«Одну из сорокалетних девушек из вашей последней передачи, Анатолий Иванович, подло обманули. Вынь ей да положь принца с букетом красных роз.. Ей рассказали, что она появилась на этот свет для счастья, но в него приходят не за тем вовсе. А зачем? Подавляющее большинство вообще - низачем. Покружиться роями, как насекомые, просидеть в конторе, простоять у станка, попахать землицу и сгинуть, ничего при этом не поняв и никуда не развившись. Стирать и гладить, варить в кастрюлях и жарить на сковородках. Стирать пелёнки, махать саблей на войнах. Дежурить в карауле, торговать, играть в компьютерные игрушки. Это бесконечный круговорот, и нет в нём ничего нового. Король Швеции Густав Адольф был смертельно ранен в сражении. Он был одет, как простой офицер, но в дорогое платье. Противники подошли к нему, спросили: "Кто вы такой"? И он ответил, понимая, что уже при смерти: "Я был шведским королём". Мало ли кем или чем мы были, царями или их шутами, дураками или гениями, прачками или балеринами, подлецами или праведниками. А какая разница?», - здесь автор ставит вопросительный знак, но в свои слова вкладывает не вопрос, а ответ: никакой, мол. По-моему, если бы действительно не было никакой разницы, люди не пытались бы: одни – разглядеть ее, другие – понять, почему ее нет, если не смогли ее обнаружить. Все, конечно, суета сует, но томление духа – отнюдь не суета, потому что это томление именно духа, а не плоти. Во куда я заплыл, но думаю, что не так уж далеко от сути…

​Письмо из Владивостока, пишет Сергей Князев о своем пребывании в Таиланде. «Ездил на водопад вглубь страны. Шикарное место. Там озерцо, ну, такового количества рыбы я не видел. Просто вхожу в кучу рыбы, плыву, разгребая их руками, и они меня кусают за спину. Правда лезть туда - тропинка по скалам и камням, естественно, не Евросоюз, поэтому никаких мер безопасности нет, кое-где канаты натянуты, и все, сорвешься - пеняй на себя. Я, разумеется, лез в резиновых тапочках. А ливень был. Скользко. Ничего, не сорвался. Где надо было лезть прямо по камню - снимал тапочки. Босая ногаскользит меньше.Еще была русская пара из Алма-Аты, тоже не сорвалась, хотя девушка была в пляжных шлепках. Красота. Деревья там, ну, есть метра три в диаметре. Водитель, русский мужик из Казахстана, из Чимкента ругал Казахстан и говорил: "У меня дочь в этом году заканчивает медицинский. Я ей советую, надеюсь, послушает: забудь про Казахстан, забудь и про всякую Европу - езжай в Россию, на Сахалин. В Южно-Сахалинске врачей принимают радушно, дают жилье, приличную зарплату и миллион рублей подъемных. А климат там, вопреки распространенному мнению, очень хороший, арбузы вызревают", - пишет Князев. Спасибо за письмо, Сергей. Глобализация на марше. Все больше людей ездят куда хотят, на сколько хотят и зачем хотят. Человек ищет где лучше – по его, конечно, мнению или надежде, или мечте. Мешать ему – грех и глупость, как говорит такая училка, как глобализация. В Южно-Сахалинск из Чимкента – так в Южно-Сахалинск. Почему и нет, если захотелось? Главное – по собственному желанию.

Следующее письмо: «Что вам сказать о нынешней московской жизни, Анатолий Иванович? 0на очень убогая, серая. Политикой люди не интересуются. В перестройку интересовались, сейчас - нет. Украина никого не волнует. Ну, конечно, кто-то может клеймить хохлов, но мало таких. Шёл по улице перед девятым мая и решил вычислить, какой процент прохожих с колорадскими тряпками. У меня вышло менее одного. Один раз попаласьнадпись на автомобиле: "Можем повторить!" Вот и судите. По электричке ходили предприимчивые ребята, предлагали памятные монетки по случаю воссоединения с Крымом - мало кто покупал. Большинства не касается, кто едет на Донбасс. Едут либо чокнутые, либо профессиональные вояки. 0ппозицией и выборами тоже особо не интересуемся. «Не будоражат нас давно ни паровозные свистки, ни пароходные гудки". Исчезла интеллигенция, испарилось искусство, все больше похабели. У власти охранка, приблатнённые оборотни. Идеализма и романтики нет и следа. Такое стадо только и пасти гэбешными терактами да шитыми делами. Всё идёт к ещё большему одичанию. Но на оккупацию слабенькой Украины такой Москвы не хватит. Если каким чудом выскочит более дееспособный диктатор, то всех этих оборотней ему придётся "люстрировать", а куда? Эволюция - не игра в бирюльки». Автор этого письма называет себя Пустышкиным. Часто нам пишет.

Из Нью-Йорка пишет госпожа Северин: «Обдумывая двадцать пять лет жизни на Западе, особенно в Америке, в Канаде, спрашиваю себя: чего я не видела, не слышала здесь, и с удивлением поняла: грубости! Я не встречала грубости между западными людьми, не слышала ни одного грубого слова, тем более, обращенного ко мне. Грубость - это некое ЧП для здешней ментальности, которая устроена так, чтобы никого не оскорблять и не унижать. Все самые сложные ситуации решаются с очень позитивным настроением, без злобы, крика или агрессии… Мне теперь часто приходится общаться с нашими людьми, оставшимися на том континенте, и без привычки даже вздрагиваешь от того, как резко тебе могут сделать замечание или дружественно нахамить, даже не замечая, что это грубо. Черт возьми, мы тут стали нежными и терпеливыми, и только в общении с соотечественниками случаются рецидивы. Хорошо это или плохо, не знаю, но по-другому здесь не получится, а то от тебя все разбегутся», - пишет госпожа Северин. Этот ларчик открывается просто, но от того, чтО там в нем, в этом ларчике, делается страшновато. Грубость, с которой, кажется, и рождается чуть ли не всякий человек на шестой части Земли, - это неуважение к личности. Для грубияна нет самого такого понятия, как личность. Личность потому и личность, что требует уважения. Она требует уважения и ряда непреложных, неоспоримых, данных природой или Богом прав – прав человека. Откуда то неуважение к личности, которое проявляется в грубости, хамстве? Это очень хорошо известно. Об этом с болью говорили все лучшие русские люди. Да об этом, собственно, рассказывают школьные учебники. От рабства, от крепостного права. Раб, крепостной, которого продавали и покупали, как скотину с его домочадцами или отдельно от них, он потому и не был личностью ни для своего хозяина, ни для самого себя. Это самое ужасное – что он и сам себя не считал личностью. Крепостное право в России упразднили только в тысяча восемьсот шестьдесят первом году. На деле оно продолжалось по известной инерции еще почти четверть века. Без царского крепостного права России выпало существовать всего каких-то три десятка лет. Потом – гражданская война и семь десятков лет советского крепостничества. Кончилось оно - и что пришло на смену? Самое печальное в том, что пришло на смену, - это право сильного. Не закон, а сила правит в большом и малом. Вот люди и грубят друг другу. Грубость – это и есть опора на силу. Унижу, придавлю тебя сначала словом, тоном, взглядом, всей своей хамской повадкой, а там видно будет, что с тобою делать дальше, если не стушуешься, не уступишь, не отступишь.

«Что мы увидим, - пишет Анатолий Максимов из Санкт-Петербурга, -если объективно сравним жизнь в Северной Корее и в странах-союзниках США - Саудовской Аравии или Пакистане? Я не симпатизирую ни одному из этих трех режимов. Но объективно, на мой взгляд, люди живут свободнее в Северной Корее. В КНДР позволены разводы. В КНДР свободно продается алкоголь. В КНДР женщина может свободно заниматься бизнесом, ну, формально - мелким, фактически и крупным. В КНДР никто не заставляет женщин ходить в хиджабах. В КНДР супружеская измена или добрачный секс не являются уголовным преступлением, а в Саудовской Аравии, Пакистане и других арабских странах-союзницах США является. В КНДР нет убийств чести, когда изнасилованную девушку и ее родственников казнят типа за то, что девушка сама виновата. Ядерный арсенал КНДР направлен на защиту суверенитета и права жить по-своему. Ядерный арсенал Пакистана, частично контролирующийся Саудовской Аравией, направлен на внедрение ислама во всем мире. Все это легко проверяемые факты. Отсюда следует, что политика США, она либо безумна, либо заведомо преступна, либо одновременно и преступна, и одуревшая от мессианских идей», - пишет господин Максимов. Что бы это значило, дамы и господа? В России потихоньку, с разных сторон, устами разных людей, не знающих друг о друге, начинается что-то вроде обеления Северной Кореи? Реабилитация, так сказать? Начало продуманной пропагандистской кампании? Ставлю тут вопросительные знаки. Россия хочет видеть в Северной Корее образец для подражания? Есть люди, которые даже говорят, что Россия уже не поглядывает, а шагает в ту сторону. Как бы то ни было, обозначившийся интерес к Северной Корее наводит на некоторые мысли. Пробуют, что ли, нащупать новый путь - по-прежнему особый, но в известной мере новый? С чем и поздравляю таких, как автор предыдущего письма. Им, бедным, очень не хочется видеть связь между крымнашизмом, антиамериканизмом, обострившимся до анекдота, и легким пока что интересом к Северной Корее.

Некоторые крымнашисты, обескураженные тем, что видят вокруг себя (при всем нежелании видеть), обижаются на своих друзей, которые три года назад предупреждали их, что "крымнаш" добром не кончится, что бумеранг прилетит и на их головы. Сильно обижаются, так, что даже задыхаются. «Я просто задыхаюсь, - пишет один. – Расковыривают рану, посыпают ее солью». Это обида не только на друзей, которые напоминают то, что хотелось бы забыть. Это обида и на вождя: что же он так подрывает веру в свою особу?! И на русскую действительность обида: что же она не такая, какой им хотелось ее видеть, и так хотелось, что уже, было, решили, что она такой и является. И от стыда они задыхаются – от стыда тоже. Стыдно им за свое легковерие, за самообман, а признаться самим себе, что попали пальцем в небо, не хватает душевных сил. Вот и задыхаются. Это обычное, конечное, так сказать, состояние образованных русских охранителей престола с тех пор, как появилось само слово «охранитель». Так задыхались они все, во всяком случае, лучшие их них, когда убеждались, что негодяйство не только вокруг престола, но и на самом престоле, на нем-то прежде всего. Уже раза три я приводил слова такого яркого охранителя, как Тютчев, о Николае Первом: «Злосчастный человек». Сказано было, разумеется, в письме. Вслух такие вещи охранители не говорят даже тогда, когда это ничем им уже не грозит. Трудно, очень трудно бывает человеку признать, что оказался в дураках.

Письмо из Чернигова: «На женщине, о которой пишу, я чуть не женился. Познакомился, естественно, через инет. Ну, увидел миленькую мордашку, вижу: Донецк, думаю, не мёд у неё жизнь, а вдруг хоть кому-то помогу в этой жизни. Началась переписка, страниц двести набралось, и через полгода мы с ней встретились, Друг, который в ладу с головой, не верил, что она приедет. Но приехала! При встрече я, сам того от себя не ожидая, решил её испытать. Пошел ей навстречу, волоча ногу. Правую. Видели бы вы её лицо! Но когда я перестал волочить ногу, более счастливого лица я в жизни не видел! Это былоосенью четырнадцатого года, уже полгода, как шла война. У неё был маленький, но прочный и перспективный бизнес – пошив одежды для крутых бизнес-вумен. Она сияла от своих успехов. Верила, что достигнет ещё больших, поскольку она уже в России, а та - не захиревшая Украина и не гнилой Запад…Не буду затруднять вас объяснением, почему наш брак не состоялся. География и политика тут ни при чём. Но мы остались друзьями, письма заканчивали выражением: «я тя лю» то есть, я тебя люблю. Потом контакты надолго приостановились, и вот недавно она написала снова. Да, в самом начале мы договорились: ни слова о политике! Такой порядок я ввел и в своей компании из двенадцати человек. Больше половины – наши, украинские, патриоты, остальные ждут, чем все кончится, ну, и пара путинистов, как же без них! Что же она пишет? «Мой бизнес давно отжали, и самое обидное, что не продолжили дело, кормившее десяток швей высокого класса, а тупо раскурочили оборудование и за копейки сдали на металлолом. Каждая машинка стоила не одну сотню долларов. У меня были серьёзные связи в ближайшем окружении главаря ДНР, но как только я называла своего обидчика, те грустно вздыхали и разводили руками: мол, этот фрукт нам не по зубам, извини и забудь». В последнем телефонном разговоре я спросил ее: а как же Россия? В ответ хмыкнула: «Поматросила и бросила. Всё, что можно, разграбили и вывезли, а теперь ни мы, ни Донбасс уничтоженный, никому не нужны. Хоть России, хоть Украине».

В одной из предыдущих передач я привел выдержки из писем нашого слушателя, живущого на Западе. Он родом ставропольський, там его родственники. У него, писал он, такое впечатление, что «авторы политических программ "Свободы" так сильно ненавидят своего врага - путинизм, совок, а иногда и Россию в целом, что часто готовы жертвовать объективностью». Это – дословно. И дальше: «Америка может поддержать националистов разве что назло другим националистам, более зловредным с их, американской, точки зрения… Это и есть главная причина, почему Запад не отворачивается от Украины – потому что видит сегодняшнюю Украину как противовес Путину и главным препятствием для возрождения СССР или Российской Империи в том или ином виде». Вот скажите, друзья, неужели не видно, как настроен этот человек? Неужели не передал я его отношение к Украине как к стране, влекомой куда-то не туда своими национальными устремлениями? И разве так уж мало времени я ему уделил? Скажите те, кто помнит. Он, однако, остался недоволен. Читаю: «Уважаемый господин Стреляный! Я надеялся, что моя точка зрения, разделяемая миллионами людей в моей родной местности, прозвучит в эфире, пусть даже в сокращенном виде и в сопровождении язвительных комментариев ведущего. Для нас, жителей юга России, защита Крыма и Донбасса от насильственной украинизации кажется делом естественным, потому что на месте жителей этих регионов легко могли оказаться мы сами. К сожалению, вы выдернули у меня несколько фраз, которые дали вам возможность худо-бедно отработать ваш «темник». Прослушав несколько ваших эфиров, я заметил, что автор изо всех сил старается доказать, что любой, кто поддерживает защиту Россией и отдельными русскими людьми русскоязычного меньшинства на Украине есть моральный урод и неудачник. Чего-то подобного я от вас и ожидал, так что не очень огорчен». Чего хочет этот слушатель? Он, хочет чтобы на волнах радио «Свобода» обсуждалось то, чего нет. Ну, нет в Украине насильственной украинизации! Нет хотя бы потому, что для любого насилия нужна сила, а таковой в Украине нет - ни государственной, ни общественной. Ну, не испытываю я, если говорить обо мне, желания обсуждать то, чего нет. Иногда, конечно, приходится заниматься и этим, но здесь – не тот случай. Правда, если прислушаться, то очень многие русские разговоры сегодня – это разговоры о том, чего нет, не было и не будет. Взгляды обидевшегося на меня человека наглядно определяются тем, чего он не знает и не хочет знать, а также тем, что ему нравится, чего ему хочется. А хочется ему – вот захотелось с некоторых пор – за родину постоять, за русских, за все русское, особенно – за русский язык в Украине. Живет и трудится на Западе, успешно трудится, компьютерщик высшей квалификации, трудится головой, которая у него не кочан капусты, соответственно – хорошо живет. Все у него, как говорится, есть, всего хватает, точнее, хватало до последнего времени, пока не почувствовал однажды, что для полного счастья должно быть еще что-то – что-то, что оживило бы его патриотизм, взбрызнуло бы его, как живой водой. Захотелось потешить и утешить себя, а может и что-то в себе успокоить (чужая душа – потемки) - успокоить каким-то проявленим любви к далекому отечеству. То, что я говорю, можно услышать как насмешку, да, но согласитесь, что во всякой насмешке есть еще что-то, кроме… Да, потянуло за русскость постоять. Как лесковскому «очарованному страннику», которому под конец его бурной жизни захотелось чего? Помните? «Мне за народ очень помереть хочется». А как захотелось ему этого, так и представилось, что скоро будет война. «Как же вы: в клобуке и в рясе пойдете воевать?», - спрашивают его случайные попутчики. «Нет-с; я тогда клобучок сниму, а амуничку надену».

Пишет профессор Сергеев: «У нас возвращаются к необходимости идеологического государства, национальной идеи, о чем после Нюрнбергского процесса долго никто и вякнуть не мог. Идея русского мира, как она сейчас формулируется, отвратительна. Она шовинистическая. На деле же русские при всем этом отнюдь не поглотили, не ассимилировали, скажем, Казахстан! Он сейчас развивается лучше России экономически, там уже уровень жизни выше, чем у нас, в Китае тоже – средняя зарплата в Китае и Казахстане выше, чем у нас. Как бы они нас не поглотили. Русофильство-то возникло от страха перед этим! Русский мир плохо организован, расплывчат и никого поглотить не может, как бы власти ни стремились к расширению границ. В России второй по численности народ - татары, и Татарстан очень самостоятелен, уж никак не скажешь, что он нами поглощен (я там бывал и сужу об этих вещах со знанием дела)», - говорится в письме профессора. Повторю его первое предложение: «Идея русского мира, как она сейчас формулируется, отвратительна». По высказываниям на эту тему можно судить, настоящий профессор перед вами или подделка. Этот – настоящий. Он, как положено человеку науки, щепетильный. Он знает предмет. Дело в том, что словосочетанию «Русский мир» уже больше тысячи лет, и в каждом столетии в него вкладывался разный смысл. Но до наших дней оно, это сочетание слов, не служило для маскировки того, чего на самом деле хотят. А хотят, во-первых, включить в Россию земли, которые называют временно потерянными, а второе – то, о чем нам написал профессор Сергеев: шовинизм. Людям внушают, и они охотно поддаются, что русский мир лучше, чище, выше всех остальных миров, что русский человек - всем человекам человек. Знакомо нам и выражение «Историческая Россия». Лет десять назад призывали восстановить ее, по возможности, не откладывая это дело в долгий ящик. По состоянию на сегодняшний день готовы удовлетвориться малым. Малое – это командное положение в отношениях с Украиной и другими бывшими советскими республиками. Называют их необходимой России сферой ее влияния. Есть же, мол, своя сфера влияния у Штатов, пусть будет и у нас.

А вот как выражаются поддельные профессора. Читаю у одного из них: «Что может быть опасного в том, что русские в какой-то момент решили упереться, правда? Просто все забыли, что мы это умеем. Ну, ничего, пусть вспоминают. Вспоминается обычно быстро, когда припрет». В этом духе обычно высказывается какой-нибудь дедок на лавке у подъезда - один среди сверстниц настоящий политик, потому что смотрит телевизор не так, как они, а по-особому - политически. Настоящий профессор, он анализирует, поддельный – фантазирует. Примерно – как следующий слушатель. Письмо пришло до президентских выборов во Франции.«Привет, господин Стреляный! Час падения Вавилона еще не пришел. Но все-таки я отложил кое-что на бутылку французского шампанского, которое придется выпить, когда президентом Франции станет Марин Ле Пен и прилетит в русский Севастополь на встречу с Владимиром Владимировичем Путиным. Русский патриот Петров. Самара». Этот человек, конечно, патриот, и большой, но что-то мне подсказывает, что и расист он не маленький. В том-то и печаль, что это примерно одно и то же.

«Всюду жизнь, Анатолий, - сообщает мне кто-то не подписавшийся. - Как в любой луже: пригреет солнышко и появляются водомерки и головастики, а то и невесть откуда берутся мальки рыбёшек. Везде администрации, полицейские участки, торговые палатки». Верно подметил этот наш слушатель. Снесли палатки в одних местах – появляются в других, а там, глядишь, и на прежние места вернутся или туда, где есть потребность в них. Где какая палатка, завод или город должны располагаться, невозможно вычислить. Это может решить только жизнь, то есть, свобода. То, что поставлено наобум, произволом правителя или бюрократа, в конце концов рухнет.

Одна жительница Киева все пишет следующее: «Я типичный совок, то есть, человек с советской психологией, которая из этой психологии взяла наилучшее, а там много было как плохого, так и хорошего». Счастливый она человек, скажу вам, дорогие слушатели радио «Свобода», ну, явно счастливый, на зависть всем, кто не... Я вот тоже считаю… Нет, не считаю, а знаю совершенно точно, что я есть человек с типичной советской психологией, но взял я из неё, из этой психологии, не лучшее, а худшее, и это - по той причине, что ничего хорошего в ней не было и быть не могло.