С приятной регулярностью каждую осень мы встречаемся с новой книгой Виктора Пелевина, взявшего на себя сложную задачу художественного освоения современности. Ещё с первых шедевров – таких как лучший, на мой взгляд, роман 1990-х "Чапаев и пустота" – Пелевин разработал особый метод обращения с жгуче актуальным материалом. Он умело надевает газетные новости на стержни древних мифов. Иногда этот прием кажется монотонным, как будто автор добросовестно прорабатывает оба тома знаменитой мифологической энциклопедии. Тут все идет в ход – от тибетской веры Бон и культа богини Кали до пунического Баала, как это произошло в только что вышедшем томе "Искусство тонких касаний". Но автор так изобретательно и смешно сращивает древние легенды с сегодняшними реалиями, что за его превращениями и анахронизмами всегда интересно следить. Так, его новый герой, став жрецом карфагенского бога, носит маску обычного сварщика. Эта деталь напоминает советского космонавта из "Омон Ра", который высаживался на Луну в мотоциклетном шлеме, обтянутом изоляционной лентой.
Если первая из трех повестей сборника служит увлекательной приманкой для пелевинских поклонников, а последняя злым эпилогом к описанию олигархической России, то центральная часть книги отдана хорошо продуманному и подробно выписанному памфлету. Написанный в любимом пелевинском жанре "от чужого лица" текст выдает себя за "синопсис для ВИПов". Другими словами, это – созданная в манере Станислава Лема большая рецензия на выдуманную книгу некоего стародума и графомана Голгофского.
Сперва повесть читается как русская версия "Кода Да Винчи". Многовековой заговор тайного ордена, масонские секреты, зловещие эксперименты с историей. Как и у Дэна Брауна, книга разрастается в трактат с картинками (они прилагаются), заново интерпретирующий классику – Гойю и Рембрандта. Все эти сюжетные и интеллектуальные завихрения объединяются в своего рода критику чистого разума, который добивается монополии над миром и безнаказанно гуляет по буфету. Однако, достигнув кульминации, текст резко сворачивает в сторону. Литература перетекает в политику, ирония в пафос. Оказывается, всё предыдущее лишь готовило читателя к центральному обличительному тезису. "Проиграв холодную войну, – объясняет рассказчик, который к концу сливается с автором, – российские секретные службы решили взять реванш, внедрив в коллективное сознание соперника так называемые "химеры".
Часто чревато ошибками суждение об Америке, принимающее видимость за суть
И тут не обойтись без цитат: "Объем внедренного в американскую культурную норму абсурда и левого идиотизма в какой-то момент станет критическим, и количество перейдет в качество. Американская культура просто… обрушится внутрь самой себя. И тогда Россия восторжествует". Пелевин злорадно описывает, как ФСБ разрушает "ясный, рациональный и свободный американский ум", чтобы "превратить США в такое же тупое и лживое общество, каким был Советский Союз 70-х". Они стремились "свернуть свободу слова и создать в Америке омерзительную и душную атмосферу лицемерия, страха и лжи, погубившую Советский Союз. С той же аморалкой, парткомом, кучей запретных тем и избирательным правосудием – с поправками на американские реалии".
По Пелевину, успех этого предприятия уже налицо. Сегодня, уверяет он читателя, "Америка – это тоталитарный совок 70-го года с ЛГБТ на месте комсомола, корпоративным менеджментом на месте КПСС, сексуальной репрессией на месте сексуальной репрессии и зарей социализма на месте зари социализма". В этом желчном портрете легко узнать ту Америку, которая представляется со стороны её страстному поклоннику. Именно таким я знал Пелевина, когда встречался с ним в Нью-Йорке. Виктор знал, любил и понимал американскую культуру и контркультуру, как ни один другой русский писатель. Но сейчас Пелевин, как и многие его сверстники и единомышленники в России, чувствует себя преданным, читая в газетах о гиперболах политической корректности, о политике идентичности с ее одержимостью публичными туалетами, о безответственном левом активизме и назойливых лозунгах, по выражению Пелевина, "гендерной шизы".
Всё это есть и в настоящей, а не в придуманной автором Америке, но никакие изгибы идеологии не задевают обычную жизнь страны. Пена поднимается и оседает, не затрагивая быт и бытие, то есть то, что не попадает в рамку модного дискурса. Собственно, поэтому так часто чревато ошибками суждение об Америке, принимающее видимость за суть. Такое представление свойственно русским писателям. Например, Александру Солженицыну, который, попав на Запад и поразившись его легкомыслию, горько констатировал: "Третья мировая война уже проиграна свободным миром". Как выяснилось, вместо Третьей мировой окончилась холодная, причем победой обеих сторон. Жаль, что не окончательной.
Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Генис: Взгляд из Нью-Йорка"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода
