Видеоверсия программы доступна на нашем канале в Youtube
Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про историю, не про тиранов прошлого, она про наше время, про настоящие личности, их судьбы, поступки и взгляды на окружающую жизнь. Сегодня в нашей, созданной исключительно при помощи воображения студии, в этой домашней обстановке обычной московской квартирки - поэт Андрей Орлов, он же Орлуша.
Здравствуйте, Андрюша, дорогой!
Андрей Орлов: Не дорогой, а в нынешних условиях разумное соотношение цены и качества. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Хорошо начали, хорошо!
(Врезка: видеорассказ об Орлуше. Закадровый текст:
Андрей Орлов (поэтический псевдоним – Орлуша) своей славой обязан исключительно Интернету. Его стихи нашли своего читателя именно здесь, а не на книжной полке, как это обычно бывает со стихами. Но на книжную полку большей части творений Орлуши путь был затруднен, а с недавних пор и вовсе заказан в связи с обильным использованием в них русского мата. Да и политическая острота многих Орлушиных вирш наверняка создала бы препятствия для их материализации в твердом или мягком переплете.
Зато Интернет, как тот Боливар, вынес все – и мат, и выпады в адрес Путина и его команды. И сделал Орлушу, начиная с впервые прославившего его "Задолбало" (чтобы не нарушать закон, приходится слегка переиначить название), знаменитостью, равной которой в современной российской поэзии, пожалуй, нет. Недаром собрат по перу, Дмитрий Быков, не скупясь, назвал его главным русским поэтом нашего времени. Не лучшим, нет, но главным.
О стихах Орлуши можно спорить, кого-то коробит мат, кому-то они кажутся написанными слишком торопливо или на злобу дня. Но несомненно одно: они своеобразны, как сама личность Андрея Орлова, выламывающаяся из любых рамок и любых систем. И смотрящая на нашу жизнь одновременно с острой иронией и пронзительным лиризмом. Да-да, лиризмом. Чего стоят хотя бы вот эти строчки:
Не лижи эту марку. Письмо не дойдёт.
Пульс уляжется жаркий, забудется адрес,
Но не бойся, другая туда не войдёт.
Белых строчек пурга заштрихует твой абрис…)
Студия.
Леонид Велехов: Вы как-то сказали, что в Википедии все написано про вас неправильно. Тем не менее, Институт химического машиностроения, журналист, продюсер, политтехнолог, специалист по рекламе, арт-директор - это все было?
Андрей Орлов: Это пятая часть из того, что было.
Леонид Велехов: (Смех в студии) Замечательно! А это в какую-то такую линию, пусть ломанную, выстраивается? Или все это какие-то хаотические поиски?
Андрей Орлов: Я думаю, что это стройная линия. Потому что у меня так с детства получилось. Я учился в пяти или шести школах. С тобой в одной школе я учился год, и то перешел туда сам. У меня отец был строитель. И мы ездили из города в город, от проекта к проекту. Поэтому я привык был новеньким, очень легко прощался со всеми дружбами, квартирами и дворами. Для меня это было привычно. Видимо, какая-то некоторая цыганская манера - едем, друзья, в дальние края - осталась у меня по жизни.
Леонид Велехов: А потом и такое прозвище взял, цыганистое – Орлуша?..
Андрей Орлов: Это прозвище мне, скажем так, прилепил в первый раз учитель литературы в московской 22-й спецшколе Феликс Абрамович Нодель, который, было у меня ощущение, что-то намечал себе в актерской или режиссерской жизни, а стал учителем литературы. Потому что у нас все преподавание сводилось к истории постановки пьесы "Гроза" в театрах России и Советского Союза. Еще очень он любил внеклассно читать, потому что думал, что читал классно. Как-то раз он читал из Ильфа и Петрова, там, где отец Федор достает колбасу, и знаменитая фраза: "Орлуша, орлуша, большая же ты стерва". Он остановился напротив меня и многозначительно выдержал мхатовскую пазу. (Смех в студии). И кроме как "Орлушой" и "стервой" после этого год меня никто не называл. А потом как-то прилепилось.
Леонид Велехов: Как здорово! И учитель вошел в историю.
Андрей Орлов: Да. И так, как кличка у меня была, то когда начался весь этот Интернет, анонимная вседозволенность и прочая ерундятина, мне не нужно было придумывать ник-нейм, вроде "22 метра зеленого шнурка" или еще что-нибудь в этом роде. Так что, когда я вышел в оф-лайн, уже как-то мне проще было примазываться к знаменитости Интернет-персонажа "Орлуша".
Леонид Велехов: Как корабль назовешь, так он и поплывет, в данном случае, полетит. Андрюш, а когда ты открыл в себе поэтический дар? Учились мы всего год в одной школе, с разницей в год, но я некоторых твоих одноклассниц знал и до сих пор с ними поддерживаю отношения. И они разводят руками и говорят, что в школе, мол. он совершенно ни стихотворчества, ни донжуанства не демонстрировал.
Андрей Орлов: Ни ученических качеств.
Леонид Велехов: Это само собой! Когда это все пошло-поехало?
Андрей Орлов: Про стихи конкретно, то, наверное, не больше десяти лет назад, то есть уже к моим пятидесяти годам. Писал на даче, чтобы смешить друзей, приезжавших на выходные ко мне. Потом начал, чтобы не потерять, выкладывать в сеть. Несколько стихов выплеснулись в Интернет с маленького сайта и сделали несколько кругов. А Интернет такая вещь, что когда у тебя там больше миллиона ссылок открывается, уже вырастает сам собой какой-то Интернет-авторитет. По крайней мере, лет восемь назад так было. Тогда не было этих специальных «продвижений», не было соцсетей.
Леонид Велехов: Я помню, как мой друг, живущий в Страсбурге, просто мне плешь проел с этими знаменитыми стихами...
Андрей Орлов: "Надоело".
Леонид Велехов: Да, "Надоело" или «Задолбало» – как угодно перефразируй название, все мы помним, как оно на самом деле звучит…
Андрей Орлов: Это было за год или два до того, как друг проел плешь.
Леонид Велехов: Это был с самого начала такой пародийный жанр?
Андрей Орлов: Ну, нет, я еще писал, как многие из нас, стихи, чтобы нравиться девушкам. Это было. Но это любой человек, я думаю, учившийся в одной с нами школе, который читал книжки, конечно же, начитавшись Мандельштама или Вознесенского, начинал что-то подобное писать. Иногда получалось. По крайней мере, девушкам это всегда нравилось.
Леонид Велехов: А в нашей школе – начитавшись Бёрнса, сонетов Шекспира и прочего… А когда стихотворчество превратилось в профессию, то есть стало кормить?
Андрей Орлов: Кормить три раза в день он не стало до сих пор. (Смех в студии). Подкармливать иногда, устраивать мне неплохие банкеты и иногда наливать по рюмке мне и друзьям оно стало лет 6-7 назад. Когда стали сначала просто, на мое удивление, звать почитать стихи, а потом стали за это платить. Это не то, что сейчас называют корпоративом, а просто гонорар как артисту. Что первые разы было крайне удивительно, потому что я не привык быть на сцене. Никогда не думал, что когда-нибудь моя мама увидит меня из зала на сольном концерте в Театре Эстрады, предположим. Для меня это все равно было немножко ненастоящее действие.
Леонид Велехов: А до этого было всякое - журналистика была и "Московский комсомолец"…
Андрей Орлов: Да. В "Комсомольце" я в первый раз напечатался году в 1973-м с карикатурой, а потом с 1976 года мы там печатались регулярно с Андрюшей Васильевым вместе, который бывший «Коммерсант», а сейчас «Господин Хороший». Мы с ним тогда написали письмо в "Московский комсомолец", его напечатали. Вернее это была заметка, но отправили ее почтой. И так получилось, что путь в журналистику был открыт мне мимо журфака.
Леонид Велехов: И была еще политтехнология – занятие вполне рациональное, циничное. И поэзия, требующая романтизма: как это уживалось?
Андрей Орлов: Симфоническая музыка - это занятие рациональное, требующее оркестра. Но не меньшие залы иногда собирает какая-нибудь панк-группа. Я был успешным, в панк-рок-н-рольном веселом стиле политтехнологом. То, что я побеждал, это не значит, что я пользовался тем, что называют технологиями. Многие из них я и сейчас не знаю. Мы делали удачные ходы. Потому что в результате вся технология сводится обычно к разрабатыванию механизма для того, чтобы большому количеству людей вовремя дать подход к твоему предвыборному обещанию, короче говоря, к обману.
Леонид Велехов: Цинизм полный.
Андрей Орлов: Ну, нет. Когда люди работают в рекламе, они сознательно обманом занимаются?
Леонид Велехов: Конечно.
Андрей Орлов: Технологи не всегда знают потребительские качества кандидата, реальные, не знают, что с ним будет через несколько лет. Не говоря о том, что я начинал работать с людьми, с которыми мне было интересно, с людьми, которым я доверял, это был занятный проект, кремлевский проект с Березовским.
Леонид Велехов: Не надо забегать вперед!
Андрей Орлов: Я работал на Кремль. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Сейчас поговорим о политике. Такая политическая траектория не менее причудливо-извилистая.
Андрей Орлов: Это не у меня. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Понимаю, вместе с генеральной линией отклонялся. Тем не менее, от Борового до Путина с пересадкой на станции Березовская. Действительно, разрабатывал предвыборную программу "Единства", тогда еще "Единой России" не было?
Андрей Орлов: Ну, как разрабатывал? Всю рекламу и всю программу делал непосредственно я, с группой из двух-трех человек.
Леонид Велехов: Вот кому мы всем обязаны! Спасибо!
Андрей Орлов: Секунду! (Смех в студии) Если вспомнить результаты тех выборов, то, наверное, можно сказать "спасибо". Остальное уже вопросы к обидчивости, вспыльчивости и романтизму Бориса Абрамовича Березовского. Я считаю, что политик не имеет права на эмоции...
Леонид Велехов: Хотел бы подробнее расспросить о Березовском, потому что фигура чрезвычайно занятная. Насколько я знаю, ты был с ним достаточно близок.
Андрей Орлов: В какие-то моменты дружен.
Леонид Велехов: Это были отношения друзей, отношения с его стороны спонсора, клиента? Что это было?
Андрей Орлов: Он меня никогда не спонсировал. Первый раз они привлекли меня как раз для вытаскивания этих предвыборных рейтингов. Это были всегда веселые, доверительные и ближе к дружеским отношения. Не скажу, что мы с ним дружили, мы с ним не отдыхали. Но мы с ним много проводили времени и на работе, и вне работы, особенно, когда я его непосредственно выборами занимался в Карачаево-Черкессии в Госдуму. Потому что он, занимаясь "Единой Россией", забыл, что сам выдвинут. Мы уже вспомнили об этом в начале октября.
Леонид Велехов: Наверстали упущенное.
Андрей Орлов: Успешно.
Леонид Велехов: А вот кто он был такой? Это был современный Распутин? Человек, пыжившийся стать современным Распутиным? Игрок, который сделал в какой-то решающий момент неправильную ставку? Масштаб личности…
Андрей Орлов: Масштаб личности... Могу сказать. Это такой, при всей видимой его системности, скорее всего, я бы его назвал бессистемным созидателем. Вот ты начинаешь из кубиков что-то строить. Получается, получается, но в какой-то момент ты понимаешь, что здесь нет фундамента, что эта красивая башенка рушится. Это если с детьми сравнивать. Не из Лего, где все скрепляется. У него очень много кирпичиков было не скреплено. Он был, я думаю, хорошим советчиком тому, что называлось "ельцинская семья", потому что у него было много достаточно здравых мыслей. Мало того, он прислушивался к здравым мыслям. Другое дело, что я знаю его по политике, я не знаю его по бизнесу. Я не знаю его по "ЛогоВАЗу". Я не знаю совершенно, откуда и каким образом шли деньгопотоки...
Леонид Велехов: Он был человек, который жил большими идеями или все-такими личными тщеславными амбициями?
Андрей Орлов: Что значит – тщеславными амбициями? Известный писатель живет тщеславными амбициями или любовью к литературе? Я думаю, примерно пополам. Как только человек выходит на уровень большого писателя, он уже хочет, чтобы следующая книга была лучше предыдущей, чтобы его читали, чтобы у него был тираж. Человек, который думает о тираже, не всегда думает о деньгах, которые за это получит, особенно если их уже достаточно много. Конечно, он хочет, чтобы его читали больше. Я видел, как писатели смотрят на свои полки, смотрят, как и что продается, заходят в магазин. Сам заходил.
Да, у него были хорошие идеи. И были системные ошибки. Системная ошибка Березовского, с моей точки зрения, сейчас руководит страной.
Леонид Велехов: Он никогда не рассказывал, как ему в голову пришла такая экстравагантная мысль?
Андрей Орлов: Я присутствовал при этих приходах мыслей в голову. Я даже, как это не смешно, с тем же Васильевым находился в новый 2000 год в Австралии у нашего дружка, когда мы увидели новогоднее обращение Ельцина. Разговоры об этом были. Операция "Преемник" был продолжением ответа на пойманный нами, в т. ч. моими социологами, запрос в стране, не испытывавшей большого доверия к демократическим, либеральным ценностям, на жесткую руку. И ответом тогда был "Медведь" была придуманная у нас внутри «мягкая жесткая рука». Это были три человека в военной форме - Шойгу, Карелин, Гуров, которые не были как таковые ни военными, ни давителями. Карелин, как вы помните, это был борец, который олицетворял силу. Если уж кто медведь, так медведь. Плюс за него вся Сибирь, все зрители фильма "Бумер", все бандичье, которых у нас там процент немаленький, слушатели радио "Шансон". Гуров - это борец с коррупцией, по-моему, подполковник или полковник в отставке МВД. Втроем пришли работать. Мы на фоне Кремля сделали фотографию. Они производили впечатление, что теперь у нас не побалуешь, это были грозные лица. Для этого плаката они знакомились на фотосъемке. На даче МЧС у Сергея Кужегетовича. Как только прошли эти выборы, прошел немыслимый успех, продолжением этого стал бывший сотрудник органов, который неплохо себя, с точки зрения Березовского, зарекомендовал, работая с истинным демократом Собчаком в сцепке, где ему помогали его бывшие и нынешние какие-то связи. В то же время он совершенно никаких принципиальных разногласий с Собчаком не имел. Считалось, что это достаточный испытательный срок для того, чтобы стать тем, во что никогда не верила Лера Новодворская, – бывшим кэгэбэшником.
Леонид Велехов: Вы считаете, что на том этапе вы тоже ошибки не допустили?
Андрей Орлов: Нет, я и тогда считал и говорю, что это была ошибка. Да и многие говорили.
Леонид Велехов: Вы с Березовским в этом смысле разошлись во мнениях…
Андрей Орлов: Мы разошлись. Другое дело, что когда он меня попросил, то 2 января, находясь в Сиднее, я дал интервью полосное тамошней газете, где объяснял, что КГБ это охрана границ. Я был в команде.
Леонид Велехов: И тоже полил воды на мельницу. С Путиным вас никогда Березовский не знакомил?
Андрей Орлов: С Путиным я до него был знаком, еще в 90-е годы.
Леонид Велехов: Когда вы последний раз виделись с Березовским?
Андрей Орлов: Последний раз я виделся с ним за пару лет до его смерти, в Белоруссии.
Леонид Велехов: Своей смертью все-таки умер?
Андрей Орлов: Нет, я думаю, нет. У меня про это есть стишок: "Не верю в смерть наедине//И в шарф не верю". Березовский мог быть кем угодно, каким угодно человеком, с какими угодно моральными и аморальными качествами. Но он никогда не был дураком. Ни один нормальный человек не станет вешаться на проводке. Он в пальто, в шарфе, шарф развязанный, дверь закрыта изнутри. Покажите мне любой туалет. Любой из вас может взять копейку, снаружи есть штучка, которая закрывает туалет изнутри. Так что закрыться изнутри сможет любой мертвый человек. При помощи любого живого человека.
Леонид Велехов: Хватит о Березовском, хватит о грустном, хватит о политике. Поговорим о поэзии. У тебя есть политическая сатира, есть чистая лирика, есть...
Андрей Орлов: Есть грязная лирика.
Леонид Велехов: Да, такой элемент эротической поэзии. Где ты все-таки больше всего самовыражаешься?
Андрей Орлов: Больше всего выражаюсь я как раз в своей малогражданской лирике, когда не хватает слов в норме русского языка, которая, кстати, ничем не определена.
Леонид Велехов: Андрюш, а кто тебе ближе всего из русских, из советских поэтов?
Андрей Орлов: Я не сближался никогда особо с поэтами. Я любил и много читал Серебряный век. Скажем, наверно, Заболоцкий, Саша Черный. Если брать лирику, Гумилев или Анненский, предположим. Наверное, где-то иногда Волошин. Но точно не Есенин.
Леонид Велехов: А Барков?
Андрей Орлов: Нет. Дело в том, что я не знаю языковой нормы того времени и нормы мужской разговорной. Я предполагаю, что она была просто немножко более залихватская, чем то, что считается разудалым матом в нынешних интеллигентских компаниях. Может быть, несмотря на то, что я ругаюсь матом не в проброс, а для обострения ситуации, а в стихах довольно часто, для меня это немножко такое низкостилье, Барков. Хотя некоторые вещи очень смешные.
Леонид Велехов: Он виртуозно с этим где-то обращается, а где-то - нет.
Андрей Орлов: Да, но мне ближе лубок или частушка.
Леонид Велехов: А что вообще такое для тебя мат как художественное средство? Что оно дополнительное дает? Или это все-таки больше для эпатажа?
Андрей Орлов: Не для эпатажа точно. Потому что я пытаюсь общаться в обществе, в компаниях где кого-то лишним бранным словом эпатировать невозможно. Мат - это то же самое, что гениталии на теле человека.
Леонид Велехов: Но гениталии прикрыты.
Андрей Орлов: Так в том-то и дело, что мат тоже должен быть прикрыт. Гениталии вы можете показать любимой или нелюбимой девушке или выключить свет, или в бане друзьям, или на нудистском пляже. А если ты будешь их показывать перед детским садиком, то должен сидеть в тюрьме. То же самое с матом. До всех законов моя книжка, которая вышла, "Стихи и рингтоны", была упакована в пластик и написано "до 18 лет". Это мы сделали сами до того, как этот закон появился. Мат, алкоголь и секс можно потреблять только взрослым и высокоорганизованным людям.
Леонид Велехов: И в определенных местах.
Андрей Орлов: Да.
Леонид Велехов: Тем не менее, тебе не кажется, что мат все-таки от тебя отъединяет какую-то определенную часть публики, потенциальных читателей, для которых мат - это табу.
Андрей Орлов: На них мне плевать десять тысяч раз. Мне не нужна генеральная аудитория. Я никогда к ней не стремился. Я себя никогда не называл и не считаю поэтом. Когда пишут или вы скажете "поэт Орлуша", это вы меня так назвали. Я нормальный человек и себя так не называю.
Леонид Велехов: А в анкете, что пишете?
Андрей Орлов: В анкете куда?
Леонид Велехов: Условно говоря. Профессия?
Андрей Орлов: Икс-3, т. е. Х3. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Понятно!
Андрей Орлов: Поэтом я могу не быть и гражданином не обязан. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Это кто придумал?
Андрей Орлов: Это я. "И хватит вам меня гнобить, поэтом я могу не быть и гражданином не обязан".
Леонид Велехов: Андрюш, а как ты относишься к тому, что в повседневной речи мат употребляется сплошь и рядом, для связи слов в предложении?
Андрей Орлов: Это было всегда.
Леонид Велехов: В советское время не очень-то мат можно было услышать на улице.
Андрей Орлов: В советское время точно также - в армии, на завод приди.
Леонид Велехов: Но не девушки! 17-летние на улице идут и, даже не понимая смысла этих слов, ими сыпят. В армии это понятно дело. И в тюрьме.
Андрей Орлов: Это их личное дело. Общество это либо принимает, либо нет. Если, предположим, девочка попадает работать в офис, где не матерятся, она перестает материться.
Леонид Велехов: Таких офисов уже не осталось почти.
Андрей Орлов: Да, ладно! Я думаю, что это ты пошел в мизулинщину.
Леонид Велехов: Я спрашиваю, как это воспринимается.
Андрей Орлов: Мне не нравится бытовой мат. Мне не нравится мат во многих моих стихах, как это не парадоксально звучит. Я очень люблю русский разговорный мат. Я люблю его остроту, я люблю искренность, я люблю то количество смыслов, которое без него не выразит ни одно слово.
Леонид Велехов: Поговорим о политике и поэзии в одном флаконе. Как люди сегодня воспринимают политическую сатиру? Воспринимают ли? Не прошли ли времена этого победного чёса «Гражданина поэта»?
Андрей Орлов: Я думаю, что сегодня люди воспринимают политическую сатиру так же, как совокупляются ежики с иголками - осторожненько! (Смех в студии). На концертах видно, что народ намного не то что зажатей, но спокойней и скованней реагирует. На маленьких клубных концертах это не чувствуется, потому что приходят люди, которые знают, что они идут слушать. А когда большой зал, то не взрывается.
Когда люди слушают сегодняшнее, реагируют очень хорошо. Но только, если ты не ставишь человека перед необходимостью выбора между "наш - не наш", "свой - чужой", потому что этот выбор уже сильно поддостал, я имею в виду и тех, кто выбрал одно, и тех, кто выбрал другое. У меня был стишок "Таксист, не говори со мной про Крым". Он может читаться и человеком, который занимает позицию "Крым наш", и человеком, который занимает позицию, подобную моей, т. е. Крым совсем не наш. В принципе это все равно не таксиста дело. И вот у меня ощущение, что народ сейчас заскорлупел немножко.
Леонид Велехов: Не хочет, чтобы его ангажировали.
Андрей Орлов: Ведь сейчас болезненное осознание. Осознать, что курс доллара связан с событиями 28 февраля, с первыми крымскими событиями, это для многих как понять, что у тебя папа не родной. Это как бы факт, но в это верить не хочешь.
Сейчас же сатиры как таковой нет. То, чем я занимаюсь, я называю скорее политическим юмором. Я не морализирую, я обычно описываю ситуацию. У меня есть цикл ЖЗЛ - "Жизнь задолбавших нас людей". Там описываются просто идиотские ситуации, которые происходят. Иногда просто описания ситуации в форме детского стишка достаточно для того, чтобы народ посмеялся. Люди хотели твердой руки. Люди получают твердую руку.
Леонид Велехов: Не без помощи некоторых.
Андрей Орлов: Нет, нет, сами получают. И в результате они ожидают от этой твердой руки той твердости, за которую они ее призвали. А значит политическая сатира отходит на второй план. Лучше мы проголосуем "за" еще раз.
Леонид Велехов: А вот стихи, в частности, политическая сатира, политический юмор, никак не помогают какому-то такому катализирующему процессу в головах этих людей? Ведь они все равно когда-то осознают, что что-то не так.
Андрей Орлов: Я не знаю, какие коты должны лизать в головах у этих людей. (Смех в студии). Наверное. Всегда есть люди, как считал дедушка Кусто, 5% нормальных людей в любом сообществе. 5 или 10% существует. Предположим, общая масса то, что называется, генеральная аудитория, т. е. молчаливое большинство 50%. Так вот в той массе, которая 45, есть 15, которые ближе сюда, 15 - сюда и 15 - болтающихся. Вот 15, которые ближе к 5%, они не должны быть смелыми, чтобы говорить то же самое, что говорят люди на митингах, но они могут прийти на митинг.
Леонид Велехов: Должны прийти.
Андрей Орлов: Могут! Для них, я думаю, основание для присоединения. 15% следующих, которые не знают еще, что это. Для них это информация о том, что это возможно, гауссово распределение, т. е. мы должны продвинуться и взять какую-то... Кто мы?! Я, например, двигаюсь один, ни в каких движениях и партиях не участвую. Но я думаю, что изменить человека из 5 крайних процентов из другого сектора невозможно. У него это вызывает только злобу и, соответственно, реакцию. Но иной раз его глупость вызывает реакцию, когда я смотрю в комментариях к стихам на "Фейсбуке". Они начинают между собой разговаривать. Иногда те уходят. Здесь отфильтровывается некая все-таки масса. Этим людям ты ничего особо не меняешь, но ты, может быть, кому-то даешь... Это когда ты с длинными волосами идешь по улице, приходишь в школу или в институт в наше детское время, ты показываешь, что это можно. И уже твой младший брат говорит физруку, что я не буду стричься. Это мелочь. Но кто-то должен пройти по улице. Это происходило в Америке с гей-движением. Люди должны выходить из шкафа. Я смотрю даже по комментариям, по лайкам, что сейчас некоторые стихи люди боятся лайкать, потому что они уверены, что все лайки - что соответствует действительности - фиксируются. Они смотрят, кто кого лайкает и составляют композитный портрет. Извиняйте, если я кому-то испорчу настроение. Но сейчас действительно лайк или комментарий - это акт, проявление гражданской позиции.
Леонид Велехов: Фейсбук - это такой домашний полицейский.
Андрей Орлов: Да, это все читается.
Леонид Велехов: Андрей, если ты согласишься, хотел тебя попросить прочитать "Письмо крымскому другу".
Андрей Орлов: Я соглашусь. Тем более, это будет секретом для зрителей и слушателей, что мы об этом договорились заранее. (Смех в студии)
Маленькое пояснение. Это называется "Письма крымскому другу". Несмотря на то, что я не очень люблю и жалую жанр кавера, т. е. писание в другой размер на чужую мелодию, это сделано для проекта "Господин хороший", где Михаил Ефремов, заслуженный артист РФ, читает его в образе Иосифа Бродского. Так что, все обвинения в том, что напоминает Бродского, принимаются заранее.
Помнишь, в почте волны спама с перехлёстом?
Хоть компьютер бей с размаху об колено.
Предлагали людям маленького роста
Подрасти за счёт наращиванья члена.
И при том - не до разумного предела:
Хочешь - с локоть будет, хочешь - до колена,
Обещали: хороши с добавкой к телу
И супружеские ласки, и измена.
Ты сидел в ночи, глаза в компьютер вперив,
И припомнилось тебе, что старший Плиний
Утверждал всегда: потенция империй
В рост идёт береговых длиною линий.
Берег северных морей - уныл и мрачен,
Южный лучше, ясно даже идиоту.
Там купаться можно, пить вино на даче,
И платить не нужно за стоянку флота.
Как решил ты, так и вышло. В ход пустили
Дипломатов, возглавляемых Лавровым,
Мы страну назло Европе, нарастили,
Ты тогда венцом увенчан был лавровым.
Референдум провели с имперским понтом,
Больше ста процентов "за" голосовали,
И держава приросла Эвксинским Понтом
(Так в Элладе это море называли).
Сколько лет прошло с тех пор? Лет пять, наверно?
Как там Север? В НАТО приняли мордвинов?
Как сказал мне старый мент возле таверны:
"От империи остались лишь руины".
Ты в Ливадии по саду бродишь в тоге,
Вызывая у охраны только жалость.
Что осталось в заключительном итоге?
Крым остался. Остальное разбежалось.
Схему выстроил заморский архитектор,
Сколько мы их там ни сталкивали лбами…
Помнишь Яроша, который "Правый сектор"?
Президентом стал, мотается к Обаме.
Вновь страна его шумит, как в бурю тополь:
Газ недёшев стал в Уральских эмиратах.
Татарстан в аренду хочет Севастополь,
Но пока что предлагают маловато…
Это правда, Постум, курица не птица
Как и то, что твой народ с тобой не спорил.
Ты же сам решил, что Крым - не заграница,
Так живи теперь в провинции у моря.
Иногда зайдёт на чай сосед случайно
Без погон и орденов с улыбкой скромной
Он министром был твоим черезвычайным,
А потом ещё министром оборонным.
Посиди с ним на веранде под мадеру
Обсудите списки Форбса, как когда-то,
Пусть Газманов вам споёт про офицеров,
А "Любэ" припомнит песню про комбата.
От морозов далеко, от лютой вьюги
Всё спокойно, и за власть не нужно биться
В интернете пишут, что в Крыму - ворюги?
Так ворюги же милей, чем кровопийцы.
Избежав судьбы жестокой и гонений,
Отдыхай себе, кому нужны сюрпризы…
А Москва чего? Небось, уже в Шенгене,
И туда теперь не сунешься без визы?
Да тебе, небось, мой друг, того не жалко?
Что Москва? Разгул коррупции жестокий.
И по Крыму можно ездить под мигалкой,
Плюс - вдали белеет парус одинокий.
Волны плещут, за окном уже светает,
Соловей весёлой песней утро будит.
Знаешь, Постум, если где-то прирастает,
Значит, где-то обязательно убудет…
Можно сделать Буратино из полена,
Губернатора слепить из тёти Вали,
А виагра и наращиванье члена
Никому ещё, поверь, не помогали.
Пусть в парламенте в момент голосованья
Члены дружно поднимают к небу длани,
Но однажды в час лихого испытанья
Ты прикажешь, а империя - не встанет.
В смысле, встанет, но пойдёт не по приказу,
Не куда пошлют - на битву, или плаху,
А куда захочет. И прощальной фразой,
Может Цезаря послать цинично на… фиг.
Леонид Велехов: Замечательно!
Андрей Орлов: Если кто-то посмотрит запись концерта на YouTube. Миша читает в сокращенном варианте.
Леонид Велехов: Меня тут привлекает такое соединение лиризма и всей этой политической мысли, иронии.
Андрей Орлов: Да, они же все очень лиричные. Они все шутят и любят. Там ни одной грубости не услышишь. Там все на полной лирике, все по обоюдному согласию изнасилованных.
Леонид Велехов: А деньги пахнут для тебя?
Андрей Орлов: Я всегда отличал запах. Я всегда знал запах 10-рублевой бумажки в советское время. Я помню, как пахли синие пятерки и красные десятки. А рубли я новыми никогда не видел, может быть, поэтому не помню их запаха.
Леонид Велехов: У них был свой запашок. Но ты не забалтывай. Все-таки ты работаешь по политическому заказу.
Андрей Орлов: Вот этот стих написан...
Леонид Велехов: Нет, про это я не говорю. Я имею в виду, оформлял политические кампании и т. д. Но если власть закажет, до какого предела ты готов идти, может быть, на компромисс, навстречу?
Андрей Орлов: Если власть закажет мне для себя то, что я написал бы и сам, то я готов идти. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Это немного скользко звучит. Вот закажет власть что-нибудь эдакое про Навального.
Андрей Орлов: Я Навального недолюбливаю, несмотря на нынешнюю ситуацию. Я понимаю, что вам объявили, что вы все Навальные, и в любой момент любой человек, который купил что-то за рубль, а продал за 1 рубль 20, может сесть на 10 лет, если напишет на холодильнике гвоздем "мама дура".
Мы сейчас с тобой двое Навальных, и сотни тысяч навальных нас слушают. Поэтому сейчас ничего против Навального писать бы не стал.
Леонид Велехов: Андрюш, хотел бы попросить тебя под занавес прочитать что-то чисто лирическое. Есть такое?
Андрей Орлов: Сейчас. Давай новогоднее. Я написал на мелодию славянских колядок, которые поются на одну мелодию и в России, и в Сербии, и в Украине. Написал для знакомых мне солдатиков колядку - называется "Колядка в аэропорту".
Злится ветер, пушки лают,
Но бойцы не сдáлись,
Приходи к нам, Николае,
Здесь тебя заждались.
Мы от вечера не спали
И до спозоранья,
Мы в ночи атаки ждали
В зале ожиданья.
Здесь бригада удалая
Сердце верой греет.
Николае, Николае,
Прилетай скорее.
Для саней твоих крылатых
Полосу откроем,
А от пули супостата
Мы огнём прикроем.
Как мы пели, так и будет,
Каждый крепко знает:
Кто-кто Николая любит,
Тем он помогает.
Просят звёздочку солдаты
В без стекла оконце,
Чтобы сгинул враг заклятый,
Как роса на солнце.
А ещё сильней желаем,
Чтобы снега тише
Ты пошёл бы, Николае
До наших детишек.
Ты повесь шеврон на ветку,
А когда проснутся
Будут верить наши детки,
Что отцы вернутся.
Кому к дому воротиться
Знает только Боже.
Мы как можем будем биться,
Николай поможе.
Это написано, понятное дело, солдатам, которые воюют на Донбассе. Хотел бы я пожелать и ополченцам, и украинским военным, чтобы получили они побыстрей - и те, и другие - приказ вернуться по домам. Сначала по логике, конечно, наши, потому что им ехать до дома дальше. Чтобы вернулись побыстрее все наши отпускные солдатики и казачки ростовские домой. И встречали бы их спокойно дома. Мы не будем говорить о войне. Просто езжайте к семьям, ребята. Тогда и на той стороне тоже будет хороший Новый год.
Леонид Велехов: Спасибо, Андрюша. Закончим наш разговор на такой неожиданно серьезной ноте.
