Тамара Ляленкова: Сегодня мы поговорим о том, что происходит в российских университетах, и какие перспективы ожидают их в будущем. Решение - не отказываться от выполнения т. н. "майских" указов президента, несмотря на финансовые трудности, - как это не парадоксально звучит, только ухудшит положение преподавателей, а значит и качество обучения. Если раньше тактику увеличения зарплаты за счет увеличения нагрузки применяли, главным образом, в региональных ВУЗах, то теперь ее стали использовать и в столичных топовых университетах. Как результат - митинг на Марсовом поле сотрудников и студентов Петербургского государственного университета и уход 30 ведущих преподавателей, включая директора, из Института психологии им. Выготского РГГУ. У нас будет возможность подробнее познакомиться и с той, и с другой ситуацией.
В московской студии председатель профкома МГУ Михаил Лобанов. По Скайпу с нами сопредседатель профсоюза "Университетская солидарность" Павел Кудюкин. И из Ханты-Мансийска по Скайпу присоединиться доцент Югорского государственного университета Ванда Тиллес.
Тамара Ляленкова: Михаил, к вам вопрос. Университет остается пока, наверное, последним оплотом стабильности, хотя время от времени там тоже что-то такое происходит. Ситуация сейчас какая? Там не предлагают контрактов каких-то коротких заключить, не уменьшают зарплату, не увеличивают нагрузку? МГУ - сейчас флагман российского образования.
Михаил Лобанов: Да, вы правы. В МГУ негативные тенденции, которые идут сверху в образование, докатываются спустя некоторое время, позже, чем в другие ВУЗы, что в более смягченном виде. Поэтому, конечно, ситуация лучше, чем в большинстве других университетов. Но при этом майские указы никто не отменял. Дорожную карту образования никто не отменял. И руководство университета, и администрация на уровне ректора, ректората, деканов вынуждены на это ориентироваться и по административной цепочке все ниже и ниже спускать требования повышения зарплаты для достижения каких-то количественных показателей, связанных со статьями и т. д. и т. д.
Тамара Ляленкова: Но преподаватели чувствуют, что зарплата у них вырастет, таким образом, к 2018 году? Поскольку сказано, что все-таки должно бюджетникам повезти, и все будет как было обещано - будет в 2 раза больше, чем в среднем по региону, как было велено.
Михаил Лобанов: Зарплата в МГУ не растет с 2013 года. В 2013 году было существенное повышение зарплат преподавателей сначала сразу на 30% и потом еще, можно сказать, индексация на 5,5. После этого оклады и привязанные к ним другие материальные выплаты не росли, а оставались такими же. Это проблема. Про нее знают все. Цифры средней зарплаты как-то рисуются, они каким-то образом растут притом, что фактически зарплата остается такой же.
Тамара Ляленкова: А нагрузка?
Михаил Лобанов: Нагрузка пока остается такой же. Но массовых увольнений в целом по университету не прошло пока. Но все боятся, не исключают, предчувствуют, что это может быть в этом году, в следующем, через два года. Потому что без увеличения именно государственного финансирования, направленного в первую очередь на повышение зарплат, на выполнение этих показателей, эти показатели выполнены фактически не будут. Либо еще альтернатива, что администрации ВУЗа разрешат, или она сама найдет возможность как эти необходимые цифры нарисовать без фактического достижения.
Тамара Ляленкова: Павел, вы сопредседатель профсоюза "Университетской солидарности". Сейчас, может быть, больше таких ситуаций стало, когда администрация пытается добиться нужного эффекта путем, может быть, увеличения нагрузки? Или есть какие-то благополучные островки, связанные с региональными ВУЗами, или может быть это какие-то научно-исследовательские институты, университеты?
Павел Кудюкин: Такое ощущение, что ситуация действительно усугубляется по всей стране. По поводу каких-то островков благополучия. У нас в профсоюзе мы, прежде всего, получаем информацию как раз о неблагополучных местах. Такой радующей информации как-то не приходит. Как решаются проблемы выполнения майских указов? Сокращаются ставки, на которых работают преподаватели. Мы будем сегодня говорить об Институте психологии им. Выготского РГГУ, но в том же РГГУ есть очень уважаемый Институт высших гуманитарных исследований. Там где-то чуть меньше месяца назад тоже руководство собрало всех сотрудников и сказало: "Нам нужно выполнять президентские указы. Давайте, мы всех вас переведем на 0,2 ставки, но вы будете получать ни намного меньше, чем вы получаете сейчас, но зато мы хорошо и красиво отчитаемся". Плюс к тому, здесь будет очень красивая отчетность по научной работе, потому что люди числятся на 0,2 ставки, а писать, публиковаться они меньше не станут. И это все пойдет в пересчете на уменьшенное количество ставок. Получится, что эффективность работы резко возрастает. Ведь работать придется больше - вести больше аудиторной работы больше, а зарплата, если и вырастет, то вырастет незначительно.
Действительно, проблема в том, что требования майских указов не подкреплены адекватным бюджетным финансированием. А ректоров наказывают, когда они плохо отчитываются по повышению заработной платы по отношению к региональному уровню. Это главная проблема, поэтому администрация ВУЗов пытается как-то из этой ситуации выходить за счет, по сути дела, интересов преподавателей. Поскольку способности преподавателей к сопротивлению, к сожалению, не слишком высоки, то это делается достаточно успешно со стороны администрации. И в случае протеста хотя бы в форме массовых увольнений, как это произошло в Институте психологии в том же РГГУ, скорее единичные. В других ВУЗах, наоборот, стараются уменьшить количество преподавателей, увеличив на них нагрузку, заставляя их брать 1,2-1,3 вплоть до 1,5. Опять-таки при этом с увеличением нагрузки аудиторной. Во многих ВУЗах либо совсем мизерные минуты отводят на такие виды работы как консультации, как прием зачетов и экзаменов, а иногда даже перестают включать эти виды работ в нагрузку. Получается - либо вы будете принимать экзамены и зачеты в свое рабочее время, т. е. в свое свободное время вне часов нагрузки, либо отнимайте у студентов их лекционные, семинарские часы. Ситуация такая.
Тамара Ляленкова: Я разговаривала с Еленой Кравцовой. Она теперь уже бывший директор Института психологии им. Выготского РГГУ, кандидат психологических наук. Также Марина Новикова-Грунд, которая возглавляла кафедру проектирующей психологии. Ян Бухаров, кандидат психологических наук, - это уже другая кафедра - нейро- и патопсихологии Института психологии.
В чем была сложность их ситуации? Почему треть-половина преподавательского состава дружно ушла из института?
Елена Кравцова: Начало истории, действительно, связано с конкурсом, который все должны были проходить. Потому что уже несколько лет в университете конкурс заключается с людьми на один год. Каждый год все проходят конкурс. Мы перед конкурсом, как все добропорядочные преподаватели РГГУ, получили свои нагрузки, с ними ознакомились и подписали. Меньше чем за неделю (дня за 4-5) до того, как люди проходили конкурс, нам сказали, что все нагрузки меняются, что срезали все часы, которые не горловые, а количество часов, которое нам всем предложили - это читать 900 часов. Реально получается, что преподаватель должен читать 15-20 курсов при такой нагрузке. При этом это ни физически невозможно, ни, если мы хотим давать качественное образование, тоже ситуация абсолютно нереальная.
Я собрала собрание института, рассказала те правила, которые есть. И на собрании института было принято решение при одном воздержавшемся, что на таких условиях никто не будет принимать участие в этом конкурсе. И меня уполномочили, чтобы я об этом уведомила ректора. Я ректора об этом уведомила. После этого было некоторое мое персональное дело, где меня обвиняли в не компетенции, причем, не только в этот момент, а, оказалось, что я всегда была очень плохим директором и надо от меня избавиться. Но потом, вероятно, юридически выяснили, что так просто меня уволить не получится. Когда был последний день подачи заявлений на конкурс, прибежала начальник отдела кадров и сказала: "Подавайте со старой нагрузкой". Мы все и подали, решив, что все-таки, наверное, какие-то наши разговоры, объяснения дошли до ректората. А когда мы все вышли после отпуска, выяснилось, что у нас осталась треть от нашей нагрузки. И, соответственно, мы должны либо все переходить на 0,3, 0,4, 0,2 ставки и читать эти самые 15-20 курсов. При этом ни практики, без которой невозможно стать психологом и педагогом-психологом, ни исследовательской работы, без которой тоже невозможно выпустить квалифицированных людей. Ситуация такая.
И поэтому, начиная с весны, люди стали уходить из института, уходить из университета, потому что у нас единственное подразделение такое. Дальше просто-напросто с осени началась окончательно просто персонально по поводу меня и по поводу института. Поэтому 15 сентября, когда у 70% преподавателей института не стояло расписание, притом, что с 1 сентября люди учатся, 14 человек подали заявления. Через несколько дней после этого подали еще 4, потом еще. В общем, на сегодняшний день из тех, кто был в институте, когда там было все нормально, уже уволилось 30 человек. Пвторию еще раз - уволились не все сразу. Люди готовы увольняться. Мы ушли пока в никуда. Кто-то в никуда не может себе позволить уйти по разным причинам. Поэтому они говорят, что если чего-то такое будет, если они найдут другую работу, они все равно уйдут. Потому что оставаться в РГГУ бесперспективно.
Марина Новикова-Грунд: Если бы оказалось, что мы получаем столько, сколько получали или даже меньше, но имели возможность работать, я думаю, что никто бы не двинулся с места. Нас лишили возможности нормально работать. Взять по 15-20 курсов, помимо того, что это тяжелая халтура, она еще нереализуемая халтура. Мы оказались в ситуации, когда мы не можем просто по-хорошему учить студентов. Нас вынудили к такой безнадежной халтуре. Лишили нас практик. Какой психолог, который не видел объекта своего труда?! Так что, дело не только и не столько в материале.
Тамара Ляленкова: Павел Михайлович, мы не первую программу это обсуждаем, потому что ситуация длится уже несколько лет. Всегда ли администрация так некорректно обращается в сложных вопросах с преподавателями. Потому что очень часто преподаватели говорят, что мы готовы были бы прислушаться, мы готовы были что-то обсудить, поискать какие-то выходы, может быть, даже потерпеть, но очень категорично, как-то неправильно с нами обращаются. И вот именно это вызывает большое отторжение и недовольство преподавателей. Это так? Или это просто уже так постфактум кажется, после того как началась борьба конфликтов?
Павел Кудюкин: У меня такое впечатление, что действительно ситуация в этом отношении ухудшается. Причем, в основе этого то, что меняются взаимоотношения между преподавательским коллективом и руководством. У нас, в соответствии с новым законом об образовании, уставы ВУЗов утверждаются учредителем, т. е. чаще всего это Министерство образования и науки РФ, там могут быть другие ведомства. И, как правило, учредитель изымает из уставов выборность ректора. Получается, что если раньше ректор хотя бы формально зависел от коллектива, то когда ректор назначается сверху, он зависит уже не от коллектива, а от вышестоящего начальства и смотрит, скорее, на его требования. Вот это выстраивание вертикали, которое дошло и до ВУЗов, приводит к тому, что ректор начинает воспринимать себя не как лидера научно-преподавательского коллектива, а как назначенного сверху наместника. А преподаватели и научные сотрудники бесправные наемные работники, у которых права голоса нет, к которым прислушиваться необязательно, к которым можно относиться как к расходному материалу, к винтикам, которых можно заменять, которых можно вкручивать куда угодно. С одной стороны, как профсоюзному активисту, мне вполне понятно, что, да, мы наемные работники, но с другой стороны, мы очень специфические наемные работники, которые требуют достаточно бережного и уважительного отношения к себе, хотя любой наемный работник требует уважительного отношения, но при этом мы все-таки не массовый продукт производим. Каждый из нас производит нечто штучное, уникальное. А вот этого не хотят учитывать. И чем дальше, тем меньше учитывают. И, действительно, нарастает вот эта потенциальная конфликтность. Она пока еще слабо выражается в актуальных формах, но не исключено, что и актуальный конфликт будет нарастать. Может быть, кстати, это и неплохо, потому что только борясь, можно заставить себя уважать.
Тамара Ляленкова: Михаил, у вас опыт борьбы старинный. У вас был конфликт, вы его преодолевали. Все как-то происходило и произошло, слава богу, - вы остались в университете. Как-то меняется отношение администрации, реакции на какое-то недовольство преподавателей, на отношение с преподавателями? Есть какая-то разница?
Михаил Лобанов: Есть ли какая-то динамика за годы в целом по отношению к преподавателям?
Тамара Ляленкова: Да, стала ли администрация внимательна, более категорична, может быть, тоталитарна? Как вы чувствуете?
Михаил Лобанов: То, что я вижу за годы, которые я был в университете, в целом за 15 лет активность преподавателей по отстаиванию своих прав и интересов так же, как и активность студентов, в целом растет. И ситуация меняется в этом плане. В МГУ администрация тоже, год за годом сталкиваясь то с одной ситуацией, то с другой, когда группа преподавателей, научных сотрудников объединилась и требует что-то отменить или сделать какие-то изменения, какие-то сдвиги есть.
Тамара Ляленкова: Идут навстречу?
Михаил Лобанов: Иногда идут навстречу, но до сих пор, чтобы это произошло, зачастую люди должны поднимать некий шум.
Тамара Ляленкова: И выходить в публичное пространство, наверное.
Михаил Лобанов: Когда как. Иногда проходит и внутри. Главное, чтобы люди были между собой сорганизованы и понимали, что это может занять некоторое время. Главное, чтобы они были готовы к тому, что руководитель, с которым придется вести переговоры, этих переговоров не хочет. И переговоров придется добиваться, ходить раз за разом, придумывать какие-то действия, чтобы склонить к переговорам. Главное, быть готовым, что будут тянуть время. Потому что администрация чаще всего находится принципиально в другой ситуации с сотрудниками. У сотрудников есть проблемы - их сокращают, им сделали невыносимые условия работы и т. д. А администрации нужно зачастую просто, чтобы ситуация успокоилась на несколько месяцев, а тогда недовольные уйдут или успокоятся. Все как-то притрется. Людям станет жить хуже, но они привыкнут. Поэтому главное, когда люди начинают действовать, чтобы они понимали, что это может занять некоторое время и сознательно себе отдавали отчет, что они через неделю не разойдутся, а шаг за шагом будут добиваться. И тогда в большинстве ситуаций, например, в МГУ удается добиться, если не полного соблюдения интересов сотрудников, то хотя бы компромисс найти, который будет учитывать позицию сотрудников. Но при этом я тоже вынужден отметить, что исчезает выборность руководителей ВУЗов.
Тамара Ляленкова: В МГУ это было изначально.
Михаил Лобанов: Нет, это не изначально. Это произошло в 2009 году. Это резко изменило ситуацию. После этого исчезла выборность деканов фактически на факультетах. Административная вертикаль выстраивается все ниже и ниже. И там, в связи с отсутствием выборности, легко убрать руководителя любого уровня, происходит негативный отбор.
Тамара Ляленкова: Это история и с РГГУ, где выбирали ректора со всякими сложностями, тем не менее, выбрали. И одна из важных позиций претендентов состояла в том, что вот мы попытаемся наладить какую-то материальную хорошую жизнь в РГГУ, тем более, что есть платные студенты. Тем не менее, количество проректоров увеличилось до 10, по-моему. Администрация не поменялась, а немножко перетасовалась. При этом Институт психологии Выготского практически перестанет существовать в том виде, в каком он задумывался и был. Это отдельная история.
Мы говорили о том, что это влияет на качество образования, потому что преподаватели ограничены только академическими часами, за которые им будут платить. А все остальное каким-то образом перекладывается на какую-то самостоятельную работу, в т. ч. практику.
Ян Бухаров: Мы должны, например, в психиатрическую больницу отпустить студентов, скажем, 4-го курса, которые до этого душевнобольного в условиях больницы никогда не видели. Отпустить, что называется, - иди и пасись. Это невозможно! Это и небезопасно для студента, и небезопасно для больного. Так невозможно!
Марина Новикова-Грунд: А потом толку же никакого не будет. Нужно же говорить ему, что он должен увидеть - посмотри сюда, не упусти это, послушай, как задают вопросы. А так… Развлечение такое страшное.
Ян Бухаров: Ну, да, как в начале XIX века водили в психиатрические больницы, как в зоопарк. Видимо, предполагалось, что будет что-то вроде такого. Но это, конечно, форменное безобразие. Так нельзя. И я бы все-таки подчеркнул еще один аспект, о котором я немножко уже сказал. Понятно, что учреждение образования, в т. ч. РГГУ, имеет сейчас некоторые трудности финансового порядка и т. д. и т. д. В этой ситуации разумная администрация пытается договориться с сотрудниками. В данном случае, принимается ряд волюнтаристских решений. При этом ссылки на нормативные документы совершенно несостоятельны. Это тоже можно разобрать. Нормативные документы этих вопросов не оговаривают. Они оставляют это на усмотрение учреждения. Принимаются эти решения. И любое несогласие, любые попытки резонно возразить, встречают резкую реакцию со стороны электората, вплоть до персональных оскорблений. Так невозможно. Такие взаимоотношения в академическом учреждении, в образовательном учреждении - это безобразие само по себе, и это совершенно чудовищно с воспитательной точки зрения.
Разговор, которому я был свидетелем, это была одна из встреч коллектива Института психологии с представителями ректората и ректором лично. От Елены Евгеньевны прозвучало предложение - при Институте психологии открыть платные курсы повышения квалификации для педагогов, для психологов, может быть, даже для работников здравоохранения с тем, чтобы университет зарабатывал деньги. В ответ прозвучала замечательная реплика ректора: "Нет, мы будем ждать субсидию министерства". Такова политика. Сделать можно, на самом деле, очень многое. Можно, в самом деле, идентифицировать коммерческую часть образования, тем более, что она и так в РГГУ достаточно сильна - это и базовое образование, это и дополнительное образование. И ресурсы для этого были. Тем не менее, вся эта история не реализовалась из-за позиции ректората. И на всякий случай, еще раз оговорю, что здесь претензии не только и не столько персонально к новому ректору, а к ректорату как инстанции в целом. Это некоторая солидарная позиция ректората и позиция, на мой непросвещенный взгляд, безобразная. Да, можно было бы пойти на некоторые сокращения, некоторые бухгалтерские хитрости. Но это надо делать не в казарменном режиме, а в виде некоторых договоренностей.
Собственно, сейчас совершенно аналогичная история происходит с другим подразделением университета - это тоже публичная история - Институт высших гуманитарных исследований. Причем, траектория получается абсолютно такая же. И ответ коллектива, надо сказать, очень похож на тот, который первоначально давали, что ни на какие приписки коллектив идти не готов.
Елена Кравцова: В университете активно муссируется вопрос - какие мы предатели, что мы бросили своих студентов. Мы не бросили студентов. Мы все, ушедшие, сказали, что будем продолжать руководство курсовыми, дипломными, магистерскими и аспирантскими работами. Мы договорились сейчас с двумя государственными учреждениями, что мы будем там читать наши лекции, чтобы студенты могли туда приходить и просто слушать. Мы никого не бросали. Более того, мне сейчас звонят родители студентов и говорят: "Вот, вы говорили - вы будете". Я сказала, что даже если бы мы остались, мы бы не могли сделать то, что обещали. Именно поэтому мы ушли.
Марина Новикова-Грунд: Естественно, мы с ними будем работать бесплатно, как и предполагал наш бывший ректор.
Тамара Ляленкова: Видно, как тяжело преподавателям, какой они испытывают и стресс, понимая свою ответственность и невозможность что-то сделать, как-то исправить. Они поступили правильно. Они поступили честно.
Павел Михайлович, как-то зависит активность преподавателей, их категоричность или способность к компромиссам каким-то оттого, что они преподают? Насколько востребованы они могут быть как специалисты или в другом ВУЗе, или в какой-то смежной сфере?
Павел Кудюкин: Поскольку в ВУЗах процессы идут более-менее однородные, то переход из одного ВУЗа в другой, проблемы не решает. В каких-то индивидуальных случаях, конечно, можно договориться о лучших условиях, но это индивидуальные случаи. Массовый процесс перехода из одного института в другой проблемы не решает. Конечно, если у преподавателя или научного сотрудника есть возможность найти применение своей профессиональной квалификации где-то еще, ему проще. Он тогда будет и смелее разговаривать со свой администрацией, когда есть некий тыл, куда можно отступить. Если действительно отступать некуда, положение становится безвыходным. Приходится принимать то, что предлагают. Действительно, куда податься специалисту по древнерусской литературе?! Наперечет те несколько ВУЗов, где можно этим заниматься. Просто заняться репетиторством и готовить старшеклассников к сдаче ЕГЭ - это тоже утрата квалификации. Математик-теоретик. Куда он может уйти без потери своей профессии? Вот это очень серьезная проблема. Если нас выдавливают из системы высшего образования, многим из нас уходить просто некуда. Это ведь и для страны потеря.
Тамара Ляленкова: Потеря квалифицированных кадров. Это правда. Миша, куда можно пойти работать? В банковскую сферу математику?
Михаил Лобанов: Переход в банковскую сферу - это точно сопряжено с потерей квалификации. Бывает, преподаватели уходят после преподавания математики работать программистами. Какие-то навыки у них остались. И они использовались в каком-то виде при научных исследованиях.
Тамара Ляленкова: Но это совсем другая жизнь, когда работаешь в таком университете как МГУ или Санкт-Петербургский госуниверситет. Хочу обратиться в Санкт-Петербург. Там закончилось собрание. Обсуждали очень много важных вещей. С нами на связи Евгений Александрович Курашов, профессор.
Я знаю, что должны были буквально на днях решить вопрос о восстановлении Географического факультета. Случилось это или нет? Как обстоят дела?
Евгений Курашов: По поводу факультета прозвучал этот вопрос. Могу сказать, что было первое заседание комиссии по вопросу рассмотрения создания Факультета географии и геоэкологии. Эта комиссия пока ничего не решила. Но уже хорошо, что наши коллеги присутствовали на этом заседании. И, собственно говоря, пока нас обнадеживают те вещи, которые произошли на этой комиссии. Потому что были выслушаны аргументы той стороны, которая сейчас хочет восстановить Факультет географии и геоэкологии. Но поскольку комиссия была не очень-то информирована о деталях всего этого процесса, назначили второе заседание на 26 октября. И 26 октября будут уже более детально рассмотрены вопросы "за" и "против" создания факультета.
Если говорить вообще о состоянии образования, науки в СПбГУ, здесь, конечно, мы отмечаем, что довольно много негативных тенденций. Поскольку времени на это не очень много, я хочу сказать, пожалуй, о самой страшной вещи, которая произошла в университете в результате деятельности современной администрации, что сказывается на образовании и на науке, - это то, что в университете идет разрушение университетского демократизма и попрание университетских свобод. Мы ведь понимаем, на самом деле, что только в свободном демократическом университетском сообществе может развиваться наука и процветать образование. А вот созданная и продолжающейся сейчас совершенствоваться система, которой руководит ректор Кропачев, науки и образования фактически находится в таком состоянии, которая характеризуется не развитием, а приспособлением и выживанием преподавателей и ученых университета.
Можно даже перечислить по пунктам, что делается для этого, то, что система делает. Во-первых - уничтожение демократических подразделений университета, а именно - факультетов. Вместо факультетов создают не демократические структуры, а именно - институты, где директор назначается и ответственен только перед своим назначившим его начальником. А внутри института фактически сейчас заведующими кафедрами тоже полностью утратили механизмы управления, например, стимулирование своих подчиненных через назначение премий из стимулирующего фонда и т. д. Внутри самих институтов прекращены выборы заведующих кафедрами. Вместо них назначаются т. н. исполняющие обязанности заведующих кафедрами. Соответственно, люди, которых назначили исполнять функции заведующих кафедрами, должны быть благодарны и послушны директору института. Выстраивается сверху донизу линия антидемократического управления.
Что еще сказывается отрицательно на образовании и на подготовке специалистов? Прежде всего, это то, как сейчас проводятся конкурсы, оформляются преподаватели, чтобы дальше работать. Если преподаватель прошел конкурс, то его, как правило, берут на один год, редко на два года. Это общая практика. Людей сажают на короткий поводок. Если ты будешь выступать, в следующий раз конкурс не пройдешь.
Тамара Ляленкова: Я читала про ваш университет, что есть еще новые требования, что руководитель и исполнитель должен иметь внешний грант и публикации в журнале. Это такая подстраховка, что у человека будет дополнительная зарплата, если внешний грант? Или это просто такая публикация, не совсем соответствующая действительности?
Евгений Курашов: Произошла очень интересная вещь. Когда они опубликовали этот приказ о внешних грантах, то под это фактически можно было уволить 80% профессоров, доцентов и главных ведущих научных сотрудников. В результате тех мероприятий, которые проводили неравнодушные люди, которые болеют за университет, т. е. это митинги, пикеты, петиции, университетская администрация дала задний ход. И там просто смешные вещи произошли. Они внешними грантами назвали абсолютно все. Например, если вы эксперт, если вы написали рецензию, если вы поехали на симпозиум, в командировку какую-то. Абсолютно любое какое-то финансирование - внешнее финансирование или это финансирование внутри самого университета - они назвали внешними грантами, чтобы как-то погасить это совершенно законное возмущение университетской общественности.
Тамара Ляленкова: Тем не менее, я знаю, что все-таки кто-то и уволился. Я читала в Интернете мысли по поводу увольнения Хрущева Сергея Андреевича. Кто-то из магистрантов писал, как жаль, потому что человек 40 лет занимался делом, и без него трудно. Это произошло? Кто-то уволился или был уволен? Это было связано с контрактами?
Евгений Курашов: В деле Хрущева произошла совершенно вопиющая ситуация. Он проходил конкурс. И на этот же конкурс, на его должность, нашли другого претендента - это итальянский специалист. Я не знаю всех его регалий и всего прочего. Факт тот, что этот претендент не отвечал целому ряду конкурсных требований. Во-первых, он абсолютно не говорит на русском языке. Это нарушение закона РФ - получение образования гарантировано на государственном языке РФ. Следующее нарушение - по условиям конкурса претендент должен иметь опыт участия в совместных российских грантах. Итальянец в этом не участвовал.
Тамара Ляленкова: Я поняла, что были нарушения. Но настоящая причина? Просто хотели на тот момент как-то красиво выглядеть, потому что была такая история, что ВУЗы еще оценивались по наличию иностранных профессоров?
Тамара Ляленкова: Да, ради этого все и было сделано.
Тамара Ляленкова: И воспользовались тем, что заканчивался контракт, я так понимаю.
Евгений Курашов: Да, поскольку у Хрущева заканчивался контракт, здесь администрация, очевидно, хотела убить сразу двух зайцев. Поскольку Сергей Андреевич лидер движения за восстановление Факультета географии, а тут подвернулся итальянец. Заодно можно было и Хрущева убрать, как они думали, и рейтинг университета повысить.
Тамара Ляленкова: Ситуация понятная и очень распространенная. Но есть удивительно положительный опыт, просто редкий. Он произошел в Ханты-Мансийске - это Югорский государственный университет.
Ванда, как вам удалось отстоять свое право на долгосрочный трудовой договор?
Ванда Тиллес: У нас в 2015 году был объявлен конкурс. Конкурс проходил порядка 70% всех штатных преподавателей. Сроки договоров на кафедрах обычно утверждали на 5 лет, на Ученых советах по-разному. Вот меня на Ученом совете провели по конкурсу. Но совершенно неожиданно мой заведующий кафедрой предложил срок 1 год. Так как я знала, что параллельно председателя профсоюзного комитета на тот момент просто не провели по конкурсу, то я пошла на этот Ученый совет. Я попыталась возражать. Мне не удалось. Меня Ученый совет рекомендовал на 1 год.
Я поняла, что это короткий поводок, как здесь уже говорили. Понятно, что через год, если я не буду вести себя тихо и примерно, не буду возражать против роста нагрузки и изменения структуры нагрузки, то скорее всего я этот конкурс не пройду. Я пошла в суд, обратилась к адвокату, написала протокол разногласия к Трудовому договору по совету адвоката. Он на 6 лет листах был. Основное возражение было - признать Трудовой договор, заключенным на неопределенный срок, т. к. такую возможность предоставляет отраслевое соглашение. На этом я и настаивала. Кроме того, у меня еще были возражения по содержанию Трудового договора. Там были поручения, которые не соответствовали т. н. квалификационному справочнику.
Тамара Ляленкова: То есть формально вы могли к чему-то привязаться, чтобы подать в суд. А вы не боялись, что неформальным образом вас могут начать выдавливать из университета?
Ванда Тиллес: Конечно, боялась. Боялась, что не будет никакого договора заключено. Поэтому я подписала Трудовой договор, но с протоколом разногласий и пошла в суд. Первый суд, районный суд, судья Воронцов встал на сторону работодателя. Он сказал, что протокол разногласий к Трудовому договору незаконный, что я не имею права настаивать на бессрочном Трудовом договоре, что это право ректора. Но Апелляционная инстанция встала на мою сторону, т. е. она решила, что и протокол разногласий к Трудовому договору с юридической точки зрения может существовать, и если преподаватель не согласен с годичным контрактом. Вторая инстанция постановила считать мой Трудовой договор бессрочным. Потом последовали переговоры с ректором. В результате я согласилась на 5-летний Трудовой договор.
Еще положительный момент, который я только в сентябре увидела. Ту часть моего протокола разногласий, в котором были перечислены мои возражения по поводу должностных обязанностей, суд не удовлетворил. Тем не менее, в сентябре в университете очень сильно изменились Трудовые договора абсолютно всех преподавателей. Содержание их соответствовало квалификационному справочнику. Я считаю, что еще и этот момент удалось улучшить.
Тамара Ляленкова: Это внушает некую надежду, что все-таки, может быть, через суд можно устанавливать отношения, которые устроили бы и преподавателей. Хотя понятно, что это вопрос документа, т. е. вопрос каких-то вещей, связанных с юридическим оформлением - на что идет администрация, и на что соглашается преподаватель.
