Общая безработица в России в феврале 2015 года составила, по данным Росстата, 5,8% численности трудоспособного населения страны. Это лишь чуть больше, чем год назад (5,6%), и ровно столько же, сколько было в феврале 2013-го. В любой месяц за эти два года уровень безработицы оказывался ниже. Уникальность нынешней ситуации на российском рынке труда в том, что, несмотря на углубление спада в экономике, падения реальных доходов населения или все сообщения о текущем сокращении штатов многими предприятиями, статистически безработица растет минимально. Шесть лет назад – после пика кризиса 2008-2009 годов – ситуация также была уникальной, хотя и по-своему: на фоне резкого спада в экономике в ней росли и реальные доходы населения, и безработица, которая достигла пика в начале 2010 года – 9,2%.
Что объединяет уникальность ситуаций на российском рынке труда шестилетней давности и – нынешней? Собеседник Радио Свобода – директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики в Москве Владимир Гимпельсон.
- Вы правы… И эта ситуация уникальна, и та ситуация была уникальной. А если вспомнить 90-е годы, они тоже были по-своему уникальны. Сейчас есть несколько новых моментов. Первое, сама по себе безработица очень и очень низкая. При этом экономика уже вскоре после кризиса 2008-2009 годов начала замедляться. В 2012 году ее рост был меньше, чем в 2011-м, в 2013-м меньшим, чем в 2012-м, а в 2014-м - меньше, чем в 2013-м. Однако это сокращение удивительным образом никак не сказывалось на безработице.
Эти люди в массе своей либо уходили с рынка труда, либо переходили в неформальный его сектор, который за эти годы заметно вырос.
Вспомним, в 2011 году уровень безработицы в России снизился с 7,8% в январе до 6,1% в декабре. В 2012 году – с 6,6% до 5,3%. В 2013-м – с 6% до 5,6%. И, наконец, в 2014-ом – с 5,6% в январе он снизился до 4,8% в августе и лишь к декабрю повысился до 5,3%...
Владимир Гимпельсон:
- Я могу предложить несколько объяснений. Думаю, все они в той или иной степени имеют значение. Первое – общее сокращение численности трудоспособного населения в стране, то есть демографический фактор. Второе - снижение естественной нормы безработицы. Она отчасти зависит от демографической структуры населения. И если в ней, в силу опять-таки демографических обстоятельств, сокращаются доли тех групп, которые в большей степени подвержены рискам безработицы, соответственно, и общая безработица снижается.
Таких групп мы можем выделить сходу две: первая - молодежь, у которой, как правило, выше такие риски, и вторая - люди с очень низким образованием. В основном это пожилые люди, которые уходят с рынка труда. При этом, коль скоро самой молодежи становится меньше, то, соответственно, и меньше молодых людей приходит на рынок труда.
Как в этом контексте оценить изменения, которые происходили в самой структуре трудоспособного населения России за последние, скажем, 15 лет?
Владимир Гимпельсон:
- Наши оценки показывают: если бы сегодня структура населения была такой же, что и в начале 2000-ых, то есть с более высокой долей и молодежи, и лиц без образования, то лишь одно это обстоятельство привело бы к тому, что безработица была выше нынешнего уровня примерно на 1-1,5 процентных пункта.
И, наконец, третье обстоятельство - очень низкий показатель замещения средней по стране заработной платы пособием по безработице. Зарплата все-таки в последние годы росла, в отличие от пособия. Разрыв между ними увеличивался, снижая роль последнего.
То есть за последние семь лет эти предприятия сократили пять миллионов рабочих мест!..
Это означает, что, если человек теряет работу, у него не только нет стимулов обращаться за пособием, но и возможности сколько-нибудь долго оставаться безработным. Поэтому многие люди хватались за первую попавшуюся работу, которая зачастую оказывалась неформальной. В итоге часть занятости у нас просто “перетекала” в неформальный сектор, смягчая общее падение спроса на труд.
Тем не менее, применительно к российскому рынку труда многие эксперты и до сих пор говорят о его “патерналистской” модели, как национальной специфике. То есть склонности многих предприятий любыми ухищрениями не сокращать персонал даже в периоды экономических кризисов…
Владимир Гимпельсон:
- Я готов согласиться с тезисом о патернализме лишь с очень большими оговорками. Патернализм, как я его понимаю, предполагает, что люди работают на неких крупных предприятиях, где сложилась определенная система взаимодействия между работниками и менеджментом. Но дело в том, что самих людей, которые работают на крупных предприятиях, в России становится все меньше и меньше. Значительная часть сегодня трудится не только вне крупных и средних предприятий, но и вне каких-либо юридических лиц вообще!.. Это и микропредприниматели, и люди, которые не работают по найму, или те, которые работают по найму в частных домохозяйствах…
Сколь велика доля таких работников в общей численности трудоспособного населения России - по вашим оценкам? Например, по итоговым данным Росстата за 2013 год, за прошлый – пока нет, доля занятых в неформальном секторе экономики России составляла почти 20% или 14 миллионов человек - это 10-летний максимум.
В 90-е годы в определенные моменты 40-50% всех занятых в стране так или иначе сталкивались с мерами "скрытой безработицы".
Официальная статистика отмечала при этом, что в течение года неформальный сектор пополнили полмиллиона человек, тогда как формальный, то есть представленный зарегистрированными юридическими лицами, наоборот, сократился на 700 тысяч человек.
В целом же за период с 2004 по 2013 год, по тем же данным, если общая занятость в российской экономике выросла на 6%, то занятость в неформальном ее секторе - в четыре раза больше: на 24%.
Сравним. В феврале 2015 года, по предварительным оценкам Росстата, общая численность экономически активного населения России составила 75,8 млн человек или 52% общей численности населения страны. Из них “безработными”, в соответствии с методологией Международной организации труда, считались 4,4 млн человек. То есть остальные 71,4 млн формально считались “занятыми”…
Владимир Гимпельсон:
- Если мы возьмем всех работающих в компаниях и организациях – частных, государственных, бюджетных, но - юридических лицах, где их можно, используя законодательство или государственное регулирование, как-то защищать, то их окажется лишь 45-46 миллионов человек. Значит, применительно к огромной массе остальных очень трудно говорить о каком-либо патернализме вообще. Они, в общем, предоставлены сами себе!..
В отношении тех, кого государство и защищает, оно может это делать потому, что оно их просто “видит”. В этом смысле все остальные “занятые” в стране для него, вроде как, и не существуют.
Крупные предприятия сильно “похудели”, с точки зрения персонала.
Но все же российскую экономику часто называют “экономикой скрытой безработицы”. Например, по некоторым экспертным оценкам, количество работников российских предприятий, отправляемых в отпуск без сохранения зарплаты, еще в 2013 году вдвое превысило уровень даже кризисного 2009 года, и в 2014 году это положение сохранилось. Каковы ваши оценки масштабов в России того, что принято называть “скрытой безработицей”? И есть ли у нее некие объективные пределы?
Владимир Гимпельсон:
- Я думаю, что, конечно, пределы есть… Вообще-то термин “скрытая безработица”, скорее, затуманивает ситуацию, чем ее проясняет. Скрытая безработица - это неполное использование рабочей силы. Люди вместо того, чтобы работать каждый день по 8 часов, работают по 4 часа или не каждый день, или с перерывами и т.д. Я не думаю, что это может быть большой проблемой хотя бы потому, что крупные предприятия, которые прежде всего использовали такие режимы, они сильно “похудели”, с точки зрения рабочей силы. И по данным статистики это очень хорошо видно. Но, естественно, в условиях кризиса любые компании или организации будут стараться минимизировать свои трудовые издержки.
Если этот фактор, по вашим представлениям, уже не представляет проблемы сегодня, значит доля таких работников должна была радикально сократиться – по сравнению с той, какой она была в России еще в 90-ые годы?
Владимир Гимпельсон:
- В 90-е годы она была огромной! В определенные моменты 40-50% всех занятых в стране так или иначе сталкивались с подобными мерами. В 2000-е годы их применение постепенно сходило на нет. И сегодня подобная практика затрагивает лишь примерно 0,2-0,3% всех занятых в стране.
В отношении тех, кого государство и защищает, оно может это делать потому, что оно их просто “видит”. В этом смысле все остальные “занятые” в стране для него, вроде как, и не существуют.
Вы уже упомянули о “похудании” штатов персонала многих крупных и средних предприятий России. Помню, в одном из исследований вашего Центра несколько лет назад приводились такие оценки: только за период с 2000-го по 2008 год в российской экономике было сокращено более 4 млн рабочих мест, то есть примерно 10% от всех имевшихся. Предприятия осуществляли, как выражаются экономисты, некую оптимизацию, приведение своих издержек в соответствие как со спросом на их продукцию, так и реальной производительностью труда собственного персонала. Какими темпами этот же процесс продолжался в российской экономике уже после кризиса 2008 года?
Владимир Гимпельсон:
- Данные Росстата, с одной стороны, позволяют нам “видеть” всех занятых в российской экономике. Сегодня их, напомню, немногим более 70 млн человек. С другой стороны, Росстат выделяет “крупные и средние предприятия” - во всех отраслях экономики. И эта категория работодателей мониторится Росстатом достаточно тщательно. То есть мы действительно понимаем, что происходит с занятостью в этом сегменте.
Так вот, в 2007 году на этих “крупных и средних” предприятиях, включая и бюджетный сектор, работали примерно 38,5 млн человек, то есть больше половины всех занятых в стране. Сегодня, в начале 2015 года, в этом же сегменте экономики работают 33,5 млн человек. То есть за последние семь лет предприятия сократили пять миллионов рабочих мест!..
Конечно, процесс не был равномерным: в 2008-2009 году, во время кризиса, падение было чуть большим, потом оно несколько замедлилось, но процесс продолжался непрерывно. Куда же ушли все эти пять миллионов человек? Ведь безработица в стране тоже снижалась… Эти люди в массе своей либо уходили с рынка труда, либо переходили в неформальную экономику, неформальный сектор рынка труда, который за эти годы заметно вырос.
