Когда смотришь на Канберру сверху, то видишь чертеж.
Кольца и прямые линии напоминают игру в серсо. Пара больших колец и много маленьких. Об аренде машины лучше забыть – круги с левосторонним движением способны лишить водителя-чужестранца прав и разума.
Чертеж лежал в Америке, на столе у Марион Махони Гриффит, она представляла себя стоящей на горе Эйнсли, прикладывала линейку, чертила и шептала: "Здесь будет Парламент". Парламент теперь стоит на одной оси с горой. Никто до сих пор не считает, что автор проекта Марион, все думают, что город нарисовал ее муж, Уолтер Берли Гриффит: доверять план столицы женщине в начале XX века было бы слишком скандально. Марион в итоге все равно нашумела, став первой женщиной-архитектором, получившей лицензию.
Сидней и Мельбурн, веселые города у моря, никак не могли решить, кто столичнее: поэтому компромисс в 1908-м стали искать посередине.
Кроме торжества упорядоченности над бесформенностью, план новой столицы преследовал еще одну важную цель – вписать город в ландшафт, не загоняя природу в парковую резервацию. Чтобы город одновременно был парком. Канберру так и зовут – bush capital.
В кампусе, где я останавливаюсь на пару ночей, проходит слет молодых архитекторов: они хором твердят, что Канберра – лучший градостроительный проект из возможных.
Только никто, кроме архитекторов, не понимает, зачем сюда ехать.
Еще недавно с Канберрой настолько не считались, что сюда было не долететь без пересадок в Сиднее или Мельбурне.
Этой осенью "Сингапурские авиалинии" соединили Канберру с разными городами Европы (дальше самолет летит в Веллингтон).
Но никто по-прежнему не понимает, зачем ехать в официальную столицу, когда есть жаркий Сидней, с Оперой и пляжем Bondi Beach. Или прохладный Мельбурн, с трамваями, викторианскими домиками с резными террасами, жмущимися к небоскребам, и целыми кварталами, разрисованными граффити.
Канберра – как Вашингтон или Бразилиа – номенклатурная резервация, с вечно спешащими клерками. Она похожа на библиотечную полку со справочной литературой. Канберра – не развлечение, но знание-сила. Здесь есть как минимум три места силы: Парламент, Военный мемориал и Национальный музей.
Парламент-хаус, депутат-профессор и министр-утопленник
В Парламент-хаус (Parlament House of Australia), открывшийся в 1988 году (с королевой на церемонии), пять раз в день пускают посетителей.
Парадный зал – с каррарским мрамором и гобеленом, который тринадцать вышивальщиц ткали два года, – можно снять под школьную дискотеку, и никто не забрызгает гобелен шампанским или чем другим ("У нас здесь был выпускной!" – сообщает гид).
Члену Парламента не нужно рождаться в Австралии: есть парламентарий-сингапурец. Ему также не нужно быть взрослым: есть 19-летний парламентарий.
Система – полувестминстерская-полувашингтонская, с Палатой представителей и Сенатом. В одной стол обит зеленым сукном, и на нем лежит церемониальная булава. В другом сукно красное, и с английской традицией предпочитают не церемониться.
В здании 2500 часов. Они напоминают о начале заседаний и даже звонят, как в театре. Опоздавших не впускают в зал – как в хорошем театре. Добежать из любой точки здания можно за четыре минуты (опыты проводили на самом старом члене Парламента). Случаются курьезы: один депутат добежал из спортзала, но пришлось заседать (хорошо, что не приседать) в спортивной форме.
Главное в здании Парламента – его крыша: оттуда открывается лучший вид на Канберру. Вокруг дорожное кольцо State circle, с расходящимися лучами – Brisbane Road, Sydney Road, Melbourne Road. Флаг парит на высоте сто и один метр.
Под флагом находится Members Hall – парламентарии в нем встречаются и болтают, прежде чем разойтись по палатам. На стенах висят портреты королевы, губернаторов и премьер-министров. У некоторых выдающиеся судьбы: Харольд Холт, семнадцатый премьер Австралии, пошел поплавать в заливе Мельбурна и исчез – так, что не нашли тела. Писали, что премьер был китайским шпионом и его забрала подлодка. Что он хотел вывести войска из Вьетнама и поэтому его убили ЦРУ. Был вариант, что он сбежал от жены. В честь Холта вскоре назвали угадайте что? Правильно, плавательный бассейн.
Эндрю Ли – преподаватель университета, экономист и, с недавнего времени, депутат-лейборист (в Австралии двухпартийную систему составляют лейбористы и либералы-консерваторы) – никогда не опаздывает на заседания.
Спрашиваю Эндрю о депутатской зарплате и ее соотношении с минимальной.
"Минимум для австралийца – 60–70 тысяч долларов в год, то есть около 5–6 тысяч в месяц. Депутат получает всего лишь в три раза больше – около двухсот тысяч. Люди, идущие в политику, обычно уже работают там, где им платят те же деньги. Так что заработок не стимул".
Позорный скелет в австралийском шкафу – беженцы, запертые властями на острове Науру, о которых кричит Amnesty International. Происходит ли что-то сейчас? Нет, не происходит. Правительство по-прежнему никого никуда не переселяет: люди живут в ужасных условиях и сходят с ума.
"Кто-то говорит: нужно пустить их в Австралию. Однако тогда с Явы устремится новый поток беженцев, большинство из которых не доплывет, погибнув в пути. Впрочем, в любом случае, обращаться с беженцами плохо – не способ остановить их поток". Судя по ответу, решения нет.
Другой "скелет" – знаменитый расизм в отношении аборигенов. Бывший премьер Тони Эббот однажды сказал в официальной речи: "До прихода англичан здесь были только кусты".
"Сказал глупость, – говорит Эндрю Ли, – хотя, надо отдать ему должное, он был единственным премьером, проводящим неделю в год в аборигенских комьюнити. Зато новый премьер, Тернбулл, разговаривает на одном из аборигенских языков. Такого никогда не было прежде”.
Четверо аборигенов сегодня заседают в Парламенте. Трое от лейбористов: Пэт Додсон, принадлежащий к явуру (yawuru), Маларндирри Маккарти – янува (yanyuwa) и Линда Берни – вираджури (wiradjuri).
И даже один либерал, Кен Вайятт, его корни – нуунгар, яматжи и вонги (noongar, yamatji и wongi). Запомнить аборигенские нации может лишь настоящий патриот: в Австралии их около четырехсот (хотя всего три процента от общего населения).
Их впервые так много в Парламенте. Зато в тюрьмах – стабильная половина. Спрашиваю про дискриминацию. “К сожалению, она есть. Впрочем, сегодня преимущественно в адрес китайцев и мусульман”.
Тернбулл, сменивший Эббота в 2015 году, обещал легализовать гей-браки, но обещания пока не выполнил. "Он считал, что нужен референдум. Но лейбористы убедили его, что референдум спровоцирует разговоры о "грехе" и "содомитах", а это травмирует психику детей, не разобравшихся в сексуальной ориентации. Поэтому голосование отменили. Оно будет только парламентским. Большинство парламентариев поддерживает гей-браки. Все понимают, что все богатые англоговорящие страны – Канада, Великобритания, Новая Зеландия – их давно легализовали. Австралия – последняя из богатых англоговорящих (он так и говорит – "богатых"; это тринадцатая по размеру экономика в мире), кто этого еще не сделал.
В моей гостинице на стене висит картинка с Путиным в образе кровавого черта, пожирающего Сирию. Водитель рассказывает о телешоу, где комик изображает Путина. В такой дали популярность российского президента кажется непонятной.
"Конечно, нам не понравилась история с "Боингом", на борту которого были австралийцы. Не понравилось, что Путин (он произносит "Пьютин") сделал все, чтобы продолжилась война с Сирией. Но вообще-то, думая о внешней политике, мы подразумеваем соседей – Индонезию, Папуа Новую Гвинею, Китай, Новую Зеландию. Также помним о Великобритании. Иногда о США. Россия не в первом ряду стран, о которых думают австралийцы".
Мемориал, внучка советского писателя и австралийский ветеран Иван Волков
Так получается, что с Еленой Говор – историком и библиографом из Канберры – мы знакомимся 28 октября, в день ареста ее деда, советского писателя Артема Веселого.
"Дедушка с бабушкой жили в Москве, на Тверской, возле Музея Революции. Потом дедушку арестовали – бабушка уже была в лагере, – а девятилетнюю маму отправили в детский дом. В 38-м Артема расстреляли. В конце 50-х он был реабилитирован, его начали издавать. Вот его книга 60-го года издания. Мою маму звали Волга – третий роман назывался "Гуляй, Волга", вот он назвал дочь в честь своей любимой Волги.
Я храню письма мамы, которые она писала писала бабушке в лагерь. Мама умерла, когда я родилась, я не знала ни маму, ни дедушку. Бабушка много рассказывала про жизнь в лагере. Выходом из всего этого для меня было уйти в Австралию.
Лет в 12-13 я открыла австралийскую литературу.
Читала "Австралийские рассказы", первый плод хрущевской оттепели. Маркус Кларк. Джозеф Ферфи. Генри Лоусон. Родерик Куинн. Добротная реалистическая литература.
Прочитала книгу от корки до корки и решила, что это моя страна и я хочу здесь жить".
Встречаю знакомое имя – Алан Маршалл: детский фильм "Я умею прыгать через лужи" показывали даже по советскому телевизору.
"Я жила в Минске, индустриально-провинциальном городе. Когда меня спрашивают, какую роль сыграл Минск в вашей судьбе, я говорю: "Потрясающую! Дал огромный стимул уехать". Для подростка это было прекрасное место, чтобы хотеть чего-то другого.
Я занималась Австралией. Составила "Библиографию Австралии с 1710-й по 1983-й годы" – в ней все, что написано на русском языке об Австралии".
Оказывается, Австралией очень интересовался Ленин, а профсоюзы Южного Уэльса писали ему ответные письма.
Елена с мужем, этнографом-австраловедом Владимиром Кабо, приехала в Австралию в 90-м году на учебу. Студент истфака, Кабо в 49-м году был арестован за антисоветскую агитацию и после пыток бессонницей на Лубянке отправлен на пять лет в Каргопольлаг.
Жениться договорились следующим образом:
"Я женюсь на Леночке". – "Что ты о ней знаешь?" – спросила сестра. "Она любит Австралию".
Вместе с Еленой идем в Военный мемориал. Открытый в 41-м году, он впечатляет масштабами. Его поставили прямо возле горы Эйнсли, чтобы вписать в ландшафт; широкий проспект ровной линией простирается к Парламенту. Здесь торжественно, даже слишком.
Мемориал – это стена имен, Могила Неизвестного Солдата и музей. Открыт до пяти (в Австралии важно помнить про пять часов вечера, после этого часа, как у Золушки, исчезают все возможности, включая транспортные).
В Австралии выучиваю слово “анзак”.
Буквально – австралийский и новозеландский армейский корпус. Сначала так называли формирование, собранное для участия в Первой мировой войне; теперь называют всех ветеранов и вообще всех военнослужащих.
Первое впечатление, что австралийцы драматически преувеличивают.
Действительно, в Первую мировую больше всего австралийцев погибло в Галлиполи и на Западном фронте. А во Вторую мировую – в Папуа – Новой Гвинее и Юго-Восточной Азии.
Но количество жертв не сопоставимо с цифрами, к которым с детства привыкли мы.
И вообще это не их войны.
Впечатление номер два уже менее категоричное. На учете каждый погибший. Отряд не заметил потери бойца – это не про Австралию. На стенах – имя каждого. Маки (аналог наших гвоздик), принесенные родственниками, прочерчивают вдоль стен красные линии. В Афганистане погибло тридцать, в Ираке двое, совсем недавно – все имена здесь, на этой стене.
"Среди солдат я нашла тысячу уроженцев России", – рассказывает Елена.
"Я выросла в Минске, где была сильная милитаристская пропаганда. Поэтому с детства я зареклась смотреть военные фильмы. Но этот музей изменил отношение. И я стала военным историком".
Работа велась с 2000 года. Книга "Русские анзаки в австралийской истории" была издана в 2005 году в Австралии на английском. На сайте Елены Говор – личная история каждого анзака.
Номер пятьдесят пять, Домиловский. Приехал с Дальнего Востока. Рабочий или крестьянин. Один из первых погиб в Галлиполи. Иван Волков, плотник из Вятской губернии, погиб в Галлиполи.
На одной из последних панелей – Червин, прошедший Галлиполи и Западный фронт, вернулся и покончил с собой.
"У нас гибли величаво и миллионами. Здесь важен каждый погибший. Не Родина-мать зовет, не "высокие идеалы". Здесь ты понимаешь, что зовет не Родина-мать, а раненый австралийский товарищ".
Возле этой стены чувствуешь укол, думая о своих "миллионах", неучтенных Родиной-матерью.
Детский голос из громкоговорителя зачитывает имена.
Картина "Черные бастарды идут" и аборигенка Ильина
"Стойте на углу. Увидите моего мужа. У него борода как у Санта-Клауса".
Лиэнн Иллин, а точнее Ильина – внучка русского эмигранта, женившегося на аборигенке и зарегистрировавшего брак еще в те времена, когда за связь с белым человеком аборигенов отправляли в резервацию. Елена Говор написала об этой истории книгу “Ильины из племени нгаджан”, по мотивам которой был снят фильм.
Лиэнн – белая женщина австралоидной расы. Уже не говорит на своем языке. "Простите за мой акцент, русско-аборигенский", – говорит с очень серьезным лицом.
Дохристианские времена она называет dreamtime, временем сновидений.
"У нас не было бога, нашими богами были предки". Мать Лиэнн из племени калкадун, отец – нгаджан. Тотем матери – эму, отца – черный какаду. "Мы не можем есть мясо тотемных животных".
Австралийских аборигенов всего 437 тысяч (согласно переписи 2001 года), в их числе 27 тысяч островитян Торресова пролива (это другая национальность, ближе к новозеландским маори).
У них есть свой флаг – красно-черный, с желтым кругом посередине. Есть аборигенское посольство. Есть газеты – например Koori mail, и телеканалы – NITV, National Indiginous television.
Есть знаменитости, спортсмены: легкоатлетка Кэти Фримэн на Олимпиаде в 2000-м несла аборигенский флаг.
Футболиста, забившего гол и станцевавшего воинственный танец на футбольном поле, высмеяли медиа.
"К нам вообще много цепляются. Пишут, что мы спившиеся и малообразованные”, – говорит Лиэнн.
В организации Aboridginal Advancement League в Мельбурне, где в витринах хранятся бумеранги и диджериду (музыкальный инструмент, на котором не разрешено играть женщинам), обнаруживаю картину: крест, четыре руки разных цветов и три магических круга. "Художник Williw Bux, к сожалению, в тюрьме. Осужден на шесть лет за драку", – сообщает сотрудница центра.
Место, где можно посмотреть аборигенское искусство, – Национальный музей Австралии. Разноцветное здание с непослушными стенами выгибается, встает на дыбы и танцует, выкидывая алюминиевые коленца.
Оранжевая петля, из-за которой музей виден издалека (скульптура называется "Петля Урулу"), указывает одним концом на старый Парламент, а другим на гору: место искусства где-то посередине. Все цвета имеют символическое значение: красно-коричневый – цвет австралийских скал, colour of the bush, а здание галереи первых австралийцев выкрашено в черный.
Древностей в галерее нет – разве что бумеранги. Самые старые артефакты – наскальная живопись, сделанная 30–40 тысяч лет назад, сохранилась только в пещерах Северных территорий, где была защищена от людей и непогоды.
Картины рисовали на непрочных материалах, поэтому все пропало.
Служитель музея Грэм показывает мне временную экспозицию "История трассы Canning Stock Route”. Дорогу в Западной Австралии длиной 18 500 километров строили через поселения аборигенов, что спровоцировало конфликты. Двадцать картин, все современные, кураторский проект. Художники живы. Манмарр Дэйзи Эндрюс 34-го года рождения, а Аня Джудит Симпсон всего лишь 88-го.
В картине художницы по имени Кумпайя Гирджаба (Kumpaya Girgaba) струятся цветные линии.
"Картины аборигенов – взгляд сверху, земля с высоты птичьего полета, – объясняет Грэм. – Кто-то может сказать, что это примитивное искусство, но оно отражает их понимание жизни, их мировоззрение и представления о священном”.
В этой же галерее висит карта аборигенских территорий, их больше четырехсот: если бы не англичане, материк сегодня был бы лоскутным, как Европа.
Есть картины-протесты. По земле обетованной бегают голые британцы, а на кораблях с мушкетами подплывают туземцы с чернолицым туземским Куком. То есть все наоборот. Название картины – The black bastards are coming, художник Гордон Сайрон.
Похожую по замыслу работу Ричарда Белла я видела в Сиднее, в галерее Южного Уэльса – с огромными буквами Pay the Rent поверх цветных кругов.
Аборигены несчастливы.
13 февраля 2008 года власти официально извинились перед аборигенами и жителям островов Торресова пролива. В первую очередь – за насильственную ассимиляцию: вплоть 70-го года детей отлучали от родителей. Извинения принес лейборист Кевин Радд, став новым премьером. Распечатанный текст извинения торжественно запечатан в стеллаж на видном месте в Парламент-хаусе.
Лиэнн не прощает.
Недавно она работала в Красном Кресте, помогая беженцам. Одна из сотрудниц в частной беседе сказала, что "беженцы все равно пропьют все выделенные деньги". Лиэнн возмутилась и стала отчитывать сотрудницу. Вскоре с ней не продлили контракт.
За столом, в компании австралийцев подслушиваю историю. Белый парень и его аборигенка-герлфренд поехали отдыхать в Тайланд, где у них украли паспорта. В посольстве парню сразу же выдали новый паспорт, а девушку попросили доказать австралийское гражданство.
"Такси в аэропорту попросту не посадит аборигена – а вдруг ему нечем заплатить? Даже индийские таксисты не хотят нас везти, хотя их кожа, если уж на то пошло, темнее нашей. Мы привыкли, – говорит Лиэнн, – мы живем в white men’s world. Мы должны делать то, что говорит белый человек. Мы – невезучие дети своей страны".
