Мы продолжаем цикл передач, посвященных политикам Ленинграда – Санкт-Петербурга 90-х годов прошлого века. Одна из самых удивительных биографий принадлежит человеку, которого 25 лет назад в этом городе знал каждый.

Александр Щелканов, капитан 1-го ранга, грузчик в магазине "Березка", народный депутат СССР, председатель горисполкома Ленсовета и, наконец, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга двух созывов. Сейчас Александр, удалившись от суеты городской жизни, живет в деревне на Валдае. Там мы с ним и встретились.

–​ Александр, как получилось, что вы из грузчика магазина "Березка" (так, по крайней мере, написано в вашей биографии) стали народным депутатом СССР?

– Вероятно, это связано с тем, что происходило в сознании людей в 80-е годы. Я преклоняюсь перед "Демсоюзом" и говорю ему большое спасибо. В тот период именно отчаянная борьба активистов "Демсоюза", причем борьба не за власть, а за демократизацию (хотя это слово многим не нравится), разбудила и сформировала во мне до конца представление о ситуации, которая сложилась в СССР к началу перестройки. Это и подвигло меня на участие в выборах.

Закончив службу, я попытался устроиться по специальности "инженер оружия" с использованием того опыта, который у меня был по подводным работам, зашел в пару серьезных организаций в Питере, оказался нигде не нужен. Чтобы хоть как-то помогать семье (а у меня к тому времени были два малолетних сына и жена, которая работала), я стал искать другую работу. И "Березка" взяла меня с удовольствием. Но это был не магазин, а база, которая снабжала наши представительства за рубежом. Меня туда взяли инженером. Это был конец 1988 года. Как только я закончил военную службу (а служил я в Киргизии на Иссык-Куле), я сразу же вышел из КПСС, заранее предупредив своих товарищей в части, что буду это делать, чтобы не навредить им.

С 1989 года в Ленинграде шло мощнейшее формирование Народного Фронта. Он уже практически функционировал. Более того, все наиболее яркие протестные выступления, которые наблюдались тогда, были, в отличие от нынешних (и "болотных", и прочих выступлений), не только в крупных городах, но и на Урале, и на Востоке, и по всей России. Я был связан со многими из них. По всей стране ощущалась необходимость и готовность что-то менять.

И в этот же период были выборы на Съезд народных депутатов. Я стихийно решил, что, раз есть возможность, надо внимательно изучить списки кандидатов. Увидел, как беспощадно "валят" тех, кто предлагает более-менее разумные действия, четко формулирует свои претензии к нынешней организации, структуре, поведению власти. Когда у нас в Кировском районе таким образом "вышибли" всех достойных людей, я решил, что надо попытаться. Получил "добро" от жены (ведь это гигантская нагрузка) и ринулся в бой. Задача была проста: поэтапно идти туда, куда доберемся, но имея целью доносить до людей свои идеи. Начали с первого этапа и добрались до Съезда народных депутатов.

–​ Вы дважды были депутатом Законодательного собрания Санкт-Петербурга, и на ваших глазах произошло подчинение законодательной власти исполнительной. Как развивался этот процесс?

– В первый Петросовет, в Ленсовет пришли реальные люди из той массовой структуры всероссийского государственного недовольства, о котором я упоминал. Они реально осознавали необходимость перемен, но их сменили уже другие люди, постепенно понявшие, что через эту структуру получаешь доступ к распределению средств. Эти новые люди стали по мере выборов их замещать. Стала меняться и структура самих выборов. И туда пошли другие люди. Если мне, например, первые выборы обошлись в копейки, то дальше уже пошли люди со средствами. Они могли привлекать на свою сторону избирателя другими средствами: макаронами, тушенкой и т.д. Сейчас это звучит смешно, а тогда было не смешно. Произошла замена искренних людей, может, не очень умеющих работать, но желающих поднять страну, оздоровить ее, на людей, которые решали свои вопросы. Так происходило реструктурирование Законодательного собрания Санкт-Петербурга.

Плюс к этому – сокращение числа депутатов в десять раз. Властям гораздо удобнее отобрать в эту структуру 50 нужных человек, чем 450 свободолюбивых и непокорных. Причем в этой управляемости было заинтересовано самое высшее руководство страны, так как такая управляемость обеспечивала и ему нужное решение тех или иных вопросов. Так и построилась та система, которую мы имеем сегодня. А кто виноват? Я, в том числе, виноват, потому что на Съезде народных депутатов мы прекрасно понимали, что и как надо делать, но не смогли грамотно пройти этот самый острый период, когда, наконец, Борис Ельцин пришел к власти, и появилась возможность формирования демократической системы в стране.

Мы совершили гигантскую ошибку. Мы отказались от общенародной помощи, которую готовы были оказать нам люди. Мы не использовали колоссальный потенциал людей, отказались от работы с ними, отказались отчитываться перед ними.

–​ Наблюдали ли вы признаки активного участия КГБ в политической жизни Петербурга в 90-е годы? Если вы помните, окружение выбранного мэром Петербурга Анатолия Собчака состояло в основном из сотрудников КГБ. И как, на ваш взгляд, можно объяснить ту трансформацию внутреннего облика Владимира Путина, которую мы наблюдаем в течение четверти века?

– Я искренне говорю, что с первого дня моего ввязывания в политическую борьбу и политическую работу и до последнего дня, когда я ее прекратил, я реально ни разу не ощутил попыток воздействия этой организации на меня или мою семью. Были, возможно, заказанные кем-то звонки с угрозами по телефону, но попыток влияния на меня через органы не было. Я бы только озверел, если бы такое случилось. Они же не дураки, они же, проанализировав жизненный путь человека, прекрасно понимали, кого можно нагнуть, а кого нельзя.

На вторую часть вашего вопроса отвечу так. Что касается Анатолия Собчака, то, мне кажется, никакой трансформации у него произойти не могло. Он уже ушел от нас, но я все-таки скажу. У меня не было с ним родства душ. У меня все время было напряжение по поводу того, что я не могу ему доверять. У меня было ощущение, что рано или поздно настанет момент, когда, в случае изменения власти и политической обстановки в стране, он совершенно спокойно изогнется в другую сторону. И первый раз это было в дни путча, когда он выступил против Бориса Ельцина, кажется, где-то на Кировском заводе. Очень неудачно выступил.

Что же касается Путина, то он вообще не менялся. Он был таким сформирован. Он не был "плохой редиской", ни в коем случае. Как бы ни сопротивлялся мозг, его некий внутренний стержень только и ждал ситуации, когда, наконец, можно будет реализовать накопленный предыдущим воспитанием груз и собственно, восстановить то, благодаря чему он появился. Это Дуче из подворотни. Он очень хотел стать Дуче, понимаете?

С Собчаком сложнее – там, конечно, были бесконечные метания. Достаточно посмотреть его диссертацию, изучить его дореволюционный жизненный период, его взаимоотношения с преподавателями ЛГУ. Метания были. Но я сформировал его образ так: он постоянно рисовал собственный портрет в рамке Петербурга. Рамка была настолько драгоценная, что появление в ней было очень результативно. На съездах он был великолепным оратором ни о чем. Да, Собчак метался и изменялся. А Путин ждал момента.

Но здесь надо говорить и о третьем моменте, который оказался наиболее важным и для Питера, и для России. Как могло получиться так, что оратор, борец с КГБ с трибуны Съезда буквально обложил себя бывшими или явными сотрудниками КГБ и в первые помощники взял себе тоже гэбиста? Либо он был абсолютно никаким кадровиком и считал, что перевоспитает этого "мальчика" и, более того, изнутри будет знать, что такое органы, а значит, и как с ними бороться. Что получилось из этого "мальчика", мы знаем. А Собчак получился – "нулевой кадровик". Можно ли было с такими способностями руководить политикой государства? Либо этот "мальчик" ему просто был нужен для подпорки, с неким учетом ситуации, которая могла возникнуть в будущем.

–​ Когда разразился скандал с поставкой цветных металлов в обмен на продовольствие, вы уже не были председателем Ленгорисполкома. Что вы можете сказать об этом расследовании, проведенном Мариной Салье и Юрием Гладковым?

– Я с глубоким уважением относился к Марине Евгеньевне Салье. Если она что-то говорила, значит, была в этом уверена. О тех претензиях, которые у нее с Юрием Гладковым были к Путину, я знаю. Более того, я пытался отследить, чем же кончатся официальные обращения по поводу расследования этого дела. Никаких серьезных нарушений там в результате официально обнаружено не было.

–​ Известный питерский политолог Владимир Гельман убежден, что Владимир Путин неизбежно будет вынужден начать репрессии для того, чтобы сохранить власть. Вы согласны с таким утверждением?

– Прежде всего, здесь надо четко определиться с самим понятием "репрессии". Ведь были репрессии 1937 года, были репрессии 1953 года, а были и репрессии "Болотной", и репрессированные до сих пор остаются в заключении! Действия власти по фабрикации обвинений становятся просто-напросто противоправными. Власть втаскивает жертв в область права и начинает репрессировать. И не случайно после "Болотной" стала заметно сужаться общая активность противостояния населения и оппозиционного движения.

Второй вид репрессий – это участие в действиях против Украины, аннексия Крыма, а сейчас и действия в Сирии. Это репрессии внешнего воздействия. Власть как бы говорит: "Смотрите, что мы можем! И неужели вы думаете, что, если мы наплевали на международное право, то уж у себя-то в стране мы не сможем сделать всё, что захотим?"

Кроме того, я не экономист, но я убежден, что экономическая ситуация будет ухудшаться, а социальная напряженность – расти. И на красивых фразах о необходимости сохранения стабильности, недопущения возникновения гражданской войны будет принято решение очиститься от этих элементов.

–​ А как вам видится: Путин будет бороться за власть до самого конца, ни перед чем не остановится?

– Очень коротко: да! Вернусь к своему определению: Дуче из подворотни. Многолетняя подворотня. Многолетняя забитость, ущемленность, накопленное унижение, злоба. И с другой стороны – уже Дуче. А попробуй от этого откажись! Он не из тех, кто может остаться человеком, гражданином. Он – уже Дуче.

–​ Вы сталкивались с Владимиром Путиным в Ленсовете. Какое впечатление он на вас производил?

– Тогда это вызывало у меня огромное чувство опасности. Приведу один случай. В какой-то момент Путин докладывал в Законодательном собрании вместо Собчака, который куда-то уехал. Возникла ситуация, когда депутаты проявили недовольство, пошли возражения, и они стали склоняться к тому, что тот вопрос, с которым вышел Путин, не проходит. Путин у меня на глазах моментально поменялся: остекленели глаза, лицо стало жестким, голос стал другим. С этого момента во мне поселилась большая тревога.