Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода, радио, которое не только слышно, но и видно, в студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа, как я всегда повторяю, не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Замечательная личность у меня сегодня в гостях – звезда французского и мирового балета, впрочем, блистательная карьера танцовщика у него уже в прошлом, ныне хореограф, руководитель балета Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Лоран Илер. Уникальный случай, между прочим. Спортивными тренерами-иностранцами в России уже никого не удивить, а вот чтобы художественный руководитель – иностранец, такой Лоран Илер один-единственный.
(Видеосюжет о Лоране Илере. Закадровый текст:
Звезда мирового балета ХХ века Лоран Илер блистал на сцене Парижской Гран Опера в 1980–90-е годы. Здесь он перетанцевал едва ли не все главные партии классического репертуара. Он выступал в балетах Ролана Пети, Мориса Бежара, Уильяма Форсайта, Терезы де Кеерсмакер, Анжелена Прельжокажа, но главным его учителем и, более того, крестным отцом в профессии был Рудольф Нуреев, который, собственно, и сделал из нашего героя звезду первой величины.
К слову, Лорану Илеру с самого начала его биографии везло на русских наставников. Равно как, впрочем, и русским наставникам повезло с таким учеником. В балетной школе при Гран Опера он учился у Александра Калюжного, звезды парижского балета 1950-х годов, а возведен был в ранг этуаль за исполнение партии принца Зигфрида в "Лебедином озере" в постановке отца-основателя балета Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, народного артиста СССР Владимира Бурмейстера.
Так что, видимо, не случайно таким образом сошлись звезды, что в январе прошлого года Лоран Илер возглавил балет "Стасика", как фамильярно называют меломаны и балетоманы Театр Станиславского и Немировича-Данченко. Это театр с большой историей, но его балет почти всегда оставался немного на втором плане по отношению к его опере. Хотя с этим балетом, помимо Бурмейстера, связаны такие замечательные имена, как Виолетта Бовт, Элеонора Власова, Маргарита Дроздова, Дмитрий Брянцев. И даже гений танца Марис Лиепа начинал здесь свой путь.
В последние годы столь ярких имен балет Театра Станиславского не давал, и можно только уповать на то, что Лоран Илер, нацеленный как раз на преподавательскую и репетиторскую работу с артистами, способствует возрождению его былой славы).
Студия
Леонид Велехов: Что за странная фантазия: бросить культурную столицу мира Париж, приехать в Москву и приехать не просто поставить спектакль, но возглавить стационарную труппу? Неужели вам в Париже работы не нашлось?
Лоран Илер: C'est la vie. Я получил это предложение от генерального директора Театра Станиславского Антона Гетмана. И конечно, раньше я никогда не мог себе представить, что когда-нибудь приеду в Россию и стану художественным руководителем балетной труппы. Я приехал, посмотрел на труппу. Меня удивила и очень обрадовала та чудесная атмосфера, которая есть в театре: замечательные артисты и амбиции, которые у них есть. Мне было интересно присоединиться к этому проекту, в котором мы очень уважительно относимся к прошлому и смотрим в будущее. У нас очень много новых проектов, которые мы хотим осуществить все вместе. Поэтому я приехал и с большим удовольствием работаю в труппе.
Леонид Велехов: Я задал этот вопрос еще и потому, что, если бы Большой, тогда другое дело, но Театр Станиславского и Немировича-Данченко никогда не был первым театром страны. Но, как я понял, именно традиции этого театра вас заинтересовали?
Лоран Илер: Да, есть Большой театр, прекрасная балетная труппа, такая же, как во Франции в "Опера де Пари". Но я считаю, что мы не можем сравнивать эти две труппы. Но мы не должны сравнивать эти два театра. Мы живем в параллельном мире с Большим театром. Я считаю, что в таком городе, как Москва, найдется место для двух отличных трупп. Работая здесь, я хотел бы передать опыт, который я получил, работая артистом и главным репетитором в "Опера де Пари". И я уже вижу результат. Я вижу, что артисты, с которыми я работаю, развиваются. У них есть невероятный творческий аппетит и амбиции. Их ежедневный вклад в работу помогает мне развивать тот замысел, о котором я думаю. В нашей балетной труппе больше ста человек. Эти люди очень талантливы. Они готовы идти за мной и работать над всеми теми проектами, о которых мечтаю я.
Леонид Велехов: Замечательно! А имена Станиславского и Немировича-Данченко для вас значат что-то такое особенное, содержательное, сущностное? Или это уже просто буквы, которые висят на фасаде театра и украшают его логотип?
Лоран Илер: Конечно, для меня эти имена очень многое значат, потому что мы все знаем систему Станиславского, по которой артисты учатся работать и существовать на сцене. Когда Станиславский и Немирович-Данченко работали, для них очень важны были эксперименты, открытия. Это тот ключевой момент, на который я опираюсь в своей работе. Конечно, самое главное, это риск в некотором смысле. Мы все рискуем, когда пробуем делать что-то новое. Я считаю, что в этом – наша постоянная связь с основателями театра.
Леонид Велехов: Но я бы хотел другую сторону этого же вопроса затронуть. Балет, казалось, самое условное из всех сценических искусств, в то время как Станиславский открыл, развивал и исповедовал метод предельно реалистичной, натуралистической даже актерской игры. Как этот метод может пригодиться артисту балета, метод Станиславского?
Лоран Илер: Я считаю, что именно в этой реалистической игре на сцене и есть будущее больших классических балетов. Потому что, конечно, техника – это очень важно, но игра артиста для меня как зрителя намного важнее. Каким образом передать эмоции, чтобы публике было ясно, что переживает артист на сцене? Мы опираемся на систему Станиславского. Для меня, когда сам я танцевал, это было невероятно важно. Я работал с разными педагогами в разных труппах, и всюду была очень важна драматическая составляющая каждого балета. Поэтому для меня именно актерская игра очень важна.
Леонид Велехов: До эфира, когда мы с вами разговаривали, я упомянул имя Сириля Атанасова, танцовщика, потрясшего меня в свое время. Я был совсем мальчишкой, когда "Опера де Пари" после большого перерыва привезла свои спектакли в Москву. Все мы были потрясены "Собором Парижской Богоматери" в постановке Мориса Бежара, тем, как танцевали Атанасов, Ролан Пети и другие. Вы до эфира рассказывали, какой это был великий мастер перевоплощения, как он стоял за кулисами, шутил, веселился, а потом моментально перевоплощался, "надевал" на себя образ и вылетал на сцену. Я думаю, что это как раз пример такого подхода к балету – с методом Станиславского, с очень такой углубленной актерской игрой и одновременно очень театральной.
Лоран Илер: Я согласен, что это работа артиста – продумать свой персонаж. И главное для меня – эта работа должна быть проведена очень скрупулезно. Важно найти логику развития образа. Есть рамки каждой партии, каждой роли. Но внутри этих рамок для каждого исполнителя есть невероятная свобода. И все должно быть для тебя как актера невероятно логично. Я, помню, читал о том, как, мне кажется, это был режиссер Висконти, он попросил для съемок одной из сцен расставить мебель и внутрь ящиков положить одежду. Пришла художник по костюмам и сказала: "Извините, но по сцене актер не будет открывать ящики". Он говорит: "Я знаю. Но я также знаю, что артист, когда будет играть эту сцену, зная, что эти ящики не пустые, там есть одежда, будет играть по-другому". Именно поэтому я считаю, что очень важно, чтобы все было логично, когда ты продумываешь свою партию. Конечно, Сириль Атанасов – это один из примеров такой скрупулезной работы над ролью.
Леонид Велехов: Совершенно замечательный пример с Висконти. Я бы хотел еще напомнить нашим зрителям, что Театр Станиславского и Немировича-Данченко своими замечательными традициями связан с еще одним именем – с именем Мейерхольда, который, пусть очень короткий период, буквально накануне своего ареста и гибели, работал в этом театре, потому что он был отовсюду изгнан и Станиславский, его учитель, его приютил. И Мейерхольда не трогали до тех пор, пока Станиславский был жив. Это еще не был Театр Станиславского и Немировича-Данченко, это была Оперная студия Станиславского. И там работал Мейерхольд, величайший новатор, увы, не успевший поработать в балете, но работавший в опере. Так что, я думаю, это гениальное новаторское имя тоже как-то вам поможет в вашей работе. Это важный штрих в истории этого театра.
А теперь я бы хотел вас расспросить о вашей жизни до Театра Станиславского, до приезда в Москву. С какого возраста балет стал смыслом вашей жизни? Я слышал, я читал, что до этого вы собирались себя серьезно посвятить гимнастике, во всяком случае, занимались этим спортом...
Лоран Илер: Да, это правда. Действительно, в балет я пришел совершенно случайно. Я с детства занимался гимнастикой, участвовал в соревнованиях, думал, что буду гимнастом. Но моя семья переехала из одного города в другой, и мои родители, которые не были связаны ни с музыкой, ни с каким другим видом искусства, решили отдать меня в балет, потому что рядом была студия. Я там был единственным мальчиком, что мне очень нравилось. Когда я начал заниматься, мой педагог сказал, что мальчик талантливый и может попробовать поступить в школу при "Опера де Пари". Так и получилось, что я стал заниматься балетом. В то время я был очень закрытым ребенком. Я мало говорил, и, мне кажется, мне понравилась возможность выражать свои эмоции телом. Конечно, еще мне очень нравилась атлетическая сторона танца, потому что я был гимнастом. Мне невероятно нравилось делать все эти трюки. Мне очень помогла моя гимнастическая база, например, при исполнении прыжков. Я приземлялся, действительно, как кошка. У меня не было страха. Мне это очень помогло.
Леонид Велехов: Но, вместе с тем, балет – это очень раннее начало жизни в профессии и это очень тяжелый, изнурительный часто труд. Это не лишило вас детства?
Лоран Илер: Я начал танцевать в десять лет. До этого я занимался гимнастикой. Артист всю жизнь находится в поисках совершенства. Ежедневно ты занимаешься классом – сначала у станка, потом на середине. Ты делаешь всю жизнь одни и те же движения, работая над своим телом. До моего последнего дня в качестве артиста я работал над выворотностью стоп, бедер, над красивым арабеском. И при этом я считаю, что детство у каждого артиста есть. Мы учимся. Мы знаем, что в любой момент тебя могу выгнать, если ты не будешь показывать те результаты, которые от тебя ожидают. Это некая взрослая ответственность, которой ты живешь, будучи еще ребенком. Но при этом, мне кажется, вот эта "недоигранность" в детстве дает артисту свежесть, наивность и очень помогает, когда ты выходишь на сцену. Это такой небольшой парадокс: вроде ты с детства несешь ответственность за каждое свое движение, но при этом ты вечный ребенок.
Леонид Велехов: Замечательная мысль! А кто в ту пору, в пору подростковой учебы, был вашим кумиром в профессии?
Лоран Илер: Конечно, в "Опера" у меня было очень много кумиров, артистов, которые меня восхищали – Сириль Атанасов, Микаэль Денар, Гилен Тесмар. Конечно же, я видел и Нуреева в работе, и Макарову, и Барышникова, и Васильева, и Максимову. Было действительно очень много артистов, на которых я хотел равняться. Мне кажется, что для молодых артистов очень важно смотреть на работу мастеров. И, самое главное, задавать себе вопросы: почему они любимы, почему они нравятся тебе, почему они так интерпретируют эту роль, почему они делают этот элемент именно так… Ты смотришь на великих артистов и задаешь себе вопросы, а потом ты возвращаешься уже на землю, потому что тебе нужно выходить на сцену и самому это делать. Соединение умственной и физической работы – в этом суть нашей профессии.
Леонид Велехов: Имя Нуреева прозвучало. Я знаю, что он сыграл большую роль в вашей судьбе. Как это произошло?
Лоран Илер: Наша встреча произошла, конечно же, на работе, в балете. Мне было девятнадцать лет, когда он возглавил "Опера де Пари" в качестве художественного руководителя балета. Это была невероятная личность, невероятно интересный человек, который смотрел на тебя, и ничего не ускользало от этого взгляда. Он тебя просто сканировал. Он видел все. Он читал тебя, как открытую книгу. И при этом он всегда говорил: "Главное – работа. Только ежедневная работа может вывести тебя на новый уровень". Также он всегда говорил: "Первый шаг на сцене очень важен. Дальше все уже будет намного проще". Конечно, я многому научился, благодаря ему. Я очень ему благодарен.
Леонид Велехов: А как с ним было работать? Он ведь был, судя по воспоминаниям, человек очень непростой – и жесткий, и вспыльчивый.
Лоран Илер: Я согласен. Конечно, у него был невероятный темперамент. Он себя ни в чем не ограничивал. Он был способен на все. И вот эта внутренняя свобода была совершенно невероятная. Он вел себя также одинаково с артистами балета и с президентом Французской республики. Я работал с Рудольфом над всеми главными партиями, которые играл на сцене. И он никогда мне не говорил, что вот здесь надо играть только так. Никогда он мне не давал такие указания. Он считал, что хореография сама предлагает ключи к персонажу. Все уже прописано там. И если артист талантлив, если он готов отдать свое тело для того, чтобы сыграть этот персонаж, он сможет выразить все, что необходимо. А если у человека нет этого таланта, то ему ничто не поможет, ты будешь ему просто накидывать подсказки, но без результата. Он был невероятно справедлив в работе, в том числе с теми артистами, которые, может быть, ему даже не нравились. Если человек работает, к нему у него было невероятное уважение.
Леонид Велехов: Вы ведь и танцевали с ним на одной сцене?
Лоран Илер: Да.
Леонид Велехов: В чем была его уникальность именно как танцовщика?
Лоран Илер: Я танцевал с Рудольфом "Лебединое озеро". Я танцевал Принца, а он наставника, Вольфганга. Также мы танцевали вместе "Танцующих подмастерьев" Бежара. Рудольф уникален в том, как он чувствовал себя на сцене. Возьмем, к примеру, поклоны. Он не благодарил зрителя – зритель благодарил его за все то, что он сделал на сцене. Он, конечно, был невероятной личностью. Он всегда говорил, что артист должен быть почти божеством. Он должен задавать высочайшую планку, если выходит на сцену. Конечно, он произвел революцию, обладая невероятной харизмой, плюс его животность на сцене, энергия и талант. Это то, что делает его уникальным артистом.
Леонид Велехов: Но все-таки французский не был его родным языком. Как он с вами изъяснялся?
Лоран Илер: С нами он говорил на французском, но я у него однажды спросил: "Когда вам снятся сны, на каком языке они вам снятся?" Он мне сказал, что чаще всего на английском, редко на русском, но никогда на французском…
Леонид Велехов: Как интересно! Он был человек, как мы выяснили, очень темпераментный. Наверное, он ругался в моменты недовольства. На каком языке он выражал свое недовольство?
Лоран Илер: По-русски. (Смех в студии.) Ругался он только по-русски. Мы все сразу же понимали. Не нужно было никакого перевода: все было ясно. Но для того, чтобы его разозлить, нужно было постараться. Для этого должна была быть какая-то большая уважительная причина. Для него было очень сложно понять, почему мы говорим, например, "нет", если он не видел уважительной причины для этого. Если кто-то из танцовщиков говорил ему: "Я не могу сделать это движение". Он говорит: "Ну, попробуй. Вначале нужно пробовать, а потом уже говорить нет! Пробуй! Работай! Откуда вы знаете?! Делайте, пробуйте!" (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Молва гласит, что при том, что у него было много учеников, которых он вывел в люди, вы были одним из любимых его танцовщиков. Это так?
Лоран Илер: Действительно, я очень много работал с Рудольфом. Мне кажется, он меня любил. При этом я его частенько раздражал. У нас были конфликты, потому что я также открыто говорил ему то, что я думаю. Но это опять же его свойство: если ему говорили что-то открыто, и он понимал причины этого, он уважал этого человека. Он уважал свободу выражения. Я был первым артистом, кого он повысил, назвал étoiles. Я думаю, что, конечно, у нас были какие-то очень теплые отношения. Ответить на вопрос, был ли я его любимым учеником, может только он.
Когда Рудольф работал, было много людей вокруг него, которые его ругали, с которыми у него были конфликты. У него была жизнь не простая и не легкая. Но после его смерти многие стали называть себя его учениками. Возник, можно сказать, культ его личности. Но я считаю, что, десять лет проработав вместе с ним, я не имею права говорить, что я его знаю. Я знаю его немного, благодаря той совместной работе, каким-то разговорам с ним.
Леонид Велехов: Вы упомянули ритуал возведения артиста в ранг étoiles. Это ведь совершенно особая такая вещь. Как это с вами произошло, когда Рудольф вас возвел в этот ранг étoiles?
Лоран Илер: Это было после "Лебединого озера" в хореографии Бурмейстера, того самого Бурмейстера, который руководил балетом Театра Станиславского. Рудольф сам вышел на сцену для того, чтобы сказать о том, что я и Изабель Герен, моя партнерша, с сегодняшнего дня стали étoiles "Опера де Пари". Первое, о чем я подумал, когда услышал о том, что я теперь étoiles: "В каком направлении я должен двигаться? Что я хочу делать как артист? Что я хочу сказать зрителям?"
Леонид Велехов: Вы упомянули, что Нуреев возвел вас в ранг étoiles за "Лебединое озеро" в постановке Владимира Бурмейстера, который долгие годы возглавлял Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Получилось, что каким-то образом Рудольф Нуреев вас напутствовал и на этот приезд в Москву и работу в театре Станиславского и Немировича, не так ли?
Лоран Илер: Действительно, это удивительная вещь то, что меня назвали étoiles после "Лебединого озера" в хореографии Бурмейстера. Случайность это или нет, возможно, это не так уж важно.
Леонид Велехов: Мы заговорили, говоря о Нурееве и "Лебедином озере", о взаимосвязи России и Франции, в частности, в области балета. А Нуреев часто вспоминал, рассказывал что-то о России? Или он не любил эту тему?
Лоран Илер: Рудольф редко, очень редко, говорил о прошлом. Возможно, это было для него болезненно, но при этом он оставался русским человеком. Я живу в России уже полтора года, ежедневно хожу на спектакли в Театр Станиславского, в Большой и в другие театры. Мне кажется, я теперь понимаю намного лучше, откуда у него были какие-то идеи. Я вижу его корни, то, откуда он пришел. С одной стороны, получается, он очень мало об этом говорил, но при этом, будучи преподавателем и репетитором, он каждым своим шагом, каждым своим жестом говорил о своей истории, о своей культуре.
Леонид Велехов: Как здорово! А вы смотрели спектакль "Нуреев" в Большом театре?
Лоран Илер: Да, я видел спектакль "Нуреев". Мне он очень понравился. В первой части дело происходит на аукционе уже после его смерти. И когда я увидел все те предметы, которые продаются (кресло, канапе, на котором я сидел, картины, которые я видел у него в квартире), меня это очень тронуло. Сцена теней из "Баядерки" – это очень здорово сделано. Мне кажется, что если бы Рудольф видел этот балет, он бы очень гордился тем, что в России сделан балет в его честь.
Леонид Велехов: Мы говорим все о Нурееве, но на самом деле с французским балетом связано гораздо больше русских имен – это и Серж Лифарь, и многие другие замечательные артисты "Дягилевских сезонов". Как вы считаете, насколько это было плодотворное взаимовлияние? Ведь все-таки считается, что русская и французская балетная школа разные...
Лоран Илер: Да, в школах есть разница, но база при этом одинаковая. Главное, мне кажется, – это учиться друг у друга, смотреть, питаться вот этой именно разницей. Манера танца может быть различной, но это не главное. Главное – не бояться учиться друг у друга. Я наслаждаюсь, когда смотрю на русских танцовщиц и танцовщиков, потому что это невероятный верх, легкие длинные руки, невероятно длинные шеи. И когда мы смотрим на французов, то удивляемся тонкой, четкой работе низа, ног, мелкой технике. Мы должны учиться друг у друга. Нет никаких противопоставлений. Мы работаем и живем все вместе, работаем над одним и тем же. Мы творим, мы живем в искусстве.
Леонид Велехов: Продолжая французско-русскую тему: с кем еще из представителей русской культуры вы встречались именно тогда, в свою бытность во Франции? Я, например, знаю, что вы сотрудничали с Барышниковым…
Лоран Илер: Нет, с Барышниковым я не работал, но я его видел на сцене. Он меня невероятно вдохновил. Моим преподавателем классического балета в "Опера де Пари" был Александр Калюжный, который по происхождению был русским, но уже давно жил во Франции и был étoiles "Опера де Пари". Других русских я, наверное, даже не вспомню. Извините. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Ну, это хороший набор – Нуреев, Барышников, Калюжный. А вот сам Нуреев не ограничился в своем творческом пути ролью и качеством танцовщика: он стал балетмейстером, хореографом. Он даже в последние годы своей жизни стоял за дирижерским пультом. А как вы видите свое будущее? Я знаю, что вы уже сделали первый шаг: у вас есть поставленный вами спектакль…
Лоран Илер: Для меня важно на данный момент настоящее и будущее нашей труппы. Конечно, я думаю про свое будущее, но, наверное, не в качестве хореографа все-таки. Да, я поставил в Риге "Дон Кихот" по хореографии Барышникова. Но я понимаю, что это не мое призвание. Я не имею таланта, наверное, для этого. Конечно, как каждый артист, который очень много танцевал и многие балеты видел, я могу восстановить некий классический балет, но я не хореограф со своим собственным стилем и языком.
Леонид Велехов: Немного хочу расспросить вас о России, о вашем восприятии России. Россия глазами иностранца и, тем более, глазами француза – это такой классический жанр. (Смех в студии.) Вы ведь в России уже почти два года. Вы живете здесь или бываете наездами?
Лоран Илер: Нет, я постоянно живу в России вот уже почти два года и провожу в театре не меньше десяти часов в день. Как я вижу Россию? Я приехал сюда как-то очень легко. Я очень открыт и готов воспринимать очень многое, притом что на работе я вижу, что жизнь артистов везде одинакова. Ожидания артистов, их ежедневная работа – это в каждой стране очень похоже.
Леонид Велехов: Неужели не утомила вас Россия с ее тяжелым климатом, с ее постоянными социальными проблемами, которые не могут не наложить отпечаток на тех же артистов, когда они приходят к вам на репетицию? Или эту свою жизнь повседневную они могут и должны оставить за порогом репетиционного зала?
Лоран Илер: Проблемы есть везде, во Франции те же проблемы социальные, политические и так далее. Но, наверное, мне повезло, что мы живем в этом мире артистов… Когда человек приходит на работу и выкладывается на 100 процентов, он обязан забыть обо всех проблемах, которые у него есть вне театра. Артист чувствует это генетически, в него это вложено – он создает что-то высшее, он творит искусство.
Леонид Велехов: То есть и в наше время, в XXI веке, и в России артист остается артистом. Он живет в своем мире. Видимо, это его в большой степени спасает?
Лоран Илер: Это, наверное, так и есть. Мы просим артистов оставить свои проблемы за дверями репетиционного зала или за кулисами, когда они выходят на сцену.
Леонид Велехов: Я не собираюсь вас втягивать в разговор на политические темы, но об одном я бы хотел спросить. Вас не настораживает, не удивляет нынешняя тенденция российской власти к отчуждению от западного цивилизованного мира, к противопоставлению этому миру? Или в вашем мире это совершенно не ощущается?
Лоран Илер: Меня интересует политика именно культурная. Меня интересует театр. Действительно, я, наверное, живу в привилегированном мире и не чувствую этого напряжения, о котором я, конечно, читаю: меня интересуют многие вопросы помимо театра. Но в этой ежедневной своей жизни я этого не чувствую. Мы уже говорили о том, что есть невероятная связь между Францией и Россией, эти корни, которые у нас идентичны. Это есть. Эту связь я чувствую. А противопоставление и отдаленность, отчуждение – этого я не вижу. Меня прекрасно приняли в театре и в России в целом. Конечно, есть много проблем, но проблемы решаются.
Леонид Велехов: И вы, и я упомянули о том, что таких тесных связей, как с Францией, исторических Россия ни с одной из стран западного цивилизованного мира не имеет. Некоторые наши классики по-французски писали более грамотно, чем по-русски. На ваш взгляд, на взгляд француза, Россия – страна западного мира или восточного, азиатского?
Лоран Илер: Это огромная страна. Ты не можешь ее сравнить ни с какой другой. Невероятное разнообразие можно увидеть. Конечно, в XIX веке Россия была частью Европы, были невероятные связи. Я считаю, что для того чтобы говорить серьезно, делать какую-то оценку, нужно знать историю, культуру страны, прожить здесь много лет. У меня же есть только ощущения. Я здесь прожил немного.
Леонид Велехов: И напоследок хочу вам задать несколько провокационный вопрос.
Лоран Илер: (Смех в студии). Нет проблем!
Леонид Велехов: Я знаю, что вы ушли из "Опера де Пари" в результате несогласия с новым генеральным директором, который предпочел назначить не вас, а другого человека на должность директора балета. А вот передумают и позовут вас обратно в "Опера де Пари": бросите Театр Станиславского и вернетесь в Париж?
Лоран Илер: Я хотел уточнить, что я все-таки не был несогласен с новым генеральным директором. Это была просто некая несовместимость, но это отдельный разговор. Что я могу сказать? Здесь у меня контракт. И я должен проработать еще три с половиной года. Я не знаю, что жизнь приготовит для меня в будущем. Я даже, наверное, не хочу об этом думать. Я никогда не думал, что я могу стать худруком балета в Москве. И вот я здесь. Так что – посмотрим!
Леонид Велехов: Со своей стороны я хочу вам пожелать еще долгих лет успешной работы в России. Это, конечно, совершенно уникальный опыт и, как мне кажется, очень плодотворный. Благодарю вас за эту очень, на мой взгляд, интересную беседу.
Лоран Илер: Я хочу сказать, что моя жизнь в России – это фантастический опыт, который я запомню, который останется навсегда во мне, я буду с этим жить.
Леонид Велехов: Спасибо!
Лоран Илер: Спасибо большое!
Леонид Велехов: Спасибо!
