Это территория свободна не только от курения, но и от разговоров о политике, думала я. Если первое – требование, то второе скорее рекомендация: здесь надо мыслить другими надеждами, а о политике может напоминать только вывеска "Избирательный участок №…" на двери приемного покоя. Но все оказалось не так.
Одну июньскую неделю я провела в больнице. В коридорах нейрохирургического отделения между кабинетами компьютерной томографии и профилактики инсульта, пятиместными палатами и процедурными, душевой с часами работы с 18 до 22 и мемориальной комнатой – сразу, при входе. А еще там была столовая, где работает женщина, имени которой я так и не узнала. Три дня в неделю она готовит завтраки, обеды и ужины для пациентов, которые обходятся каждому из них ежедневно в 230 рублей. Каждый раз в начале десятого, второго и шестого она выглядывает из кухни и кричит тех, кого здесь называют больными: "Идите есть!"
На одном из ужинов, очевидно, появляются не все – остается несколько кусочков хлеба. Буфетчица, такая у нее должность, предлагает пожилому мужчине прихватить хлеб с собой, "вдруг вечером есть захочется", а у него в палате нет ничего:
– Ну, к хлебу возьмете у кого-нибудь огурец взаймы. Я видела ваш холодильник – освобождать надо.
Мужчину привезли сюда утром или вчера вечером. Как долго он здесь останется, неизвестно: на операции – очередь.
– Завтра пойду в тот корпус, – он показывает на хирургическое отделение, виднеющееся за окном. – Там есть буфет. Можно выбрать что-то.
– Можно. Но там ведь дорого.
– Да, дорого, но хоть выбрать можно.
Женщина убирает контейнеры, которые возвращают ей пациенты и медсестры:
Пришлось идти по этажам просить хлеб
– Мне на все отделение выдали девять булок хлеба. На 40 человек. Как я могу девятью булками на день прокормить 40 человек? Пришлось идти по этажам просить хлеб. Собрала кое-что. Конечно, ведь у нас в стране чиновников больше, чем больных.
За неделю до этого, 12 июня, я работала на акции "Требуем ответов" на Пушкинской площади. Беспристрастно говоря, рассказывала о повестке митинга, требованиях участников и реакции власти в облике правоохранительных органов. Говоря по-человечески, о варварском поведении омоновцев, бессовестных требованиях полиции и реакции протестующих, попавших в День России в автозаки и спецприемники. После меня попросили рассказать о новом протестном поколении.
В этой больнице и любой такой же другой – каждый день как 12 июня. Только протестное поколение здесь совсем не новое, а появившееся задолго до марта: буфетчица, которой приходится собирать по этажам отделения хлеб для пациентов; пациенты, которые пережили операцию или ждут ее и просятся домой на выходные; врачи, которые после операций подрабатывают, оставаясь на дежурства или в выходные вынужденно проводя прием в платных клиниках.
Помните ту девушку с Пушкинской площади в красных очках, которая говорила "лучше отсидеть 15 суток за митинг, чем жить еще 20 лет в такой же нищете"? Она и ещё несколько сотен тысяч молодых людей, вышедших на митинги 12 июня и 26 марта, – никакие не "оранжевые революционеры", а обычные посредники между своими родителями, которые в тот день по своей воле или по приказу начальства остались на дежурстве, и властью, которая прикрывается дубинками и отбивается ими совсем не от "бастующих хипстеров" с российскими флагами и "детей-мажоров", а от все тех же буфетчиц, пациентов и врачей.
***
– Я заплатил за анализы шесть тысяч рублей. Когда они стали платными? – слышу от мужчины с перебинтованной головой, шаркающего по коридору от палаты к палате. Под руку его ведет юноша – наверное, сын.
На улице в нескольких метрах от отделения курили. На требование не курить, расклеенное по территории больницы, закрыли глаза, на рекомендацию тем более: территория не свободна ни от курения, ни от разговоров о политике, хоть и кажущихся здесь бессмысленными.
Может быть, и болеют, но не здесь
От чего она свободна, так это от чиновников, потому что хоть раз оказавшись здесь, ни один Человек в лихачевском определении этого слова не стал бы задаваться менее серьезными вопросами, чем те, что обсуждаются в этих палатах. А уж тем более объявлять что-то мелкое и курьезное остро значимым на очередных парламентских слушаниях. Но надежд то ли на человеческую совестливость, то ли справедливость больше, чем самих этих чувств.
– Наши чиновники просто не болеют, – говорят тут же.
Может быть, и болеют, но не здесь.
В марте на этом избирательном участке №… будут голосовать. И хлеба накануне принесут на две булки больше.
Ксения Чурманова – журналист
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода
