Тамара Ляленкова: Пространство для образования – так звучит тема сегодняшней передачи, и мы поговорим о том, каким образом могут быть устроены учебные здания в зависимости от архитектурных, образовательных и идеологических задач. Надо сказать, что в большой, бурно строящейся Москве архитекторов, занимающихся этой темой, оказалось очень мало, и сегодня они в московской студии: Никита Шангин, профессор Московского архитектурного института, и преподаватели Московской архитектурной школы Наринэ Тютчева, Ярослав Ковальчук, и архитектор Михаил Разумовский.
Есть ли сейчас какие-то заказы? Некоторое время назад были выделены деньги, в том числе, на детские сады, которых не хватало очень. Предполагалось, что будет построено какое-то количество еще дополнительных зданий. Пытались как-то трансформировать систему и среднего образования. Вот вы мне, как действующий архитектор, расскажите, ваши проекты были предопределены, востребованы? Ярослав делал интерьеры школы в Сколково…
Ярослав Ковальчук: Там само здание было сделано по проекту Аджае, и Андрей Чельцов с русской стороны сопровождал этот проект. То есть они разрабатывали всю документацию. Я там делал только интерьеры, и то не всей школы.
Тамара Ляленкова: Вы понимали, как устроено пространство? Потому что школа – это все-таки учебное пространство.
Ярослав Ковальчук: Дело в том, что это вообще удивительный, уникальный проект – школа Сколково, которая была сделана Варданяном с друзьями-олигархами. Она появилась до того, как появилась идея Иннограда. И они позвали английского архитектора Дэвида Аджае нарисовать проект. Такая задача стояла – сделать вау-архитектуру, ее должно было быть видно из космоса, она должна была стать таким знаком вообще новой модернизации. Это был как раз период начала правления Медведева, даже чуть раньше. И само здание действительно получилось очень эффектным, но не очень удобным внутри. Там, например, не очень много аудиторий без окон. И сами помещения – с ними приходилось сложные придумывать ходы.
Тамара Ляленкова: То есть из космоса видно, а внутри как – не важно.
Ярослав Ковальчук: Это главная проблема любой вау-архитектуры, начиная с виллы Ротонды, которую построил Палладио, которая прекрасной архитектуры, но внутри там жить очень неудобно. За все нужно платить. Если вы делаете что-то очень эффектное, не факт, что это будет удобным. И там приходилось как-то выкручиваться, но поскольку это бизнес-школа, в которой учатся взрослые, сложившиеся бизнесмены, им солнечный свет важен, конечно, но там не работают СанПиНы, и это упростило задачу. Главное было – создать настроение, и в какой-то степени это удалось. Но опять-таки это совершенно уникальная история. Во-первых, ее невозможно тиражировать, и из этого проекта не получится даже какой-то среднестатистический университет, а во-вторых, это интересный опыт, который показал, что все наши нормы, наше отношение к образовательным учреждениям все-таки требует пересмотра и понимания того, как устроен современный процесс образования. Там интересно было, что они придумали совершенно другой самообразовательный процесс. И когда я проектировал, я очень много с ними общался именно по тому, как там будет происходить обучение. Потому что обучение там происходит совершенно не так, как мы привыкли, не как в наших институтах, университетах, там очень много каких-то поездок в другие страны, в другие места. Там занятия в аудиториях есть, конечно, они важные, но это не самая главная часть.
Тамара Ляленкова: Да, технологии обучения меняются, но меняется и общество, и отношение к детству. Был такой проект – "Территория детства", и там были интересные вещи, связанные со взглядом ребенка, изнутри.
Наринэ Тютчева: Ну, у меня, в отличие от Ярослава, нет реализованных проектов на эту тему, и интерьеров тоже нет. Поэтому то, о чем можно было бы сегодня поговорить, связано с большей степени с попытками теоретизировать на тему взаимоотношений общества и детей, устройства соответствующих пространств и нового типа передачи знаний или формирования каких-то образовательных методик, как это отражается опять же на пространствах. Да, несколько работ, некоторые из них я делала со студентами в качестве учебных заданий, какие-то мы делали в нашем бюро. "Территория детства" предполагала, что студенты подумают о том, каким образом может мир стать более гуманным. И главный показатель гуманности этого мира – это безопасность детей и гармоничное соотношение между детьми и взрослыми. Традиционно все, что касалось детей, да и тенденция пока никак не изменилась, сводится к какому-то качественному огораживанию детей от внешнего мира.
Понятно, что внешний мир несовершенен, но, может быть, стоит поработать над внешним миром и над его совершенствованием, и тогда не нужно будет детей все время запирать за высокими заборами, и тема границ и огораживания приобретет совсем другой смысл. Ну, и потом вовсе не аксиома то, что люди взрослее становятся умнее и мудрее. Мне кажется, очень важно слышать детей с их совершенно гениальным открытым восприятием мира, и нам есть чему у детей поучиться. В общем, проект был об этом. И первым заданием для всех студентов было сделать видеорепортаж, который назывался "Один день из жизни ребенка, то есть вспомнить вообще себя в детстве, вспомнить, на что ребенок обращает внимание, а взрослый перестает, что было важным, а сейчас вдруг перестало, вспомнить какую-то свою мечту, которую ты хотел реализовать, но почему-то о ней тоже забыл. И вот об этом нужно было потом тоже сделать проект. Вот этот мультик сделала Юлия Андрейченко, и результатом такого самоисследования визуального был проект – "Реконструкция детского мира", достаточно неожиданный и гораздо более удачный, мне кажется, чем то, что скоро нам представят, сняв леса. (смеется)
Тамара Ляленкова: Никита, каким образом вы, человек, который занимался другой темой, попали в образовательную область? Вы проектировали лицей, который тоже, я так понимаю, не был построен, и сейчас вы находитесь внутри проекта.
Никита Шангин: Больше я засветился с другого рода объектами, но был в моей жизни и такой интересный проект – лицей в Кораллово, строительство его финансировал Ходорковский. Его начали строить, но там очень сложные были отношения еще до всех проблем с политикой, там были внутренние разборки в самом ЮКОСе. Проект у нас очень хорошо получился, на ура прошел экспертизу и все, и потом вдруг его передали делать, рабочую документацию передали совсем другим людям. И эти люди взяли и просто наш проект отзеркалили, планировочные решения, в другую сторону, и начали делать по нему рабочку, строить с огрубленными фасадами. И тут выяснилось, что вся нормативная база полетела, потому что инсоляция еще…
Тамара Ляленкова: А какие вообще существуют нормы при строительстве образовательных учреждений?
Никита Шангин: Вообще, должен сказать, что в свое время я проектировал банк вместе с американской компанией, и у меня было впечатление, что ничего сложнее, чем банк не придумаешь. Оказалось, что учебное сооружение гораздо более сложное с точки зрения нормативов. Они там очень жесткие, очень серьезные. Нормы – да, конечно, они во многом несовершенны, противоречат друг другу. Выполнить все нормативные требования – это зачастую практически невозможно. Лицей – по-старому это называлось интернат, и там дети жили и учились, начиная с первого класса. Это была фактически такая благотворительная акция ЮКОСа, когда они брали сначала детей погибших военнослужащих полностью на свое обеспечение, учили, очень хорошее образование, уже много выпусков у этого лицей было. И он существовал в этой усадьбе Кораллово, и они не хотели расширяться, поэтому мы проектировали там и кампус, и учебный корпус.
Поэтому, конечно, очень жесткие нормы, и их надо выполнять, их надо увязывать, когда они противоречат, надо договариваться со всеми согласующими службами, чтобы здравый смысл возобладал над бюрократическими моментами. Это, конечно, трудно, но это все равно надо делать. Нормы меняются, не всегда в лучшую сторону, но и не в худшую, могу сказать, но это данность, реальность профессии, в которой мы живем. Что тут о нормах говорить? Их просто нужно принимать и с этим работать. Но даже если мы говорим об обычной школе, общеобразовательной, то в любом случае мы должны всегда понимать, что 10-11 лет, полжизни ребенка проходит в этом пространстве. И тут я должен сказать, что не все так плохо было. Я помню, как учился я, я помню, как училась моя дочь, я вижу, как начинают учиться мои внуки.
Тамара Ляленкова: Мы говорим сегодня о проектах, которые могли бы быть, но не состоялись. Тем не менее, нам больше не о чем говорить, потому что мы хотим посмотреть, как пространство в образовании должно работать и быть устроено. Детский сад так же сложно спроектировать, потому что там опять-таки есть нормы, и это продолжение территории детства. То есть надо понять ребенка, чтобы это сделать, и взрослые, которые за это платят, тоже хотят чувствовать себя там удобно.
Наринэ Тютчева: Совершенно верно, и эту работу мы делали года 2-3 назад по заказу Министерства регионального развития. Задача была следующая: нужно было придумать некий типовой сад для регионов, во-вторых, проанализировать существующие нормы проектирования детских дошкольных учреждений и предложить либо корректировку, либо подтвердить их полноценность.
Тамара Ляленкова: Напомню, что это было, когда поднимался вопрос о том, что очень большие очереди в регионах, катастрофически не хватает детских садов, и были выделены какие-то деньги на строительство садов, все закрутилось, и, как обычно, по поручению президента это происходило. Как раз тот самый случай.
Наринэ Тютчева: Да. Мы сделали аналитическую работу, мы общались очень много со специалистами, энтузиастами и составили для себя следующий вывод, что принципиально детский сад должен перестать быть закрытой системой, дотационной системой, и он должен взять на себя совершенно иную роль по отношению к месту, в котором он расположен. И еще одним очень важным аспектом, который должны учитывать современные детский сады, является то, что дети разные, есть инклюзия, и это опять же должно перестать быть местом передержки ребенка, пока мама на работе.
Исходя из этого, мы предложили концепцию новой типологии региональных детских садов, это некий конструктор. Мы, во-первых, выяснили, что наиболее экономичным и правильным будет строительство одноэтажных детских садов, потому что в этом случае возникающие возможности компоновки различных объемов групповых с общефункциональными, скажем так, блоками дают возможность варьировать детские сады от очень маленьких до очень больших, что важно, потому что это основная проблема, это во-первых. Во-вторых, с точки зрения устройства площадок и обустройства территории это тоже гораздо более интересно и выгодно, поскольку мы предложили здесь пристроенные веранды и использование общих дворов для различных совместных физкультурных и других развивающих занятий. И это также позволяет создать довольно разнообразные пространства внутри детских групповых ячеек, в которых одни дети могут бегать и стоять на голове, а другим нужен маленький, тихий уголок, куда он может забиться и сидеть там спокойно и что-то делать. Вот это принципиальное различие в варьировании этими пространствами дает совершенно другую и внешнюю архитектуру. В общем, на этом был основан этот принцип.
Кроме того, они могли бы быть деревянными, потому что дерево-клеенные конструкции – это тот материал, который распространен на всей территории Российской Федерации, и он экономичен, экологичен и так далее. И их можно было бы собирать просто как конструкторы, эти детские сады, и одноэтажные здания можно делать деревянными. Это колоссальная экономия и достаточно перспективный проект. Естественно, он не был реализован. Естественно, чиновники, которые заказывали этот проект, получили свои новые погоны с более высокими званиями, на этом программа была закончена. Единственное, кое-какие изменения, действительно, в СанПины, более современные, нам удалось внести. Вот такая была работа, посвященная детским садам.
Тамара Ляленкова: Наринэ Тютчева – генеральный директор Архитектурного бюро "Рождественка". Не знаю, там ли теперь хранятся эти проекты с детскими садами…
Наринэ Тютчева: Именно там!
Тамара Ляленкова: Тогда это может, наверное, в какой-то момент прорасти. Ярослав, а вы как-то приглядывались к пространствам образовательным в других местах – там, где вы учились, сейчас вы преподаете в МАРШе, это сейчас новое пространство для образования, МАРХИ вы заканчивали, это другое пространство? Как себя чувствует сейчас студент?
Ярослав Ковальчук: Да, я преподаю в МАРШе и еще веду занятия с детьми – сначала это был детский лекторий Политехнического музея, сейчас это Университет детей. И там, во-первых, маленькие дети, от 10 до 14 лет, и занятия в Университете детей – принципиальная вещь – происходят не в специальных учреждениях, а в настоящих университетах. Вот я там веду архитектурный курс, он происходит на Стрелке. Детский лекторий был самом Политехническом. На Стрелке совершенно другие помещения, они изначально предполагались как образовательные, но совершенно не детские.
Я тут недавно сделал небольшой эксперимент – посмотрел московские школы. Есть рейтинг лучших школ, я взял 10 лучших школ и посмотрел, в каких они зданиях находятся. Потом посмотрел несколько худших школ. Ну, это, конечно, не научное исследования, я просто хотел посмотреть, есть ли какая-то связь между зданием и качеством образования. Вот есть рейтинг, и по нему очень легко разобраться. Никакой корреляции обнаружить не удалось. Например, 57-я школа, одна из лучших, у нее есть старое здание – реальное училище, постройка 19-го века, рядом с Пушкинским музеем, где вообще никаких нормативов не соблюдается, нет территории и так далее. То есть архитектура, наверное, может как-то помочь создать настроение, но в любом помещении, на самом деле, можно проводить занятия.
Тамара Ляленкова: Зря вы это, как архитектор, говорите! (смеются) Но я знаю школы, не очень хорошие, которые были слабыми, но когда туда приходил новый директор, очень часто они меняли обстановку школы, чтобы изменилось и отношение у преподавательского состава, и дети, приходя в такую школу, оказывались в более радостном пространстве, чем, может быть, их комната дома, где несколько человек живут, и таким образом что-то менялось в атмосфере школы. Я согласна, это было связано с волей, общим процессом, но начинали именно с этого.
Ярослав Ковальчук: Конечно, это важно. Вообще было бы здорово провести серьезные исследования, собрать серьезное научное исследование, проанализировать массу примеров, найти какие-то закономерности…
Тамара Ляленкова: И посоветоваться с психологами. Мне говорила психолог один, Марина Битянова, она главный редактор журнала "Психология в школе", что та школа, где есть диваны, к примеру, это хорошо, потому что там нормальные отношения между девочками и мальчиками. Такое вот условие для нормального психического развития школьников.
Ярослав Ковальчук: Сейчас происходит реформа образования, происходит давно и сложно. Недавно я в Фейсбуке наткнулся на пост Илья Варламова, где он написал: "Собираем идеи, что нужно делать со школьной программой". У меня есть друзья – учителя, которые говорят, что они хотели бы так или иначе сделать. Мне кажется, было бы интересно посмотреть на всю эту историю с другой точки зрения – придумать, какой может быть идеальная школьная программа, школьная реформа, как должна быть устроена школа в 21-м веке. Это было бы действительно интересно – собрать школьников, преподавателей и попробовать из них вытащить такое техзадание для архитекторов, для идеальной школы.
Никита Шангин: Конечно, замечательно, когда мы говорим о свободном развитии, об открытости школы, открытости системы, но нельзя забывать о реалиях мира, в котором мы живем. У нас был Беслан, и это не только наша проблема. Как совместить свободное формирование человека, открытость системы и его безопасность, чтобы одно не задушило другое? Мы должны и об этом думать.
Наринэ Тютчева: Может быть, я выскажу предположение, как можно было бы совместить реалии мира с желанием свободы. Мне кажется, что надо просто этот мир сделать лучше, и тогда мечта о свободе перестанет быть мечтой, а станет просто свободой. Мне кажется, надо больше уважать друг друга, уважать индивидуальности и больше им доверять. Не думаю, что нужно мечтать о единой типовой школе 21-го века. Я думаю, нужно поговорить о человеке 21-го века, что он должен уметь, знать, чтобы быть стойким, уметь выживать в разных ситуациях, быть свободным духом, уметь творить, и какие ценности, собственно говоря, он будет при этом иметь в виду, в чем система ценностей нашего общества. Мне кажется, что эти вещи, фундаментальные сегодня, требуют опять обсуждения и, наверное, какого-то пересмотра. Потому что то, что в качестве ценностей предлагается нам сегодня, ведет к конфронтации, к еще большим проблемам, еще более высоким заборам и еще более частым Бесланам. Поэтому, если мы все-таки сменим вектор войны на вектор мира, глядишь, и школы станут красивее.
И я еще не сказала важную вещь, когда говорила про детский сад. Одной из важных компонент нашей концепции являлось то, что часть функций, которые становятся неотъемлемыми функциями этого детского сада, как, например, медицинский диагностический центр, место, куда мамы могут привести детей не на целый день, и они вообще не водят их туда каждый день, а они могут их привести раз в неделю или два раза в неделю, на неопределенное количество времени, чтобы ребенок просто пообщался со своими сверстниками, где бассейн может быть использован, в том числе, и мамами, и жителями района, где этот диагностический центр работает как практически детская поликлиника и выполняет часть ее функций, которые наши поликлиники практически не выполняют. Таким образом, он становится важным детским центром и консультационным, и у детского сада появляется возможность что-то зарабатывать.
Построить красивый детский сад – это одно, но его надо поддерживать. Точно так же, если рассматривать систему детских садов как-то более глобально, это может превратиться в какую-то относительно хотя бы окупаемую систему, которая может себя поддерживать. И мы не будем слышать в ответ: "А почему у моего ребенка грязная одежда?" А нам в ответ скажут: "А нам не платят, чтобы мы тут вообще это делали". Чтобы вот эту социальную сторону убрать, детскому саду надо дать возможность зарабатывать, и он должен стать открытой частью некого социума, в котором он расположен, а не предприятием за забором. И это, безусловно, отражается на архитектуре и на ее качестве. Потому что все новации в школах старого образца, которые директора делают, они делаются все время за счет родителей, и я, как родитель двоих детей, это очень хорошо знаю. И я не считаю, что это нормальная система.
И я согласна с Ярославом, что лучшие школы сегодня расположены не в самых лучших зданиях, но это не значит, что они не хотели бы эти здания иметь, не хотели бы иметь нормальных залов для того, чтобы ставить там какие-то свои спектакли, нормальных лекториев, в которых можно было бы проводить международные конференции, и так далее. Потому что, когда дети из наших школ едут… Вот у меня сейчас сын находится как раз в Венгрии на какой-то конференции, и он мне рассказывает, где все происходит, и для него, конечно, это некоторый сюрприз. Потому что, когда к ним приезжают, он понимают, что те смотрят совсем другими глазами на это убожество, поддерживаемое всеми силами родителей и школы. И школе надо дать возможность существовать тоже как открытая система. Я считаю, что актовые залы могут вполне вмещать в себя какие-то функции, связанные с жизнью социума района. Взрослые и дети, таким образом, будут принимать участие в общих мероприятиях.
Тамара Ляленкова: Не позволят СанПиНы! Я вам точно это скажу. После выборов и каких-то государственных мероприятий, которые часто проходят в школах, обычной целый день…
Ярослав Ковальчук: Это уже не СанПиН, а это уже Саннадзор…
Наринэ Тютчева: Но дети ведь ходят и в кинотеатры, и в кружки, и в спортивные секции. И они вообще не в оранжерее находятся.
Тамара Ляленкова: Да, но так выстроена система.
Михаил Разумовский: Я хотел бы тоже добавить по поводу того, что архитектура не влияет никаким образом на образование. Я думаю, архитектура – такая же участница образовательного процесса, как и педагог. Понятно, что для нас более знаком человеческий фактор, когда сильный учитель, и мы все можем об этом вспомнить. Но вот в защиту этих школ, которые находятся в центре, в плохих зданиях, могут сказать, что я учился как раз в такой школе, и кроме классов и коридоров, у нас ничего не было. У нас не было актового зала, не было спортивного зала, а библиотека была расположена в таком же типовом классе. Но архитектура здесь влияла таким образом, что школа была помещена в очень приятную архитектурную среду, и мы гуляли по старым улицам Арбата, и это компенсировало то, что у нас не было каких-то обычных пространств внутри школы. Я думаю, что архитектура, объем в школе должен пробуждать ребенка, как и педагог.
Ярослав Ковальчук: Хочу уточнить. Я не сказал, что в старом здании 57-ой школы плохая архитектура. Там как раз замечательная архитектура 19-го века с очень красивыми лестницами, балясинами, залами, лепниной, она просто никак не соответствует нашим СанПиНам. Очень красивое старое здание. И еще один момент. Одна из лучших архитектурных школ в мире находится в Лондоне, в домах – это три жилых блокированных дома 19-го века, они как-то переделаны, создан интерьер. Там много маленьких комнат, коридоры, несколько залов побольше, при этом эта школа входит в тройку лучших школ мира. Но опять-таки это не плохая архитектура, а архитектура, которая не была предназначена для школы изначально.
Никита Шангин: Понятно, что детский сад, школа, вуз – это абсолютно разные миры. Понятно, что нормы везде есть, и это данность, с которой надо считаться, но которую надо воспринимать не как что-то враждебное, а как то, на что можно опираться. И понятно, что те достаточно убогие пространства, в которых мы учились, получая при этом отнюдь не плохое образование на протяжении прошедшего полувека, они были данностью того социума, в котором мы росли. Это очень скучно. Вот те школьные типовые здания, до них были здания не типовые, но даже в сталинской архитектуре они были выполнены грамотно и профессионально, но в них не было не ощущения детства. Вот смотришь на эти сталинские школы – в них было ощущение государства, ощущение идеологии, которая формировала определенный тип человека. То, что в жизни происходило по-другому, это понятно, потому что школу делают люди, которые в ней работают, а не архитектура, но если архитектура при этом способствует этим людям, что же в этом плохого? Задача архитекторов, на мой взгляд, как раз способствовать, чтобы те талантливые люди, которые посвящают себя вот этому святому делу – помогать человеку стать человеком, стать гражданином, чтобы архитектура этому способствовала. Главное качество при этом архитектуры должно быть – она не должна быть скучной.
Тамара Ляленкова: Я хотела попросить Наринэ представить проекты школьные, которые придумывали вы и ваши студенты.
Наринэ Тютчева: Это студенты МАРХИ, да, еще одно поле деятельности. Это был несложный проект, сделанный в короткий срок по тем требованиям, которое предъявлял МАРХИ. Я поставила сверхзадачу – попытаться сформулировать новую типологию, спроектировать школу как типовую, а не как индивидуальную, и понять, какие могут быть варианты перекомпоновки или повторного использования тех или иных школ. Они должны быть дешевыми, бюджетными, поэтому архитектура выглядит относительно просто и скромно. И еще один вариант был сделан индивидуальный – для определенного участка в городе Химки. И как раз Миша Разумовский, будучи тогда студентом, был автором этого проекта, и он даже получил какую-то премию.
Вообще, все наши проекты нацелены на открытую школу, на некоторую консолидацию в обществе, а не на сегрегацию по каким-то признакам. Мы пытаемся через архитектуру, функциональные компоновки и пространственные решения все время говорить об этом, что школа должна быть неким объединяющим и социально-позитивным объектом.
Михаил Разумовский: Находясь внутри образовательного процесса, конечно, тебе хочется создать что-то, где ты сам хотел бы учиться. В ходе проектирования для меня было важным решить ряд задач. И сама главная на тот момент была задача досуга. Современная школа не решает этой проблемы, но нам нужно общаться, отдыхать, и в жизни ребенка должно быть место празднику. Поэтому в рамках этого проекта я выделил мастерские внешкольных занятий, библиотеку и актовый зал, и они стали знаковыми объемами в комплексе. В них можно было попасть не только ученикам школы, и здесь это важный момент общения. Вот недавно был цикл лекций Александра Рапопорта в МАРШе, и в одной из лекций он высказал мнение, что в скором времени все образование уйдет в самообразование и самопознание. А обучение, чем занимаются в школах, в университетах, должно полностью вытеснить образование, и должно заниматься только общением, размышлением и пробуждением. Тогда, на самом деле, нужны будут не классы, а какие-то другие помещения. На мой взгляд, самое важное, чему ребенок должен научиться, это мечтать, и для этого нужны какие-то нестандартные пространства, и чем раньше ребенок переживет этот момент мечтания, тем, наверное, легче ему будет в жизни, и тем более значимой единицей он будет в обществе.
Тамара Ляленкова: Вот интересно, разные взгляды, но понимание того, как удобно, должно исходить из понимания ребенка. Никто не сказал: как учителю должно быть удобно… Вот мне кажется, это разница между взглядом чиновника и человека, для кого все это делается.
Никита Шангин: Не все так однозначно. Во-первых, мне кажется, такая вещь, как класс, никогда не исчезнет. Недаром человечеству уже несколько столетий, класс появился в 17-18-м веке, как некая ячейка образовательная, и не в одной стране, а в разных странах эта система возникла. Но не думаю, что все должно сводиться к одному классу. По поводу досуга, внеклассного творчества – это очевидные вещи. Безусловно, школа, в которой нельзя поставить школьный спектакль, провести школьный концерт, это не нормально. Школа без спортивного зала, в котором нельзя устроить соревнования… и еще и трибуны должны быть в зале, потому что не только школьники должны там заниматься физкультурой, а соревнования должны там устраиваться, должны быть болельщики. Это все очевидно и понятно. По поводу школы – открытой системы, что актовые залы можно использовать не только для школы, но и чтобы это было центром притяжения городской или сельской среды вокруг, это тоже правильно. Ребенок должен сам научиться мечтать, но он должен иметь понимание, что он стоит на реальной почве, одно с другим должно быть связано.
Вот в этом проекте есть не только актовый зал, классы, но есть и некий форум. Центр этого проекта – некое общешкольное пространство с таким вот амфитеатром, что можно было бы назвать каким-то мини-форумом. Это вот место, где школьники и преподаватели вне учебного процесса как-то могут собраться, и здесь какая-то жизнь происходит: кто-то есть мороженое, кто-то читает книгу и так далее. Это вот, что крайне редко встречается в наших школах. Это не просто модное временное словечко – общение, а это вот некий такой вот кусок жизни.
Школа не должна быть скучной, архитектуры школы не должна быть скучной, и задача архитектора – все статусное, константное мы должны выполнить, что от нас требуется, а от себя мы должны попытаться внести что-то такое, чтобы это было пространство привлекательное, интересное, интригующее и, самое главное, чтобы оно не было скучным.
Тамара Ляленкова: Мы делаете еще какое-то здание для Университета МВД. Это какой-то новый проект?
Никита Шангин: Там подвешенная сейчас ситуация с этим проектом. Собственно, меня и моих коллег, нашу команду пригласили именно на этот объект. До нас его делали, дважды представляли, и вроде как он согласован. Понятно, что это режимный объект, там учебный процесс организован по некому военизированному образцу, у них там взводы, роты и своя специфика. Конечно, у них очень большая часть времени уделяется спорту, боевым искусствам, есть какие-то полигоны, где имитируются следственные действия, процессы оперативные и прочее. Наша задача – дать возможность это организовать. Вот как киностудия, где есть разные декорации, только тут – настоящее все. И при этом мы создаем коробку, в котором это пространство можно будет организовать так, по-другому и так далее. Такие вот любопытные вещи, во многом для меня новые. Но в то же время и наука, нормальный процесс студенческой жизни, у них огромный пласт, наибольшее чисто кафедр – психология, различные аспекты психологии. Конечно, нужны и традиционные аудитории на 30 человек. Нужны и комнаты, где будет висеть униформа, тиры, оружейные склады, все должно быть организованы с соответствующими мерами безопасности. И там должна быть нормальная студенческая жизнь, должен быть актовый зал, концерты и все.
Тамара Ляленкова: Хочу немножко помечтать, есть еще проект, Наринэ Тютчева его представить, это Горно-технологический комплекс. Пока это все в нарисованном виде…
Наринэ Тютчева: Да, этот проект мы сделали этим летом. Это поселок Чегдомын, горнодобывающий поселок в 600 километрах к северу от Хабаровска.
Ярослав Ковальчук: Мы делали там общее исследование этого города, начали писать уже концепцию развития, но в какой-то момент они решили остановить этот проект, с началом кризиса. И решили, что всю концепцию развития города делать не будут, но есть несколько ключевых моментов, за которые можно взяться, чтобы город преобразовывать, и один из них – колледж – самая реальная вещь, которую можно реализовать. Из этого Чегдомына все уезжают, вся молодежь, как и во всех небольших городах. А у СУЭКа там гигантское месторождение угля, который в ближайшие сто лет можно еще добывать. Они вложили огромные деньги в модернизацию шахты, в разрез, в угольную фабрику, то есть само производство действительно очень высокотехнологичное и требует людей, которые будут там работать. Они посчитали демографию и поняли, что через 10 лет там некому будет работать, просто некому. Я думаю, что этот проект будет реализован. Сейчас есть, понятно, сложности с экономикой, но история эта долгосрочная, и рано или поздно, думаю, к нему вернутся, и колледж построят.
Тамара Ляленкова: Он, наверное, и не такой дорогой.
Наринэ Тютчева: Он достаточно простой, на самом деле, ничего там особенно роскошного нет, все очень просто. В поселке давно существует Горно-технологический техникум, но он уже не соответствует требованиям по целому ряду параметров, и поселку тоже нужно что-то такое, чтобы стало в поселке как-то поживее и поинтереснее. В поселке нет и клуба нормального, а мы рисуем такую красоту. Нам выделяют в центре города площадку, протяженную, и мы сразу стали думать, что программа колледжа невероятного масштаба совершенно для этой скромной застройки посреди сопок и тайги, и эти огромные, вполне обоснованные запросы надо каким-то образом там разместить, не создав посреди поселка еще один горно-обогатительный комбинат, производственный цех, не нарушив масштаба. Поселок достаточно милый и уже какой-то сложившийся.
Поэтому мы решили использовать перепад рельефа, который есть на этом участке и, во-вторых, стали думать о взаимоотношениях между городом и техникумом, между учителями и студентами. При этом учителя предполагались и приезжие, поэтому в комплексе есть и общежития. Между поколениями студентов и школьников, которые, возможно, будущие чегдомынцы, работающие на этом комбинате, и здесь масса всяких профессий. Кроме того, в этом техникуме предполагается переподготовка кадров и взрослых. Думали мы и об окружающей застройке, и о возможности людей завтра зарабатывать и как-то обеспечить себя в этой жизни. Таким образом, у нас сложился такой комплекс, состоящий из двух блоков, между которыми у нас проходит улица Студенческая, мы ее создали искусственно, с которой студенты и преподаватели попадают в свои классы и общежития. А те, кто идут из города, могут использовать крышу этого техникума как прогулочную площадку.
У техникума есть и свой скрытый форум, где они соберутся на 1 сентября или будут наряжать елку зимой. И есть также кафе, весь левый блок относится к пограничной зоне общения города с учебным заведением. В кафе студенты могут работать, и это же кафе является местом встреч и просто местом проведения досуга. Оно же связано со столовой и дальше с конференц-залом, который может использоваться, в том числе, и для местного бизнеса, это уже по запросу компании СУЭК, которая планирует инвестировать средства в это заведение. Также здесь есть огромное лабораторное пространство, в котором собраны все необходимые тренажеры и механизмы, которые изучаются студентами, и в то же время там можно разместить кружки технические для всех детей. Библиотека с амфитеатром. А в правом блоке у нас расположены классы и общежития. Блоки связаны переходами.
Облицовка деревянная, из "вареного дерева". Поскольку весь поселок деревянный, и нам показалось, что так проект вполне впишется в среду. Фасад вдоль улицы мы сделали глухим, чтобы соблюсти норму по ограждению и не делать забор. Основа – монолит.
Тамара Ляленкова: Это мечта или это может стать реальностью?
Наринэ Тютчева: То, что нам заказывалось, мы выполнили. Мы приехали в Чегдомын, показали это местным властям, оставили все эти материалы, а что будет дальше – не знаю. С радостью, конечно, это реализовали бы!
Никита Шангин: И я искренне желаю успеха, чтобы это было реализовано! Очень хороший проект!
Тамара Ляленкова: И мы все присоединяемся!
