Почему падает курс доллара?
Ирина Лагунина: Почему падает курс американского доллара? И падает, прежде всего – по отношению к евро... Темпы роста экономики США и в этом, и в будущем году, по прогнозам, будут выше, чем в Европе. А Китай подтвердил, что не намерен распродавать накопленные долларовые активы себе во вред. Какие главные факторы определяют сегодня динамику курса американской валюты? Об этом мой коллега Сергей Сенинский говорит с экспертами в США, Европе и России...
Сергей Сенинский: ... Одним из главных факторов считается дефицит платежного баланса США, то есть ситуация, когда, упрощенно говоря, по всем видам платежей из страны уходит больше денег, чем приходит. Этот дефицит в США, как ожидается, составит в этом году 870 миллиардов долларов или 6,6% ВВП. В огромной степени он покрывается за счет того, что зарубежные банки и другие инвесторы покупают – за доллары - американские ценные бумаги – например, акции американских компаний или облигации правительства США. И за последние три года были лишь два месяца (в том числе - нынешний сентябрь), когда зарубежные инвесторы купили в США, например, государственных облигаций меньше, чем продали, то есть вывели из страны денег больше, чем привнесли. Тем не менее, курс доллара к евро с начала года упал почти на 12%. Наш первый собеседник – в Калифорнии – сотрудник Гуверовского центра Стэнфордского университета профессор Михаил Бернштам:
Михаил Бернштам: Сейчас для высокоразвитых стран главный фактор, который влияет на обменный курс - не столько дефицит платежного баланса, сколько дефицит бюджета. Потому что обменный курс движется не необходимостью платить за импорт, а, скорее, желанием иностранных инвесторов прийти на рынок ценных бумаг наиболее развитых стран, где экономика более стабильная, где отдача высокая, и на этом рынке разместить свои капиталы. Поэтому надо смотреть как раз на тенденции бюджетного дефицита и развития государственного долга.
Сергей Сенинский: Но значит и сам рынок государственного долга, то есть гособлигаций, например, в Европе стал не менее привлекательным для инвесторов, чем в США...
Михаил Бернштам: Сейчас евро-зона по объему рыночного государственного долга догнала и перегнала Соединенные Штаты. До недавнего времени бюджетный дефицит стран евро-зоны был выше, чем в Соединенных Штатах.
У Соединенных Штатов сейчас на рынке находится менее пяти триллионов долларов государственного долга – 4 триллиона 850 миллиардов. Тогда как у стран евро-зоны на рынке находится около шести триллионов евро государственного долга, то есть это более семи с половиной триллионов долларов. Поэтому да, евро-зона сейчас, как и Соединенные Штаты, является крупнейшим рынком капиталоемких бумаг.
Сергей Сенинский: Два года назад – прежде чем курс доллара упал до рекордных 1.36 за евро - многие европейские эксперты и официальные лица говорили, что, мол, уровень 1,30 – тревожен, но еще не критичен, а вот 1,40 – подорвет европейский экспорт. Он составляет более трети всей производимой здесь продукции, тогда как в США – лишь 11%.
Сегодня курс – 1,32, но министры финансов стран евро-зоны заявляют, что не видят пока необходимости в каких-либо мерах воздействия, ибо рост европейской экономики в целом более значителен, чем два года назад. Тем не менее, этот «психологический порог» курса – 1,40 – по-прежнему можно считать актуальным или он теперь еще выше? Из Германии - Клаус-Юрген Герн, руководитель отдела Института мировой экономики, город Киль:
Клаус-Юрген Герн: Трудно сказать... Ведь многие предприниматели в Европе на эту тенденцию давно отреагировали. Поэтому новый «психологический порог», который причинил бы им значительные убытки, лежит, пожалуй, выше, чем предыдущий – о котором говорили два года назад. Это - мое личное мнение.
На первых порах дорожающий евро отражается лишь на прибылях экспортеров, а в долгосрочной перспективе существует даже опасность утраты ими многих рынков сбыта. Сейчас конъюнктура мировой экономики в целом заметно ослабела, особенно - в самих Соединенных Штатах. И даже в странах Азии, где еще недавно отмечались бурные темпы экономического роста, они заметно снизились.
Сергей Сенинский: Из Берлина - Кристиан Дрегер, сотрудник Немецкого института экономики:
Критиан Дрегер: В принципе «психологический барьер», на мой взгляд, на этот раз окажется значительно выше. Здесь важна точка отсчета. Скажем, в прошлом году курс доллара к евро был в среднем 1,25. И если завтра это соотношение изменится, скажем, еще на 10 центов, это мало кого обеспокоит. В 2001 году этот курс был обратным: тогда, наоборот, один доллар стоил 1,20 евро. А к 2003-ему году доллар девальвировался к евро чуть ли не на 50%. Вот это было тревожно! Так что теперь неким «критическим» уровнем курса можно будет считать и 1,40, или даже полтора доллара за один евро.
Спору нет – экономике Германии дорогой евро наносит ущерб. Однако США отнюдь не являются нашим главным торговым партнером. Они лишь 10-ые среди немецких экспортных рынков, а крупнейшие их них - Голландия, Бельгия, Франция и другие европейские страны. Так что, с одной стороны, немецкий экспорт в США, да, страдает от дорогого евро, но, с другой стороны, закупки, например, американского оборудования обходятся немецким компаниям дешевле...
Сергей Сенинский: Один из главных торговых партнеров США – Китай, причем баланс этой торговли – с огромным перевесом в пользу Китая. Кроме того, резервы Центрального банка Китая, крупнейшие теперь в мире, недавно превысили 1 триллион долларов. 70% этой суммы вложено именно в долларовые активы. И уже года полтора на валютных рынках гадают, что будет с курсом доллара, если Китай вдруг начнет их распродавать.
Михаил Бернштам: Китай оказывается в этой ситуации в очень трудном положении. Он действительно хочет (и это следует всем экономическим законам) диверсифицировать свой портфель, и Китай предпочел бы увеличить долю евро в своих резервах. Но именно потому, что резервы Китая – 1 триллион долларов, то, если Китай начнет сбрасывать долларовые ценные бумаги и заменять их евро, эти бумаги «упадут». И тогда упадет баланс самого Центрального банка Китая.
То есть Китай хочет изменить структуру своего инвестиционного портфеля, перейти с доллара на евро, но не может это сделать! Потому что он первый и пострадает...
Сергей Сенинский: Сколь известно, буквально на днях последовало официальное заявление китайской стороны по этому поводу...
Михаил Бернштам: Только что появилось заявление Комиссии по валютному управлению Китая: действительно, невозможно резко менять состав портфеля. Но что будет делать Китай – и это разумно – он будет теперь покупать в основном облигации, номинированные в евро. То есть он не станет сбрасывать долларовые бумаги, а он будет производить увеличение своих резервов в основном за счет евро.
Таким образом не пострадает портфель Центрального банка, и таким образом произойдет его диверсификация. Это - разумная политика, это успокоит рынок, и обменный курс «успокоится».
Сергей Сенинский: В России курс национальной валюты к доллару, с одной стороны, в целом следует за динамикой курса доллара на мировых рынках. С другой стороны, его в основном формирует Центральный банк России, скупая российские нефтедоллары и обращая их в рубли. В такой ситуации - теоретически - Банк России может и не всегда следовать общемировой динамике, но тогда возникнет разрыв в курсах, которым не преминут воспользоваться игроки на этом рынке. Такие сделки профессионалы называют арбитражем. Из Москвы – главный экономист «Альфа-Банка» Наталия Орлова:
Наталия Орлова: Действительно, Центральный банк играет очень важную роль. Он не может уйти с валютного рынка просто в силу зависимости российской экономики от притока «нефтяных» денег. В противном случае отсутствие Центрального банка, как основного игрока на рынке, привело бы к мощному притоку спекулятивного капитала, который привлек возникающий арбитраж – разница между внутренним курсом и зарубежным.
У Центрального банка фактически нет выбора, он просто должен присутствовать на рынке и должен каким-то образом поддерживать связь, пусть и не явную, курса рубля с международным курсом доллара.
Сергей Сенинский: По только что представленному прогнозу Организации экономического сотрудничества и развития рост ВВП США в 2006 году составит 3,3%, а 12-ти стран евро-зоны – 2,6%. На 2007 год: США – 2,4%, евро-зона – 2,2%. Но при этом «падает» курс именно валюты США, где темпы роста выше, а не евро, где они ниже.
Михаил Бернштам: В принципе, конечно, экономический рост влияет на валютный курс, но главный фактор все-таки - размер бюджетного дефицита. И, по-видимому, можно предполагать, что сейчас в связи с приходом к власти в Конгрессе демократов, а Конгресс контролирует бюджет, рынок, видимо, ожидает, что увеличатся расходы государственного бюджета, которые традиционно увеличиваются при демократах. Поднять налоги, видимо, Конгресс не сможет. Поэтому ожидается увеличение дефицита государственного бюджета. И, наверное, в ближайшей перспективе этот фактор ожидания более высокого бюджетного дефицита будет влиять на курс доллара больше, чем то обстоятельство, что в США ожидается более высокий экономический рост по сравнению с евро-зоной.
Сергей Сенинский: Из Берлина - Кристиан Дрегер:
Кристиан Дрегер: Тенденция такова, что доллар по отношению к евро будет дешеветь. В принципе, из-за огромного платежного дефицита США для американской экономики будет даже лучше, если доллар будет девальвирован. Необязательно - по отношению к евро, но во всяком случае по отношению к валютам стран Азии - главных торговых партнеров США. Прежде всего, Китая и Японии. Тем не менее, я не думаю, что к 2008-ому году курс европейской валюты к американской повысится настолько, что один евро будет стоить уже 1 доллар и 40 центов...
Сергей Сенинский: Спасибо всем нашим собеседникам – в Москве, Калифорнии, Берлине и Киле...
Может ли быть успешной миротворческая операция в Дарфуре.
Ирина Лагунина: В середине декабря Совет ООН по права человека начнет рассмотрение ситуации в суданской провинции Дарфур. Крупнейшая гуманитарная катастрофа нашего времени остается одной из самых трудноразрешимых проблем мирового сообщества. Что возможно и необходимо предпринять, чтобы положить конец гражданской войне в самой большой стране Африки? Этот вопрос обсуждался на днях в одном из вашингтонских мозговых центров – Институте Брукингса. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: Американская общественность считает, что правительство США действует в дарфурском вопросе недостаточно энергично. В стране действует коалиция "Спасите Дарфур". В мае этого года в Вашингтоне прошел митинг, посвященный положению в Судане. Среди его участников были лауреат Нобелевской премии мира Эли Визель, киноактер и продюсер Джордж Клуни, архиепископ Вашингтонский Теодор Маккормик и восходящая звезда Демократической партии, сенатор-афроамериканец Барак Обама. Из вашингтонских мозговых центров наиболее подробно проблемой Дарфура занимается Институт Брукингса. Именно там прошла очередная дискуссия о положении в Дарфуре. Ее открыла старший научный сотрудник института Роберта Коэн, так описавшая нынешнюю ситуацию в провинции.
Роберта Коэн: Упоминать об этом стало уже общим местом, и тем не менее: в Дарфуре умерли сотни тысяч человек, два с половиной миллиона остаются без крыши над головой, и выживание четырех миллионов всецело зависит от международного сообщества. Конфликт распространился также на территорию Чада и Центрально-Африканской Республики и принес с собой еще больше жертв и людей, лишенных дома, он угрожает сорвать исполнение мирных договоренностей между Севером и Югом в Судане. <…> Что должны делать ООН и Соединенные Штаты, чтобы прекратить истребление и изгнание людей? Помимо дипломатического давления, будут ли эффективны санкции и меры военного воздействия? Каким образом вовлечь в политический процесс разрешения конфликта правительство Судана? Среди рекомендаций, сформулированных нами еще в 2004 году – укрепление межафриканских сил и придание им статуса сил ООН, повышение американской финансовой и политической поддержки, подключение к урегулированию Китая и Лиги арабских стран и назначение постоянного посланника США по Судану и Дарфуру. Некоторые из этих предложений реализуются, но гуманитарная ситуация и ситуация в сфере безопасности, которая отчасти улучшилась в начале 2005 года, сейчас ухудшилась – миротворческая операция идет, но обширные территории недоступны для ООН, и сотрудники гуманитарных организаций подвергаются нападениям.
Владимир Абаринов: Заместитель генерального секретаря ООН по миротворческим операциям французский дипломат Жан-Мари Гуэнно рассказал о недавней встрече противоборствующих сторон в эфиопской столице Аддис-Абебе, завершившейся подписанием очередного соглашения о прекращении огня.
Жан-Мари Гуэнно: Когда мы пытаемся понять, как нам ответить на чудовищный вызов Дарфура, конечно же, приходят в голову аналогии с Руандой, Боснией и Сомали. Мы ведем дискуссии и переговоры, а ситуация между тем ухудшается. 16 ноября – в тот самый день, когда мы встречались в Аддис-Абебе – на севере Дарфура полным ходом шли военные операции с участием самолетов и вертолетов. Автоколонны Всемирной организации здравоохранения с гуманитарными грузами, с предметами первой необходимости попали в засаду и были разграблены арабскими полувоенными формированиями на севере и юге Дарфура. Мы видели также вспышку насилия в Чаде и возможное распространение конфликта в Центрально-Африканскую Республику. Нынешнее положение неприемлемо, и каждому, кто наблюдает за развитием событий там, ясно, что так дальше продолжаться не может. Если все оставить так, как есть, ситуация будет ухудшаться, из плохой станет очень плохой. И мы знаем, что гуманитарная операция даже нынешних огромных масштабов – операция, которая уже обошлась в два с половиной миллиарда долларов и в которой участвуют около 15 тысяч сотрудников гуманитарных организаций – эта операция - не решит проблему. Итак, где же мы сегодня, после Аддис-Абебы? Где мы были до Аддис-Абебы? Полагаю, надо признать, что в нас все еще крепко сидит взаимная подозрительность. Очевидно, что правительство Судана сейчас больше всего волнует происходящее на юге провинции: окажется ли территориальная целостность достаточно привлекательной, возобладает ли дух аддис-абебских мирных договоренностей, и не станет ли решение юга выйти из состава провинции прелюдией к отделению от Судана и Дарфура тоже. Думаю, суданская сторона считает, что мировое сообщество преследует некие скрытые цели, что запущен процесс, угрожающий основам государства. А мировое сообщество, в свою очередь, подозревает правительство Судана в желании ослабить межафриканские силы. <…> Но и мировое сообщество расколото – оно расколото в Совете Безопасности, расколото в Африке, линия раскола проходит между Лигой арабских государств и Африканским Союзом. В результате у нас нет единства цели, а правительство Судана слышит разноголосицу в мировом сообществе.
Владимир Абаринов: Жан-Мари Гуэнно рассчитывает на продолжение мирного процесса.
Жан-Мари Гуэнно: Ясно, что прекращение огня не будет продолжительным и устойчивым, если не начнется серьезный политический процесс. В Аддис-Абебе все стороны пришли к согласию в том, что в Дарфуре нет процесса политического урегулирования, и что простое наращивание сил – это не решение проблемы. Надежные, эффективные силы - это важное слагаемое решения, но не само решение. Если силы будут размещены без внушающего доверие политического процесса, они окажутся бесполезны.
Владимир Абаринов: Специальный посланник президента США по Судану Эндрю Натсиос не первый день занимается проблемами этой страны.
Эндрю Натсиос: Моя первая поездка в Дарфур состоялась в 1991 году во время первой Дарфурской войны – не первой в истории, но первой в 20-летнем цикле. Она началась с великой засухи середины 80-х. Это была война между народностью фур и арабами. Она шла с 1985 по 1991 год. Тогда погибли, по моей оценке, около 20 тысяч человек, в основном от голода. Потому что война совпала с засухой, а во многих развивающихся странах такое сочетание – верный путь к смерти. В этом году все же нечто хорошее в Дарфуре произошло – год был дождливым, и урожай был хороший, что на самом деле исключение из правила двух последних десятилетий. Вторая война шла с 1996 по 1998 год между арабами и племенами массалит. Третья война идет сейчас – она началась в 2003 или, по другой периодизации, в 2002 году и стала самой катастрофической в истории Дарфура, поскольку в нынешнем конфликте применяется тяжелое вооружение.
Владимир Абаринов: Посол Натсиос категорически опроверг версии о том, что правительство США преследует в суданском урегулировании какие-то тайные цели.
Эндрю Натсиос: Я хочу ясно заявить от имени моего правительства: единственная цель Соединенных Штатов в Дарфуре – это обеспечение прав человека и гуманитарная помощь. Я слышал столько самых причудливых слухов, столько домыслов циркулирует относительно тайных планов. Это вздор.
Владимир Абаринов: Мирное соглашение, полагает Эндрю Натсиос, может быть прочным только в том случае, если будет учитывать интересы всех сил и групп населения. Тогда можно будет заняться и экономическим возрождением региона.
Эндрю Натсиос: Оно не может отвечать интересам одной стороны и не отвечать интересам другой. Если оно будет заключено в интересах африканцев, но не арабов, люди скажут – через два года у нас будет новая война. Наша задача состоит в том, чтобы эта война была последней в Дарфуре, а не третьей, за которой последуют четвертая, пятая и шестая. Люди претерпели достаточно страданий. Пустыня Сахара расширяется на юг. Все племена региона терпят ужасные лишения вследствие высокой рождаемости, хрупкости экологического баланса и участившихся засух. В северном Дарфуре под песками пустыни скрыты огромные запасы воды. Их можно использовать, но чтобы сделать это, нужна программа развития. Мое правительство согласно взять на себя ведущую роль в этих проектах, но нам необходимо мирное соглашение, которое включало бы все племена и все политические интересы, и это должно быть сделано на основании сотрудничества сторон, а с помощью применения силы. Мы считаем, что ООН – наилучший способ добиться этого.
Владимир Абаринов: В дискуссии принял участие представитель посольства Судана в США Халид Муса. Он обвинил Запад в вероломстве.
Халид Муса: Судан имеет все основания для подозрений, потому что правительство США и международное сообщество нарушали свои обещания. Думаю, Судан будет и дальше питать подозрения, если мировое сообщество и администрация США будут пытаться влить старое вино в новые мехи.
Владимир Абаринов: Эндрю Натсиос ответил на эту реплику резко.
Эндрю Натсиос: У нас тоже есть подозрения. Мы подозреваем, что в руководстве режима есть люди, которые считают необходимым военное решение. И поскольку, начиная с августа, суданские войска потерпели уже три крупных поражения, они теперь мобилизуют арабские вооруженные формирования для ударов по доступным целям, а именно – по деревням и лагерям беженцев. За последние три недели мы стали свидетелями трех таких инцидентов, и это меня чрезвычайно тревожит. Я уже говорил и должен повторить снова и снова: если это будет продолжаться, ответом будет более конфронтационный подход. Соединенные Штаты не бужут участвовать в переговорном процессе, если он служит лишь отвлекающим маневром для того, чтобы не заниматься реальным положением вещей. В районе Джебел Мун убиты 89 человек, из них 27 детей. 200 человек погибли неделю назад в районе Гоз Бейда, большинство из них женщины и дети. Это сделали ополченцы. Я не хочу сейчас вдаваться в детали, но хочу дать ясно понять правительству Судана: переговорный процесс под эгидой ООН, в котором мы участвуем, имеет свои пределы. Если кто-то атаковал суданские правительственные войска, а мы знаем, что в двух последних случаях это первыми сделали повстанцы, то это еще не основание нападать на гражданское население. Для нас это неприемлемо. Вы вправе принимать любые решения, но для правительства США это неприемлемо.
Владимир Абаринов: Человек из зала назвал себя суданским активистом.
Активист: Что касается Совета Безопасности, то Китай получает семь процентов своего нефтяного импорта от Судана и тем самым финансирует геноцид, а Россия снабжает Судан боевыми вертолетами и бомбардировщиками. И вы хотите, чтобы Совет Безопасности одобрил укрепление международных сил?
Владимир Абаринов: Действительно, Россия и Китай отказались признать события в Дарфуре геноцидом и воспротивились введению экономических санкций против Судана. Совет Безопасности смог принять лишь резолюцию об оружейном эмбарго для неправительственных вооруженных группировок. Военно-техническое сотрудничество Москвы с Хартумом продолжается в прежнем объеме. Но эта тема не получила развития в ходе дискуссии в институте Брукингса. Жан-Мари Гуэнно.
Жан-Мари Гуэнно: Думаю, если взглянуть на ситуацию не только в Судане, но и в других местах, мы увидим, что международное сообщество сегодня начинает сильно сомневаться всякий раз, когда речь заходит об использовании военных ресурсов. Как должностное лицо, отвечающее за привлечение войск, могу сказать с полной откровенностью: не столь уж многие страны готовы подвергать риску жизнь своих солдат во имя принципа, если это не затрагивает напрямую их национальные интересы. Коалиция рождается, но пока еще не родилась. Слава Богу, сегодня в мире в большей степени присутствует общее намерение творить благое дело, но это общее общее чувство не заходит так далеко, чтобы побудить любую страну немедленно направить свои войска по первому зову, чтобы навести порядок и обеспечить безопасность там, где это нужно. Таких войск в нашем распоряжении нет.
Владимир Абаринов: Мандат нынешних миротворцев в Судане, которые находятся там под флагом Африканского Союза, истекает в конце этого года. США и их партнеры по суданскому урегулированию надеются до этого срока создать новый миротворческий контингент под эгидой Африканского Союза и ООН. Но президент Судана Башир заявил во вторник, что он категорически против этого проекта.
Русскоязычные журналисты Грузии об антигрузинских настроениях в Москве .
Ирина Лагунина: Антигрузинская кампания в России начинает спадать. Как заявил президент Саакашвили, его встреча с глазу на глаз с президентом Путиным оказалась полезной. А российские официальные лица теперь даже заявляют, что в Москву может вернуться любимый напиток Сталина – «Боржоми». Как воспринималась вся эта антигрузинская истерия русскими, живущими в Тбилиси? Из столицы Грузии вернулся мой коллега Олег Панфилов.
Олег Панфилов: Если верить всему, что говорится на российских телеканалах о Грузии, то приезжая в Тбилиси необходимо соблюдать следующие правила: не говорить по-русски, окраситься в жгучего брюнета и, не дай Бог, не признаваться, что живешь в Москве.
Пока это шутка, но грузины, кажется, научились относиться к антигрузинской кампании не столько иронично, сколько подчеркнуто вежливо к приезжим из России: в Тбилиси могут подойти и долго благодарить за то, что ты не поддался истерии и приехал в гости.
В каждой стране постсоветского пространства живут люди, которых принято, в зависимости от интеллекта политиков, называть пятой колонной. Это так называемое некоренное население, проще говоря, русские.
Вера Церетели и Андрей Белявский – люди в Тбилиси заметные. Они журналисты.
Андрей Белявский: Я, допустим, русский, но я урожденный тбилисец, причем тбилисец в четвертом поколении. Коротко скажу, что мой прадед в середине 19 века возвращался с русско-турецкой войны, застрял здесь, ему понравилось, женился на моей прабабке. А бабушка моя родилась в 1885 году. Так что я всегда здесь с гордостью говорю, что я тбилисец в четвертом поколении. И поэтому в ситуации, которая происходит не только сейчас, а тянется много лет, да и в общем-то в советские времена приснопамятные все это было, на нас, на русское население Грузии смотрели, причем не здесь в Грузии, а именно в Москве смотрели как на некий возможный потенциал пятой колонны. К сожалению, это особенно проявилось с развалом союза, в эти жуткие 90-е, начало их, которые для России и для Москвы были тяжелыми, о нас и говорить нечего. И к счастью и к радости, в том числе и к радости нас самих русских, живущих в Тбилиси, ничего подобного не произошло, не возникло никакой пятой колонны. Скорее всего и не могло возникнуть, потому что это обусловлено психологическим комфортом людей, живущих в Грузии.
Олег Панфилов: Вера Церетели, в девичестве Макарова, журналист, занимающийся культурой, культурными связями Грузии и России, работала в газете «Культура»…
Вера Церетели: Мы русские. Я ощущаю себя здесь в Тбилиси в принципе уже тбилиской. Есть такая национальность – я тбилисец. Это не мое открытие, это еще Таривердиев говорил: я по национальности тбилисец. Поэтому действительно этот дух грузинский, поживя здесь, он впитывается. И несмотря на то, что в Грузии есть свои национальные особенности, безалаберность, широта, вот широта не русская широта, а она какая-то своеобразная широта. Я считаю, что я, живя здесь в Тбилиси, нужна России значительно больше, чем живя там, в Москве. Таких как я в Москве очень много. В 90 годы, когда мы здесь оказались, нам пришлось заниматься всем, чем годно. Потому что когда на твоих глазах творится то, что творилось... Очень интересный факт: когда пал Сухуми в сентябре – это был день открытия Первого международного кинофестиваля, это было очень неправдоподобно почти. Но такие совпадения. И все мои культурные материалы были политологическими, и мы все политически уже завязаны. Потому что не существует жизни отдельно – это быт, это культура, это политика. В жизни все вместе.
Олег Панфилов: Андрей, как вы относитесь к российской пропаганде, прежде всего на телевидении, которое, кстати, здесь, в Грузии могут видеть все?
Андрей Белявский: Вы знаете, Олег, есть такое понятие – издержки, издержки производства, политики, ситуации. Тут уже приходится говорить не об издержках, а о пене. Грязная пена поднимается, причем, что самое неприятное, она инициируется верхами политическими, элитой политической. Что касается информационной политики в отношении Грузии, лучше всего об этом говорят результаты опроса населения российского. Когда Грузия называется в ряду врагов России после Соединенных Штатов и Китая, допустим, я не знаю, как назвать. Может быть для Грузии это честь определенная - попасть в один ряд с великими мировыми державами, супердержавами. Но это говорит просто об абсолютном незнании.
Олег Панфилов: Вера в этой ситуации, если вернуться к вашей журналистской профессии культуролога, «музы должны молчать»?
Вера Церетели: Единственное, что не должно молчать ни в какой ситуации – это, действительно, музы. Я всегда говорю: единственный буфер, о который не больно биться – это культура. И меня очень удивляет позиция моей родной России, за которую я переживаю, имидж которой мне важен, как живущей здесь. Не потому что мы такие патриоты, а потому что прав герой фильма - «за державу обидно». И эти моменты бывают часто. А Грузия маленькая страна с дырявой экономикой, с горячими головами. Но если вы хотите переместить Кавказский хребет, то, понятно, можно все перечеркнуть, но Кавказский хребет вы не можете передвинуть. А с соседями надо пытаться находить общий язык. И в этом смысле единственное, чтобы сохранить свое влияние в каком-то регионе, а Грузия географически расположена так, что России важен этот момент влияния, Россия делает все ровно наоборот. И меня это просто потрясает. Каждый раз, когда здесь образовалось российское посольство, собираются открыть центр российской культуры. Вот это происходит больше десяти лет. Вы посмотрите, как в Тбилиси работает центр Дюма, Франция: своя библиотека, книги на французском, приезды по линии посольства, приезды современного балета французского. Как работает институт Гете: курсы немецкого языка, постоянные конференции. Так России нужно хотя бы подумать о том, что посредством языка - что проще? - сохранить какое-то влияние.
Олег Панфилов: Андрей, вы свободно владеете грузинским языком, поэтому может сказать о том, насколько соответствует уровень российской и грузинской пропаганды в этой ситуации.
Андрей Белявский: Прежде всего, с вашего позволения, я хотел бы вернуться к известной фразе, которую упомянула Вера: когда говорят пушки, умолкают музы. Мне кажется, что, будучи перефразированной, эта фраза звучит с не меньшим смыслом: когда умолкают музы, начинают говорить пушки. Если даже говорить не только об искусстве, включать в сферу муз и журналистику, что, на мой взгляд, и надо делать, поскольку недаром зовется журналистика четвертой властью по воздействию на умы и сознание людей. Так вот тут просто бедственное положение. Вы спрашиваете о том, насколько реагируют и как можно сравнить. Мне кажется, что грузинская пресса гораздо более откровенна. Собственно, она и в советское время с учетом того, что это провинция, и пресса, и литература, и поэзия, и кинематограф грузинский потому и заслужили такое признание и симпатии. И это служило основным привлекательным моментом, люди любили сюда приезжать за глотком свободы, скажем так.
Что касается прессы, если вы имеете в виду критику собственных властей грузинских, здесь несравнимо. Здесь немало оппозиционной прессы и даже относительно средняя, лавирующая и вещательные компании, телерадио, и печатная пресса, они позволяют себе весьма и весьма много. То есть нельзя сравнить с тем, что происходит в России.
200 лет словарю Вебстера.
Ирина Лагунина: Двести лет назад Ной Вебстер опубликовал первый словарь американского английского, содержавший около пяти тысяч слов, не включённых ни в один британский словарь. Но он считал своим долгом создать книгу, отражавшую реальную речь новой нации. И в окончательном виде словарь содержал 70 тысяч слов, а на создание его ушло 27 лет. Рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Ной Вебстер был сыном фермера. Но фермерством, в отличие от своих братьев, абсолютно не занимался, а сидел под деревом и читал книгу. И за это родители отправили его в Йейль, собрав, сколько могли, денег. История Вебстеровского словаря, двухсотлетие которого мы отмечаем, начинается, собственно, в год окончания Вебстером колледжа и в разгар войны за Независимость – весной 1778 года. Рассказывает директор музея Вебстера Крстофер Доббс.
Кристофер Доббс: Шла война. Работы не было. Вебстеру удалось получить место школьного учителя в северной глуши штата Нью-Йорк. Пробирался он туда то на фермерских телегах, то пешком. Однажды он провел ночь на солдатском бивуаке, и был поражен чудовищной смесью языков, на которой объяснялись солдаты американской армии. Немецкий, датский, голландский, французский, всевозможные варианты и диалекты английского, вкрапление индейских слов… Короче – Вавилон. Вебстер подумал: «Боже, как мы можем стать единой нацией, если мы едва понимаем друг друга!». Для него ответ был один – мы должны сформировать свой, американский язык. Единый, понятный всем и каждому, он станет объединяющей силой для молодой страны.
Марина Ефимова: С тех пор мечтой, задачей, миссией Вебстера стало создание большого толкового словаря американского английского языка. Его первой пробой был школьный словарь, где было дано объяснение и правописание наиболее употребительных слов американского английского. Он вышел в самом дешевом издании, бумага отвратительная, а задняя обложка – дощечка обтянутая синей материей. Успех был неожиданным и сногсшибательным. Родители, учителя, священники, печатники, иностранцы расхватывали словарь, как горячие пирожки. Книжка немедленно получила прозвище «Bluebacked Speller», в грубом переводе - «Синезадый букварь». Американцы учились по нему с конца 18-го до начала 20-го века.
Кристофер Доббс: Для Вебстера этот маленький словарик был частью американской революции. Все примеры и цитаты в его словаре были выбраны исключительно из американских писателей, политиков, из речей Вашингтона и Франклина. Это была первая попытка сконцентрировать, сартикулировать американскую национальную культуру с помощью, так сказать, словарного запаса. И именно это было для Вебстера квинтэссенцией всей его затеи со словарем.
Марина Ефимова: Деньги, вырученные за «Bluebacked Speller», дали Вебстеру возможность работать над большим словарем. Многим интеллектуалам его затея показалась пустой тратой времени. Потому что всего за 25 лет до этого, в Англии, поэт и эссеист Самюэль Джонсон создал толковый словарь, который был признан настоящим произведением искусства. Самюэль Джонсон был глух на одно ухо, слеп на один глаз, его лицо было деформировано и покрыто оспинами. Он был человеком огромного роста, чрезвычайной физической ловкости и монструозного аппетита. Он сутками торчал с приятелями в кофейнях и чайных, где, по слухам, мог выпить 20 чашек чая за один присест. Но стихи, эссе, шутки Самюэля Джонсона ходили по всему Лондону. После Шекспира, он был самым цитируемым литератором в Англии.
Кристофер Доббс: Джонсон включил в свой словарь массу остроумных, шутливых дефиниций, то есть определений значения слова. Например, одно из самых известных: «Овес - злак, которым англичане кормят лошадей, а шотландцы едят сами». Или, скажем, определение слова лексикограф: «Безвредный зануда, составляющий словари». Помимо шуток, в словаре Джонсона, в дефинициях и цитатах, масса изысканных, изящных пассажей, которые доступны только ученым и интеллектуалам. У него элитарный подход к словарю. Вебстер же был лингвистическим демократом и популистом. Он изменил правописание многих слов в сторону упрощения - как слышится, так и пишется. Скажем, в слове «music» англичане писали на конце «ck», а Вебстер - только «с». Во многих словах – «color» – цвет, «honor» – честь - он убрал сочетание букс «ou» в конце слова, заменив их простым «о», которое там и слышится. Он ввел в словарь много просторечий, объясняя это тем, что если весь народ это слово употребляет, значит оно имеет право войти в язык. Вебстера многие критиковали за вульгаризацию языка.
Марина Ефимова: Критика предпринятых им упрощений продолжается и до сих пор. В недавней статье «Ноев след», опубликованной в журнале «Ньюйоркер», журналистка Джил Лепор пишет.
Диктор: В 1806 году, когда вышла первая редакция Вебстеровского словаря, критики возмущались: «Все новые слова, введенные Вебстером в его словарь - или дурацкие, или иностранные. Поэтому все равно нет никакого американского языка. Есть только плохой английский». Много позже, лингвист Уайт Макдоналд и его последователи жаловались, что Вебстер и его последователи, во имя демократии, пытались лишить язык правил и основы.
Марина Ефимова: И дальше Макдоналд приводит пример, который по-русски можно было бы объяснить, наверное, так. Даже если девять десятых населения говорит звонит и порты, то все равно права та одна десятая часть населения, которая говорит звонит и порты.
Кристофер Доббс: Пожалуй, Вебстер был последним одиночкой, составлявшим монументальный словарь. Он не только работал над словарем, он носился по всем типографиям и убеждал печатников набирать книги по его словарю и по его правописанию, чтобы страна получила единый язык. Позже дети стали ему помогать. У него их было семеро. Пока он работал над второй, главной редакцией словаря, содержавшего 70 тысяч слов, все его дети выросли. Ведь на это ушло 22 года. Словарь – дело долгое. Все уже про него забыли. И Вебстеру пришлось заложить дом, чтобы напечатать его в 1828 году. До самой смерти у него были серьезные финансовые проблемы.
Марина Ефимова: Словарь – дело долгое. У предшественника Вебстера, англичанина Самюэля Джонсона, не было детей помощников, но было шесть переписчиков. Правда, все цитаты для своего словаря он выбирал сам из Шекспира, из Бэкона, из всей английской изящной словесности последних полутора веков. Он делал это довольно быстро, благодаря своей колоссальной эрудиции. У него ушло на словарь всего 9 лет. Но за эти годы жизнь его круто менялась. Читаем в очерке Джеймса Китера «Джонсон-писатель». Однажды в молодости Джонсон впал в тяжелую депрессию. Вдобавок к его физическим недостаткам, у него начались нервные судороги. Ни о каком личном счастье не могло быть и речи. И он подумывал о самоубийстве. И тут он встретил семью торговца Портера. И сам Портер, и его жена Тотти словно не замечали уродства Джонсона. Они ценили его знания, его рассказы, до слез смеялись его шуткам и считали его, по признанию Тотти, «самым тонким, изящным и чувствительным человеком». Ситуация сложилась, как в мыльной опере. Джонсон вернулся к жизни, а Портер умер. И его вдова Тотти дала Джонсону понять, что готова на нечто большее, чем дружеские отношения. Когда они поженились, Джонсону было 26 лет, а Тотти -46. Лет через 10 она начала болеть. Джонсон снял квартиру в дорогом предместье Лондона, а сам работал в городе, часто допоздна, и если не хватало денег на ночлег - всю ночь бродил по улицам. Когда Тотти умерла, он записал в дневнике: «Господи, сжалься надо мной. Не дай мне кончить дни в бесплодном горе».
Марина Ефимова: Оксфорд присвоил Джонсону докторскую степень, когда его словарь уже был в типографии. Однако, материальное благополучие пришло только через 6 лет, в 1762 году, когда премьер министр назначил ему пенсию. Смешная деталь. Джонсон не хотел принимать этот дар. Потому что, по дефиниции в его словаре, пенсии давали, в основном, шпионам. Лишь уговоры друга-художника Джошуа Рейнальдса склонили принципиального лексикографа к согласию.
Кристофер Доббс: В словаре Джонсона гораздо более строгий отбор слов, чем у Вебстера. Тем не менее, подход к составлению словаря у него был достаточно личный. Он сконцентрировал в нем то, что любил и понимал – литературный английский гений. У Вебстера подход был тоже личным. Он тоже диффузировал в свой словарь то, что любил – демократию и горячую религиозность. Например, к слову «любовь» у него был такой пример: «Любовь христианина к Библии» Каждый лексикограф вносит в свой словарь нечто личное. Объективны только чистые компиляции. Мы стараемся не впустить в словари хотя бы свои предубеждения. Но и они попадают.
Марина Ефимова: Итальянцы и французы были впереди всех в цели сохранить свое языковое наследие. Во Флоренции первый толковый словарь был издан Академией уже в 1612 году, почти за три века до объединения городов-республик в единую страну - Италию. В Париже 40 великих филологов начали работу над первым толовым словарем в 1639 году. Он создавался 55 лет. Этих филологов во Франции называют просто – «Сорок». И их труд сохранил свое лингвистическое совершенство до наших дней. Англичане спохватились только в середине 18 века. Русские - только в конце. Первый российский академический словарь - 1789 года рождения. Все эти данные приведены в книге Саймона Винчестера «Профессор и сумасшедший» о третьем и главном английском толковом словаре, так называемом, Оксфордском. Над ним начали работать в 1879 году - через 120 лет после выхода в свет Джонсоновского и через 50 лет после второго главного словаря Вебстера. Это был уже другой уровень лексикографии. Сотни сотрудников, покровительство Оксфорда, пол миллиона слов. Но и за этим словарем стоят люди.
Диктор: В 1866 году Британский музей объявил конкурс на место научного сотрудника отдала рукописей. Среди прочих заявление подал и банковский клерк Джеймс Мари. Употребляя самые скоромные выражения из всех возможных, он написал, что хорошо знаком с языками итальянским, французским, каталонским, испанским и латынью. В меньшей степени знает португальский и провансальский, более или менее владеет фламандским, немецким и датским. Немного знает древние кельтский и англосаксонский. Может читать по-русски и на иврите. Имеет некоторое представление об арамейском, арабском и коптском. Место он не получил.
Марина Ефимова: О нем вспомнили через 12 лет. Он был уже автором труда «Диалект южной Шотландии» и членом Совета Лондонского филологического общества. У него как раз родился 11-й ребенок. Концепция словаря, редактором которого ему предложили стать, была абсолютно новой.
Кристофер Доббс: Оксфордский словарь был феноменальным предприятием. Группа оксфордских патриархов задумала его не как указатель правильного использования слов, а как инвентаризацию языка. Профессор Тренч – главный идеолог словаря, говорил: «Лексикограф, а не критик, он должен привести в словаре историю жизни каждого слова в языке». Понимая невыполнимость порученного ему дела, Мари кинул клич по всей стране. И сотни добровольцев стали присылать ему по почте письма с редкими словами с дефинициями, с цитатами из разных источников. Работа продолжалась и после смерти Мари. На нее ушло в целом 75 лет. Но роль самого Джеймса Мари трудно переоценить. Словарь составлен гениально – точно, умно и понятно. Именно им пользуются и на него ссылаются современные ученые. Словом, Оксфордский словарь был настоящим триумфом.
Марина Ефимова: Среди призванных Мари добровольцев, вклад одного – филолога доктора Майнера - был неоценим. Чуть ли не треть принятых в словарь цитат и дефиниций прислал именно он. Но доктор Майнер был загадкой.
Диктор: В течение 20 лет работы над словарем Джеймс Мари и доктор Майнер постоянно находились в переписке, но ни разу не встречались. Майнер не мог или не хотел приехать из своего северного городка в Оксфорд. И, наконец, Джеймс Мари решил сам навестить своего лучшего сотрудника. Тот в письме выразил радостную готовность принять своего редактора. Лакированное ландо ждало Мари на станции. По длинной тополевой аллее они подъехали к укромному небольшому замку. Торжественный слуга проводил Мари наверх и открыл дверь в кабинет. Там, из-за стола красного дерева, поднялся человек, явно отмеченный достоинством и властью. Не дожидаясь приветствия, Мари горячо выразил хозяину все свои чувства и благодарность. Наступила пауза. В коридоре неожиданно лязгнули закрываемые на замок двери. Человек за столом кашлянул и сказал: «Я страшно сожалею, сэр, но я не тот, за кого вы меня принимаете. Я - начальник тюремного сумасшедшего дома, в котором доктор Майнер вот уже 20 лет является заключенным. Он убил человека в приступе паранойи».
Марина Ефимова: Среди всех странных и замечательных людей, работавших над знаменитыми английскими словарями, Ной Вебстер стоит особняком. И вот почему.
Кристофер Доббс: Для американцев это институция. Дело в том, что до Вебстера ни одна великая нация не могла похвастаться лингвистическим единством языка. Это Вебстер оформил и закрепил в своем в словаре единый американский английский язык. Вебстер помог создать целую нацию. Но во всем англоязычном мире его имя стало синонимом слову словарь. Все равно, какой словарь. Каждый.
