В Риге закончилась конкурсная программа фестиваля независимого документального кино "Артдокфест". Победители будут объявлены в Москве 12 декабря, на церемонии закрытия фестиваля, который в этом году перебрался в Ригу по цензурным и политическим причинам. Один из заключительных фильмов конкурса “Артдокфеста” – cатирическое исследование “Наш новый президент” о медийном образе Дональда Трампа в России (Радио Свобода уже рассказывало об этой работе режиссера Максима Поздоровкина, который сомневался, что российская премьера фильма состоится).
– Меня всегда интересовали федеральные средства массовой информации, - говорит Максим Поздоровкин в интервью Радио Свобода, - Их влияние велико, могу судить по тому, как изменились мои споры с родственниками, с семьей за последние 5–6 лет - с теми моими родственниками, которые регулярно смотрят Первый канал, "Россию-1" и другие федеральные каналы.
– Американские родственники или русские?
– Русские. Кто из американских родственников будет смотреть "Вести"? В США - своя ситуация, связанная с влиянием медиа на политику, это стало заметно после победы на выборах Дональда Трампа. В Америке столько было аналитики, люди доказывали, почему он не может победить, но, наверное, эта критика ему только помогла. Даже критика раздувала этот его медийный культ. Я большой поклонник монтажного кино, часть моей диссертации была посвящена этой теме, мои предыдущие фильмы были частично монтажные, о Pussy Riot, в частности.
Кино – ужасная форма для любого анализа
Потом приехал мой сомонтажер и сокомпозитор, он к маме ездил в Электросталь. Тогда в новостях в США влияние России почти не обсуждалось. Он говорит: “Все в России очень рады, говорят, “Трамп - наш новый президент”. Одновременно одна знакомая, глава организации Feel the Vision, попросила меня сделать о России короткометражный фильм. Мы вокруг этой идеи сделали 12-минутную короткометражную картину: русские новости объявляют победу Трампа, и люди радуются. Там было примерно 70% юмора и 30% ужаса. Мне показалось, что механизмы рождения ложной информации нужно бы объяснить. Ну, человек врет, так бывает. Но как объяснить, что населению, глобально, это вредно, что это извращает? Мы без труда нахшли несколько ютубовских каналов, которые занимались распространением фейковых новостей. Мы нашли троллей, их оказалось так много, что мы решили: это надо интегрировать в фильм.
– Какие еще категории материалов из сети вы использовали для монтажа?
– Фильм основан на диалоге между тремя федеральными каналами: "Россия-1", Russia Today и НТВ, еще и “Звезда” появляется. Другой источник - интерпретации этого материала населением, которое использует YouTube, "ВКонтакте". В фильме есть архивные съемки, есть кадры, которые мы отбирали в архивах в Новосибирске.
– Зрителей заинтриговало, как появились в фильме большие фрагменты с Путиным. Встречи Путина с журналистами Russia Today, например, откуда?
– Это открытая информация. У Russia Today все очень доступно, у них огромная база данных. Мне кажется, это часть их стратегии, в отличие от BBC или New York Times, которые свой архив продают активно и за большие деньги. Изначально стратегия Russia Today заключалась в том, чтобы сделать такой материал доступным.
– Второй вопрос, связанный с контентом, – появление в начале повествования мумии древней принцессы (в финале оказывается, что это не девушка, а мальчик). Эта волшебная история связывается с визитом госпожи Клинтон в Новосибирск, якобы мумия ей повредила.
– Мы нашли эту историю на НТВ: “Русское проклятие Хиллари Клинтон”. Для меня это было идеальным выражением всей нашей медийной действительности: можно запустить, используя визуальную риторику, визуальную форму новостей, фантастическую историю, связать воелино Монику Левински, кашель Хиллари и все такое.
– Эта мумия в Новосибирске, в музее?
– Да, это краеведческий музей, там экспонируется мумия с татуировками принцессы с Алтая. Местные шаманы говорят, что это святотатство, что нужно ее заново закопать. Фильм ею начинается и заканчивается. Классический прием - так открывается любой “Индиана Джонс”: тайна, которая привлекает внимание. Открываешь это как огромный этнографический фильм, и в конце это оказывается обманом, что символически резонирует с самим фильмом.Считали ведь, что президентом будет женщина, а президентом стал “мальчик”, “скромный подросток из Бруклина” (Трамп родом из Квинса, если точно), – это тоже хорошо.
– Поскольку героем вашего фильма не является президент Трамп, им является некий симулякр президента Трампа. Мы видим некоего человека в каком-то контексте, который что-то делает. Ни человек, ни контекст не соответствуют реальности. Но у этой истории есть какая-то внутренняя динамика, некая фабула. Если она не соответствует реальности, чему она соответствует?
Симулякр не Трамп, а год политических событий
– Все же федеральные СМИ тоже отталкиваются от какой-то действительности. Они смотрят, что пишут в газетах и показывают по телевизору. Они смотрят на этот диапазон между большей и меньшей спекуляцией, и определяют свою позицию. Для меня фильм был интересен тем, что буквально все мы, существенная часть мирового населения, знаем эту историю, как избирали Трампа, ну просто очень интимно. И то, что можно сделать зеркальное изображение этой истории, чтобы все было иначе, используя материал, который визуально смотрится как новости - это мне казалось идеей симулякра: можно создать параллельную историю новостей, не имеющих отношения к действительности. Симулякр не Трамп, а год политических событий.
– Считаете ли вы, что тот симулякр, та история, которую подают федеральные СМИ населению, отражает их надежды, готовит население к определенному развитию событий? Какую-то цель эта история имеет?
– Я думаю, они рассчитывали, что Хиллари победит. И они так же, как и все остальные, были удивлены, но оказались готовыми сразу развернуться. Понятно, что проактивность присутствовала. Понятно, что "фабрики троллей" работали, превращали информационное поле, которое существует в соцсетях и в YouTube, в большую помойку. Если посмотреть в русском интернете все эти интервью с людьми на "фабрике троллей", с Людмилой Савчук, становится понятно: вся эта идея – превращение медийного пространства в помойку и эксплуатация соцсетей.
– То есть вы эту историю не анализировали?
– Я не журналист. Я считаю, что кино – ужасная форма для любого анализа. Я занимался философией в молодости. Когда ты пишешь – это зона абстракции,а вот кино это дико конкретная форма. Мне кажется, что кино надо использовать именно для ощущений. Я не могу проанализировать, но могу создать, заставить вас что-то почувствовать, и потом вы можете это анализировать. Это, мне кажется, проблема современного документального кино (может быть, не в России, но больше в США): если кино просто иллюстрирует серьезную глубокую статью, то мне это просто неинтересно, лучше ее прочитать. Мне кажется, что кино должно работать на другом каком-то уровне.
– Возможно, авторская аналитика состоит в том, что вы делаете экскурс в историю НТВ и Russia Today. Это важный бэкграунд. Вам это было нужно, чтобы показать глубину истории, глубину проблемы: что есть определенный период у тех возможностей конструирования и образа Трампа, и образа Путина, к которому мы сейчас пришли?
– Да даже просто даже окунуть зрителя на две минуты в ту ситуацию, что на русском языке в России могут быть нормальные новости. Были ведь когда-то! Когда ведущий скептически относится к действиям правительства или впрямую обсуждает популярность президента. Мне было важно окунуть зрителя в эту действительность, и потом вернуть его опять в настоящее время.
– В фильме достаточно материалов с YouTube, любительских роликов, которые отражают народное творчество, реакцию россиян на ту продукцию, которая транслируется федеральными каналами. Какое у вас возникло впечатление: они все принимают за чистую монету или они воспринимают абсурд ситуации, иронизируют, рассказывают какие-то анекдоты?
– Мне кажется, не имеет значения, делаешь ли ты это серьезно или с иронией. Дело в том, что размножается информация, размножаются интерпретации. Для меня важно не это. Меня интересовали моменты, в которые ты чувствуешь, что эти новости не только дали ложную информацию, но заразили само мышление человека. Мой любимый пример – пацан из Сибири, обращаясь к Трампу, называет его Дональд Дак, а потом говорит: “Вы еще раз доказали (он использует слово “доказали”), что женщина не может быть президентом”.
Что этот пацан думает про Хиллари Клинтон, совершенно не имеет значения, но то, что он думает про женщин, будет влиять на женщин в его среде
Что этот пацан думает про Хиллари Клинтон, совершенно не имеет значения, но то, что он думает про женщин, будет влиять на женщин в его среде. И он берет то, что слышит про Хиллари Клинтон, вводит в себя, и потом высказывает такую псевдоинтеллектуальную мысль. Меня вот эти моменты интересовали среди ютубовцев. Когда отбирали, а было материала очень много, находили такие моменты, в которых люди интерпретировали ложную информацию, и чувствовалось, что они заражены подобным мышлением. Эпиграф к нашему фильму описывает своеобразную циркуляцию лжи: “Ложные люди будут создавать ложных персон”. Это очень важный процесс, и фильм, собственно, о нем.
– Как вы оказались в Америке, где учились и как стали заниматься документалистикой?
– У меня мама в ООН работала, мы приехали, когда мне было 10 лет, я учился в Нью-Йорке, в России тоже часто бывал. Занимался в основном философией. Одновременно всегда писал и занимался русской литературой, историей искусства и кино. Потом пошел в аспирантуру в Гарварде, там докторскую диссертацию писал, Светлана Бойм была моим научным руководителем.
– Вы посвящаете ее памяти этот фильм.
– Да. Потому что в ее классе я открыл для себя и Вертова, и Малевича. Когда я учился в аспирантуре, меня больше интересовала творческая работа. Я занимался хроникой первых 20 лет XX века, Вертовым, Шуб до того, как они стали делать полнометражные фильмы, то есть до “Человека с киноаппаратом”. Последний фильм, который я анализировал, был “Шагай, Совет”. Из-за того, что я очень полюбил Дзигу Вертова и всех этих людей, я загорелся идеей сделать современную “Городскую симфонию”. Первый фильм я снял про Астану в Казахстане, называется Capital. Потом написал диссертацию и начал параллельно делать еще два фильма.
Меня заинтересовал Виктор Бут, его перевезли в Нью-Йорк, я начал ходить на судебный процесс. Я читал книгу, которая про него была написана, мне она казалась совершенно неправильной. Я познакомился с его адвокатом, женой, дочкой, написал маленькую статью, и потом, общаясь с ними, узнал, что Бут был активным видеографом. Я начал делать фильм, и параллельно в Москве начал ходить на процесс над Pussy Riot. Я уже шесть полнометражных фильмов сделал. В Торонто показали месяц назад новый фильм, называется “Правда о роботах-убийцах”. Сейчас еще однгу ленту заканчиваем, называется “Как грабить банки: руководство для чайников”. Моим первым профессором кино, не в Гарварде, а в MIT, был гениальный Джо Гиббонс, и он в 40 лет совершал такие, немного вроде Pussy Riot, преступления антиправительственные и делал фильмы об этом. Лн ограбил пару банков, используя просто видеокамеру, потом сидел за это, и мы про его жизнь сейчас закончили фильм.
– Вам близки идеи анархизма?
– Не знаю, мне просто интересны такие люди. Это люди, которые повлияли на меня.
– В недавней биографии Глеба Павловского среди прочего он говорит такую удивительную вещь, что исторический человек закончился, имея в виду идею Фукуямы, и начинается человек архаический, или эволюционный. И этим объясняются события последних пяти лет: и военный конфликт на востоке Украины, и разрастание военных конфликтов вообще. Эта идея кажется спекулятивной. Но попытка объяснить, что же происходит с историческим человеком, кажется очень симптоматичной. Что скажете?
– Думаю, что все эти “измы”, о которых мы можем говорить: национализм, империализм – все эти вещи, безусловно, существуют, но их нужно нам перетрактовать и понять в контексте медийной действительности, где вся информация раздается алгоритмами, по большому счету. Понятно, что идеология, власть присутствуют. Но вот торчит большой слон, и нам нужно продумать, как это все функционирует, все эти идеологии и векторы влияния в новом контексте. Мы это все еще совершенно не сделали, не понимаем.
Трамп – самый популярный политик в истории, потому что люди, которые его ненавидят, читают и распространяют информацию о нем даже больше, чем люди, которые его любят
Меня интересует с Трампом вопрос. Мы до сих пор используем категорию популярности: поддерживают его или не поддерживают. А если подумать о том, как мыслят алгоритмами, то популярность не имеет никакого значения. В каком-то смысле Трамп – самый популярный политик в истории, потому что люди, которые его ненавидят, читают и распространяют информацию о нем даже больше, чем люди, которые его любят. И в этом плане очевидно, что то, что он может до сих пор, особенно в Америке, – это завоевывать столько медийного внимания. Единственное, что левые журналисты могут, – это продолжать про него писать. Так что реальной альтернативы еще нет. Один из главных вопросов, который стоит перед нами, – это как продумать все наши старые идеи в контексте новой действительности.
– Как перестать думать о Трампе? И о Путине?
– Да, когда вся технология структурно создает культы личности везде, не только в политике, а в соцсетях, такое цифровое измерение личности, – как действовать иначе, когда мы имеем дело с настоящими культами личности, – рассказал корреспондентам Радио Свобода режиссер-документалист Максим Поздоровкин.
