Никто не знает, сколько в России памятников деревянного зодчества погибло в 2019 году и сколько находится на грани исчезновения. Ясно только, что в течение всего года отовсюду приходили сообщения об утратах.
О сносе подмосковных деревянных дач-теремов в стиле модерн. Об аварийном, критическом состоянии древних церквей и часовен на Русском Севере. О том, что в Новосибирске вот-вот перестанет существовать деревянная застройка на улице Инской – ровеснице города. В Москве тоже не дорожат последними деревянными домами. Как сообщает “Архнадзор”, в числе двух десятков исторических зданий, снесенных в ушедшем году, – жилой деревянный дом 1890 года, находившийся на Большой Декабрьской улице. Это был один из немногих сохранившихся исторических домов за пределами Камер-Коллежского вала. Он был снесён в ноябре по неопубликованному (то есть тайному) распоряжению правительства Москвы. Распоряжение подписал лично Сергей Собянин.
Профессиональных реставраторов-“деревянщиков” в стране катастрофически мало, и мало в бюджетах всех уровней денег на сохранение наследия. Потому новости об утратах уже никого не удивляют. Событием же становится спасение какого-нибудь объекта.
В 2019 году архитектор-реставратор памятников деревянного зодчества высшей категории Антон Мальцев стал лауреатом Всероссийской премии “Хранители наследия”. Вместе с сотрудниками своей небольшой фирмы “Нагель” Мальцев практически возродил погибавшую церковь в деревне Палтога Вологодской области. Только это, говорит реставратор, капля в море:
Они все сейчас в аварийном состоянии и требуют огромных вложений
– Я очень много езжу по стране и вижу, как невообразимыми темпами утрачивается наше деревянное наследие. Я имею в виду не только памятники федерального значения. Есть ведь еще обычная рядовая застройка в городах и деревнях. В геометрической прогрессии гниют и рушатся красивейшие дома, в том числе, с живописью на фасадах. Видимо, подходит к концу срок службы этих, построенных до революции, зданий. Видимо, заканчивается их запас прочности. Поэтому они все сейчас в аварийном состоянии и требуют огромных вложений, а вложения никто не собирается делать. Скажем, в Архангельской или в Вологодской области у хозяев таких домов просто нет средств на это. Ну и государство совершенно никак в этом не участвует.
– Тем не менее вам удалось совершить почти что чудо. Все уже оплакивали рухнувший храм в Палтоге. Судя по широко разошедшимся фотоснимкам, это была груда бревен с провалившимися в середину главками. Ваша реставрация специалистами была признана эталонной. Как удалось восстановить эту церковь?
– Отчасти помогла старинная маркировка в виде небольших металлических клейм. Богоявленская церковь была построена в 1733 году. Оказалось, что в 1797 году ее уже очень бережно и аккуратно реставрировали методом переборки. Этот факт был одним из открытий, произошедшим при нашей реставрации. Об этом как раз и свидетельствует маркировка, которую мы обнаружили. Когда наши предшественники в 18-м веке разбирали церковь, они с помощью этих клейм помечали детали, чтобы потом их правильно соединить. Так что мы можем с уверенностью говорить, что храм мы собрали именно в том виде, в каком он был первоначально построен.
– Правильно я понимаю, что переборка – это когда памятник сверху вниз разбирается по бревнышку, по дощечке, а потом собирается снова? При этом те части, которые сгнили, превратились в труху, заменяют новым деревом. Ну а все, что хорошо сохранилось, каким было, таким и возвращается на свое место.
Мы обязаны повторять старинные технологии строительства
– Совершенно верно. Этот метод позволяет качественно провести работы, ведь при реставрации мы проходим все те же этапы, что и строители, которые когда-то создали храм или дом. Очень важно учитывать, что мы обязаны повторять старинные технологии строительства. Как мы знаем, в этих произведениях архитектуры заложено очень много ручного труда. Но сегодняшняя экономическая ситуация ставит нас в противоречие этому колоссальному объему ручного труда. К сожалению, никакие сметы, никакие современные нормы этого не учитывают. В этом одна из проблем сохранения деревянных зданий.
– Что плохого в использовании бензопил или электродрелей? Понятно, что когда строилась церковь Богоявления, ничего подобного и в помине не было. Но зачем реставраторы повторяют все технологии? Зачем они работают топором, скобелем и прочими, можно сказать, примитивными инструментами? Между тем, если использовать современные достижения, работа будет выполнена быстрее, и, значит, больше памятников можно спасти.
– Но это же обман! Когда мы используем современные инструменты, мы обманываем. Да, в 21-м веке мы можем построить, в общем-то, все, что угодно, но памятники, вот эти здания 17-го, 18-го веков создавались по технологиям своего времени. Если же мы будем использовать и современный материал, и современные технологии, то объект и будет выглядеть как современная вещь. Технология видна, она проявляется во всем. Если ее не соблюдать, то мы получаем какой-то муляж.
– Поэтому вы так долго работали с палтожским храмом?
– В том числе. Но не это главное. Ситуация с этой церковью была очень сложная. Дело в том, что в январе 2009 года она рухнула, однако только через два года нашли подрядчика, который разобрал вот эти рухнувшие объемы верха храма. К сожалению, разобрал он, так скажем, не щадящим способом: часть конструкции была попилена, часть промаркирована неправильно. То, что разобрали, складировали прямо на землю. Пока шел процесс выбора подрядчика на реставрацию, прошло еще несколько лет. В итоге даже те конструкции, которые были разобраны, еще больше погнили.
Прежде чем начать использовать материал, который лежал под навесами, то есть прежде чем рубить верх, мы собрали на земле эти объемы. Нужно было разобраться с этой конструкцией, понять ее. Найти недостающие элементы, понять маркировку. Мы ведь фактически не видели церковь до обрушения. Ничего не анализировали. Это при обычной реставрации мы можем до переборки все промаркировать и все подробно обмерить, и лишь после этого приступать к работам. Здесь мы столкнулись с ситуацией, когда мы должны были из руин восстановить объем верха церкви.
– Вам что-то вроде пазла пришлось складывать? Вы подбирали бревнышко к бревнышку?
– Я это называю – играть в пятнашки. Приходится с бревнами бегать и подбирать их к тому месту, где они были первоначально.
– Реставрацию церкви в Палтоге вы завершили в 2018 году. Мы сейчас вспомнили о ней потому, что в 2019 году вы за спасение этого шедевра деревянного зодчества были награждены премией “Хранители наследия”. Ну а работали вы в ушедшем году совсем в другом месте и совсем на другом объекте. Это был так называемый “Дом со львом” в деревне Поповка Хвалынского района Саратовской области. Ваша реставрация стала заметным культурным событием года. Какие задачи перед вами стояли?
Ничего подобного я больше нигде и не встречал, это уникальная вещь
– Это очень интересный объект. Изюминкой этого небольшого домика является живопись, которая сохранилась в интерьерах. По всем стенам и на потолке имеются росписи, сделанные в стиле, который можно отнести к примитивизму. Они очень хорошего качества и – удивительное дело – хорошей сохранности. Ничего подобного я больше нигде и не встречал, это уникальная вещь. Познакомился я с этим домом еще в 2014 году, но только к 2018 году хозяйке этого дома-музея Юлии Тереховой удалось найти финансирование. Она получила гранты, чтобы мы могли приступить к работам.
Было потрачено три миллиона рублей. Реставрационные работы не могут быть дешевыми, потому что они требуют много вложений сил и труда. Они требуют использования качественных материалов. Конечно, в подавляющем большинстве случаев реставрация дороже нового строительства. Но я хочу поделиться таким наблюдением. Я много видел деревянных зданий, которые построены на месте снесенных памятников архитектуры. В Калуге, например. И вот проходит 10–15 лет – и это здание надо ремонтировать, а то и сносить. С ним надо что-то делать, потому что его состояние не идет ни в какое сравнение со столетним памятником архитектуры. Прежде строительная культура была на порядок выше. И если мы реставрируем качественно и грамотно, то это делаем на века, а не на 10–15 лет.
– То есть если этот "Дом со львом" был построен в конце 19-го века, то после вашей реставрации он может прожить еще больше ста лет и с ним ничего делать не надо?
– Да, конечно. Сделаны фундаменты, которых не было фактически под ним. Понятно, что с хорошим фундаментом, с хорошо проведенной работой по срубу дом простоит еще долго.
– Церковь в Палтоге реставрировали методом переборки. А какой метод был использован для "Дома со львом"?
– Лифтинг. Здание поднимается над землей на специальных металлических конструкциях. Это второй метод, который сейчас утверждается новыми ГОСТами. Придумали и разработали этот инструмент в Норвегии, в России он уже несколько лет используется. Метод этот позволяет реставрировать деревянные здания, не разбирая полностью все конструкции. Это очень актуально при вывешивании, например, когда есть необходимость поменять только нижние подгнившие венцы. При этом верхние остаются нетронутыми. Для "Дома со львом" лифтинг был выбран потому, что нам нельзя было разбирать этот дом, иначе пострадала бы живопись. Дело в том, что там красочное покрытие не только на самих бревнах, но и на пазах. То есть, если бы мы разжимали бревна и разбирали их, то пропали бы эти соединения по пазам. Надо отметить, что масляная живопись там на удивление хорошо сохранилась.
Основные работы были на срубе. Дом мы вывесили для того чтобы заменить нижние бревна. Все гнилые участки были удалены и заменены новыми бревнами. При этом часть бревен удалось сохранить с помощью так называемого протезирования. Это когда сохраняется крепкая часть бревна и только поврежденная меняется на новое дерево. Иными словами, задача реставратора – максимально сохранить старый материал. Кроме всего прочего, была перебрана крыша, сделано новое кровельное покрытие, перебрана вся обшивка здания – тоже с сохранением и декора, и самой обшивки. Последний этап – покраска. Нам удалось найти фрагменты краски, и все-все абсолютно детали были идентифицированы. В какой цвет они когда-то красились, такой мы и подбирали.
– По вашим оценкам, если бы на "Доме со львом" не была проведена реставрация, сколько времени он смог бы еще просуществовать?
Местные жители хотели распилить этот сруб
– Я думаю, что лет 5–10 – и он бы уже начал разваливаться. Потому что крыша и фундамент были в очень плохом состоянии. Но еще большую опасность представляли местные жители, которые хотели распилить этот сруб, просто использовать бревна как материал для постройки бани. Так что спасение не только в том, что проведена реставрация, но и в том, что однажды Юля Терехова узнала об этом доме, приехала в Поповку, приобрела его. Дом получил хозяина, который заботливо к нему относится.
– "Дом со львом" действует как музей. Посмотреть на него приезжают экскурсанты. Будет ли теперь, после реставрации, этому объекту присвоен охранный статус? Будет ли он официально признан памятником архитектуры?
– Не уверен, что это нужно, ведь он в частной собственности. Вот пример: в центре города Новозыбков есть дом фабриканта Осипова. Мы начали там проектные работы еще в 2014 году, и в 2015 году приступили к реставрации. На момент начала работ в свидетельстве о собственности было написано, что он не является объектом культурного наследия (ОКН). Но пока мы работали, его признали памятником. И теперь собственникам этого дома нужно проходить соответствующие процедуры. При этом государство никак не помогает в этой ситуации.
– То есть на практике этот статус ничего не дает, а только усложняет жизнь владельцу?
– Да, абсолютно усложняет, потому что нужно согласовывать проектную документацию, получать задания, получать разрешения. На это уходят годы. Это не месяц, не два, это годы. Соответственно, это делает нерентабельной и абсолютно убыточной эту историю. Если есть возможность здание реставрировать и оно может не быть ОКН, то проще работать, конечно, со зданиями, не имеющими статуса.
– Это парадоксальная ситуация. В свое время все эти нормативы про памятник регионального значения, памятник федерального значения и так далее были разработаны для того, чтобы спасать и сохранять культуру и историю. А на практике получается, что это только формальности и лишние хлопоты?
У нас я не знаю прецедентов, когда государство частному владельцу дает на реставрацию деньги
– Совершенно верно. Вот я недавно стал сотрудничать с голландцами. Мы познакомились с ними на проекте "Северные мельницы", и в Голландии на поддержку и на реставрацию мельниц примерно 60–70 процентов средств выделяется государством, а все остальное вкладывает собственник мельницы. Как вы знаете, это символ Голландии, поэтому они бережно к ним относятся. Эти 30–40 процентов хозяева собирают с помощью всяких фондов, муниципалитетов и так далее. У нас я не знаю прецедентов, когда государство частному владельцу дает на реставрацию деньги. Поэтому такие памятники, можно сказать, обречены. Признали какое-то здание ОКН, но никакой системы поддержки частного владельца нет. Зато смета и стоимость всех работ возрастает в разы. Как правило, для прохождения госэкспертизы нужен больший пакет проектной документации, нежели для частного владельца, который сам определяет, какие проектные решения для него важны.
– Но это в случае, если частный владелец. А если там какая-нибудь государственная собственность, такой статус что-то дает?
– Безусловно. Если объект в федеральной собственности, если это федеральный памятник, безусловно, можно благодаря специальным программам добиться выделения средств на реставрацию. Но есть памятники регионального значения, которые находятся на балансе областного, например, или местного какого-то самоуправления, они с меньшей вероятностью могут быть отреставрированы. Потому что в регионах совершенно нет на это денег. Если где-то происходит такое, это исключение, а не правило, – говорит Антон Мальцев.
