Александр Генис: Готовясь к зимним праздникам, наша рубрика “Картинки с выставки” отправится в музей где сейчас проходит экуменическая выставка “Иерусалим”.

(Музыка)

Александр Генис: Выставка, устроенная в модном “театральном стиле”, погружает посетителя в особую среду, заставляя каждый экспонат играть свою роль в историческом спектакле.

Прологом к нему служит видеоинтервью с торговцем текстиля из Старого города.

- Моя древняя лавка, - гордо объясняет хозяин, - стоит на этом месте со времен крестоносцев и вплоть до сегодняшнего дня снабжает роскошными тканями всех, кто служит Богу: мулл, раввинов, священников.

В сущности, это и есть центральный сюжет экспозиции: Иерусалим как центр всех религий - священный клубок и лоскутное одеяло божественного. В музее, в отличие от истории, разные веры мирно живут в дружном единстве прекрасного. Всё тут дополняет и оттеняет друг друга, вплетая свою традицию в универсальный иерусалимский феномен.

Исламское искусство лучше всего выразило себя в орнаменте, в котором можно увидеть и молитву, и музыку, и философию. Сама монотонность орнамента указывает путь к постижению. Бесконечная повторяемость элементов сплавляет в прекрасный узор то, что предлагает художнику традиция. Как лианы, орнамент захватывает любое пространство, заполняя собой неорганизованную пустоту. Перебираясь с клинка на ткань, с керамики на стекло, с бумаги на кафель, узор достигает своей конечной цели на ковре. Мелодия нити подчиняется могучей гармонии. Замысел ткача не подавляет, а лишь направляет прихотливый рисунок. Вглядываясь в приключения узора, ты проникаешь в его музыкальную тайну и впадаешь в транс.

Христианский мир представлен на выставке “мечом и крестом”. Доспехи крестоносцев, их гробницы, а главное - огромные двуручные мечи. Ничуть не напоминающие короткие “гладиусы” римлян, эти орудия убийства предназначены для рыцарского единоборства равных. Об этом же рассказывает и оружие Саладдина, которого враги уважали не меньше друзей.

Другой класс экспонатов указывает на смысл похода Запада на Восток. Это - реликвиарии, хранящие вещественные доказательства христианской веры. Для средневекового человека великие соборы Европы были прежде всего хранилищами реликвий. Они питали эти церкви чудотворной энергией, которую мы, путая форму с содержанием, не умеем ощутить. И зря. Ведь плоть святого - его кость или прядь - убеждала прихожан в том, что священная история - правда. Мощи служили залогом обещанного бессмертия.

Иерусалим, как и вся Святая земля, не зря названная пятым Евангелием, был нескончаемым источником бесценных ископаемых, включая крест Господень, якобы найденный тут византийской императрицей Еленой.

На выставке мы видим лучшие образцы паломнической архитектуры. Каждый ларец-реликвиарий - миниатюрный собор, собранный из драгоценных камней, отделанный эмалью и украшенный золотом. Другую архитектуру представляют капители колонн с каменной скульптурой из возведенных во время Крестовых походов церквей. Святые на них улыбаются небесам и зовут за собой прихожан.

Но больше всего мне понравились не камни, а книги. Иерусалим всегда был раем книжников. Все три религии, которые делят этот город, живут священными писаниями. Поэтому книги занимают на выставке царское место. Собранные вместе, они устраивают парад алфавитов. Это и колючий готический шрифт Библий, и загадочные коптские рукописи, и затейливые армянские крюки, и строгое квадратное еврейское письмо. Но, пожалуй, самая изящная каллиграфия - арабская вязь. Редкие буквы, как птицы на невидимых проводах, населяют страницу беспримерно летучим письмом.

Погрузив нас в прошлое, выставка и вырывает из него, чтобы показать Иерусалим сегодняшний. Кипящий и клокочущий, намоленный и живой, он сам и есть центральный экспонат выставки, которая молча, но веско объясняет, почему отсюда ближе к Богу.

Сам я убедился в этом под жестяным навесом для старожилов у Стены плача. Раскачиваясь и кланяясь, они, казалось, с трудом удерживаются, чтобы от выплескивающейся радости не пуститься в пляс, подражая царю Давиду, который, как известно, «скакал перед Господом». У евреев молитва – на зависть шумное дело. Нам, со стороны, их связь с Богом кажется односторонней. Но достаточно и того, как писал философ Мартин Бубер, что к Богу можно обращаться, причем – на ты. Объясняя любовь евреев к звуку (от сплетен до скрипки), Бубер назвал их «народом слуха».

- Греки, - говорил он, - на своих богов смотрели, иудеи с Ним только разговаривали.

Выставка в Метрополитен - зримое воплощение таких бесед.

(Музыка)

Александр Генис: Мы продолжаем приуроченный к зимним праздникам выпуск нашей рубрики “Картинки с выставки”. К нашей беседе присоединяется музыковед и историк культуры Соломон Волков.

Соломон Волков: Мне всегда очень интересно слушать ваши травелогические заметки. Вы ведь были в Иерусалиме?

Александр Генис: И не раз.

Соломон Волков: И каковы ваши впечатления?

Александр Генис: Иерусалим — город единственный в своем роде. Это, конечно, не открытие, открытие то, что он таковым и остается, ничего с ним сделать нельзя. Ни войны, ни мучительная история, ни века не уничтожают главного — состояние намоленности. Последний раз, когда я был в Иерусалиме, это было года два назад, мне очень повезло, я подружился с историком Риной Заславской, которая знает город, как свои пять пальцев, она мне показывала Иерусалим. Встретились две зануды, надо сказать, потому что мы 12 часов подряд ходили по городу. Она сказала: «Только вы могли это выдержать». Она мне рассказывала и показывала этот город интимно. Я смотрел и никак не мог понять: как все это сочетается.

Ведь Иерусалим — это не только древность, не только старина, но это, например, молл такой же, как в Америке, где продаются самые дорогие товары в мире, лучшие магазины. Все это с иголочки, очень новое и очень ценное, очень красиво - и архитектурно, и художественно, повсюду стоят современные скульптуры. Миллиарды долларов туда вложены. Я у Рины спрашиваю:

- А кто вкладывает деньги в Иерусалим, когда он стоит на пороховой бочке. Ведь тут же в молле и солдаты, которые все время охраняют нас от террора. Как же так?.

Она говорит, что люди верят в то, что Иерусалим стоял и будет стоять, поэтому и вкладывают в него деньги. И я подумал — деньги глупыми не бывают. Кто-нибудь сейчас вложил бы деньги в Донецк или Луганск?

Иерусалим, еврейская его часть, необычайно красив. Много еврейских архитекторов, еще поколение Баухауза строили Израиль - и Тель-Авив, и Иерусалим. Но для меня, конечно, Иерусалим — это Старый город. И тут я ничего не могу с собой поделать. Моя сентиментальность не выдерживает встречи со Стеной плача. Причем это довольно дикое название, ведь евреи не называют эту стену Стеной плача, она имеет свое название в Израиле - Котэль Маарави, просто Западная стена. Там не плачут — там радуются. Это глубокое заблуждение, что евреи туда приходят плакать, они приходят туда испытывать счастье от контакта с Богом. Я видел это не раз, просто сидел и смотрел на людей, которые приходят туда молиться. Уж простите меня за такое сравнение, но мне кажется, что это немножко напоминает баню, люди чувствуют себя там расслабленно. Во-первых, мужчины и женщины разделены, как известно. Ссобенно мне понравились старики, некоторые приходят туда с водкой, я сам видел, достают бутылочку, глотнут, еще посидят, помолятся, опять посидят, газету почитают, и еще посидят. Я понимаю, что им просто хорошо там быть, я, как уже сказал, верю в намоленность места. Другие, особенно молодежь, приходят туда и впадают в транс, они молятся до тех пор, пока они не начинают скакать, именно как царь Давид перед Господом. Все эти сцены производят впечатление живой религии, эта религия навсегда, она никуда не денется, потому что она вечная. Израиль ведь светское государство, большая часть израильтян не соблюдает еврейские ритуалы, никак нельзя сказать, что это- теократия. Но святые места делают этот город живым ископаемым. И поэтому каждая поездка в Иерусалим для меня — праздник. Но так оно и должно быть, не зря туда отправлялись паломники столько сотен лет.

Соломон Волков: Я по сравнению с вами в области путешествий, знаете, у Окуджавы был такой роман «Путешествие дилетанта», я тотальный дилетант в области путешествий, если перефразировать это окуджавское название. Я очень редко куда бы то ни было выезжаю, даже из дому, как вы знаете, нечасто выхожу. Но в Иерусалиме я побывал, там у меня тоже, между прочим, был замечательный гид, музыкант Владимир Мак, который показал мне все, что можно показать, рассказал мне много интересного. Я запомнил эти дни. Для меня одновременно было всего в Иерусалиме слишком мало и слишком много, если говорить о городе. Слишком много, потому что когда на тебя обрушивается, особенно такого человека, как я, такое количество мощнейших достопримечательностей, то психика начинает прогибаться. Я в какой-то момент чуть не потерял сознание, должен сказать. А с другой стороны мне казалось, что многое очень во всех этих святых местах приобретает волей-неволей характер некоторой ярмарки. У вас не было такого впечатления? Есть во всем этом элемент купли-продажи, лишний, как мне кажется.

Александр Генис: Но ведь так всегда было. Вы вспомните, когда Христос изгонял торговцев из храма, что они делали в храме? Дело в том, что в древнем Израиле все евреи должны были на праздники прийти в храм, принести в жертву голубей, и эти торговцы продавали в храме голубей, то есть, ритуальный товар. Примерно так же, как сейчас продают сувениры для паломников. То есть ничего нового в этом нет.

Мне кажется, что ярмарка и религия — взаимосвязанные вещи, так всегда оно и было. Города возникли там, где люди торговали и молились, на перекрестке религии и торговли возникали города. Так что я не вижу в этом ничего особенного. А то, что туда приезжают миллионы паломников, с нетерпением скупают все, что можно, чтобы привезти домой частичку Святой земли, то в этом я вижу даже симпатичную черту.

Мне рассказали в Израиле замечательную историю, не могу не поделиться. Мы были на реке Иордан, река — это так говорится, а на самом деле - это маленькая речушка зеленая, вся покрытая тиной. Местные евреи рассказали, что раньше сюда приезжали баптисты, люди, которые принимают крещение в зрелом возрасте. И нет ничего более прекрасного, чем принять крещение в Иордане, где Иоанн Креститель крестил Христа, который был тогда еще, конечно, Иисусом, а не Христом. И вот приезжает автобус из Америки, откуда-нибудь из южных штатов, они подъезжают к Иордану, и они не могут сдержать себя, бросаются прямо из автобуса в эту речку, потому что это то, о чем они мечтали всю свою жизнь. Евреи говорят: так неловко было от всей этой суеты, что мы им построили крестильню. Я видел - это такая купальня очень красивая, мраморная, где желающие могли бы креститься, там всегда стоит очередь.

(Музыка)

​Александр Генис: Соломон, на этой выставке я обратил внимание на музыкальное сопровождение. Вы знаете, что теперь театрального типа выставки всегда сопровождаются специально подобранной музыкой. В этот раз это была 7-я симфония Пендерецкого, которая была написана напрямую по заказу иерусалимских властей.

Соломон Волков: Пендерецкий — одна из любопытнейших фигур, наиболее значительных современных композиторов. Интересно, что он с самого начала своего творческого пути обращался к религиозным темам, у него есть оратория «Страсти по Луке», которая была очень популярна в среде музыкальной молодежи, у меня была эта запись, у моего приятеля была эта запись, я до сих пор помню, как выглядел конверт, в котором эта оратория находилась. Он так же писал сочинения на актуальные сюжеты, он поддерживал «Солидарность» в свое время, он является большим поклонником, что среди авангардных композиторов не так часто случается, Дмитрия Шостаковича. Он ведь хороший дирижер, и дирижирует симфониями Шостаковича, приезжал в Москву и выступал там в качестве дирижера, исполняя Шостаковича и свои произведения.

Александр Генис: Это - оратория, она называется вокальной симфонией или “Семь врат Иерусалима”. Считается, что в Иерусалиме семь ворот и через седьмые войдет мессия. Этим воротам посвящена каждая часть его опуса. Давайте послушаем эту музыку.

(Музыка)

Соломон Волков: Прежде, чем продолжить разговор о музыке, связанной с Иерусалимом, я бы хотел вот что сказать. Мне очень понравилось то, что вы сказали о том, что европейские соборы были прежде всего хранилищами реликвий, что эти реликвии питали прихожан чудотворной энергией. Вот эта чудотворная энергия, мне кажется, очень правильное определение тех ощущений, которые испытывают люди верующие при виде мощей, кости, пряди какого-то святого. Есть какие-то, я бы сказал, культурные реликвии, которые не связаны с предметами религиозными, они являются творениями рук человека и все-таки производят впечатление чуда. Одним из таких чудес мне представляется евангельский цикл Бориса Пастернака из его стихов к «Доктору Живаго». Это удивительный цикл, написанный человеком, который никогда не был ни в Палестине, ни в Иерусалиме. Для меня, думаю, что и для многих, Пастернак — это в первую очередь поэт среднерусской природы.

Александр Генис: Его называли “гениальный дачник”.

Соломон Волков: Но тут он каким-то образом проник в сущность евангельского пейзажа. Это действительно чудесные вещи. Одно из этих стихотворений, которое так и называется «Чудо», я хочу в связи с этим прочесть.

Он шел из Вифании в Ерусалим,

Заранее грустью предчувствий томим.

Колючий кустарник на круче был выжжен,

Над хижиной ближней не двигался дым,

Был воздух горяч, и камыш неподвижен,

И Мертвого моря покой недвижим.

И в горечи, спорившей с горечью моря,

Он шел с небольшою толпой облаков

По пыльной дороге на чье-то подворье,

Шел в город на сборище учеников.

И так углубился он в мысли свои,

Что поле в уныньи запахло полынью.

Все стихло. Один он стоял посредине,

А местность лежала пластом в забытьи.

Все перемешалось: теплынь и пустыня,

И ящерицы, и ключи, и ручьи.

Смоковница высилась невдалеке,

Совсем без плодов, только ветки да листья.

И он ей сказал: «Для какой ты корысти?

Какая мне радость в твоем столбняке?

Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,

И встреча с тобой безотрадней гранита.

О, как ты обидна и недаровита!

Останься такой до скончания лет».

По дереву дрожь осужденья прошла,

Как молнии искра по громоотводу.

Смоковницу испепелило до тла.

Найдись в это время минута свободы

У листьев, ветвей, и корней, и ствола,

Успели б вмешаться законы природы.

Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.

Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда

Оно настигает мгновенно, врасплох.

По-моему, чудесное стихотворение.

Александр Генис: Действительно, чудесные стихи. И пейзаж похоже на израильский. Это жестокая земля, пустыня, не желтая, как Сахара, а серая, каменистая бесплодная. Но это - Святая земля, которую называют “пятое Евангелие”. И, действительно, чтобы понять Новый завет, нужно побывать в Израиле, увидать Палестину так, как ее видел Христос. Ведь до сих пор же осталось все это тропы, до сих пор есть паломники, которые идут путем Христа, прямо так, как описал Пастернак.

Соломон Волков: Видите, можно прийти туда, даже не побывав там, как это и сделал Пастернак.

Александр Генис: Этим и отличаются большие поэты. Ну а что касается музыки?

Соломон Волков: Давайте послушаем одну уникальную вещь, а именно - записи, которые подготовил и выпустил Иерусалимский литургический институт. Это редкие записи, которые есть в моем распоряжении, и там представлены все главные церкви, представленные в Иерусалиме. Ведь этим город и славен, что там разные церкви мирно сосуществуют в едином пространстве и не воюют друг с другом.

Александр Генис: Далеко не мирно, но все-таки сосуществуют.

Соломон Волков: Мы начнем с песнопений, которыми будет представлена армянская ортодоксальная церковь.

Александр Генис: В Старом городе целая четверть выделена армянам. И армянская часть Иерусалима там существует с 250 года, еще за 50лет до того, как Армения приняла христианство.

Соломон Волков: Итак, армянская литургия.

(Музыка)

Соломон Волков: А сейчас мы послушаем, как литургическую службу представляет совершенно другая церковь — коптская, как мы знаем, это церковь Эфиопии. Называется это песнопение «Псалом Фантазия».

(Музыка)

Соломон Волков: Теперьмы перейдем к церкви лютеранской.

Александр Генис: У лютеран были особые отношения с музыкой. Они считали, что вместо всех украшений в церкви должна быть только музыка. Именно так рассуждал Бах, который все свои сочинения посвятил Богу. Именно лютеранская вера наиболее восприимчива к музыке, не так ли?

Соломон Волков: Да, конечно. И одним из учителей Баха был немецкий композитор Дитрих Бухстехуде, Бах специально отправлялся в путешествие, чтобы послушать, как Бухстехуде исполняет свои собственные сочинения. Вот - прелюдию к 42 псалму Дитриха Бухстехуде.

(Музыка)

Соломон Волков: И наконец православная церковь, она будет у нас представлена духовным концертом Максима Березовского, композитора, который родился в 1745 и умер при загадочных обстоятельствах в 1777 году.

Александр Генис: Говорят, что он чуть ли не перерезал себе горло.

Соломон Волков: На этот счет существуют разные точки зрения. Устойчивой была легенда о том, что он перерезал себе горло.

Александр Генис: В припадке горячки.

Соломон Волков: Вообще судьба трагическая у Березовского была. Он был украинский певчий придворный, поехал учиться в Болонью.

Александр Генис: Где он был в болонской музыкальной академии. Я недавно бывал в Болонье, мне показывали эту академию, там до сих пор там поют. А в то время, когда Березовский там был, в XVIII веке, она была главным музыкальным заведением в Европе.

Соломон Волков: Березовский получил звание академика, сдал соответствующие экзамены. И интересно, что в тот же день экзамен с ним сдавал композитор, о котором Мариэтта Шагинян, написала книгу — это Йосеф Мысливечек, чешский композитор, богемский композитор. Мысливечек и Березовский в один день сдали на звание академика. А за год до этого юный Моцарт получил в этой же болонской академии свое звание.

Александр Генис: Еще одно намоленное место.

Соломон Волков: Что касается Березовского, моя сокурсница по Ленинградской консерватории Марина Рыцарева, главная специалистка по Березовскому, доказывала, что версия относительно самоубийства - легендарная, вероятнее всего он умер в результате горячки. Так что жизнь его, конечно, была коротка, но музыка у него прекрасная, она до сих пор звучит. А вот как она звучит в Иерусалиме. Я хочу подчеркнуть, что все записи, которые мы сейчас показали — записи живого исполнения в священных местах, и в этом их особенная ценность. Итак, произведение Максима Березовского - как оно звучит в Иерусалиме.

(Музыка)