Сегодня ностальгию по советским временам, помимо вполне понятного обращения к впечатлениям юности, социологи объясняют существовавшей тогда стабильностью, привычка к которой до сих пор мешает гражданам проявлять собственную инициативу и развиваться самостоятельно. Труднее объяснить удивительно раннюю – едва ли не сразу после школы, ностальгию по 90-м годам у молодых людей, которой они делятся в группах "ВКонтакте". Такие группы существуют вот уже десять лет, однако актуальность темы не уменьшается, а число участников растет – приходят даже те, кто родился в нулевые.

Естественная причина подобного чувства – желание вернуться в уютное безопасное прошлое, каковым в большинстве случаев и является детство. И чем дальше отстоит картинка, тем она кажется привлекательней. Однако дистанция, с которой молодые люди стали оборачиваться на 90-е годы, не то что невелика, ее практически нет. Ребятам не нужен бинокль или лупа, чтобы подробно рассмотреть обстоятельства своей жизни, они слишком свежи даже для воспоминаний, здесь нет никакой искажающей оптики.

Кроме того, 90-е годы семьи переживали по-разному, с экономическими трудностями каждый справлялся как мог, однако нынешний ассортимент и доступность товаров не соразмерим с предложением того времени, скудностью и ограниченностью средств. Тем не менее, молодые люди от нынешнего изобилия с радостью возвращаются в бедные полуголодные времена.

Никто не назовет тот период и безопасным, атмосфера улиц естественным образом проникала в пространство квартир. Родители, озабоченные борьбой за пропитание – как в денежном, так и в натуральном виде, уделяли детям значительно меньше внимания, чем теперь. Даже бунтовать против родительской власти особенно не приходилось – мир взрослых кардинально менялся и ломать было практически нечего. В любом случае у родителей на сопротивление не хватало сил и аргументов. Возможно, именно в этом ощущении свободы, напрямую не связанном с политическими событиями, и кроется притягательность 90-х для молодых.

"Наше поколение", песня группы "МФ3" и Кристиана Рэя

При всей глобальности происходящих тогда, и не только в России, перемен трудно предположить, что дети осознали их важность лучше взрослых, большая часть которых не справились с этим до сих пор. Другое дело, что поколение, получившее свободный доступ к игровым приставкам, фирменным кроссовкам и зарубежной музыке, оказалось в зоне смены формаций, как и их родители, только иначе. У них еще были дворовые компании, общий музыкальный фон, одни на всех сериалы. И именно эту общность, упакованную, правда, в популярные тогда предметы потребления, они и пытаются сегодня воссоздать в соцсетях.

Конечно, можно сослаться на возможности интернета, где легко собрать большую группу по любому поводу, однако современная мода на 90-е вполне коммерческий тренд, как в одежде, так и в музыке, что заставляет говорить о реальной востребованности этой темы. И здесь бессмысленно искать политическую подоплеку, поскольку первая гражданская акция, в которой молодые люди этого поколения осмысленно принимали участие – "белоленточное" движение 2011-12 гг. Однако в любом случае – в России выросло поколение, которое не рассматривает 90-е как "лихие", а понимает их как время свободы, пускай и личной.

Бесконечная вечеринка

Ольга Фельдберг, фольклорист:

- Меня интересует ностальгия по 90-м, о которой много пишут в разных группах "ВКонтакте", причем , если верить нашим опросам, в большинстве это действительно молодежь, чье детство пришлось на 90-е годы. Но, кроме того, там есть люди, которые родились в 1998 году, они явно не застали 90-е и при этом очень хотят принимать участие в этих ностальгических практиках, таких примерно процентов десять.

Надо сказать, что в этой группе огромное количество участников, примерно 1,5 млн. Там есть обсуждения, много фотографий и даже лента новостей. И постоянно происходит некий процесс, когда личные воспоминания создают такое общее воспоминание. Они пишут манифесты: "Мы дети 90-х. Мы помним это, это и это". Есть оппозиция нынешним детям, например, "мы не такие как дети 2000-х, потому что они все время сидят в смартфонах и за компьютерами, а мы помним, что такое гонять мяч во дворе". Кроме того, что я слежу за этими группами в сети, я еще беру интервью у разных поколений и смотрю, как устроен ностальгический нарратив по 90-м. И одно из сильных мест – бесконечная вечеринка, гедонизм.

Довольно большой пласт воспоминаний составляет музыка. Но мне кажется, что основной акцент ложится на всякие материальные объекты - вещи, еду. Скажем, участники выкладывают фотографию упаковки печенья в альбом, а дальше приходят люди и говорят: "Я это помню. И у меня такое было" и т. д. Кто-то голосует лайком, кто-то пишет комментарий. Самые популярные вещи очень быстро превращаются в мемы, и дальше этот мем тиражируется бесконечно, набирая очень много лайков и перепостов.

"Опа Опа", группа АГОНЬ, 2016

Сегодня есть мода на 90-е, и существует определенный набор символов, которые в т. ч. эти сообщества сами вырабатывают. А потом многие люди это продают, устраивают вечеринки в стиле 90-х. Но это единый продукт. Как только что-то становится модным, то люди, которые не испытывают ностальгии, все равно приходят туда, поскольку это модно. Конечно, возникает элемент коммерции - много всяких ностальгических сувениров, приглашений на вечеринки. Есть магазины, например, одежды из 90-х, которую тебе помогут подобрать. Но есть и запрос, поскольку в целом сообщество таким образом воссоздает как бы общее для всех воспоминание.

Сексуальная революция и поп-музыка

Андрей Шенталь, теоретик искусства:

- Сегодняшняя популярность поп-культуры 90-х связана, на мой взгляд, с сексуальной революцией, которая была символом и других революцией, других форм эмансипации, происходивших в то время. Тогда, действительно, было создано много интересного именно в массовой культуры. Но если кино, современное искусство больше занималось саморефлексией, было очень маскулинным, политизированным, то поп-музыка как раз производила интересный, оригинальный продукт. И сегодня можно наблюдать такую, я бы сказал, гипертрофированную тенденцию, когда современная массовая культура начинает воспроизводить то, что было создано в 90-е.

Мне кажется, что тут ключевое слово "мы". Ведь что характерно для музыки 90-х - люди слушали очень разную музыку. Появилось MTV, где транслировали песни самых разных исполнителей и жанров. Но это была музыка, которая могла производить некоего коллективного субъекта, поскольку была повсеместной - и на телевидении, и на радио, и в ларьках, на улице, во дворе. А сейчас музыка стала очень сегментизированной, под разные потребности и запросы потребителей. Поэтому и возникла некая ностальгия по коллективности, которая существовала тогда. Можно вспомнить Богдана Титомира, который говорил: "Эй, you, посмотри на меня!..". Это то, что называется интерпелляцией – производство субъекта через его оклик.

"Делай как я", Богдан Титомир

Вообще, возвращение к эстетике 90-х закономерно не только для России, а для всего мира, и связано, скорей всего, с цикличностью моды в целом. Сейчас конструируется такой образ восточноевропейского подростка, радикализированного, носящего спортивную одежду и т. д. Люди опять начинают смотреть на Восточную Европу и пытаться реактуализировать этот опыт. Однако в России это возвращение имеет какие-то другие свойства, политические характеристики, которых нет на Западе.

Вторичная эстетизация

Борис Клюшников, философ, историк искусств:

- Для меня поздние 90-е - начало 2000-х связаны с возникновением коллективной практики компьютерной игры. Да, появился персональный компьютер, но через игры он стал объединять людей, преодолевая одиночество потребления, которое тогда возникло. Дело в том, что потребление, которое предлагалось в разных аппаратах, автоматах, компьютерах, картриджах, на самом деле, не означало того, что ты накопил определенный уровень и теперь ты свободный гражданин, который может встраиваться в социум. Наоборот! Были огромные социальные проблемы, чудовищное социальное неравенство, насилие на улицах. Но мы приходили домой, и у нас был этот картридж, как такая заслонка, были кроссовки и т. д. То есть потребление, скорее, уводило нас от решения каких-то вопросов. Я до сих стою на позиции, что потребление напрямую связано с наслаждением. А вопрос о наслаждении связывается с циклической структурой идеологической зависимости.

И очень важно, что внимание к вещам связано с определенной стадией развития общества потребления, выстраиванием капиталистических отношений. Недавно мы комментировали текст "Вальтер Беньямин или Ностальгия", где подчеркивалась важность присутствия уютных вещей в доме, ими полнились буржуазные интерьеры в классической литературе XVIII-XIX века. И на место этих вещей в 90-е пришли картриджи, разные штучки. Интересная мысль - любовь человека к техническому средству соответствует уровню его отчуждения. Когда мы любим игровую приставку, когда мы любим кроссовки, мы, на самом деле, лишаем себя социальной памяти, стираем разногласия по поводу того, чем были 90-е, переводя их в общий план аллегорий.

"Слово пацана", Макс Корж, 2016

Надо помнить, что после крушению Берлинской стены 90-е годы, действительно, становятся глобальными. Они изменили весь мир. Если говорить об этом контексте - не 90-е в России, а 90-е в мире, то мы увидим, что мода на 90-е в России связана с глобальной модой. Я бы центральным документом эпохи назвал "На игле", и шире, литературу Ирвина Уэлша, которая вообще-то про Шотландию 80-х. Но, на самом деле, все критики отмечают, что Британия 80-х очень похожа на страну советского соцблока. Здесь возникает феномен спальных районов, возникает феномен трущоб в позднесоветское время. И в 90-е мы видим расцвет культуры именно этих спальных районов. Они закрепляются в качестве трущоб посредством эстетизации. Теперь, условно говоря, человек, который надел спортивные штаны вместе с какой-то псевдобрендовой одеждой, сделал это не потому, что у него нет доступа к другому, а потому что это теперь эстетизируется. То есть происходит вторичная эстетизация.

Я как раз негативно отношусь к моде на 90-е. Ее нужно все время критически подрывать, чтобы понимать: а как реально было? Почему мы так выглядели? На мой взгляд, мы должны обращаться к исследованиям конкретного контекста, чтобы от этой эстетизации уходить.