Выходные и события понедельника в Минске и городах страны. Можно ли обойтись без лидера оппозиционного движения? Как будет развиваться белорусский протест после того, как его лидеры выдавлены из страны и арестованы?
Акторы протеста в Беларуси. Рабочие, женская солидарность, молодежь. Роль студенчества в протестном движении. Можно ли сравнивать молодежную активность в Беларуси, Украине, России?
В студии Максим Горюнов, философ, публицист. На связи по скайпу из Минска Евгения Пастернак, писатель; из Киева - политолог Георгий Чижов (координатор группы “Европейский диалог” в Украине) и журналист Глеб Гусев (проект Babel); в Москве - Роман Удот, сопредседатель движения "Голос".
Ведет программу Елена Фанайлова.
Видеоверсия программы
Елена Фанайлова: Продолжаем говорить о протестах в Беларуси. К сегодняшним новостям добавляется то, что похищена одна из лидеров оппозиции Мария Колесникова, и на данный момент неизвестно, где она. Возможен ли протест без лидера? Молодежный, студенческий протест мы будем обсуждать. Говорилось о рабочем движении в белорусском протесте, о женском движении и, как мы видим, эта неделя ознаменовалась еще и студенческим выступлением. Постараемся поговорить о том, как молодежное движение устроено в Беларуси, России, Украине. Давайте посмотрим дайджест: что происходило в последние дни в Минске и других городах.
Елена Фанайлова: Максим, как вы охарактеризовали бы этот протест? Что самое любопытное?
Максим Горюнов: Самое любопытное то, что он есть. В Беларуси за последние 26 лет, пока у власти находится Лукашенко, сменилось несколько поколений лидеров, которые призывали людей выйти на улицы, начать отстаивать свои гражданские права. Все они не пользовались никакой поддержкой. У меня были разговоры в начале этого года с людьми, которые могли бы стать политиками в Беларуси, их ответы были примерно следующие: я не буду становиться политиком, потому что я точно знаю, что они (имеется в виду беларусы) никогда меня не поддержат, они не будут собирать деньги для меня, они не будут выходить на протестные акции, они меня предадут по-тихому. И это была точка зрения, которая основывалась на опыте последних 26 лет. Каждые пять лет оппозиция выдвигала каких-то лидеров, это действительно мужественные люди, они делали все то же самое, что делал Бабарико, Цепкало, один в один, заявления те же самые. Потом их Лукашенко хватал, они оказывались в тюрьмах, и этих акций не было. То, что эти акции появились, – это шок для всех, и для оппозиции старших поколений, и для оппозиции, которая сейчас, в первую очередь для самого Лукашенко, он точно не знал, что беларусы могут так выходить.
Елена Фанайлова: Я думаю, что они сами о себе этого не знали.
Максим Горюнов: Главное, о чем сейчас думают белaрусы: на этом все заканчивается и возвращается состояние 26-летнего сна, депрессии, когда никто ни за что не выходит, всем на всё наплевать, все друг друга по-тихому предают. Но тем не менее, это почему-то продолжается. Почему – непонятно.
Елена Фанайлова: Самое интересное, что невозможно предсказать, что будет дальше. Я сегодня с трудом находила для включения людей из Минска, потому что они находятся либо в судах по поддержке своих задержанных, либо отбивают своих студентов. Заняты делом.
Максим Горюнов: По поводу студентов. Года два назад вместе с Фондом Бориса Немцова в Минске мы делали исследование о молодежи. Я там принимал некоторое участие. Была презентация наших исследований, пригласили человек 10 молодых гражданских активистов, не просто студентов, а людей, которые какую-то жизнь проявляют, куда-то ходят, что-то пишут, что-то заявляют. И было очень интересное начало этого мероприятия: ведущий сказал, что у нас прошло исследование, такие-то данные, давайте поспрашиваем людей, которые принимали участие в этом исследовании, что они об этом думают. Кто первый? И была пауза. Предложили парню, он сказал: нет, давайте не я. Потом девушка: нет, не я. Они боялись просто. Самому старшему было 25 лет, и 25-летний юноша боится говорить, при том что вроде бы все легально, все прозрачно, все одобрено властями, согласовано было. Молодые люди боялись говорить. Есть один из ведущих старейших аналитиков в Белоруссии Валерий Корбалевич, мы брали у него интервью, и у него был длинный монолог о том, что молодое поколение белорусов еще хуже в смысле конформизма, соглашательства, готовности просто сбежать. Для того чтобы вы совсем понимали, о чем идет речь: не существовало до этого года белорусской диаспоры нигде. Особенность белорусов была в том, что они растворялись буквально, куда бы они ни приехали. Через пять лет бывший гражданин Белоруссии сливался просто с ландшафтом, даже местные с трудом отличали их от себя. Сейчас есть белорусская диаспора. Если бы мне сказали год назад, что будет белорусская диаспора и она будет помогать людям в Белоруссии, я бы рассмеялся, потому что белорусская диаспора – это оксюморон. Теперь эта диаспора есть, и она, оказывается, есть по всему миру. Она даже способна собрать какие-то средства на помощь белорусам, которые находятся внутри страны и страдают. Это невероятно, это чудо.
Елена Фанайлова: Евгения, можете рассказать нам о том, что происходило у вас в эти выходные? Поддерживаете ли вы наш пафос что это чудо? Или как вы это объясняете?
Евгения Пастернак: Конечно, поддерживаю. Потому что это правда невероятно. Мы все это лето говорим, что белорусы невероятные, с легкой руки Колесниковой. Мне кажется, мы столько раз это говорили, что действительно сами в это поверили и стали невероятными. Тот случай, когда слово опережает. В субботу винтили студентов, был большой женский марш. А в воскресенье – очень сложно оценить, сколько народу выходит, потому что это такая толпа, что ее совершенно невозможно обозреть. Мы ходим на марши, а потом сами смотрим видео с высоты птичьего полета, потому что когда там внутри, совершенно не понимаешь, сколько народу на улице.
Елена Фанайлова: Вы можете объяснить такой всплеск студенческой активности, молодежной активности именно сейчас? У этого есть рациональное объяснение, или это такое же чудо?
Евгения Пастернак: Студенты такие же люди, как и мы. Видимо, всех достало, и время пришло. Мне кажется, мы это потом все рационально объясним, когда все это закончится. Сейчас, когда внутри, рациональные объяснения не очень работают, сейчас работает какая-то вера в победу, удивительное чувство рождения нации. Я очень не люблю пафос, но сейчас без него очень сложно. Студенты и молодежь – это же люди, которые острее всего реагируют на фальшь, на несправедливость. Это даже биологически самые свободолюбивые люди, потому что они взрослеют, биологически нужно быть впереди бегущими, несущими в себе перемены. Сейчас у этого поколения наконец-то за многие годы есть возможность это сделать, есть возможность вырваться, сказать свое слово. Сразу после выборов было очень тяжелых, очень мрачных, черных три дня, когда был ОМОН на улицах. Так получилось, что я живу в районе улицы Притыцкого, где были одни из самых тяжелых боев, у нас под окнами трое суток стреляли практически непрерывно. Потом наступило удивительное ощущение, когда вдруг страх закончился. Наверное, если человек очень долго боится, под стрессом страха, в какой-то момент просто предел наступает, перестаешь бояться, потому что больше бояться уже невозможно, предел достигнут. Мы смеялись, у нас был такой "праздник непослушания", город гудел беспрерывно, вся улица Притыцкого гудела все время, с утра до вечера, в 10 часов начинали гудеть машины и поздно вечером заканчивали. Люди ходили с цветами и шариками по улицам, все машины им сигналили. У меня такое ощущение было, что мы все выкрикиваем из себя страх многолетний. Мы орем, топаем ногами, машем руками и кричим: мы не боимся, мы больше не можем, этот кошмар должен наконец закончиться. Естественно, это впитали в себя и студенты, и старшеклассники.
Елена Фанайлова: Мы сейчас обратимся в Киев к Георгию Чижову, политологу. Я понимаю, что это довольно неблагодарное дело – сравнение протестов в Украине, Белaруси и России. Более того, все протестующие начинают сердиться, когда им кто-то из другой страны начинает советы давать либо комментировать. У вас какое впечатление, когда вы наблюдаете минские протесты, похоже ли это на украинский сценарий? Какую разницу вы наблюдаете?
Георгий Чижов: Думаю, белорусы на нас сердиться не будут, потому что реально масштаб белорусских протестов и вовлеченность людей в них превзошли то, что было у нас шесть лет назад в Киеве и вообще в Украине. Тогда мы считали, что во всей Украине несколько миллионов человек так или иначе за три месяца противостояния приняли участие в гражданских протестах, но только в Украине было на тот момент больше 40 миллионов населения, а в Беларуси население всего 9 миллионов. Я так понимаю, что за несколько недель уже под два миллиона выходили на улицы. Если в Украине протестная активность была в основном сосредоточена в Киеве и в некоторых областных центрах, причем масштаб происходившего в областных центрах был не очень большой, то в Беларуси, как говорят, 40 городов, мелкие населенные пункты, вплоть до отдельных сел поднимаются. Мы, конечно, поражены этим масштабом. Надо сказать, что за последние 30 лет в Белоруссии происходит революция второй раз. Много кто забыл, как это было в 1990 году, когда Беларусь, где не было особенно активного перестроечного движения, но был Белорусский народный фронт (он и тогда был слегка маргинальный, не хочу никого обидеть), и вдруг белорусы возмущенные вышли на площадь. Тогда этого хватило для того, чтобы всесильный первый секретарь и председатель Верховного совета Белорусской ССР Дементей подал в отставку. Тогда коммунистические власти просто не могли себе представить, что такое произойдет. Я думаю, Александр Лукашенко тоже не мог такого себе представить, но нервы у него оказались покрепче, он не пошел по пути Дементея, со всем этим борется. Хотя ощущение, что он борется со стихией, пытается загнать разбушевавшееся море куда-то в бутылку.
Елена Фанайлова: Что вы думаете о молодежной компоненте этого освободительного движения? Можно ли это сравнивать с молодежным протестом на Майдане или вообще в Украине?
Георгий Чижов: Когда происходят такие революционные события, понятно, что доля молодых людей всегда достаточно велика. Я, к сожалению, не имею достаточного представления о белорусской молодежи, какая она, какие у нее ценности, какие у нее представления о том, что хорошо и что плохо. В Украине молодые люди, возможно, даже острее взрослых и бывалых переживали несправедливость. То, что украинские события были названы "революцией достоинства", до сих пор так называются, – это на самом деле так. Даже первая "оранжевая” революция в Украине была революцией достоинства. Люди выходили, конечно, по совокупности своего недовольства действующей властью, но главным раздражителем была попытка властей жестко перечеркнуть наше достоинство, сказать: вы голос – а вот вам шиш, будем делать так, как захотим. Хотя формально Майдан начался после отказа Виктора Януковича подписывать соглашение об ассоциации с Евросоюзом, но там было много слоев. В том числе в тот момент обществу стало окончательно ясно, что Януковичу не выиграть президентские выборы, которые намечались на 2015 год, одновременно стало ясно, что оставлять президентский пост он не намерен. То есть если бы Майдан не начался в 2013 году из-за возникшего раздражителя, он бы начался в 2015-м по той же самой причине, по которой сейчас происходят процессы в Белоруссии в связи с фальсификациями на выборах.
Возвращаясь к молодежи: я даже думаю, что дело не в рациональных аргументах, что молодежи жить в этой стране, строить ее, самое главное – эти люди еще не привыкли к тому, что надо приспосабливаться ко лжи, к двоемыслию, к страху, к молчанию. Молодые люди очень живо реагируют на то, что их достоинство, их выбор пытаются перечеркнуть, и реагируют адекватно, то есть выходят протестовать. Надо еще заметить, насколько это все аккуратно и интеллигентно происходит. Надо сказать, что в Украине тоже, несмотря на ту информацию, которую передавали российские СМИ, что, дескать, там банда хулиганов и мародеров, да нет, до последних дней Майдана на Крещатике в эпицентре событий работали в том числе ювелирные и меховые магазины, работали ларьки, которые продавали протестующим еду. Никому, естественно, не приходило в голову их грабить или как-то иначе мародерствовать. Но белорусский протест, пожалуй, подчеркнуто аккуратный. В Киеве не было такого, что для того, чтобы встать на скамеечку, люди снимали обувь. Время года, может быть, было другое, босиком было холодновато стоять, но тем не менее. Белорусский протест по-настоящему европейский. Я думаю, что во многом именно молодежь придает ему такое европейское лицо.
Елена Фанайлова: Кстати, в нашем репортаже поразительный эпизод с побитием стекол в кафе, что сделали переодетые силовики. Я думаю, что это одно из видео, которое шокировало белорусов.
Максим Горюнов: В Минске происходит Майдан, но его устроили силовики, вообще власть. Там все наоборот, обратная картина. Все, что говорило российское телевидение о Майдане в Киеве, то есть о бандах мародеров, в роли банды мародеров выступают непосредственно работники, государственные служащие, неважно, силовики или работники ведомства просвещения.
Елена Фанайлова: Я сегодня в ленте фейсбука обнаружила пост одной из белорусских моих френдесс, ей пишет украинка: "Такое у нас было бы невозможно. Вы нас обвиняете, что мы майданутые, а у нас было невозможно, чтобы переодетые силовики били какого-то дубинками и разбивали стекла кафе”. К Глебу Гусеву обратимся, журналист, проект Babel, был свидетелем Майдана и участником его. Расскажите нам как очевидец о действиях молодых людей на Майдане.
Глеб Гусев: Молодежь на Майдане сыграла активную роль. Во-первых, "Беркут" бил молодежь на Майдане, с этого активная фаза Майдана началась, когда обнаружилось, что нет ценностей выживания, а есть ценности развития. Когда молодежь разгоняли 1 декабря 2013 года, выяснилось, что их родители больше не согласны, что "Беркут" будет бить их детей. Это был первый фактор. Второй фактор, что молодежь составляла очень большую часть митингующих. Майдан состоял из Майдана-митинга и Майдана-лагеря. Когда образовался Майдан-митинг, люди в возрасте от 15 до 30 составляли где-то 40% его. На Майдане проводились исследования, есть достаточно подробные цифры. В тот момент, когда Майдан превратился в лагерь, молодежь составляла около трети. Третий фактор, который сыграл на Майдане, – это то, что несмотря на то, что футбольные команды ультрас, которые были на передовой, дрались с "Беркутом", составляли абсолютное меньшинство, они были самыми активными. Именно ультрас принадлежат первые победы киевского Майдана, когда они захватили Дом профсоюзов.
Елена Фанайлова: Что вы думаете о том, как сейчас развивается белорусский протест и его молодая часть?
Глеб Гусев: У меня в Минске есть несколько друзей, которые мне рассказывают о том, что они делают. Мои знакомые ночью развозят воду, помогают митингующим, вызволяют из судов своих друзей и родственников. Я согласен с Георгием, который сказал, что митинг в Белоруссии европейский, более интеллигентный, нежели киевский, это правда. Хотя я могу судить только по телевизионной картинке, все выглядит гораздо более цивильно.
Елена Фанайлова: Нам в твиттере сегодня народ отвечал на вопрос, “Как вы отреагируете на то, что ваш взрослый ребенок собрался на митинг или пикет”. "Строго запрещаю" – 15%, "Пусть сам решает" – 25%, "Пойду вместе с ним" – 60%. Это, конечно, аудитория твиттера, она более продвинутая. Я бы посмотрела опрос граждан на улицах Москвы, мы в основном постарались молодых людей спрашивать о том, возможен ли протест без лидера, имеется в виду похищение Колесниковой и специфика белорусского протеста.
Опрос на улицах Москвы
Максим Горюнов: По-моему, этот опрос – о разнице в национальных мифах. Все-таки Россия – это большая армия, в которой нужны генералы, отцы-командиры, которые направят толпу. Граждане без командира – это толпа. В общем, это довольно унизительная характеристика. Белорусы – это все-таки партизаны, партизанам командир не нужен, у партизан командиры появляются сами, а если каратели или гестапо отлавливают, появляются новые. Белорусы – это партизанская грибница в лесу. Проблема Александра Григорьевича – он вытесняет из страны, ловит, похищает лидеров. Он считает, что от них что-то зависит. Ничего от них не зависит. Если грибница есть, если они живет где-то под мхом, ему не видно, то лидеры сами собой появятся. Не надо забывать, что самый главный, самый любимый белорусами глава Белорусской советской социалистической республики Петр Миронович Машеров получил Героя Советского Союза за то, что в лесах между современной Латвией и Белоруссией организовал целый партизанский край, речь идет о 10 тысяч квадратных километрах, он практически целую область освободил. Это было без помощи центра. Он был учителем в школе, старшеклассники ушли в лес – и через три года гигантская территория, лесная, болотистая была полностью освобождена от фашистов. С точки зрения россиян это невозможно – где лидер? Машеров никогда не был лидером, он никогда не приказывал, он всегда общался, он говорил. Его можно было убрать, на его место поставить другого коммуникатора, другого выразителя желания народа быть свободным, и эта система продолжит работать дальше. Здесь мы видим разницу культурную и даже онтологическую. Жизнь россиян вращается вокруг, условно говоря, царя, императора, главнокомандующего, генерала, а жизнь белорусов ни вокруг ничего не вращается: это сеть в лесу, незаметная ни для кого, как-то она сама живет, сигналы переходят между людьми.
Елена Фанайлова: Удивительная метафора. Давайте Романа Удота послушаем, сопредседателя движения "Голос". Мы говорим о роли студенчества и молодежи в социальных протестах, в том числе об отличии поведенческой линии протестанта в Москве, в Киеве и в Минске, в других городах Белоруссии.
Роман Удот: Я категорически против этих мифов, о которых только что говорили. Я бы хотел за россиян заступиться, которые, начиная со Смутного времени, нелегальными боевыми отрядами выгоняли поляков из Кремля, потом постоянно хулиганили, как могли, включая все восстания казацкие. Вообще завоевание, присоединение Сибири – это была самодеятельность. Я послушал предыдущую речь, вспомнил, как мы это делали в 1991 году у Белого дома. Я участвовал в Майдане номер 1.0, правда, международным наблюдателем за выборами, но, тем не менее, гостиничный номер мой был на Майдане 1.0. Почему-то о нем забыли, а в нем, собственно, корень Майдана версии два. Когда я говорил с людьми в 2013-14 году, они говорили: нас 10 лет не били, мы совсем другие, чем вы. Естественно, у меня есть друзья армяне, которые в 2018 году нам сделали тоже подарок, продемонстрировав "революцию любви", говорили про достоинство. У всех одно и то же. В Украине в 2004 году мне говорили незнакомые люди, а потом я уже был тренером наблюдателей и армянских, и белорусских, и у всех трех наций была одна и та же фраза: “Роман, мы от наших такого не ожидали”. Просто “вы, белорусы, необыкновенные” – это такая калька. На самом деле любая нация, которая просыпается, она от себя приходит в приятное удивление. В любом случае самоорганизация происходит необычная. И это все мифы, что русским нужен командир, в 1991 году не было командира, Ельцин выступил таким, если в перенасыщенный раствор бросить любую вещь, она образует вокруг себя кристаллы. Про кандидата Тихановскую говорили: она же жемчужина. Я говорю: почему она жемчужина? Она никто, она домохозяйка и хочет варить пельмени, жарить котлеты. Жемчужина – это соринка, попавшая в среду, вокруг нее вырастает такая прекрасная вещь, украшение. То же самое происходит постоянно. Безлидерный практически протест в Белоруссии нам это показывает. Молодежь – один из самых ярких агентов, которые выстраиваются вокруг этой песчинки и потом дарят нам это украшение.
Елена Фанайлова: Согласна, что от каждого народа никогда нельзя ожидать и прогнозировать, что он покажет, на каких протестах как он себя поведет. Насчет 1991 года если смотреть хронику, там все это отлично видно: и тяга людей к свободе, и массовость, и бесстрашие, все это есть. Другое дело, когда наступает исторический момент, когда это все кристаллизуется. Вопрос у меня о том, как белорусов друзья из России и Украины подталкивают: давайте вы уже наконец порадикальнее выступите, вас бьют, а вы терпите, когда вы начнете отвечать? У вас есть представления, как это устроено?
Максим Горюнов: В России 150 миллионов практически, это гигантская страна, огромная территория, а Украина – это 45 миллионов, Украина по размеру самая большая страна Европы, она больше, чем Франция. Разница между жителем Харькова и Ивано-Франковска заметна. Белорусы – это 9 миллионов 400 тысяч человек по данным последней переписи, из них два миллиона живет в Минске и еще миллион четыреста живет в области. Грубо говоря, вокруг Минска обитает до 40% всего населения страны. Плюс все города главные, в Белоруссии 6 областных центров, включая Минск. До них от Минска ехать на скорой электричке максимум два часа. Это очень компактное, очень близкое друг к другу общество, у них нет такой дистанции между друг другом. Российские эксперты почему-то разделяют Беларусь на западную и восточную, западная та, которая до 1939 года находилась в составе Польши, а восточная, которая находилась в составе Советского Союза. На самом деле разница между Могилевом, городом, который находится в ста километрах от российской границы, и городом Лида, который находится буквально на границе с Литвой, практически нулевая. И по языку, и по ландшафту, и по религиозному рисунку: вы можете приехать в Могилев, в центре Могилева будет стоять ратуша и костел Святого Станислава, вы приезжаете в Ошмяны, районный центр рядом с литовской границей, там тоже будет в центре города стоять православный храм, рядом костел. Когда мы говорим о Беларуси, мы говорим в принципе об одном городе, вокруг него пять городов, до которых два часа ехать. Все белорусы рядом, их мало, они друг друга лучше знают, они друг друга лучше понимают. Дистанция, когда начать радикальные жесткие действия в отношении полиции: для нас это ненормально, ни для украинцев, ни для россиян, а для них это ненормально, потому что это тоже свой. Поэтому у них есть возможность подходить к силовикам, даже самым отмороженным. Это преимущество этнически однородного общества, они друг друга знают. Если сейчас, предположим, Лукашенко уйдет, и у них появятся свободные демократические медиа, они еще ближе друг к другу станут, они совсем сплотятся. В такой среде с насилием гораздо тяжелее. Когда Януковичу понадобилось избить людей на Майдане, он привез ОМОН из Крыма. Дистанция между преимущественно русскоязычным Крымом и людьми, которые проживают в Киеве, огромная, они избивали их как чужих, как представителей другой страны. В России то же самое происходит: московский ОМОН летит в Хабаровск, чтобы избивать хабаровчан. Условно говоря, ты приезжаешь в Хабаровск, там люди практически все с украинскими фамилиями, у них своя какая-то история. Мы говорим на одном языке, но опыт наш ежедневный, ландшафт и окружение в Хабаровске и Москве сильно отличаются. Поэтому москвич легко может избить в Хабаровске кого угодно. В Белоруссии не так. Если все получится в Белоруссии, когда станет ясно, кто же эти люди, которые избивали, я думаю, что речь пойдет о нескольких сотнях, не о тысячах человек откровенно полукриминального характера. Должна быть история с саботажем, и судя по тому, как Лукашенко переставляет силовиков постоянно, там какой-то саботаж уже начался. Армия еще не подключилась. Если десантников введешь, они будут бить своих?
Лукашенко пытается вбить клин, приезжает в Гродно, говорит, что “здесь преимущественно поляки”. Если вы приедете в Могилев или в Гомель, там тоже полно людей с польскими фамилиями, они там ходят в костел последние 700 лет. В Белоруссии есть татары, они тоже местные. Есть такая смешная история: два отца-основателя белорусской независимости, первый опыт белорусской независимости – это 25 марта 1918 года, у истоков стояли два брата, они из татарской шляхты. Они говорили на белорусском языке, при этом еще и на польском, и на русском. Это сложный регион в этом смысле, и при этом все они друг к другу очень близки. Поэтому с насилием таким размашистым, как в Украине, тем более как в России, тем более как в Китае, в Беларуси трудно. Точно такая же ситуация, я думаю, как в Латвии, Литве, Эстонии, там общество еще меньше, еще более сплоченное, дистанция между людьми еще меньше. Мы знаем историю про рижский ОМОН: чтобы в Латвии избивать латышей, нужны были русские, потому что ты из латышей не сильно много наберешь, которые будут готовы избивать своих же.
Елена Фанайлова: Евгения, почему общество не отвечает силовикам или персонажам, переодетым в штатское, почему люди не отвечают насилием на насилие?
Евгения Пастернак: Потому что мы очень хорошо понимаем, что единственное, к чему наша власть готова – это к насилию. И как только мы перейдем на эту плоскость, как только мы тоже начнем применять насилие, нас просто закатают, потому что они ни перед чем не остановятся. То, что происходило у нас на улицах 9, 10 и 11, показало, что дна нет. Потом, когда люди выходили с Окрестина: когда каждый день думаешь, что дно достигнуто, снизу все стучат и стучат. В какой-то степени мы все заложники в руках, если честно, психопата. Мы сейчас идем по очень тонкой грани, буквально по лезвию, чтобы не скатиться в насилие. Сами люди во время маршей часто обезвреживают провокаторов. Мы в каких-то чатах все время говорим: тихо-тихо, давайте в мирное русло, насколько возможно. Колесникова говорила: если мы не победим, нас закатают.
Елена Фанайлова: Вы не испугались после страшных репрессий, кадры с синими телами через весь интернет прошли. Поразило то, что эта жестокость не подавила протест, напротив.
Евгения Пастернак: Были три дня, когда я даже плакать не могла, все было настолько ужасно, что даже слез не было. Я первый раз заплакала, у нас выборы были в воскресенье, в среду рано утром я вышла на улицу, увидела первую цепочку женской солидарности. Они самые первые были с утра на Комаровке, я наткнулась на женщин с цветами, которые держали в руках фотографию девочки, пострадавшей в Гродно. ОМОН протаранил машину якобы за то, что они гудками поддерживали протестующих, травму получила пятилетняя девочка. Наверное, это первый раз, когда меня накрыло, когда я разрыдалась прямо на улице. Мы не перестали бояться, нам страшно, каждый день страшно. Много людей сейчас боятся даже выйти вечером на улицу во двор, у нас дворовые сообщества, мы во дворах гуляем. Многие боятся выйти туда, потому что "тихари" носятся по городу и вытаскивают. Колесникову среди бела дня затолкали в какую-то машину и увезли. Мы продолжаем бояться, но уже нет сил больше. Это та грань, когда ты понимаешь, что так больше невозможно. В конце концов, за нами дети, им надо будет жить в этой стране. Нельзя сейчас останавливаться. Чем чернее зло, тем ярче добро, чем хуже насилие, чем больше мы узнаем о том, что было 9-10 августа на Окрестина, тем больше придает сил это знание, понимание того, что останавливаться нельзя.
