Ссылки для упрощенного доступа

По нервам и мозгам. Анатолий Стреляный – о Западном Сопротивлении


Не кто иной, как украинский писатель и ученый Виктор Петров сразу после окончания Второй мировой войны заметил, что поражение Франции в 1940 году было поражением не народа, а правительственных партий, заместивших, мол, собою народ. "Умереть за отчизну сегодня – это умереть за партию. Мы говорим "народ", но имеем в виду партию. Партийный характер нашего представления о народе и стране является, возможно, наиспецифической особенностью нашего мировоззрения за последние десятилетия".

Солидный француз-собственник или надеявшийся им стать не мог бросаться такими словами в уклад, созданный его классом немалыми трудами и жертвами. Тем более что тогда, в 1946 году, во Франции как раз началось бурное восстановление этого самого устройства. В побежденной Германии, где парламентаризм делал первые шаги после 12-летнего перерыва на гитлеризм, там тоже только совсем уж красный пролетарий умственного труда мог напасть на "партийный характер" западных представлений о народе.

Такую неполиткорректную прямоту мог смелее других позволить себе кто-то посторонний. Вот им и оказался находившийся в Мюнхене непрошеный пришелец из Украины, первое лицо в научно-литературном кругу украинского национального движения, он же – советский разведчик в бандеровском стане. Как всегда в таких случаях, центром ему было разрешено говорить и писать все, что могло укрепить доверие к нему во вражеском окружении. Считаешь нужным поносить сам Кремль – поноси и его, а уж такой пустяк, как буржуазную демократию, и подавно. К слову сказать, этим разрешением, как выяснилось много лет спустя, Петров пользовался в конечном счете во вред сталинизму, который втайне ненавидел не меньше, чем гитлеризм.

Парламентская демократия, естественно, выдержала нападки даже такого проницательного и строгого критика, как мнимый бандеровец Петров, тем более что его не читали ни французы, ни другие европейцы. Она продолжает выдерживать и более серьезные испытания. Ёе плюсы жирные, как буржуины на карикатурах первых советских лет, но уж если она терпит где-нибудь неудачу, то это оказывается весьма болезненным ударом по нервам и мозгам даже устойчивых демократов.

Так произошло на этих днях в Страсбурге. Победа России в Парламентской ассамблее Совета Европы, где ее восстановили так, будто не исключали за нападение на Украину, – это поражение украинского зачаточного парламентаризма. В широком смысле, в предельном обобщении это поражение Украины как страны, а сиюминутно – украинской начинающей демократии. После президентских выборов Верховная рада осталась без крепкой, хотя и тонкой опеки прежнего президента, а от нового получила затрещину в виде указа о роспуске. Депутаты и до этого не так уж глубоко были проникнуты нацинтересом, а тут он просто перестал для них существовать. Стоять, как Пётр Порошенко, против России перед Парижем, Берлином и пр. оказалось некому.

По идее, объединить и подвигнуть парламентариев на такое свершение, как, например, их появление в полном составе под окнами ПАСЕ, мог бы народ, но большинству жителей Украины нет никакого дела до этой аббревиатуры и мало – до Крыма, Донбасса и прочих вещей, крайне важных для политизированных единиц. Большинство с утра до вечера, за всеми своими заботами и отправлениями обсуждает одно: имущественное положение начальства. Сильнейшая и нарастающая неприязнь к этому сословию побеждает остальные чувства и соображения. На всё, что людям рассказывают про внешнюю политику, базар накладывает одну резолюцию: это их дела, наших толстомордых – когда они уже наедятся!

Кремль открыто упивается своим поистине ордынским презрением ко всем этим Парижам, Берлинам и прочим Брюсселям, Страсбургам, Гаагам с их ассамблеями и судами, не говоря о многопартийном Киеве

Пользуясь этой разновидностью гражданского равнодушия, украинские партии и не затрудняют себя сплочением перед внешними силами. Если Украине предстоит поражение от России, а потом всё-таки неизбежное возобновление борьбы за независимость, то поднимать народ будут другие, совсем другие его слуги. Рискуя напроситься на громкие возражения, приходится все-таки сказать, что эта уступка Запада России – неудача и европейского парламентаризма, не только украинского. Набранное Россией большинство в Страсбурге – пестрая массовка, участники которой привычно выражают свои мелкопартийные притязания и заморочки под видом народных чаяний. После их уступки Москва тут же с ухмылкой отвергла предписание международного морского суда освободить захваченных ею украинских моряков. Кремль открыто упивается своим поистине ордынским презрением ко всем этим Парижам, Берлинам и прочим Брюсселям, Страсбургам, Гаагам с их ассамблеями и судами, не говоря о многопартийном Киеве, которому теперь и хочется, и колется покинуть эту ПАСЕ из протеста против ее продажной гибкости.

И возникает вопрос: что дальше? Наступление России будет продолжаться и шириться. Европе, хочет она того или не хочет, не избежать, ну, хотя бы прикидываться, что она сознает угрозу, а может, и что-то делать существенное. Сгодится ли для этого ее нынешнее партийно-правительственное "смиттё"? Или народам, распри позабыв, придется обойтись без него? Возможно ли это? Какие политические организации смогут мобилизовать миллионы? Именно на этот вопрос, между прочим, вынуждена была дать свой ответ французская действительность 1946 года. За годы немецкой оккупации охотники до политической деятельности соскучились по общенациональной говорильне. Как и в дни "Странной войны", каждый опять думал, как бы утопить соперника, а самому оседлать волну. Заметив эту до боли им знакомую возню, французы вручили свою судьбу диковинной паре, отличавшейся только тем, что она не была вовлечена в дела правительства до войны: католикам и коммунистам.

Какой же из европейских народов теперь, в силу своего нрава и опыта, подаст пример остальным и окажется во главе Западного Сопротивления? Опять англичане? Они ведь – честь им и хвала! – и не подумали голосовать за возвращение путинизма в ПАСЕ. Выдвинутся ли вожаки, производящие сильное и не пустое впечатление на окружающих? Мало смысла, сидя на диване, сетовать, что не видно на подходе ни де Голля, ни "железной леди" – разве что в порядке предчувствия и уважения к тем законам жизни, что действуют поверх безмятежных многопартийных гуляний.

Анатолий Стреляный – писатель и публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции

XS
SM
MD
LG