В своей последней прижизненной книге "Двести лет вместе" Александр
Солженицын в двух местах ссылается на мои статьи середины 1980-х. Ссылается несогласно, даже крайне неодобрительно, как на образец ложных и вредных взглядов, временем преодоленных.

В те давние времена в "тамиздатской" печати велась оживленная полемика вокруг проблемы, которая казалась насущной, а оказалась вполне надуманной: до какой степени коммунизм в России был явлением отечественным, исконным, а до какой – чужеродным, привнесенным извне, вживленным злой силой? Я разделял точку зрения многих либеральных авторов: в русском национальном бытии было предостаточно кондовых традиций, навыков, взглядов, в совокупности образовывавших хорошо унавоженную почву, на которой легко приживались коммунистические идеи. Тут и органичный бессознательный коллективизм крестьянской общины, не допускающий самостоянья человека ("мы – вятские"), и исторический цезарепапизм как добровольное подчинение церкви светской власти, и уваровская триада как философская основа строя, и вера в доброго царя и плохих бояр, и привычка выводить собственное значение из сверхдержавной мощи – все это и многое другое способствовало гладкому врастанию западной коммунистической утопии в российскую почву, возникновение власти, прозванной народом хоть и презрительно, но вполне по-русски, Софьей Власьевной.

Солженицын придерживался точки зрения прямо противоположной: коммунизм, выросший на древе западной мысли, русскому национальному характеру бесконечно чужд и был в России не просто явлением приблудным, но насаждался грубой силой, принесенный на штыках чужеземного воинства – всех этих латышских стрелков, красных мадьяр и китайцев. Советскую власть последовательный антикоммунист Солженицын ненавидел люто, считал ее антинародной, а ее первейшими жертвами полагал именно русских и уже во вторую голову инородцев. Всю свою жизнь автор эпопеи "Архипелага ГУЛАГ" боролся с ней страстно и талантливо. Сталин был для Солженицына самым большим военным преступником XX века, гением злодейства, никак не совместимым с русским духом. А из галереи русских типажей Солженицын особо почитал "столыпинских" крепких мужиков и купцов, люд дельный и спорый, себе на уме, хитрованцев, работящих и рачительных, малопьющих и умеющих приумножать богатство, при этом щедро одаряющих нищих на паперти, не лишенных, значит, веры в неотмирную благодать.

Этот спор давно потерял остроту и злободневность, но разрешился он самым неожиданным образом. Украинский парламент принял пакет законов, осуждающих тоталитарные режимы как преступные – хоть коммунистический, хоть нацистский. Их символика – знаки, памятники, названия – с территории Украины должна исчезнуть. Не в одночасье и не стихийно, а в организованном порядке. Тут в спор вступила Россия, и вот тут-то философским препирательствам пришел конец, были расставлены точки над "i". В заявлении российского МИД нападки на коммунизм признаются проявлением русофобии. Нацизм тут украинцы, дескать, приплели для сокрытия антирусского характера законов, но из законодательного акта он все равно прет, как солома из драного матраца.

Во время прямой линии Владимир Путин разъяснил непонятливым, что советский период ну никак не может быть изъят из цельного массива российской истории, и уж тем более не может быть назван преступным. Отдельные нарушения социалистической законности, да, были, но ведь были же и многочисленные примеры небывалых успехов, трудовых достижений и героизма. На советский период приходятся свершения, которыми россияне и сегодня гордятся. И если к советской власти относиться с издевкой, как к Софье Власьевне, то как прикажете размежевать, какая часть заслуги в Великой победе приходится на ее противников, а какая лично на товарища Сталина? Нету таких аптекарских весов, чтобы взвесить исторические заслуги на одной чаше, а злодеяния на другой, чтобы понять, какая перевесит!

Новая концепция путинской историософии не допускает и мысли о "разрывах" в истории государства российского. История по Путину – это не школа танцев "шаг вперед, два шага назад". Не было никаких отступлений, колебаний и разброда, было непрерывное восходящее движение к сияющей цели, к тому самому будущему, которое "превосходит всякое воображение". Стороннему человеку некоторые бурные события могли показаться борьбой противоположностей, смертным боем между силами вчерашнего и завтрашнего дня, но с высоты нынешнего понимания все они видятся как сплошной и непрерывный путь от победы к победе, от одного триумфа к другому.

Поэтому-то и приходится перетолковывать в позитивном духе исторические действа и явления, которые еще недавно воспринимались сугубо по-критикански. Во многих главах и страницах приходится менять оценочные знаки на противоположные. Сегодня стало ясно, что и опричники Ивана Грозного и чекисты "железного Феликса" были похожи как близнецы – и те, и другие были людьми с холодными умами, чистыми руками и горячими сердцами. Несмотря на поверхностные различия, такой подход позволяет понять, что советские вожди были в душе такими же патриотами, как и убиенные ими члены царской семьи. Красные комиссары гнобили невинных и сами умирали в неменьшем душевном запале жертвенности, чем белогвардейские офицеры, оказывавшие им героическое сопротивление. И теми, и другими руководила самозабвенная любовь к Родине. Не надо их искусственно разделять и противопоставлять!

При правильном подходе к истории Владимир Путин оказывается достойным продолжателем дела своих предшественников – Ивана Грозного, Петра Великого, Екатерины Второй, Ленина-Сталина. Путин – это Брежнев сегодня, он же Сталин вчера. В такой концепции никакого советского прошлого нет, есть лишь одно непрерывное настоящее. И коммунистическая идея и советская власть – родная кровинушка. Не приходится удивляться, что чье-то желание свергать монументы советского периода может восприниматься только как кощунство и именно что как русофобия.

Когда в начале 1990-х Александр Солженицын триумфально вернулся в Россию из своего вермонтского отшельничества, на какое-то мгновение показалось, что своим творчеством и образом мыслей он окажет существенное влияние на развитие событий, на худой конец – на состояние отечественных умов. Это были всего лишь неоправданные ожидания. Заметили ли вы, что великий писатель консервативного толка в сегодняшней России, готовой якобы помереть за традиционные ценности, напрочь исчез из публичного дискурса? Имя его не упоминается, его идеи не обсуждаются. Случайность исключается – на родине Солженицын пришелся не ко двору. Он не вписался в путинский поворот. Все потому, что он так и не полюбил Сталина, зато уважал всех, кто встал на пути сталинской диктатуры, нередко ценой жизни.

Шавки советской печати называли его не иначе, как "литературным власовцем": он первым напомнил забывчивым соотечественникам о судьбе антисталинского генерала и его Российской освободительной армии, о роли, которую сыграла РОА в освобождении Праги в последние дни войны. Напомнил о Голодоморе, о судьбе российского крестьянства, уничтоженного методами классового геноцида. Помню день, когда в Госдуме Солженицын произнес зажигательную апологию земского устройства России. С режимом личной власти, с нынешней вертикалью представление о земском самоуправлении несовместимо. Не были услышаны и многие другие мысли отца-основателя современного русского традиционализма: о новом заселении Сибири по столыпинским образцам, как и пророческие предупреждения относительно глупого заигрывания с Китаем. Но главное его прегрешение, наказанное остракизмом и забвением, связано с отказом признать тождество между советским и русским. В том давнем споре Путин взял мою сторону. Лучше бы я был неправ.

Ефим Фиштейн – обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции