"В моем становлении художника мне не помогал никто, а тех, кто мне мешал, я перечислять не стану", – написал Вудон Баклицкий, один из основателей киевской арт-группы New Bent. Эта фраза – не только о судьбе самого Баклицкого, но и его друга Николая Трегуба, художников, в 60-х и 70-х годах работавших в андеграунде и оказавшихся в поле зрения КГБ. Об их жизни искусствовед Елена Голуб, знавшая художников лично благодаря участию в подпольных киевских выставках, написала книгу "Праздник неповиновения и будни андеграунда. Биография двух непризнанных при жизни художников". Презентация этой публикации 1 декабря сопровождается открытием выставки картин Трегуба, Баклицкого и других художников киевского андеграунда, часть из которых передается в фонды Национального художественного музея Украины.
История арт-группы New Bent начинается со знакомства участвовавших в ней художников. Один из них, Николай Трегуб, после окончания школы, в начале 60-х, приезжает в Киев, чтобы поступить в училище декоративно-прикладного искусства, которое успешно оканчивает. Однако получение высшего образования оказывается невозможным: абитуриенты должны были при поступлении нарисовать картину на тему "строители коммунизма", но Трегуб предоставил приемной комиссии работу на вольную тему. Его не зачислили, и с этого времени художник занимается самообразованием. Во время одного из пленэров на берегу Днепра он знакомится с рисовавшим рядом Вудоном Баклицким, и в 1964 году появляется группа New Bent, к которой впоследствии присоединяется еще один художник, Владимир Борозенец. Борозенец, тем не менее, не хотел оставаться на поле неофициального искусства и вступил в Союз художников, из-за чего арт-группа распалась.
О художниках New Bent знали только друзья, знакомые или те немногие, кто бывал на организованных ими квартирных выставках. Тем не менее, одна из них, в 1978 году, так и не успела открыться: все работы конфисковал КГБ, а художников стали вызывать на допросы. Вудон Баклицкий протестовал против этого и накануне запланированных "бесед" в КГБ выпивал столько алкоголя, что с трудом был способен говорить. Николай Трегуб, не выдержав давления, покончил жизнь самоубийством в 1984 году.
Сегодня в частных коллекциях хранятся сотни картин Трегуба и Баклицкого, есть они и в музейных собраниях, однако о New Bent все еще известно очень мало. Искусствовед и художник Елена Голуб считает, что это незаслуженно.
– Вы написали книгу о художниках Николае Трегубе и Вудоне Баклицком, потому что знали их лично. Как вы познакомились?
– К тому времени, а это был 1976 год, я уже работала как художник. И у нас был круг общения – люди, которым хотелось правды, хотелось свободы, хотелось нового искусства. Тогда было основано объединение "Рух", это был неформальный клуб, который организовали наши друзья, [художник] Коля Недзельский, [эколог] Сережа Федоринчик, [фотограф и куратор] Юра Косин. Вот они как раз и сделали возможной выставку в неприспособленном для этого помещении, где был ремонт, в одном из клубов в центре города, на улице Красноармейская (сейчас Большая Васильковская, 136). В этом помещении висели какие-то пленки на стенах, но нам позволили буквально на несколько дней сделать выставку. Потом, конечно же, ее быстренько закрыли. Мы кинули клич среди своих единомышленников, что мы можем выставить все интересное, все, что делалось для себя, можем показать людям. Как раз ровно 40 лет прошло с этой выставки, она открылась в начале 1977 года. И мы вместе принесли туда работы. Было достаточно много художников, но я всех не запомнила, только Трегуба и Баклицкого хорошо помню. Коля Недзельский тоже гуашь какую-то показал, но он был больше интересен как видеохудожник. Он делал симфонии из света. А вот по живописи как раз эти художники мне были близки своими поисками.
В 1978 году была еще одна выставка этого же объединения "Рух", а потом как-то все разошлись по своим внутренним мирам. Мы потом мало общались. Я по времени с ними общалась не очень много, но мне очень хотелось восстановить справедливость, что так мало знают о таких замечательных людях, и я решила сделать эту книгу. Для этого потом я беседовала со многими другими людьми.
– Вы говорите, что на первой выставке "Руха" было много художников, но вам запомнились именно Николай Трегуб и Вудон Баклицкий. Благодаря их личностям или запомнилось то, что они рисовали?
– Конечно, одно неотъемлемо от другого. Тем более у них была интересна не только живопись. К тому времени, в 70-х годах, в мире начиналось концептуальное искусство, перформансы. Конечно, мы понятия не имели, что происходит где-то там... Но необходимость в каких-то новых формах у нас уже присутствовала. И вот даже у этих живописцев появлялись новые формы выражения, которые граничили с перформансом, например. Я в книге упоминаю случай, когда они несли по улице телевизор. Для того чтобы понять, так сказать, эмоциональную составляющую этого события, нужно сказать, что тогда их у нас не так много было в быту, хоть это были и 70-е годы. Трегубу подарили телевизор люди, которым он подарил картину. Такой своеобразный бартер. И вот идут они вдвоем с Баклицким по улицам, они у нас в Киеве вверх-вниз идут, кривые. И вдвоем нести телевизор не очень удобно. В конце концов Трегуб взял все в свои руки, а Баклицкий, чтобы не идти без дела, начинал что-то ему... морально помогать: "Вот хорошо, что у тебя теперь будет телевизор. Вот мы сядем, будем смотреть. Представляешь, у нас не было до сих пор телевизора, а теперь будет!" Ну, что-то такое быстро проговаривал. И в конечном счете Трегуб взял и со всего размаху грохнул о землю эту драгоценную на то время вещь. Я представляю это как хэппенинг. Люди все оборачиваются: "Как это, что это?" Тогда, в 70-е годы, такое поведение было эпатажным, оно было несвойственным размеренным обывателям. И все эти истории мы друг другу пересказывали: "А вы знаете, что Трегуб с Баклицким сделали?!" Какие-то легенды по городу ходили. Эти люди были интересны и в творчестве, и своими характерами.
– Поскольку вы в названии книги используете слово "андеграунд", были ли еще помимо них в то время какие-то группы, художники, которые выставлялись неформально?
– Да, конечно же, были другие художники. Просто нельзя объять необъятное. И я решила более подробно остановиться на этих конкретных людях, чтобы мы лучше прочувствовали их. У меня есть глава, где я как искусствовед пишу обобщенные материалы, упоминаю о людях, которые тоже параллельно работали в неофициальных условиях. Конечно, это тоже очень интересно. Но что характерно для киевской среды? У нас не было, как, скажем, в Одессе, сплоченной группы, которая бы противостояла официальному искусству, официальной идеологии. Был больше распространен индивидуализм. И арт-критик Борис Лобановский написал тогда статью "Киевские анахореты", выделив эту составляющую как бы немножко замкнутого герметического пространства художников. Киевская среда, конечно же, этим отличалась.
А среди художников, которые тогда интересно работали, были люди, в основном жившие двойной жизнью. Скажем, тот же Анатолий Сумар, художник-шестидесятник, немножко старше, чем Трегуб и Баклицкий, делал очень интересные абстрактные работы. Но мы друг о друге, конечно, мало что знали. Многие работали монументалистами, оформляя трамвайные остановки или вокзалы, делали мозаики, как Федор Тетянич, Алексей Лымарев. Аким Левич работал иллюстратором детских книжек: очень интересный станковый живописец. Кстати, Трегуб знал его и даже приходил иногда к нему в мастерскую посмотреть, как работал Левич. Они мало общались, не было такой группы, чтобы обсуждали что-то. Как-то молча созерцали, как это происходит у других.
Чем интересны Трегуб и Баклицкий отдельно из всего контекста нашего искусства? Они не работали для официального искусства. В Киеве это, может быть, были единственные художники, которые в основном работали в андеграунде. Я бы их назвала семидесятниками, потому что самые интересные работы были ими написаны в 70-х и в 80-х годах. Трегуб и Баклицкий принципиально не хотели работать на идеологию. У них был еще друг Владимир Борозенец. Они начинали вместе. В 60-х организовали группу New Bent. Они тогда втроем нашли заброшенный завод, на территории которого выставляли картины: утром приносили свои работы, а вечером забирали. Впоследствии Борозенец ушел от них, захотел стать членом Союза художников. И он все время приглашал своих друзей к себе, в эту сторону, официальную. Но Трегуб и Баклицкий заняли принципиальную позицию. Поэтому они мне были очень интересны.
– Мы начали разговор с выставки, во время которой вы познакомились с этими двумя художниками. Но уже в 1978 году открывается выставка, которую закрывает КГБ. С тех пор начинается преследование сначала Трегуба, а впоследствии и Баклицкого.
– Трудно рассказать о выставке, которая не состоялась. В 1978 году предстояла выставка на квартире у Юрия Смирного. Его вторая жена, Мира Хапчик, мне подробно рассказала об этом случае. Они тогда жили на улице Саксаганского, это центр города. И может быть, даже поэтому за ними было такое пристальное наблюдение, потому что я со своей семьей жила в спальном районе, где мы и проводили выставки, но я не помню такого, чтобы приходили домой. А Юрий Смирный был известен КГБ тем, что сотрудничал вместе с Евгением Сверстюком, именем которого сейчас названа улица в Левобережном районе Киева, на Русановке, это известный украинский правозащитник. И Юрий Смирный печатался в газете "Наша вера" у Сверстюка, писал о свободной Украине. В квартире у Смирного были условия, чтобы развесить картины на стенах. И вот художники собрали работы у него, и, по какой уж наводке – неизвестно, нагрянули туда сотрудники КГБ и эти все работы забрали. Правда, впоследствии часть из них вернули.
Трегуб и Баклицкий очень хотели, чтобы эти работы были подарены Национальному художественному музею, поэтому все их друзья решили, что мы должны собрать у кого что есть. И вот сейчас на выставке мы их передаем в Национальный художественный музей. Всего 13 картин, 15 работ, потому что Трегуб очень часто рисовал сначала с одной стороны, а потом, если не было под рукой материалов, и на обороте.
– С 1978 года, с несостоявшейся выставки, Николай Трегуб попадает в поле зрения КГБ. И одно из объяснений, почему он в итоге покончил с собой, – то, что за ним установили слежку. Он не мог выдержать этого напряжения.
– Да, в книге я называю эту одну из причин, потому что расставание с такой драгоценностью, как собственная жизнь, наверное, не может произойти из-за какой-то одной только капли. Да, он любил эту страну, Украину, он пишет работы и посвящает их ей, цитирует на холстах любимых украинских поэтов. А со стороны страны ничего в ответ нет – ни предоставления выставочных помещений, ни упоминания искусствоведами, ничего! Эта изоляция очень тяжело действует на человека, а тем более такого ранимого и впечатлительного, каким был Николай Трегуб. Я думаю, что, конечно, очень существенная причина, по которой Трегуб ушел из жизни, – это его неприятие обществом и, в частности, преследование КГБ. Безусловно, это была очень тяжелая травма для художника.
– И Вудона Баклицкого вызывали на допросы, после чего его отправили на принудительное лечение. Он пытался отравиться краской, реагируя на это преследование?
– Да. И КГБ, и милиция Баклицким заинтересовались непосредственно потому, что он сидел на обочине дороги и рисовал свои этюды... он любил разрушенные дома писать. Они спрашивали его: "А почему вы рисуете такой ужасный дом? У нас такая чудесная советская действительность. Вы должны рисовать новостройки". Кстати, была очень популярная тема у официальных художников – новостройки. Был такой художник, Юрий Пименов, у него такие красивые на фоне новостроек девочки в юбочках нарисованы, в босоножечках, все так славненько… А в 1980 году предстояла Олимпиада, были приглашены иностранцы. Естественно, перед иностранцами лицемерно хотели показать себя якобы с лучшей стороны – красивенько поподметать, поубирать все некрасивые вещи с улицы. И когда милиция увидела Баклицкого, его всклокоченную голову (а у него от природы кудри такие черные, смоляные, красивые), да еще сидит какие-то темы рисует несоветские, его забрали в ЛТП – лечебно-трудовой профилакторий. По своей форме это – тюрьма. Пока проходила Олимпиада, его вроде бы должны были излечить от алкоголизма. Понятно, что никто и ничего там не лечил. И вот он целый год пребывал в этом заведении.
Когда он отравился свинцовыми белилами, пытаясь покончить с собой, это очень вредно для пищевода было. Его отец тогда отхаживал отваром из овса, травами. Он был знаток народных методов лечения. Он ему помогал, вылечил как-то сына. Конечно, все это очень сократило его жизнь, потому что в 50 лет он уже был с разрушенным здоровьем. Он умер своей смертью, но здоровье у него было очень сильно подорвано в 80-е годы.
– В запасниках Национального художественного музея Украины хранятся и другие работы Николая Трегуба и Вудона Баклицкого. Тем не менее, они не входят в основную экспозицию, хотя искусствоведы считают, что художники заслуживают этого. Не боитесь ли вы, что и в этот раз подаренные музею картины осядут в запасниках и об этих двух художниках снова забудут?
– Я боюсь того, что вы сказали. Вот сейчас на эту выставку я попросила ту работу Баклицкого, которая находится в запасниках музея уже 25 лет. В 1992 году, когда умер Вудон Баклицкий, его подруга, поэтесса Марина Доля, подарила музею эту работу, Баклицкий считал ее программной. Она называется "Экономика". В ней он полемизирует с основным постулатом марксизма по поводу примата материального, экономического фактора в жизни. Картина напечатана в книге. Меня тоже беспокоило, что эту картину никто не видит. Когда я готовила выставку, подходила к директору, и она мне открыла ее на компьютере. Тогда я поинтересовалась, какие работы Трегуба находятся в запасниках, почему они не в основной экспозиции? Оказалось, что это не так хорошо проработанные вещи – эскизы, карандашные зарисовки. Понятно, что они представляют в большей степени научный интерес. Тем не менее, после того, как новое поколение искусствоведов и зрителей – все общество у нас поменяло отношение и к тоталитаризму, и к художникам, которые ему противостояли, я думаю, такого застойного явления мы уже не будем наблюдать. Хотя, конечно, страх остается.
