, которые шли с Дворцовой площади, могли увидеть в нашем музее знаковые выставки. В это время у нас действовала выставка "Я выбираю свободу". Вот для 19-21 августа это ключевое слово было - "Я выбираю свободу". Первый среди музеев наш музей показал историю правозащитного движения, историю инакомыслия в СССР на этой выставке "Я выбираю свободу". А 21 августа 1991 года, когда еще все события только произошли, музей осмелился открыть выставку "Демократия или диктатура". Некоторые советовали переждать, закрыть музей на технический ремонт, но, тем не менее, руководство и сотрудники музея решили под таким знаковым названием открыть выставку и обращались к обществу: "Что вы выбираете - демократию или диктатуру?" То есть музей выбрал свое место.

Еще любопытный, например, у нас есть экспонат на выставке, который тоже показывает позицию музея, ксерокс. Этот ксерокс был куплен на первые деньги, заработанные за границей, в капиталистической стране. Впервые музей вывез выставку в капиталистическую страну, в Англию, и директор музея, не желая везти наличную валюту в Советский Союз, решил ее использовать в Англии и купил ксерокс. Раньше ксероксов в музее не было. И ксерокс был использован вот в эти августовские дни, сотрудники печатали на нем листовки Ельцина против ГКЧП. Вот насколько все связано, переплетено - история страны, история организации, история сотрудников музея.

Дмитрий Казнин: Много сотрудников работает в музее с тех пор, с 1991 года остались?

Александр Смирнов: Конечно, коллектив меняется, приходят молодые люди. Один из авторов этой выставки - человек, которому было 12 лет тогда. Уже те люди, которые плохо себе это представляют, но изучают эту историю, тем не менее, они участвуют в создании этих выставок. Но основные сотрудники, которые боролись за изменение профиля музея, за создание новой базы этого музея, они работают и сейчас. И во многом благодаря их усилиям сейчас музей занимает такие важные рубежи.

Дмитрий Казнин: Александр, сейчас постоянно упоминается ситуация в Эрмитаже, постоянно возвращаются экспонаты, которые были похищены. Очень много разговоров идет вокруг работников Эрмитажа, обвиняются они в халатности, в том, что человеческий фактор сыграл злую шутку с крупнейшим музеем страны, и так далее. Как-то обсуждается в музейном сообществе произошедшее? Какое отношение вообще у работников других музеев к этой ситуации?

Александр Смирнов: Да, вопрос для музейного работника достаточно сложный, потому что есть корпоративная этика, и комментировать ситуацию внутри Эрмитажа я не могу, потому что следствие еще не закончилось, и оно покажет, что там произошло, действительно ли было хищение или, может быть, что-то было другое. В связи с ситуацией в Эрмитаже важно подчеркнуть два момента. Первый момент - чтобы музеи были достаточно прозрачны для общества. Вот ситуация, которые сейчас развернулась, показала, что Эрмитаж или вообще наши музеи, они для общества закрыты, поэтому когда произошел такой инцидент, несчастье, вдруг общество взбудоражилось, особенно журналисты. В общем-то, мы уже за 15 лет привыкли, что журналисты достаточно эмоционально и обостренно интерпретируют те или иные события, и я считаю, что в этом есть не только негативное, но и положительное, их задача - привлечь внимание, обострить ситуацию.

Я, например, был в музее в Бонне, и что меня поразило, насколько прозрачна их деятельность для общества. Существует общественный совет, который начинает контролировать и выставки, и концепцию выставок, и предлагает свои какие-то советы, и мнения высказывает, то есть музей прозрачен, поэтому общество знает, что там происходит. Вероятно, и нам нужно идти к тому, чтобы не только власть находилась под контролем, но и государственные институты и учреждения тоже, в общем-то, информировали о своей деятельности или имели общественные советы, которые могли бы сказать, указать что-то. Музейные работники, я думаю, должны тоже как-то преодолевать свою замкнутость, изолированность и идти на большую свободу и общение.

Другое дело, конечно, что эта ситуация в Эрмитаже показала обществу, общество, наверное, и не предполагало, в каком бедственном положении находятся музейные работники, и что действительно нужно обратить внимание не только на медицинских работников, на учителей, но и на людей, которые сохраняют историю, память, культуру для потомков.

Дмитрий Казнин: А вот после этих событий что-то изменилось, например, в работе музея вашего? Я имею в виду, конечно, меры безопасности, внимание со стороны руководства к сотрудникам и так далее. Какие-то выводы делаются?

Александр Смирнов: Дело в том, что те меры, которые, может быть, нужно было принимать по горячим следам, у нас делались и раньше. Вот я пришел в музей 6 лет назад, и я видел, в каком состоянии находились фонды тогда и сейчас. За последний год произошел ремонт фондов, устанавливались еще раньше меры безопасности, но ведь можно установить технические средства контроля, можно нашпиговать везде датчики, но все равно все зависит от человека, от его ответственности, порядочности, нравственности. Потому что даже различные технические контрольные средства не могут гарантировать того, что человек не вынесет все это. Как сотрудник музея я понимаю, что все зависит от конкретного человека. Более того, я уверен, что в музеях последние 10-15 лет работали те люди, которым это интересно, потому что там денег заработать невозможно. Несчастье тогда, когда появляются люди, которые хотят нажиться. Но, вероятно, никто не может застраховаться от этого.

Дмитрий Казнин: Если только не сделать электронный какой-то архив, да?

Александр Смирнов: Да, но это достаточно сложно - промаркировать каждый экспонат. У нас, например, коллекция насчитывает свыше 500 тысяч экспонатов. Кроме того, что это за документ - удостоверение руководителя администрации президента, если я его промаркирую, - это, конечно, уже непрезентабельный экспонат.

Дмитрий Казнин: У нас есть звонки. Здравствуйте, слушаем вас.

Слушатель: Здравствуйте. Я хотел задать вопрос, относящийся непосредственно к той теме, которой посвящена передача, - о бывшем Музее октябрьской революции. А события 1993 года будут освещаться или освещаются уже в этом музее?

Александр Смирнов: Спасибо за вопрос. Дело в том, что у нас по 90-м годам проводятся временные выставки, так же как и август 1991 года - это временная выставка. По событиям октября 1993 года наши сотрудники тоже собирали материалы, причем по горячим следам, причем с большой сложностью. Потому что если в августе 1991 года было легче достать экспонаты в Москве, то после того, как произошли события возле Белого дома в октябре 1993 года, достать материалы было очень сложно. Тем не менее, очень интересные экспонаты были привезены в наш музей, и они выставлялись. Дело в том, что у нас есть выставки нового поступления, и это в 1999 году действовала выставка, где были представлены, например, из Останкино разбитые двери, из Белого дома, из кабинета Хасбулатова вещи. Так что эти вещи были представлены. Я думаю, мы идем к тому, чтобы создать постоянную экспозицию, которая будет рассматривать 1985-99 годы, но для этого нужно, чтобы общество оказывало поддержку музею.

Возвращаясь опять-таки к боннскому музею, насколько государство оказывает помощь в собирательской работе. Например, я там увидел дубовые сиденья, на которых Горбачев и Коль подписали договор о выводе советских войск из Германии. Я спрашиваю: "Как это?" А вот так, сразу же представители государства ФРГ договорились с советской стороной, что они эти дубовые сиденья вывозят. И, например, очень интересный экспонат я у них увидел - забор, а на заборе висят ключи. Я говорю: "Что это за ключи?" - "А вот когда немцы бежали из Берлина (это были события 1989 года, 90-х годов, когда уже фактически было ясно, что ГДР прекратит свое существование), они оставляли вот эти ключи на заборе (это было в Праге, они бежали через Чехословакию), и консульство ФРГ договорилось, что из Чехословакии это вывезут". То есть если бы государство оказывало такую поддержку, если бы частные лица оказывали поддержку, то, наверное, наш музей мог бы уже создавать постоянные экспозиции по этому периоду. Но пока еще недостаточно экспонатов, чтобы мы показывали все в достаточной целостности и сложности.

Дмитрий Казнин: У нас еще звонок. Здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте, меня зовут Марина. Мне показалось очень странной логика, что у нас где работает человек, там то и имеет. А если я, допустим, асфальт делаю, я что, буду асфальт тащить? Как-то странно. Во-вторых, вы, наверное, знаете, что пропадают и наши природные богатства, и лес, и вода, и нефть, и алмазы, и золото, и платина, и цветные металлы, все пропадает. В общем-то, в таких условиях бесхозной России, наверное, эта реальность в музеях имеет объяснение.

Но это было и до этих ваших событий, о которых вы говорите, политических, которым посвящена выставка вашего личного музея. Фалин вывозил вагонами - есть свидетельства в прессе. Я читал, что Антонова вынуждена была сделать каталог коллекции даров, чтобы оттуда не таскали. Люди ходили и брали, как из своего кармана. А ответственность, я думаю, должна быть только на Пиотровском, и без руководителей попробуйте прийти и взять оттуда что-нибудь - да не может быть такого! Я знаю музейное дело, никакой рядовой музейный работник не может взять коллекцию. У него, во-первых, совесть, а во-вторых, какая-то есть строгая проходная система.

Александр Смирнов: Я понимаю обеспокоенность Марины. Но я хотел бы только поправить, это не наш личный музей, не "ваши политические события", а это наша страна, это наш музей, музей всего общества и всего государства. Поэтому те проблемы, которые происходят в музейном сообществе, это общие, общественные проблемы.

Дмитрий Казнин: Александр, но все-таки слушательница затронула тему сложной истории российских музеев, которая последние 100 лет происходит. Ведь история вашего музея тоже достаточно сложная, есть какие-то вехи...

Александр Смирнов: Да, действительно, история музея непростая. И мы считаем себя правопреемниками того музея, Музея революции, который был основан в 1919 году, который первоначально располагался в Зимнем дворце, наряду с Эрмитажем. До 1945 года он находился в Зимнем дворце, и это был первый Музей революции. В его создании участвовали не только большевики, как Луначарский и Зиновьев, но и представители народнического движения. Коллекция Музея революции была великолепной, чего там только не было - и вещи декабристов, и знамена Парижской коммуны, и пушки, из которых расстреливали декабристов на Сенатской площади. Другое дело, что судьба музея в 30-е годы сложилась трагично, потому что изменялась политика, насаждались новые исторические представления, и музей был подвергнут репрессиям. И сотрудники исчезали из Музея революции, и исчезали экспонаты, потому что коллекция подвергалась чистке. Подвергались чистке в первую очередь экспонаты, связанные с небольшевистскими партиями - партией эсеров, партией кадетов, по белому движению. И это продолжалось и после того, как в 1955 году музею были предоставлены два особняка - особняк Матильды Кшесинской и особняк лесопромышленника Бранта, - коллекция тоже подвергалась чистке. Пожалуй, в 50-е годы, как это ни странно, "хрущевская оттепель" для музея тоже оказалась трагической страницей. Часть экспонатов ушла в другие музеи.

Поэтому музей, конечно, последние 15 лет приходится собирать, собирать материалы и по советской истории. Нужно сказать, что Музей политической истории России собрал неплохую коллекцию по тем "белым пятнам", которые образовались по объективным, не зависящим от сотрудников музея причинам.

Дмитрий Казнин: Вы говорили, что 500 тысяч экспонатов в музее. Что составляет основу коллекции?

Александр Смирнов: Основу коллекции составляют, в первую очередь, документы и фотографии. Дело в том, что если Музей изобразительного искусства, естественно, делает акцент на картинах, на изобразительном искусстве, то у нас в первую очередь нужно понимать, что нужно настроиться на восприятие документов, фотографий, может быть, какой-то незначительной вещи. Иногда говорят о том, что мы пришли в Русский музей - мы восхищены, а вот в Историческом музее мы прошли - и нам что-то скучновато. Но мы рассказываем об истории. Об истории, в первую очередь, рассказывают материалы, которые сохранились, и их нужно научиться воспринимать так же, как нужно научиться воспринимать балет. Потому что известно, что многие люди просто не понимают этого искусства. Поэтому если некоторые музеи поражают своим убранством, интерьером, то здесь в первую очередь, в нашем музее, нужно воспринимать документы, фотографии, знаки, награды, какие-то такие экспонаты, которые, может быть, не поражают внешним блеском.

Дмитрий Казнин: Вы говорите, что скучно, но ведь политическая история России, особенно последних 100 лет, полна трагических событий. И даже простые фотографии, которые, я знаю, у вас висели на одной из выставок, расстрел "кулаков"...

Александр Смирнов: Действительно, есть такая фотография: кулаки роют себе могилу. И здесь же, в этой яме, вырытой крестьянами, стоят те люди, которые будут расстреливать, и те, которых будут расстреливать. Другое дело, что нация по отношению к прошлому расколота, и не все люди готовы воспринимать интерпретацию этих событий в сложности и трагичности. Некоторые люди старшего поколения ностальгируют, и поэтому им хочется однозначности, простоты, и, главное, никаких теневых оттенков, темных сторон, поэтому они считают, что очерняют, искажают историю. На самом же деле мы представляет факты, те события, которые были, и нельзя, как на чаше весов, сделать равновесие - с одной стороны хорошее, а с другой стороны плохое. Вообще для историка это непредставимо. Нужно показывать то, как это было, без всяких вот этих равновесий.

Дмитрий Казнин: У нас есть звонок. Здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Ленинградец Сергей. Дело в том, что видели мы по телевизору испражнения этих защитников Ельцина, простите за такое, видели недопустимый журналистский прием, когда показывают допросы в камере людей известных, которые понимают, что ждать уже нечего от этого Ельцина, могут и расстрелять...

Александр Смирнов: Я думаю, что оправдаться они смогли уже буквально через несколько месяцев, потому что генеральный прокурор Степанков опубликовал протоколы допросов участников ГКЧП, а потом уже, в 90-е годы, вышли многочисленные воспоминания и книги и Анатолия Лукьянова, и Валентина Павлова, и Язова, и они имели возможность высказать свою точку зрения на эти события. Другое дело, что нужно сравнивать воспоминания и Горбачева, и Ельцина, и участников ГКЧП. Я призываю смотреть на исторические события с точки зрения причинно-следственных связей и не копаться, как вы предлагаете, в грязи, а рассматривать с точки зрения историко-философской и понимать, что те события, которые произошли в августе 1991 года, они имели свои причины, свои обусловленности, свои закономерности.

И еще один такой момент, общество развивается, общество не может стоять на месте, и невозможно сказать: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно", как невозможно остановить молодость. Все развивается, все расцветает, и, к сожалению, все умирает. Поэтому советское государство умерло в результате революции 1989-93 годов.

Дмитрий Казнин: А вот экспонаты, например, с той стороны баррикад - у вас не рассматривается вопрос, чтобы они тоже были?

Александр Смирнов: Рассматривается. И это задача историков - показывать разные стороны, разных людей. Например, если мы рассказываем о событиях начала XX века, то мы показываем и черносотенцев, и монархистов, и революционеров - и складывается цельная общая картина. К сожалению, пока участники ГКЧП не готовы передавать свои экспонаты. Они тоже понимают, что времени прошло еще мало. Даже те люди, которые вроде бы говорят, что ГКЧП - это хорошо, они же понимают и видят, что это были за люди, которые, в общем-то, представляли не самую лучшую часть номенклатуры. Энергичная, инициативная часть номенклатуры смогла влиться в новый правящий слой и в 90-е годы составила правящую элиту. Ведь Янаев, Крючков, Язов - они представляли все-таки иную часть номенклатуры, которая оказалась на периферии, они оказались на обочине истории.

Дмитрий Казнин: О планах вашего музея, какие планируются выставки, экспозиции в ближайшей или, может быть, долгосрочной перспективе?

Александр Смирнов: Буквально месяц назад мы открыли цикл выставок. Первая выставка - "Культура и политика", и это достаточно интересная выставка, рассказывающая о том, как деятели культуры на протяжении двух веков участвуют в политической жизни нашей страны. "Поэт в России больше, чем поэт" - почему это происходит, особенность ли это России или это тенденция для всех стран. И вот она открыла серию выставок, которая будет посвящена политике и ее взаимодействию с другими элементами общества. Сейчас мы обдумываем выставки "Мода и политика", "Журналистика и политика"... Мне представляется, что это очень важно для журналистов - взгляд со стороны на их деятельность, на их взаимоотношения с политикой. Потом, наверное, будут выставки "Спорт и политика", "Юмор и политика". Вот это такой цикл выставок в рамках темы "Власть и общество".

Кроме того, мы предполагаем начать создание постоянной экспозиции, о которой я говорил, 1985-99 годов. Я думаю, что уже время подходит, но для этого нужно поработать в архивах, наверное, еще не все архивные документы открыты именно по 90-м годам, но мысль такая есть. А в далекой перспективе есть планы расширить музейное пространство и создать большую постоянную экспозицию "Россия и мир на пути к демократии". Я думаю, что в нашей стране ни один музей не представляет историю России на фоне мировой истории, чтобы показать основные вехи не только российской истории, но и мировой истории. Наш музей изначально создавался как музей революционного движения и истории Европы, в том числе, поэтому у нас есть экспонаты и по европейской истории XIX века, частично по XVIII и по XX веку. Поэтому, может быть, если будут большие финансовые вливания, мы сможем и архитектурно изменить фасад главного входа, и расширить наши музейные площади, и создать такую постоянную экспозицию.

Дмитрий Казнин: Вы сказали о финансовых вливаниях, которые могут быть. Вот отношения музея и городской власти, властей в принципе, как они развиваются?

Александр Смирнов: Мы - федеральные бюджетники, поэтому, конечно, нам в определенной степени не хватает того, что есть у городских бюджетников, - поддержки со стороны города. Но что я хочу сказать, я за последние 5 лет увидел, как государство, федеральный центр выделяет деньги на выставки. И если сравнить наши выставки раньше и сейчас, то они отличаются художественным дизайном, они сделаны на современном уровне, есть технические средства. Поэтому сейчас деньги на создание выставок есть, и они, конечно, отличаются в лучшую сторону. Другое дело, что зарплаты пока остаются на том же уровне, что были и раньше, - небольшие.

Дмитрий Казнин: Спасибо.