Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из архива Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?
Почему старейшая Конституция сохранилась до наших дней без изменений? Принципы и компромиссы. В передаче участвует Уолтер Бернс - историк из Института Энтерпрайс. Автор и ведущая Марина Ефимова. Впервые в эфире 2 июля 1998.
Марина Ефимова: В эти дни исполняется 210 лет с момента ратификации самой старой письменной Конституции в мире – конституции США. Признанный сейчас примером провидческой мудрости ее авторов, этот документ имеет короткую, но неожиданно бурную историю создания. Она началась осенью 1786 года.
Диктор: "Через три года после окончания Войны за Независимость, в сентябре 1786 года, в городе Аннаполисе, в котором только по гордому трехэтажному зданию штатной ассамблеи можно было угадать столицу Мэриленда, состоялось собрание некоей комиссии, с трудом, чтобы не сказать насильно, организованной нью-йоркским политиком, молодым генералом Александром Гамильтоном. Собрание было непредставительным до неловкости – на него явилось всего двенадцать человек от пяти штатов. Они-то и подписали резолюцию о необходимости создания письменного свода основных законов и принципов нового государства – Конституции США".
Марина Ефимова: Так описывается первый шаг по созданию Конституции в сборнике статей "Хроника США". Неизвестно, осуществилась бы эта затея Александра Гамильтона, если бы ее не поддержали два самых известных и уважаемых в стране человека: судья Джон Джей и главнокомандующий Джорж Вашингтон. Уж кто-кто, а Вашингтон знал, зачем стране нужны единый свод законов и общенациональное федеральное правительство. Вот что пишет в книге "Как создавалась американская Конституция" историк Владимир Ошеров.
Диктор: "Начиная с объединения колоний в Союз в 1977 году и принятия Статей Конфедерации, каждый штат пользовался правами суверенного государства. Поэтому со времен Войны за Независимость многие из них действовали просто на грани предательства - торговали с англичанами, отказывались поставлять провиант собственной армии, не посылали подкреплений и прочее в том же роде».
Марина Ефимова: Итак, в мае 1787 года в Филадельфии, в Зале Независимости начались заседания Конвента, учрежденного для выработки Конституции. Вместо ожидавшихся семидесяти двух делегатов от двенадцати штатов на Конвент явилось лишь пятьдесят пять, а, забегая вперёд, скажу, что подписали Конституцию и того меньше - всего тридцать девять человек. Проект Конституции, так называемый "Вирджинский план", составленный энциклопедистом Джеймсом Мэдисоном, зачитывал губернатор Вирджинии Эдмунд Рэндольф – красавец двухметрового роста, опытный политик и прекрасный оратор. Все шло хорошо, пока Рэндольф не дошел до пункта о полной власти национального, то есть федерального, правительства. На этом предложении Конвент буквально взорвался как бомба. Рассказывает специалист по конституционному праву, научный сотрудник Института Энтерпрайз Уолтер Бернс.
Уолтер Бернс: Каждый делегат боролся за право своего штата иметь как можно больше голосов в правительстве. Ведь давая полную власть федеральному правительству, "Вирджинский план" сводил до минимума местное самоуправление. Кроме того, хотя Мэдисон предлагал двухпалатный Конгресс, Сенат и Палату представителей, но в обеих палатах число представителей каждого штата должно было зависеть от численности его населения. Ситуация ужасно невыгодная для маленьких штатов. Так что в начале борьба, в основном, шла за представительство в Конгрессе.
Марина Ефимова: Делегат маленького штата Нью-Джерси Вильям Паттерсон заявил, что штат скорее согласится жить под властью диктатора, чем так прозябать в республике. Другой делегат обвинил Александра Гамильтона, произнесшего речь в защиту сильного центрального правительства, в предательстве и попытке насадить в Америке монархию. Гамильтон ушел, хлопнув дверью. Словом, по одному только вопросу о власти федерального правительства мнения разошлись категорически. Давайте на несколько минут отвлечемся от самой Конституции и обратим внимание на то, какие удивительно разные люди принимали участие в ее составлении.
Томас Джефферсон. Тогда посол во Франции. Ренессансный человек, дипломат, мыслитель, писатель, архитектор и музыкант. В год создания Конституции ему было 44 года. Джефферсон не принадлежал ни к какой религии и был последователем французских просветителей-гуманистов. Однако не до конца. Он верил, что разум, заложенный богом в человека, должен, в итоге, привести к добру, но считал, что и люди, и целые народы переживают как благие, так и недобрые периоды истории. Джефферсон писал:
Диктор: "Надо издавать законы, защищающие свободу, пока население расположено их одобрить, и надеяться на то, что в худшие времена законы сумеют эту свободу защитить".
Марина Ефимова: 30-летний юрист Александр Гамильтон, герой войны и личный адъютант Вашингтона, был почти полной противоположностью Джефферсону. Его реализм доходил до цинизма, и при составлении окончательного текста Конституции был заметным противовесом гуманистическому идеализму Джефферсона. Вот его позиция.
Диктор: "Принимайте людей такими, какие они есть. Что движет ими? Страсти. В любом правительстве могут быть лишь редкие души, способные руководствоваться более достойными мотивами. Наши главные страсти – честолюбие и корысть. Обязанность мудрого законодателя - использовать эти страсти и подчинить их общему благу. Утопические общества, построенные на вере в изначальный альтруизм человека, обречены на неудачу. Качество Конституции зависит от правильного понимания реального положения вещей".
Марина Ефимова: Наиболее колоритная фигура среди авторов Конституции – Бенджамин Франклин, единственный старец среди отцов-основателей. Когда писалась Конституция, ему был 81 год. Естествоиспытатель, философ, дипломат, светский лев и жизнелюб, Франклин был мудр и снисходителен к человеческим слабостям. Его доброжелательность и непредубежденность сыграли немалую роль в умиротворении страстей, бушевавших в Конвенте.
Джеймсу Мэдисону, отцу Конституции, в год ее написания было 36 лет. Его убеждения категорически расходились со взглядами Руссо, Дидро и Джефферсона, считавших, что человек по природе своей добр, и что его счастье и благополучие зависят от социальных условий. Однако Мэдисону претила и гамильтоновская идея использовать пороки. Он собирался их исправлять.
Диктор: "Вера во всемогущего бога, мудрого и доброго, настолько необходима для морального устройства мира и для счастья человека, что изысканию аргументов в поддержку такой веры не должно быть предела".
"...дискутировали буквально по всем вопросам, находясь иногда на взаимоисключающих позициях..."
Марина Ефимова: Итак, в Конвенте бушевали страсти. Историк Ошеров пишет:
Диктор: "Все очевидцы вспоминают, что летом 1787 года в Филадельфии стояла убийственная жара. Но она только распаляла делегатов. Дискутировали буквально по всем вопросам, находясь иногда на взаимоисключающих позициях. Способ избрания депутатов в Конгресс, длительность их полномочий, пределы президентской власти, право на вето, функция судебной ветви правительства - ни одна из статей будущей Конституции, ни один подпункт не был принят без упорной борьбы. Делегаты кричали, обвиняли друг друга во всех мыслимых кознях, отчаявшись, уходили, снова возвращались, меняли взгляды, торговались и, рано или поздно, приходили к соглашению. Например, болезненный вопрос о представительстве штатов в Конгрессе решил так называемый "Коннектикутский компромисс", по которому число конгрессменов зависело от численности населения штата, но зато сенатора выставлял каждый штат, каким бы маленьким он ни был".
Марина Ефимова: По мнению многих историков, две меры помогли делегатам Конвента справиться с разногласиями, две резолюции, мудро принятые еще до начала обсуждений. В первой говорилось, что голосование по частным вопросам ни к чему делегатов не обязывает, пока не состоится финальное голосование по всему проекту в целом. Это давало возможность менять позиции и вырабатывать оптимальное решение, не боясь обвинений в отступничестве. Вторая резолюция предусматривала, что все дебаты будут проходить в полной тайне от прессы, чтобы не возбуждать прежде времени общественное мнение. Невероятно, но джентльменское соглашение о секретности не было нарушено ни одним делегатом Конвента. Только 53 года спустя вдова Джеймса Мэдисона позволила опубликовать его записи, которые он вел ежедневно. Эти записи - единственный сохранившийся документ, и в наши дни именно ими пользуются во всех дискуссиях об интерпретации Конституции. Кстати, именно Мэдисон написал позднее: "Если бы дебаты проходили публично, никакая Конституция не была бы принята". Словом, делается понятно, почему Джордж Вашингтон назвал Конституцию "чудом Филадельфии".
"...джентльменское соглашение о секретности не было нарушено ни одним делегатом Конвента"
По мнению всех без исключения историков, американская Конституция есть результат многих компромиссов между боровшимися политическими течениями, экономическими интересами, личными амбициями. О нескольких наиболее значительных из этих компромиссов я беседую с научным сотрудником Института Энтерпрайс Уолтером Бернсом.
Уолтер Бернс: Главные политические разногласия возникли по вопросу рабства. Перед противниками рабства вопрос стоял так: если рабовладение отменить немедленно, то есть опасность, что южные штаты попросту не вступят в Союз, и государство расколется надвое. И это был первый компромисс – Конституция не запрещала рабовладение. В том, что касается представительства южных штатов в Конгрессе, то тут северные штаты пошли еще на один компромисс. Естественно, поначалу они говорили представителям Юга: если рабы являются вашей собственностью и не имеют права голоса, значит, мы не должны их учитывать при подсчете населения и, соответственно, при подсчете числа представителей в Конгрессе. На что представители южных штатов отвечали: если рабовладение легально, значит, рабы являются частью населения наших штатов. В конце концов, было решено, что рабы будут считаться частью населения, но не полноценной. При подсчете населения штата будут учитываться лишь три из каждых пяти рабов.
"...это был первый компромисс – Конституция не запрещала рабовладение"
Марина Ефимова: Однако пошли на уступки и делегаты от южных штатов, особенно после обращенной к ним речи вирджинского делегата Джорджа Мэсона: "Всякий, владеющий рабом, неминуемо становится мелким тираном, и рано или поздно вы навлечете суд небесный на всю страну. Нации не могут быть вознаграждены или наказаны в мире ином. Они получают воздаяние в этом мире - неумолимой цепью причин и следствий провидение наказывает национальные грехи национальными бедствиями".
Уолтер Бернс: Те штаты, где рабства не было, обязались не ввозить рабов, а в тех, где рабство уже существовало, импорт рабов разрешался лишь на определенный срок, на двадцать лет, а затем Конгрессу давалось право на его запрещение. Так и случилось. С 1 января 1788 года вошел в действие закон, запрещающий ввоз рабов.
Марина Ефимова: Но фактически, вместо постепенного процесса освобождения рабов, на что наделись многие авторы Конституции, это освобождение произошло, как известно, на семьдесят лет позже в результате кровопролитной гражданской войны. Но вернемся к Конституции. В сентябре 1787 года, через три месяца после представления Конвенту "Вирджинского плана", тридцать девять делегатов из пятидесяти пяти, изнемогшие от жары и пререканий, подписали, наконец… нет, не Конституцию еще, а только ее проект, и отправили его на ратификацию в Конгресс. И тут началась новая волна споров. Вот что сообщала одна из газет того времени.
Диктор: "Главный предмет споров - полномочия федерального правительства. Лидер сторонников самоуправления Уильям Коди предупреждает: "Если за центральным правительством не следить, оно рано или поздно узурпирует всю власть в стране". Другой антифедералист, Амос Синглтери из Пенсильвании, выступая от имени фермеров, сказал недавно: "Правительство проглотит нас, маленьких людей, как Левиафан проглотил Иону".
Марина Ефимова: Результатом всей этой критики явился "Билль о правах", также сформулированный Джеймсом Мэдисоном после долгих консультаций с Джефферсоном и другими видными делегатами Конвента. "Билль" состоял из двенадцати поправок к Конституции, из которых Конгресс принял десять. Казалось бы, все удовлетворены. Нет. На этот раз камнем преткновения стала церковь.
Уолтер Бернс: Первая поправка, первый пункт в "Билле о правах" гласила, что федеральное правительство не имеет права создавать национальную церковь. Иными словами, она отделяла церковь от государства. Опять же все были согласны с тем, что гражданам США должен быть гарантирован свободный выбор религии. Но не иметь национальной церкви? Многим делегатам эта мера казалась разрушительной для Союза, а надо сказать, что к этому времени некоторые штаты уже основали свои церкви. И члены Конгресса пошли на компромисс – они отделили церковь от федерального правительства, но разрешили штатным правительствам самим, с согласия граждан, решать религиозные вопросы.
Марина Ефимова: Поговорим о пользе компромиссов. У микрофона - Борис Парамонов.
Борис Парамонов: Существует, вроде бы, противоположность, даже как бы непримиримость понятий "принцип" и "компромисс". В русском сознании - точно уж существует. Принцип – "непоколебимый", а компромисс – "гнилой". Ленин говорил: "Единственно правильная политика - это принципиальная политика". Американцы говорят: "В политике неизбежно приходится жертвовать принципами. Политика - это компромисс и оппортунизм". Два наиболее значимых примера приходят на память. Первый - сейчас в Америке заметно обострились споры либералов с религиозными фундаменталистами и по вопросу об абортах, и о роли религии в школе. Самые умные люди, к которым я причисляю социолога Алана Вулфа, недавно написавшего статью об этом в "Нью-Йорк Таймс", считают, что нужно искать компромисс даже тогда, когда речь идет о принципах. Один принцип - отделение церкви от государства, второй – свобода совести, но реальность – десятки миллионов верующих, чувствующих себя ущемленными в их религиозных правах, в этой самой свободе совести, когда их детям не дают молиться в государственных школах. "Нужна снисходительность, - говорит Алан Вулф, - умение закрыть глаза, по крайней мере, не лезть в суд, если вам кажется, что нарушен тот или иной принцип".
Принцип может быть хорош или плох, но он всегда неизбежно абстрактен, не в силах охватить конкретной полноты бытия. Отсюда - требование компромисса. Далее - характер отношений Америки с враждебными ей государствами. Это не всегда конфронтация, но всегда поиск контакта. В Америке сколько угодно противников такой политики, которую часто сравнивают с мюнхенским умиротворением Гитлера, но эта параллель не всегда работает. Она, например, явно не сработала в случае Советского Союза. Тут по пословице – "коготок увяз, всей птичке пропасть". Стоит за очередной железный занавес или за великую стену проникнуть американским фильмам или даже джинсам - так уже жди сокрушения этих занавесов и стен. Не сегодня, так завтра. Компромисс - оружие сильного. Он знает, что внешне в чем-то уступив, он не проиграет, а возьмёт в конце концов свое. Можно проиграть с Ираном в футбол два-один, но Америка в этом состязании все равно выиграет. Главное - чтобы состоялось само состязание, чтобы были контакты, связь, взаимодействие, создаваемые компромиссом.
"Стоит за очередной железный занавес или великую стену проникнуть американским фильмам или даже джинсам - так уже жди сокрушения этих занавесов и стен"
Марина Ефимова: Давайте только не забудем, что все компромиссы, на которые шли составители Конституции, делали именно ради того, чтобы сохранить некие неколебимые принципы.
Уолтер Бернс: Начнем с того, что не все при составлении Конституции вызывало споры ее авторов. И, главное, все они были согласны с тем, что правительственные институты США должны быть республиканскими, а не монархическими. А ведь тогда в Америке далеко не все этого хотели. Вы помните, что случилось с роялистами, с американскими приверженцами Партии тори, которые присягнули королю Георгу III? Сорок тысяч тори покинули США и перебрались на Север – туда, где теперь Канада. Часть из них вернулась в Англию. Но остальное политически активное население поддерживало принцип республиканского демократического правления, и именно этот принцип был краеугольным камнем, на котором строилась наша Конституция и, вообще, наша страна.
Марина Ефимова: Сам факт живучести американской Конституции говорит о том, что ее создатели нашли устойчивый баланс между вечными противоречиями демократического общества – правом большинства на власть и свободой индивидуума не подчиняться этой власти.
Уолтер Бернс: Когда я был в Женеве представителем США в Международном комитете по гражданским правам, там было представлено 164 страны. У 158-и есть письменные Конституции, но при этом больше, чем у половины этих стран они созданы после 1974 года. Франция только в республиканские времена переписывала свою Конституцию пять раз, не говоря о Конституциях времен реставрации и времен фашизма. А американская Конституция работает. Работает и не меняется с конца 18 века.
Марина Ефимова: Тем не менее, все эти 210 лет продолжаются споры об интерпретации Конституции. Не уходить от исходных намерений мудрых составителей Конституции, не поддаваться расширительному толкованию их идей призывали, в основном, консерваторы. Барри Голдуотер, например, или Роберт Борг, кандидатура которого в Верховный суд была даже отклонена Конгрессом за консервативность трактовки Конституции. Сформулировал их позицию бывший министр юстиции Эдвин Мисс, который написал, что составители Конституции тщательно продумали не только мельчайшие делали, но даже язык статей. "Их формулировки настолько точны, - писал он, - что любое откровение чревато серьезными переменами".
Уолтер Бернс: Другие судьи и ученые придерживаются теории так называемой живой, меняющейся Конституции. Они стоят за более свободное ее прочтение, за большее введение ее в новый исторический контекст, иными словами - за модернизацию Конституции. Вот я вам приведу пример. 8-я поправка запрещает "жестокие и необычные наказания". Возникает вопрос, что считать жестоким и необычным наказанием? Есть масса людей, в частности, даже один из Верховных судей, которые говорят, что смертная казнь подходит под это определение. Так ли это понимали авторы Конституции? Конечно, нет. В Конституции можно найти по крайней мере пять указаний на то, что и федеральное правительство, и штаты имеют право применять смертную казнь как меру наказания.
Марина Ефимова: А почему, собственно, нужно так свято доверять так называемым "отцам-основателям"? Верховный судья Уильям Бреннон, защитник свободного прочтения Конституции, в 1985 году писал:
Диктор: "Претендовать на то, что мы можем точно оценить намерения авторов сейчас, применяя их принципы к конкретным современным проблемам, самонадеянно. Да и вообще, чьи исходные намерения мы обсуждаем? Сам авторитет этого документа основан главным образом на феномене общего согласия огромного коллектива обсуждавших".
Марина Ефимова: В начале 20 века была сделана попытка чрезвычайно популярной тогда "экономической ревизии" Конституции. Ее автором был марксист Чарльз Бирд.
Уолтер Бернс: Бирд интерпретировал весь процесс создания Конституции в марксистской системе понятий, которые, грубо говоря, заключались в том, что раз авторы Конституции были богатыми людьми, землевладельцами, рабовладельцами, представителями образованной правящей элиты, значит, они и защищали интересы этой элиты. Но как бы логично ни звучали его рассуждения, правда заключается в том, что группа создателей Конституции состояла из людей не совсем обыкновенных. Джефферсон, который во время споров о Конституции был в Париже, даже сказал про делегатов Конвента, что это – "полубоги".
Марина Ефимова: Может быть, великие люди всегда есть? Они просто незаметны, пока в них не нуждаются. А во времена кризисов страна немедленно находит их просто из инстинкта самосохранения. Как Линкольна в 1860-м, как отца Конституции Джеймса Мэдисона, который во время самой яростной схватки в Конвенте, когда каждый штат тянул одеяло на себя, встал и сказал:
Диктор: "Джентльмены, опомнитесь! Мы закладываем фундамент великой страны и должны рассматривать каждый предмет обсуждения в перспективе вечности".
