Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?

Впервые в эфире 25 июня 1997.

Тенгиз Гудава: Прага, конец июня 1997 года, павильон киностудии "Баррандов". Снимается фильм "Сибирский цирюльник". Трехмесячные павильонные съемки нового художественного фильма в столице Чехии близки к завершению. Впереди съемки в Москве, затем - в Португалии. Еще много работы. С постановщиком "Сибирского цирюльника", крупнейшим российским кинорежиссером Никитой Михалковым у нас сегодня интервью.

Никита Михалков: Наше прошлое отдали все ностальгии. Я считаю, что это на руку только тем, кто не хочет добра России. Я хочу снимать фильм не о том, что было, а о том, как должно быть.

Тенгиз Гудава: Никита Михалков - о своем фильме, о кино, о культуре, об армии, о политике, государстве и о себе.

Никита Михалков: У меня никогда не было мысли или желания добиться успеха, ставя это желание во главу угла. Я ставил себе цель создать что-то, пытался это создать, очень и очень скрупулезно и много работал.

Тенгиз Гудава: Добиться интервью со звездой мирового кино Никитой Сергеевичем Михалковым было делом непростым. Вместе со своим друзьями, российскими журналистами Юрием Яковлевым и Владимиром Вострухиным мы долго осаждали павильон киностудии "Баррандов", стремясь заполучить одного из крупнейших европейских кинематографистов современности. "Убедитесь сами,- говорил уставшим голосом режиссер,- работаем с десяти утра до глубокой ночи". И это была сущая правда. День съемок фильма обходился в десятки тысяч долларов.

Посреди павильона громоздился макет чудовищного аппарата. Это и был "Сибирский цирюльник" - лесопильная машина, изобретенная американским инженером, который, по сценарию, хотел продать ее российским промышленникам. Инженера играет Ричард Харрис. А сюжет фильма вкратце таков. Начало века. Американский инженер застревает в России, где, как водится, бюрократическая волокита мешает изобретателю получить субсидии для завершения своей работы. Из Америки к отцу приезжает дочь Джейн. Ее роль исполняет Джулия Ормонд. Она знакомится с русским юнкером Андреем Толстым. Его играет Олег Меньшиков. Между ними возникает роман. Но на симпатичную американку имеет свои виды начальник юнкерского училища. В результате блестящего юнкера ссылают в Сибирь, а американка рожает мальчика, который затем учится в военной школе в Вест-Пойнте. Русско-американский мальчик, Россия и Америка, скрещенные трогательной и трагической любовью, а посередине - оказавшийся никому не нужный металлический монстр "Сибирский цирюльник". Фильм, как мне представляется, точно рассчитанный на премиальный успех. Его завершение планируется к следующему Каннскому фестивалю. Итак, мы добились своего - Никита Михалков принял нас в номере гостиницы "ИнтерКонтиненталь". Первый вопрос о фильме и первый ответ мастера.

Никита Михалков: Я могу сказать одно: это должна быть здоровая картина с юмором, с мышцами, с весельем, с понятием чести, со свежим воздухом, с румяными щеками. Вы понимаете, наше прошлое отдали все ностальгии. Эмигрантские песни, белогвардейские песни, "Поручик Голицын" - такое все печально-героически-многозначительно-ушедшее навсегда.

А я считаю, что это на руку только тем, кто не хочет добра России как таковой. Я хочу снимать фильм не о том, что было, а о том, как должно быть. Потому что понятие офицерской чести должно быть возвращено, понятие слова данного должно быть действенным, ощущение себя хозяином на своей земле должно возвращаться. То есть те самые внутренние здоровые начала и корни, которыми и жила Россия, а не это - все ушло, это все бог знает где, а мы теперь… Я бы сказал так: по образу это романтическая трагикомедия, где люди должны смеяться много и не понимать почему плачут.

​Тенгиз Гудава: В этом фильме принимают участие, кроме известных русских артистов, два очень известных британских артиста - Джулия Ормонд и Ричард Харрис. Как вы вышли на этих артистов, почему именно их вы избрали?

Никита Михалков: Из того количества актеров, с которыми я беседовал и которые проявляли интерес… А это довольно серьезные были кандидатуры - Ким Бэсинджер, Шерон Стоун, Джоди Фостер, имена достаточно известные. Ким Бэсинджер очень хотела сниматься в этой картине, и я это видел, и она хорошая актриса, и очень красивая женщина. Но как я представил себе Ким Бэсинджер в Москве, ажиотаж, который первое время будет… Потом в результате чтобы не получилось, что либо я погубил Ким Бэсинджер, либо она меня сделала. Меня в меньшей степени интересует использование звезд, нежели их сотворение. Причем, тут дело не в моем честолюбии, просто такую картину как эта так трудно снимать, что неминуемо возникали и возникают экстремальные ситуации, которые не каждый может выдержать. Даже и у наших актеров, казалось бы, и школа, и выдержка, и терпение, и то - такие сбои человеческие, профессиональные, нравственные, какие хотите. А уж когда дело касается такой звезды, как, я условно говорю, Ким Бэсинджер… Тут дело не в ней. Она наверняка замечательная и актриса, и человек, и профессионал. Но просто я понимал, что рано или поздно возникнет конфликтная ситуация, при которой я буду бессилен что-либо сделать, потому что американские актеры так защищены адвокатами, контрактами, что экстремальности русской жизни и наших съемок… Мне трудно вам даже передать, что такое наши съемки, эти, которые были. Это полтора месяца в Сибири, когда мы гнались за осенью, убегая от снега, и два месяца в Москве, когда мы искали снег в феврале, когда не было снега вообще. Никогда в жизни не видел Масленицы без единой снежинки! И у нас стоит декорация в несколько сот тонн на пруду Новодевичьего монастыря, и лед утончается с каждой минутой, а у меня три с половиной тысячи массовки на этом льду, декорации, дети… И мне каждые полчаса сообщают службы МЧС, которые помогали нам, дай бог им здоровья, о состоянии льда - где можно стоять, где нельзя. Когда 13 февраля из окна гостиницы "Президентская", где мы жили в Москве, я увидел на Москве-реке байдарки… Ну, что тут! Я перекрестился – значит, так надо.

Тенгиз Гудава: А это правда, что именно по этой причине специально искусственно была засыпана Красная площадь?

Никита Михалков: Конечно! Не то что снегом – солью, десятками тонн соли, которая единственная может передать эффект снега, с одной стороны, с другой стороны, не становиться черной сразу от копоти, и, кроме того, по ней могут ехать лошади и сани скользить полозьями.

Тенгиз Гудава: А теперь – внимание! Фильм "Сибирский цирюльник" - это крупнейший кинопроект Европы за последние двадцать лет и самый дорогой фильм за всю историю российского и советского кинематографа. 35 миллионов долларов - приблизительная оценка. Львиную долю суммы предоставляет французский спонсор, остальные деньги самого Никиты Михалкова. Джулия Ормонд получает за роль четыре миллиона долларов, Ричард Харрис - один миллион, гонорары российских артистов, среди них, кроме Олега Меньшикова, Алексей Петренко, Марина Неелова и другие, намного меньше. Интересная деталь: часть денег, выделенных на фильм, была затрачена на обучение артистов, играющих роли юнкеров. Результат таков, что эти бутафорские курсы могут реально стать первым в современной России учебным заведением по подготовке юнкеров. Вот что сказал по этому поводу Никита Михалков.

Никита Михалков: Можно набрать 15, 20, 30, 40 артистов молодых, за два-три дня объяснить им "напра…!", "нале….!", научить отдавать честь и они будут симулировать юнкеров. Но меня это абсолютно не устраивало, потому что есть вещи, которые, особенно в офицерской, военной среде любой страны являются уже инстинктивными, а не просто озвученными. Почему говорят, что даже в ночной рубашке можно узнать офицера, в тулупе можно узнать военного? Потому что это заложено с младых ногтей, тем более у тех, которые прошли воинскую школу, тем более - юнкерское училище. Поэтому с благословения бывшего министра обороны, дай бог ему здоровья, господина Родионова, который на моем письме написал "Святое дело - нужно помочь" и дал директивы всем, и я чрезвычайно благодарен ему и всем тем, кто в этом принимали участие, в костромском Училище химической защиты был организован курс юнкеров, которые в течение трех с половиной месяцев обучались по уставу 1885 года. Со всеми вытекающими отсюда дисциплинами, включая Закон Божий. Им были сшиты мундиры - и им, и офицерам. Подход к ручке, танцы, языки, фехтование…

Они не изучали баллистику, фортификацию, какие-то предметы, которые им не пригодятся. То есть это были 25 молодых, очень талантливых, только что закончивших театральное училище актеров, которых я собрал, отобрал. Потому что больших ролей юнкеров - пять. Главную роль играет Меньшиков, который тоже пошел туда, тоже жил в казарме, тоже вставал в шесть утра, тоже шел на молитву в церковь. Причем, надо сказать, что это училище на сегодняшний день одно из немногих, где есть своя училищная церковь, где преподается Закон Божий, где совершаются все богослужения, есть училищный священник. Володя Ильин, который играет капитана Мокина, там провел все те же три месяца по капитанскому, по офицерском расписанию. У него была своя комнатка отдельная, как полагается, все остальные жили в казарме. С дежурствами, с отданием чести, с обращением друг к другу на "вы". Причем, мы шили мундиры не только юнкерам, но и всем офицерам, которые были с ними. Сначала начальник училища, как он потом признался, нас принял с некоторым опасением – какие-то артисты приехали, сейчас тут начнется… Я там жил рядом, я тоже был в Костроме, мы репетировали каждый день. Никогда бы мы не сделали то, что мы сделали в картине, если бы этого не было. Ни дуэль, так, как она сделана, ни все упражнения с оружием. Они привыкли друг к другу, они общались друг с другом уже на уровне инстинктов. Когда у них появились свои клички, привычки, они друг друга знали, когда они начали существовать уже вместе в этой атмосфере и всю ее перенесли в картину. Это стоило нашей студии около 170 тысяч долларов, этот эксперимент. И никто, уверяю вас, кроме двух-трех людей, не верил в то, что это реально. Сегодня замначальника училища говорит мне: "Вы не представляете, Никита Сергеевич, как для нас больно и печально, что они закончили этот фильм! Как изменилось училище, как внутри изменились отношения". Сначала такое шутейное… Ну, простите меня, Петр Первый тоже начинал флот и армию с шутейных полков и шутейных кораблей. И когда я говорил с Юрием Михайловичем Батуриным, занимающимся реформой армии, я сказал, что это может стать началом настоящего кадрового юнкерского училища. Почему нет? Кому мешало, что они умеют вести себя в обществе, называя друг друга на "вы", не кроют матом через каждое слово, умеют подойти к даме, умеют танцевать, знают молитвы, перед обедом и после еды делают это, как естественное движение, а не потому, что их заставили? Что такое реформа армии, на мой взгляд? Реформа армии - это должно быть нечто такое, что похоже на то, какова была русская армия тогда, когда она была доблестной, побеждающей. Если бы эта идея осуществилась, я думаю, что для нашей страны и для нашего общества эксперимент, который был сделан ради картины, мог бы вырасти в нечто более серьезное и, как мне кажется, перспективное.

Тенгиз Гудава: Павильонные съемки фильма проходили здесь, в Праге, на киностудии "Баррандов"? Почему именно "Баррандов"?

Никита Михалков: Дешевле, профессиональнее. "Мосфильм" представляет собой сегодня руины, страшно идти по студии, просто страшно идти по коридору, страшно зайти в туалет. Такое неопрятное и как бы наплевательское старение. Я никого не хочу обвинять в этом. Но когда я прихожу на "Баррандов" и в кадр мне приносят ружье 18 века из реквизита, которое не украдено, не поломано, у него есть свое место, свой номер, и никому не приходит в голову его украсть и продать. Когда мне нужны книги - пожалуйста, любые старинные, роскошные, в кожаных переплетах. Карета? Пожалуйста! Лампа керосиновая? Сколько угодно! Вплоть до пера металлического того времени. Это уважительно по отношению к предмету и уважительно по отношению к своей истории. Сегодня мы создаем рабочие места за свой счет мной очень любимым и уважаемым, но чехам. И они замечательно работают. А почему я должен обучать кого-то и за кого-то делать его работу у себя дома, на "Мосфильме", и тратить на это бешеные деньги, с НДСами, шмендеесами, и, в результате, обращаться за тем же реквизитом в Прагу, чтобы мне туда его привезли? Если никого это, кроме меня, не интересует, я буду снимать в Праге. Картину с русскими актерами про русский быт. И весь этот быт в Праге есть! Сегодня построить ту декорацию, которую вы видели, в Москве, это я не знаю сколько стоит. Потому что все обложено налогами чудовищными, да еще полюс к тому нужно учитывать то, что украдут. Пражская студия "Баррандов" - это одна третья часть "Мосфильма".

Тенгиз Гудава: А что вы можете сказать по поводу такого слуха, что, якобы, "Мосфильм" хочет приватизировать известный банкир Владимир Гусинский? Якобы он намерен вложить 15 миллионов долларов беспроцентного кредита, а в дальнейшие шесть лет -166 миллионов долларов. И таким образом завладеть 49% акций предприятия.

Никита Михалков: Я читал это. Я не знаю. Если Владимир Гусинский будет снимать хорошие картины, которые будут приносить пользу отечественному кинематографу, а не будет качать деньги просто так из и так уже очумелого от того, что он видит на экране, народа, то какая мне разница кто? Ну, Гусинский.

Тенгиз Гудава: Надо сказать, что Никита Сергеевич - не только режиссер, сценарист (кстати, сценарий "Сибирского цирюльника" написан им вместе с Рустамом Ибрагимбековым лет восемь назад), он не только прекрасный актер, но и весьма значительный общественный деятель России. Никита Михалков – президент Российского Фонда культуры. И следующий мой вопрос был: какие меры необходимо предпринять, чтобы вывести российскую культуру из того тяжкого кризиса, в котором она находится?

Никита Михалков: Во-первых, я категорически не согласен с термином "глубочайший кризис культуры". Это не так. Да, трудно очень, государству наплевать на сегодняшнюю культуру. Если бы ему не было наплевать, то срезали бы налоги и серьезные льготы не фонду спорта, который украл я не знаю сколько денег, там уже все пишут, и, вроде, уже и забыли, а людям, отвечающим за то, что им дают. Например, я готов отвечать за каждую копейку, которую государство, если бы оно подумало об этом, дало бы Фонду культуры. Я готов за это отвечать теми программами, которые делаются, мне красть не нужно, я достаточно дорого стою, чтобы иметь возможность не лезть в карман государства. Когда вы говорите о кризисе культуры… Культура держится провинцией. Вот то, что происходит сегодня в провинции, абсолютно не освещенное ни в СМИ, нигде, потому что существует московская тусовка – "Мегаполис", "Аргументы и факты", "Домовой"… И по этим журналам создается впечатление о том, что происходит в России. А в России, по этим журналам - происходят презентации, премьеры престижных кинотеатров, и светская хроника – кто с кем живет, кто кого бросил, кто от кого забеременел и кто что носит. Это классная стенгазета - Коля любит Петю, Петя любит Машу, вчера Вера купила новые туфли, а Алла поет старую песню, и так далее. Это все чудное общение друг с другом, которое никакого отношения к глубинным процессам, происходящим в стране, не имеет. А в стране происходят гигантские процессы. Они происходят вопреки государственному интересу к культуре. Когда в Костроме не выплачивают зарплату в течение нескольких месяцев, плохо горит свет, нет горячей воды и такое ощущение, что 1919 год, мороз, ужас, в филармонии костромской - полный зал людей с детьми, которые слушают ансамбль Тани Гринденко, играющей средневековую музыку. Полный зал! А когда смотришь афишу – приезжает владимирский ансамбль, потом ярославский, какие-то еще. Там идет огромный обмен культурной информацией. Или, скажем, джазовый фестиваль в Курске, который фонд культуры организовывает.

Джаз, который был элитарным явлением, московские джазовые фестивали, Санкт-Петербург, большие города, но в Курске никогда этого не было. И вдруг выясняется, что в России потрясающее количество настоящих джазовых музыкантов, которые хотят общаться, которые могут играть на мировом уровне. Кто им помогает? Что о них знает государство? Вон до сих пор, к сожалению, курская администрация… Кстати, прошу, если меня услышит Руцкой, мой дорогой друг, чтобы он обратил внимание на то, что обещанные деньги, их небольшое количество, пятьдесят миллионов, обещанные на этот фестиваль курской администрации, до сих пор мне не заплатили. Они наодалживали и теперь бегают и ищут, где бы собрать деньги, чтобы вернуть. Кстати говоря, это об отношении к культуре. Если ты хочешь, чтобы тебе не было стыдно за свою жизнь, и чтобы тебе не приходилось думать все время о том, как живут твои дети и не нужна ли им охрана, потому что их могут убить, ибо они одеты лучше, чем другие, ты должен помогать другим и вкладывать в культуру, в медицину, в образование, то есть в то, что является основой страны. Потому что нас учили всю жизнь, что основой, базисом является тяжелое машиностроение, и так далее. Это очень и очень важно. Но в России всегда сначала была культура, а потом все остальное. Потому что тяжелое машиностроение без культуры не может существовать, ибо мастер, его культура, его уважение к самому себе заключаются в том, что он подписывается под изделием.

Тенгиз Гудава: Пока я слушал Никиту Михалкова у меня на языке вертелся каверзный вопрос. Я видел, как мастерски он руководил на пражских съемках огромным постановочным коллективом, где говорили на пяти языках: французском и итальянском - администрация и ряд операторов, чешском - рабочие павильона, русском - артисты и съемочная группа, английском - титульный язык фильма. И вот вопрос был: не стоит ли заняться Культурным фондом и, вообще, общественной деятельностью профессионально, уделяя им больше сил и времени?

Никита Михалков: Вы понимаете какая вещь? Я, во-первых, считаю, что то, что я сделал за эти три с половиной месяца, и то, что, надеюсь, будет видно на экране - и есть тот самый результат, которого я добивался. Он виден. Прийти сегодня и сказать: вот мы провели такой эксперимент, неплохо получилось, вот дайте, пожалуйста, двести тысяч долларов… Ну кто? Вы же сами понимаете. Я могу это показать, что это такое. Если у вас нет мозгов, чтобы понять, что без этого начала никакими директивами ничего не добиться… Если вы только будете говорить о том, что честь офицера… Вот только говорить будете об этом, если вы не будете с младых ногтей воспитывать это с тем, чтобы в результате стать офицером стало бы делом почетным, чтобы как в прежние времена родители отдавали своих детей в офицерское училище потому, что это престижно, а не потому, что деваться некуда. Потому что это влечет за собою много всего - и уважение, и воспитание, и достаток, и так далее.

Ходить и побираться, рассказывать об этом на углах я не буду, это бессмысленное дело. И в этом случае я предпочитаю снимать кино и рассказывать о том, как это было, для того, чтобы люди поняли, как это должно быть. Согласитесь, что это тоже немало. Я ведь не просил у них вкладывать в это деньги, мы вкладывали мои деньги. Для того, чтобы показать, как это может быть. Но если глухи и слепы, то они получат через какое-то время некую чудовищную, бескультурную машину, вооруженную огнестрельным и другим оружием. Потому что армия без культуры, в которой нет идеологии, а ее уже нет, в которой нет исторических корней, в которой нет воспитания, в которой нет понятия чести, и так далее, это не армия, а это огромное количество людей, вооруженных оружием, которое можно повернуть в любую сторону. Сейчас мы реформировали Фонд, и я надеюсь, что мы будем зарабатывать деньги, самоокупаться и проводить свои программы на моей студии. Вот есть огромный "Мосфильм", распластавшийся на многих десятков гектаров в Москве, и есть такая студия «ТРИТЭ», маленькая студия, где работает всего несколько десятков человек. Но это государство со своими законами, со своими порядками, со своими традициями, со своими правилами, и мы сегодня единственная студия, если хотите, к которой могут прийти для того, чтобы снимать такой фильм, который снимаю сегодня я. А до этого мы снимали "Утомленные солнцем", а до этого мы сняли "Ургу", а до этого мы сняли десять серий "Великих обманов" для телевидения, и так далее. То есть мы существуем и говорим: вот, смотрите, как это "нельзя работать", как это "все развалилось"? Да не развалилось! Надо просто работать и не ждать, пока вам положат в рот, а искать, юлить, лукавить. Я столько пыли из ковров чечеткой выбил в кабинетах у начальников! Чего только я не делал! Я-то это делаю не для себя, а чтобы делать мое дело. И оно сегодня существует.

Тенгиз Гудава: "Свой среди чужих, чужой среди своих" - музыку из этой картины Михалкова мы используем в передаче. Власть – следующий разворот нашей беседы.

Никита Михалков: Я мог бы вступить в какую-то серьезную конкуренцию, связанную с властью, но я не буду этого делать до той поры, пока я не пойму глубоко и по-настоящему (прошу внимательно отнестись именно к этим словам), что это нужно такому количеству людей, такое количество людей в это верит, перед которыми я не смогу устоять. Вот это – принципиально. Потому что важно не то, как сесть в кресло, это не очень сложно, важно как из него уйти. Потому что, как правило, садящиеся в России до сих пор в кресло, садятся на всю жизнь, как им кажется, поэтому так болезненно и тяжело происходит отрывание этого места от этого кресла. Либо за ноги и об угол, либо уже вперед ногами.

Тенгиз Гудава: Никита Сергеевич, свой политический выбор вы уже один раз сделали. Во время последних парламентских выборов в России вы были одним из главных действующих лиц движения "Наш дом – Россия". Почему вы избрали именно эту партию, самую могущественную, но не самую популярную в России?

Никита Михалков: Мне приходилось много раз на это отвечать. Я отвечаю на это достаточно просто. За пятьсот дней переделать Россию, как хотел бы Явлинский, я думаю, довольно странно. И я убедился в этом, когда увидел его огромные предвыборные портреты, где было написано "Я пришел дать вам волю". Когда Явлинский говорит словами Степана Разина, написанными еще Шукшиным, это говорит об отсутствии нормального представления о том, с кем он имеет дело. Это московская элита, которая предполагает, что Москва - это и есть вся страна. И таким образом, по модели Москвы, Ванкувера или других схем, которые они изучали в Оксфордах или других университетах, эти схемы могут быть применительны и к России. Это глубокое заблуждение, на мой взгляд. Я понимал, что в этот конкретный момент любой поворот возможен. Поэтому я предпочитал помочь тем, кто правильно, хорошо, умело или не умело, но пытается восстанавливать государственность. Потому что государственность для России - это основа основ.

Я по своему складу, если можно так выразиться, приверженец просвещенного консерватизма. Это единственный путь для России сегодня. Ту демократию, которую мы получили, мы видим, что это, какова она. В России не будет демократии такой, как в Англии и во Франции, хотим мы этого или не хотим, не может этого быть. Россия никогда не сможет существовать без реального, осмысленного православия. Не может. Во Франции богом был закон всегда. А в России наоборот, в России всегда законом был бог, в представлении русского человека. Русский человек не любит законов. Мы не любим законов, тем более - написанных другим человеком русским, тем более - не русским. Вот вы открывали газеты? Вы когда-нибудь читали слова "новый закон". Первая мысль – где-то меня здесь…. У нас же не было мысли, что для нас хороший закон написан. А в церкви все были равны - и император, и нищие, и художники. Я совершенно убежден, что Россия - страна монархическая. Как вы ни называйте наших президентов, они все ведут себя как цари.

Тенгиз Гудава: Вы за восстановление монархии?

Никита Михалков: Конечно! Безусловно! Другой разговор, что сейчас это… Поэтому я не пытаюсь это проповедовать насильственным путем, то есть хватать людей за лацканы и объяснять им, что мы не можем без этого. Я не говорю, что давайте мы сегодня изберем царя. Это будет такой же паноптикум и комедия, как ряженые казаки, среди которых есть настоящие, но есть и ряженые, среди которых есть князья, которые раздают титулы. Я же не про образцовский кукольный театр говорю, я говорю о вещи принципиальной. Я считаю, находясь в здравом уме и трезвой памяти, что для России возможное будущее, движение позитивное и серьезное - это возвращение к конституционной монархии. Потому что вы если возьмете даже просто русское офицерство, вот корневая система, русские офицеры служили вере, царю и отечеству. Вера – понятна, отечество - тоже. Но служить безотказно и беззаветно тому, который будет каждые четыре года меняться, сегодня – красный, завтра – синий, потом – зеленый, и вот так же идти класть за него жизнь не будет. Это вне представления о том, каким должен быть офицер, правильно?

Тенгиз Гудава: Еще вопрос личностного плана. Вы - человек успешный. Я, живущий на Западе, в это вкладываю позитивный смыл. Но на Руси успешных не любят, на Руси повелось, что талант – отдельно, а успех житейский – отдельно. И вся история культуры России это подтверждает. В частности, буквально новейшая история кинематографа. Взять Тарковского, Параджанова - талантливые люди попадают сразу в изгои, а достигают успеха люди абсолютно бесталанные, обычные, посредственные. Вам удалось обойти каким-то образом эту российскую карму. Как бы объяснили этот феномен Михалкова?

Никита Михалков: У меня нет объяснения, потому что я никогда об этом не думал, я просто работал, очень много, больше других.

Тенгиз Гудава: Ну, Тарковский тоже работал.

Никита Михалков: Я же не могу ответить вам за Тарковского или за Параджанова, тем более, что их уже нет на белом свете, царствие им небесное. Я считал, что я не имею права зацикливаться на одной теме и бить в нее до конца, пока мне не дадут снимать. Тем не менее, я никогда не снимал ни кинофильмов про Ленина, ни про секретаря парткома. Я считал, что у меня существует океан русской классики, океан русской литературы, и современная картина это совершенно не обязательно ходить в джинсах и ездить в "Жигулях", ибо можно снимать картину "Обломов" и она тоже будет современная. На мой взгляд. У меня никогда не было мысли или желания добиться успеха, ставя это желание во главу угла - я должен стать кем-то. Я ставил себе цель создать что-то или попытался это создать. Очень и очень скрупулезно и много работая. И для меня процесс был важнее результата. Мне делать интереснее, нежели созерцать то, что сделано. Хотя я стремлюсь к тому, чтобы увидеть то, что я сделал, но делать мне все равно интереснее. Мне кажется, что до тех пор пока ты живешь так, господь помогает тебе и увидеть отношение к этому зрителей. Но мне процесс интереснее. Как только ты начинаешь работать на результат, как только ты начинаешь вычислять, что бы тебе могло быть сейчас лучше, мы сейчас вот так, а потом вот это… - господь отворачивается. Я бы мог сразу снимать в Голливуде после 90-х годов, а поехал в Китай снимать "Ургу".

Тенгиз Гудава: Вот в связи с этим, если можно, еще один вопрос. В последнее время многие говорят о том, что кинематограф становится все более расчетливым. Не в финансовом плане расчетливым, он уже давно таким стал, а именно в творческом. Идет маркетинг вкуса, идет исследование, какой жанровый поворот, какое действие будет безошибочно выигрышным. И так снимаются фильмы. Это, в принципе, коммерческий кинематограф. В этом обвиняют многие фильмы последнего времени, которые победили на крупных фестивалях или получили "Оскара", в частности, как "Английский пациент". Не кажется ли вам, что ваш новый фильм могут, в случае его успеха, мы все ему желаем успеха, могут обвинить в том, что он был рассчитан на успех, что в нем было все ровно взвешено.

Никита Михалков: Да какая мне разница? У меня есть один ответ – возьмите и сделайте. Что дурака-то валять? Успешный? А вот он поэтому и поэтому. Один любит арбуз, другой - свиной хрящ. Возьмите, напишите сценарий, достаньте денег, уговорите актеров, выберите натуру, снимите фильм, а потом будем разговаривать. Что мы сейчас будем? Кому-то понравилось, кому-то не понравилось. Я работаю честно? Да, я стараюсь работать честно. Я пытаюсь выразить то, что я хочу выразить. Надеюсь я на то, что это нужно не одному мне? Надеюсь. А что нужно мне еще? Если в зрительном зале я увижу из ста человек двух плачущих, которые ощущают то, что я хотел сказать и их это трогает, мне абсолютно этого достаточно. Мне достаточно этого, я для них и снимаю кино. А для яйцеголовых критиков - так это их работа, пусть они и оценивают это. Это не должно на меня влиять никак. Я никому не отвечал никогда, ни одной прессе – ругательной, хамской по отношению ко мне. Потому что мне не о чем разговаривать. Меня учила мама никогда не обижаться, потому что есть два резона. Если тебя хотят обидеть, ты не должен доставлять удовольствие тому, кто хотел тебя обидеть, дать ему достичь цели, а если тебя не хотят обидеть, это можно просить. Поэтому чего обижаться-то?

Тенгиз Гудава: Мы говорили много об успехе, и хочу сказать, что мы все хотим вам пожелать именно этого самого успеха, во всяком случае, я - поклонник вашего творчества и фильмов.

Никита Михалков: Спасибо!