Александр Генис: Среди главных достижений Трампа республиканцы считают радикальное сокращение налогов. Демократы с этим не согласны, ибо полагают, что эта акция разоряет казну и помогает только богатым. Несмотря на критику, президент затеял новый проект: дополнительное сокращение налогов на 100 миллиардов долларов. И опять для богатых. О бедных речи не идет, потому что в республиканской среде господствует теория, согласно которой богатство “протекает” сверху вниз. Поэтому сокращение налогов выгодно для всех, включая бедных. Экономисты бесконечно спорят о том, насколько эта давняя теория оправдывает себя. Но сегодня мы поговорим о практике. Владимир Морозов в новом очерке из авторского цикла “Необыкновенные американцы” рассказывает о том, как живут бедняки в Америке.

Владимир Морозов: Раза два-три в месяц мне звонит Сэм или его мать Синди. Просят свозить их в магазин. Своей машины у них нет. В сельской Америке это большая редкость. Одно- и двухэтажные дома разбросаны здесь обычно на солидном расстоянии друг от друга. В моей деревне Коринф вроде бы и людей не так уж много, но их дома карабкаются на холмы, забредают в лес, отделены друг от друга где горой, где рекой Гудзон, а где огородами или просторными и аккуратно подстриженными газонами. Вот мой коттедж, вроде бы, недалеко от центра деревни, но до магазина больше двух километров. Можно добраться и пешком, но обратно с сумками продуктов без машины никак. А Сэм и Синди живут еще дальше. Они перебрались в Коринф недавно. До этого обитали в окрестностях города Гленс-Фоллс. Там и дома повыше, и магазинов полно, и все рядом.

– Синди, что же вы не сняли квартиру в Гленс-Фоллсе? Вроде там удобнее без машины?

Синди: Потому что там хозяева домов не принимали жильцов с собакой. Или просили тройную плату, а это нам не по карману. Мы пытались объяснить, что без собаки не можем, она у нас служебная, но это не помогало. Так что пришлось искать место, где нас примут всех троих. А эта квартира недорогая, просторная гостиная и спальня – всего 500 долларов в месяц, и нам разрешили держать собаку.

Владимир Морозов: Сэм, я знаю, что твоя собака Чиф выполняет еще и роль медика. Собак-поводырей для слепых я видел, охотничьих и сторожевых псов в наших краях много, но вот чтобы четвероногий зверь был еще и медиком, о таком я только читал...

Сэм: Ну, когда у меня приближается приступ, Чиф подходит ко мне, прижимается к ногам, просто ложится мне на ноги и начинает дрожать, как будто он сильно испуган. И в глазах у него – паника. Если я не сижу, а стою, то он еще и подталкивает меня к креслу. Я тут же принимаю свои лекарства, и все в порядке.

Владимир Морозов: Надо сказать, что специального образования или просто тренинга Чиф не имеет. Да и в своей прежней жизни не преуспел. Это рослый широкогрудый пес, помесь бульдога с акитой. По глубоким шрамам на его умной морде и на передних лапах можно предположить, что из Чифа пытались сделать бойцовую собаку, но у него оказался неподходящий характер. При всей своей свирепой внешности, Чиф в душе маленький щенок. Уже в первую нашу встречу он не только ни разу не тявкнул на меня, а сразу подошел как к старому знакомому и попытался лизнуть мне сначала руку, а потом нос. Сэм подобрал Чифа на улице. Собака так долго была бездомной, что ошейник буквально врос в шею, и вырезал его оттуда ветеринар.

– Сэм, а когда ты догадался, что это не собака, а медбрат?

Сэм: Прошло, наверное, месяцев восемь после того, как мы подобрали его на улице. Я заметил, что иногда Чиф подходит, ложится мне на ноги и дрожит. И честно говоря, сначала это меня раздражало. Но потом я заметил, что после того, как Чиф начинает себя так странно вести, минут через десять у меня наступает приступ. Чиф имеет, что называется, собачье чутье. Он оказался умнее меня, заранее чувствует, что вот-вот случится припадок. И предупреждает меня.

Владимир Морозов: Сэм, извини, а как называется твоя болезнь?

Сэм: У меня рассеянный склероз. Болезнь имеет много симптомов. Вдруг ни с того ни с сего начинает кружиться голова. Глаза, кажется, просто трясутся в своих орбитах. Я перестаю понимать, где лево, где право, где верх, где низ, просто падаю на землю. Иногда чувствую боль по всему телу.

Владимир Морозов: И как давно это у тебя?

Сэм: Официальный диагноз мне поставили в начале прошлого года. Но пришлось обойти кучу врачей, прежде чем они поняли, что со мной происходит. Прописали таблетки. А недавно придумали новое лекарство. В дополнение к таблеткам мне стали вводить препарат прямо в кровь. Потом через 6 месяцев процедуру надо повторить.

Владимир Морозов: Ты мне рассказывал, что вы с матерью сейчас копите деньги на подержанную машину. Как же ты будешь ее водить с такими припадками?

Сэм: Большую часть времени я в нормальном состоянии. И с помощью собаки научился предвидеть свои приступы. Так что без Чифа я за руль не сяду. Если он, как обычно, начнет беспокоиться и дрожать, тогда я остановлюсь, пережду приступ и приму свои лекарства.

Владимир Морозов: Но, Сэм, с такой хворью – дадут ли тебе водительские права?

Сэм: Да! У меня права есть. Но потребуется еще табличка на ветровое стекло, что, мол, за рулем инвалид. Буду тщательно соблюдать все правила дорожного движения. И водить машину как можно осторожнее и не быстро, не забывая о болезни.

Владимир Морозов: Сэм – хорошо сложенный мужик 38 лет, рост выше среднего. Слегка вьющиеся густые каштановые волосы с начинающейся сединой. Честно говоря, на мой взгляд ты выглядишь совершенно здоровым. Но я не врач. Скажи мне, когда началась твоя болезнь?

Сэм: Мои неприятности пошли 6–7 лет назад. Началось с небольших головокружений. Потом дело ухудшилось. Я не знал, что со мной происходит. Пошел к врачам. Они проверили, как работает мое сердце, проверили легкие и все остальное, кроме моего мозга. И ничего не нашли. Потом, наконец, один догадался сделать мне компьютерную томографию мозга и обнаружил на нем 32 крохотных шрамика, которые периодически и вызывали, так сказать, осечки сознания. Это и приводило к обморокам и головокружению.

Владимир Морозов: Чем ты занимался после школы? Ты закончил среднюю школу?

Сэм: Нет, не закончил. О чем жалею. Работал большей частью поваром и оператором тяжелых машин. Каких? Работал на прессе, который печатал газеты. На небольших тракторах. На машине, которая снимала старые автомобильные шины с обода, а потом размельчала их в сплошную массу.

Владимир Морозов: Ты надеешься когда-нибудь избавиться от инвалидности и вернуться к работе?

Сэм: Да. После того как врачи стали вводить препараты прямо в кровь, люди с моими симптомами начали поправляться. Человек передвигался в инвалидном кресле, а тут стал ходить с палочкой. Или ходил с палочкой, а теперь без нее. Так что, я надеюсь, это поможет и мне. И я смогу вернуться к работе.

Владимир Морозов: Но у тебя нет ни инвалидного кресла, ни палки!

Сэм: Палка, трость у меня есть. Но в магазин я ее с собой не беру. Там я опираюсь о магазинную тележку. Дома и возле дома она мне тоже ни к чему. Я опираюсь на палку, когда мне нужно ехать куда-то далеко и там предстоит много ходить.

Владимир Морозов: Синди, расскажи мне, пожалуйста, и твою историю.

Синди: У меня 13 внуков, я вдова. Мне 59 лет. Всю жизнь работала до того времени, когда 2 года назад у меня нашли эмфизему легких и дали инвалидность. Теперь сплю с кислородной подушкой. Все неприятности от чертова курения. Бросила ли я курить? Нет, еще не бросила. Но сейчас мне уже надо гораздо меньше сигарет. Сколько я выкуриваю в день? Наверное, штук десять. Да, десять. А раньше на день мне нужно было полторы пачки. Стараюсь курить как можно меньше. И в конце концов брошу совсем.

Владимир Морозов: До инвалидности Синди работала официанткой и менеджером в "Макдональдсе", в "Тако-Белл" и других закусочных.

– Как же ты теперь сводишь концы с концами?

Синди: Сейчас я на пенсии по инвалидности. Мне платят 855 долларов в месяц. Сын получает 367 долларов. У него так мало, потому что это пока временное пособие. Настоящую пенсию по инвалидности он сейчас оформляет. Тогда денег будет побольше.

Владимир Морозов: Извини, а с каких же пор ты в такой бедности?

Синди: Боже мой! Это случилось 7 лет назад. Я тогда жила с одним мужчиной, и он сначала выжал из меня все деньги, потом выставил на улицу. Три года я была бездомной. Сейчас понемногу прихожу в себя. Где жила, когда была бездомной? Летом в лесу в палатке, а зимой у друзей в старом брошенном автофургоне.

Владимир Морозов: Сэм, а как у тебя складывались отношения с противоположным полом? Ты был женат?

Сэм: Нет, женат я не был, но жил вместе с подругой, и мы уже были помолвлены. Но, когда у меня начался рассеянный склероз, она попросила меня съехать с квартиры, хотя знала, что мне некуда податься. Она сказала, что на старости лет не хочет ухаживать за больным стариком. Услышать это было довольно горько...

Владимир Морозов: Синди, как по-твоему, кто повинен, что ты оказалась в нищете? Ты сама или плохие люди виноваты, или так уж карта легла, ситуация сложилась?

Синди: Думаю, что в эту ситуацию я сама себя поставила. Мне понадобилось несколько лет, чтобы выпутаться. Зато сейчас я довольна. Наркотики? Нет, я их не принимала. Выпиваю немного пива. Обычно пару банок вечером, так я крепче сплю.

Владимир Морозов: Когда Синди улыбается, видна дыра вместо передних верхних зубов, да и нижние не то чтобы в порядке. Теперь, когда она с сыном переселилась из палатки в настоящую квартиру, Синди собирается пойти к дантисту, благо страховка для малоимущих это ей оплатит. "Вот жду, пока Сэм освободит мне дантиста. Ему много зубов удалили". Сколько?

Сэм: 28 зубов. Да, почти все зубы удалили. Наркотики виноваты. Ты прав, не просто наркотики, а метамфетамин. И хотя я уже давно бросил наркоту, она продолжала действовать на зубы. Они почернели, стали ломаться и крошиться.

Владимир Морозов: А как получилось, что ты подсел на метамфетамин?

Сэм: У меня были друзья, когда жил в штате Аризона, все пацаны поголовно сидели на какой-нибудь дури. Один из них предложил мне работенку – стать курьером и относить наркоту клиентам. Те меня и угостили. Сначала я просто нюхал порошок метамфетамина, и мне казалось, что все в порядке, все под контролем. Но потом я начал курить метамфетамин. И стал наркоманом.

Владимир Морозов: Известно, что человек редко умудряется завязать с метамфетамином без врачей. Как это тебе удалось?

Сэм: Понемногу начались неприятности. Несколько раз задерживала полиция. И кажется, уже лет в 15 меня собирались упечь в тюрьму. Тогда отец, с которым я жил в штате Аризона, купил мне автобусный билет и отправил на северо-восток к матери, которая жила в штате Мэн. Я туда прибыл и стал всех спрашивать про метамфетамин, но никто ничего не знал. Сейчас эта зараза там в ходу, а тогда она еще не дошла до Мэна. Мне негде было достать наркоту, и я от нее отвык, завязал. Не прикасался к этому добру уже 21 год.

Владимир Морозов: Во время нашего разговора в той же комнате работает телевизор. Он, как сегодня у всех, в полстены. Его одним глазом смотрит внук Синди – Патрик, другим глазом он наблюдает за какой-то небольшой компьютерной игрушкой, которую держит у руках.

Кроме Сэма, у Синди есть еще дочь и другой сын. Дочь живет в соседнем городке, и внуков иногда привозят в гости к бабушке. Сын обитает в штате Аризона, он там автомехаником. Дочь здесь посудомойкой.

– Синди, ты довольна детьми? Они тебе помогали, когда ты оказалась на мели?

Синди: Дети есть дети... Я ими довольна. Они хорошие. Но мне не помогали, потому что им не до меня. Дочь какое-то время была безработной. А у нее детей полон дом. Сын только что второй раз женился, расходов хватает, и платят ему немного. А помогают мне дети или нет, я их все равно люблю.

Владимир Морозов: Сэм, Синди, вы недавно в деревне Коринф и, может быть, не знаете, что здешние церкви вскладчину держат кладовку, где раздают бесплатные продукты всем нуждающимся? Это могло бы вам пригодиться.

Синди: Да, я знаю об этой кладовке. Но я бывала там только пару раз, когда нас крепко припекло. А так зачем нам туда ходить! Может, есть семьи, которым приходится хуже нашего. Так что, если я приду за бесплатной едой, мне будет совестно, потому что продукты не достанутся тем, кому они нужнее.

Владимир Морозов: В общем, мы не бедствуем, говорит мне Синди. Нам ведь еще и фудстемпы дают – талоны на питание. По 195 долларов на человека. Можно ли на наши средства прожить? Конечно, можно, если не покупать филе-миньон, а выбирать продукты подешевле.

Ни мать, ни сын на выборы не ходят. Почему? Сэм считает, что исход выборов решают большие деньги и политики заняты своими делами, дележом бюджетного пирога.

Синди: Я думаю, что наши политики не думают о человеке, у них там свои игры. Да, ты прав, правительство помогает мне и сыну пережить трудные времена. Но вот, например, пособие по инвалидности нам пришлось зубами выгрызать. Его долго не хотели давать только потому, что у нас не было постоянного адреса. А откуда адрес у бездомных людей! Все нам отказывали: нет, нет и нет...