Ольга Беклемищева: Сегодня мы расскажем о к охлеарной имплантации. Это та операция, которая позволяет слышать людям, абсолютно лишенным слуха. Я даже не знаю, как назвать этот метод лечения – новым или старым. Дело в том, что в мире, в частности, в США кохлеарную имплантацию делают уже более 30 лет. В России она появилась сравнительно недавно. Еще два года назад ее делали в очень ограниченном количестве – пять-шесть штук в год. А сейчас ситуация изменилась. И это очень хорошая новость. Почему это так, мы и расскажем.
Наш гость сегодня - Дайхес Николай Аркадьевич, директор федерального Научно-клинического центра оториноларингологии. Он друг нашей программы. И мы, беззастенчиво пользуясь этим, приглашаем его как можно чаще. Потому что тема, действительно, очень важная. Известно, что до 10 процентов населения страдают той или иной потерей слуха. И 3 процента рожденных детей страдают глубокой степенью потери слуха, или тугоухостью. И вот что с этим сделать, как подарить ребенку мир звуков, мы и будем рассказывать. И конечно, в нашей программе, как всегда, примет участие наш постоянный американский медицинский эксперт – профессор Даниил Борисович Голубев. А он расскажет о том, как делается кохлеарная имплантация в США, и сколько это стоит. А это немаловажный вопрос в нынешние времена, не так ли Николай Аркадьевич?
Николай Дайхес: Это главный вопрос, Ольга.
Ольга Беклемищева: Николай Аркадьевич, вам слово.
Николай Дайхес: Спасибо, Оля. И я хочу сказать лишний раз слова благодарности вам и Радио Свобода за ваше внимание к медицинским проблемам и к нашей специальности – к оториноларингологии, к болезням уха, горла и носа в частности. Это не первое, как вы сказали, наше выступление, мое и наших сотрудников, по самым разным проблемам.
А то, что вы предложили обсудить сегодня, - это, действительно, архиважный вопрос, и не только для нашей специальности, не только для медицины, но и для всей социальной сферы нашей страны. Потому что надо помнить, что глухие люди (а вы назвали процент людей, у которых в той или иной степени нарушен слух) – это инвалиды, это люди, которые лишены возможности нормально трудиться, лишены очень многих радостей в жизни. Это с одной стороны.
Ольга Беклемищева: В конце концов, даже радио наше послушать не могут.
Николай Дайхес: Абсолютно. А с другой стороны, у нас есть все возможности, с медицинской точки зрения, помочь им полноценно вернуться в жизнь. И это, можно сказать, некая уникальная ситуация именно с людьми-инвалидами по слуху. Потому что если у человека трагедия – что-то с конечностями, с позвоночником, какие-то травмы и так далее, - и очень сложно его поставить полностью на ноги и снять, что называется, его с инвалидности, как это принято говорить, то человека с нарушением слуха есть сегодня все возможности медицины вернуть к полноценной, нормальной жизни. А их миллионы на сегодняшний день только в нашей стране. Поэтому это, действительно, проблема. И проблема, связанная, в частности, с кохлеарной имплантацией, она крайне важна.
Вы абсолютно правильно сказали о том, что этой проблемой и лечением стопроцентной глухоты, глухоты четвертой степени практически в мире занимаются давно. И в развитых странах эта проблема в той или иной степени решена и решается.
Ольга Беклемищева: И даже в не очень развитых странах. То есть в новых членах Евросоюза, как я слышала, люди собираются, устраивают национальные кампании, собирают деньги – и все-таки обеспечивают хотя бы детей кохлеарными имплантатами.
Николай Дайхес: И это происходит не только в странах Евросоюза. Сегодня Бразилия, сегодня Китай, сегодня Индия – то есть те страны, которые, если брать в социально-экономическом плане развития, они как бы близки что ли, как сейчас говорят наши экономисты...
Ольга Беклемищева: Ну, будем говорить, по среднедушевому доходу.
Николай Дайхес: ...да, как бы по той ситуации в экономике они как бы близки (там растущая, поднимающаяся экономика) к нашей стране. И поэтому, конечно, реабилитация инвалидов в этом плане – это очень важная проблема для инвалидов по слуху.
Действительно, на протяжении многих лет, в том числе и в нашей стране, эта проблема носила в основном научно-экспериментальный характер. И те операции по этому поводу, которые делались, а их было несколько в год всего лишь на протяжении всех этих лет, - это в основном делалось за счет каких-то спонсоров, за счет самих людей, то есть родителей пациентов или самих пациентов, в зависимости от того, ребенок это или взрослый человек. И это не нормальное явление. Потому что это очень дорогостоящая операция...
Ольга Беклемищева: А сколько?
Николай Дайхес: Вы знаете, когда мы стали этим вопросом заниматься очень активно, то цифры были вообще заоблачные. Сегодня нам удалось каким-то образом цену импланта немножечко снизить. Она сегодня приближается где-то к 20 тысячам долларов. Хотя это смешно...
Ольга Беклемищева: Это только имплант?
Николай Дайхес: Да. Ну, где-то 17-18 тысяч долларов – в зависимости от того, как наши, так сказать, закупщики договорятся. Потому что мы-то к этому, как медицинское учреждение, прямого отношения не имеем. Но это тоже очень большая проблема. И когда мы порой с этими компаниями встречаемся, то я им говорю, что нереально развернуть большую государственную программу по этим ценам.
Если забегать вперед, то тоже стоит сегодня вопрос... а я думаю, что переходя как бы от медицинских проблемы уже непосредственно к практическим, то следующий этап, ближайший этап – это нужно нам очень много и внимательно работать и с радиоэлектронщиками нашей страны, и с людьми, которые работают в ВПК. Потому что я думаю, что если в нашей стране делаются самые уникальные технологии военные, космические и так далее...
Ольга Беклемищева: Почему же они не могут сделать имплант?
Николай Дайхес: Что такое имплант? Имплант – это практически (если говорить с точки зрения хирурга, а не радиоэлектронщика), на мой взгляд, просто некий чип, микрокарта, которую, я думаю, совершенно в состоянии сделать наши ученые. И я думаю, что сегодня, когда мы привлекли, в общем-то, внимание к этой проблеме, и выстраивается уже некая государственная программа в этом плане (о чем мы сегодня, я думаю, будем говорить), я думаю, что важнейший ее элемент, который буквально со следующего года надо поднимать и ставить этот вопрос, - это создание своего импланта. Потому что, я еще раз говорю, такие цены, они не решат вопросы для миллионов людей, которые нуждаются в той или иной степени в коррекции при полной глухоте, тем, которым невозможно помочь даже очень хорошим слуховым аппаратом.
Ольга Беклемищева: Николай Аркадьевич, вот вы говорили про миллионы. Но насколько я знаю, детей в среднем рождается в год порядка 700-800 человек…
Николай Дайхес: До тысячи.
Ольга Беклемищева: А вы имеете в виду и взрослых, то есть тех, которые рождались раньше? Им тоже можно помочь?
Николай Дайхес: Естественно.
Ольга Беклемищева: И это очень важно. То есть если человек всю жизнь не слышал, тем не менее, ему можно поставить кохлеарный имплант, провести реабилитацию – и он будет слышать и говорить.
Николай Дайхес: Абсолютно верно. Это я говорю, естественно, о тех людях, которым мы в той или иной степени не можем помочь хорошим слуховым аппаратом, даже самым современным. Это при крайней степени тугоухости, то есть практически при глухоте – мы в этой ситуации выполняем операцию кохлеарной имплантации. Это не касается абсолютно всех тех цифр больших, которые вы назвали. Но детей, действительно, в среднем рождается до тысячи, которым нужна только кохлеарная имплантация и которым опять же мы не можем помочь в самом раннем возрасте с помощью хорошего слухового аппарата.
И кстати, у нас сегодня к этой проблематике государство повернулось лицом. И те достаточно не организованные вещи, которые были связаны с продажей, с распространением, в том числе и с бесплатным распространением, слуховых аппаратов для инвалидов – а это тоже очень большая и интересная тема – сегодня она, наконец, получает свою прозрачность некую и понимание того, что где и какой слуховой аппарат больной человек, инвалид должен получить. Я думаю, что в рамках сегодняшней передачи мы не сможем этого коснуться. Но радует то, что в последний год в этой ситуации тоже произошли позитивные сдвиги, и в первую очередь в прозрачности процессов и закупки, и распространения этих слуховых аппаратов среди инвалидов. Мы на это смотрим со стороны, не принимая в этом участия именно как медицинское учреждение, но позитив в этом видим.
Ольга Беклемищева: Николай Аркадьевич, конечно, чтобы слуховые аппараты были у всех, - это очень важно. Но все-таки самые тяжелые – это те, у кого нет слуха в принципе. Вот почему это может быть? Это может быть врожденная ситуация, и из-за чего она возникла? Или в результате каких-то заболеваний?
Николай Дайхес: Да, это может быть и врожденной ситуацией, ну, в результате каких-то генетических нарушений и так далее. Чаще всего, конечно, это даже в самом раннем возрасте... А мы сегодня ставим задачу... мы не имеем возможности сегодня говорить обо всех, в том числе и о взрослых, но сегодня нам хотя бы решить вопрос с детьми от новорожденного состояния до 4-х лет. То есть это тот период времени, когда ребенку даже с крайней степенью глухоты с помощью операции кохлеарной имплантации возможно вернуть слух и возможно его полностью реабилитировать для дальнейшей нормальной жизни, полноценной жизни, работы и так далее.
Ольга Беклемищева: Уже как слышащего?
Николай Дайхес: Конечно.
Ольга Беклемищева: Я обращаю внимание радиослушателей на сроки. Почему так важно маленькому ребенку поставить кохлеарный имплантат? Если он не слышит, то он, естественно, отстает в развитии.
Николай Дайхес: Безусловно. И он не только отстает в развитии, но он отстает во всем, в чем только можно. То есть изначально мы, действительно, этого человека обрекаем на инвалидность.
Это, как я уже сказал, может быть врожденной причиной. Но чаще всего - это приобретенные причины, приобретенные состояния, в том числе и в самом раннем возрасте. Наиболее сложные ситуации – это менингит у детей самого маленького возраста. Это сложно и для нас в хирургическом плане – поставить имплант при таком состоянии.
Ольга Беклемищева: Потому что улитка начинает зарастать.
Николай Дайхес: Да, улитка начинает зарастать. То есть идет мощное воспаление во внутреннем ухе при менингиальном поражении. И улитка зарастает. И очень сложно оперировать таких детей. Но, тем не менее, это нам удается. Буквально три-четыре дня назад в Самаре мы двум детям поставили при менингиальном состоянии кохлеарные импланты.
Могут быть различные инфекционные заболевания, которые, в общем-то, приводят к этим состояниям. Я знаю пациентку (с которой, я так понимаю, вы сегодня будете разговаривать в эфире), у которой был паротит в детстве, который способствовал снижению слуха, и дальше это снижение слуха уже нарастало. То есть причины здесь, в общем-то, понятны для нас.
Но вы правильно сказали, что самое главное – это оперировать в раннем возрасте. У нас опыт есть - от 1,5 лет ребенку. Именно тогда (или, может быть, чуть раньше), когда уже сама мама видит нарушение слуха у своего ребеночка.
Ольга Беклемищева: А это уже, к сожалению, где-то после 1,5 лет, да?
Николай Дайхес: Да. Я думаю, что мы понимаем, что когда ребенок переходит в ту стадию, когда он уже должен начать... как бы лепет предшествующий, как говорят, от гуления к лепету, предшествующий нормальной речи, обучению его речи, мама начинает отмечать, что ребенок не слышит.
Важнейшим вопросом, если говорить об этом, является то, что нам удалось сегодня решить при поддержке Государственной Думы, при поддержке нашей исполнительной власти, если так можно сказать, - это тот вопрос, что со следующего года в нашей стране начнется скрининг новорожденных. То есть в каждом роддоме, в детской консультации ребенка в самом маленьком возрасте, практически новорожденного ребенка, если брать роддома, мы начнем нормальное, полноценное обследование. Пока это пилотный проект, но он уже нашел свое отражение во всех документах, в том числе и в бюджете не следующий год. Пилотный проект по скринингу новорожденных.
Ольга Беклемищева: Я напоминаю нашим слушателям, что в рамках национального проекта «Здоровье» предусматривалось только два вида скрининга новорожденных. И слух проверять не планировалось. Хотя это очень важно, потому что дети, к сожалению, не могут сообщить, что они не слышат. И благодаря усилиям, в частности, нашего гостя Николая Аркадьевича Дайхеса, я напоминаю...
Николай Дайхес: Я думаю, что героев много в этом вопросе. Это и Ольга Викторовна Шарапова, которая занимается вопросами материнства и детства у нас в стране, и многие другие люди, и наши руководители, и так далее. Поэтому тут заслуга общая, в том числе и депутатов Государственной Думы, которые приняли эту поправку буквально две недели назад, за что мы им благодарны.
Это большая программа, которую мы сегодня начинаем в четырех пилотных регионах – это Московская область, это Томская область, Астраханская область и Ставропольский край. Эта программа позволит нам достаточно четко в первую очередь выявить, сколько же детей у нас нуждаются в кохлеарной имплантации, и вообще рождаются с нарушением слуха. Потому что вы сейчас сказали 500-700, я вас поправил – до тысячи, но данных, которые окончательно бы говорили... есть мнения и среди специалистов, и среди руководителей нашей социальной сферы, окончательных цифр четких нет. И я думаю, что вот этот пилотный проект позволит нам это сделать. Тем более что скрининг новорожденных... если говорить об этом, в большинстве европейских стран, ребенок не может быть выписан из роддома, если ему не проведут эту достаточно простую манипуляцию – так называемую отоакустическую эмиссию – для выявления того, нет ли у него нарушений слуха, не попадает ли он в группу риска.
Ольга Беклемищева: Николай Аркадьевич, вспомнилось печальное обстоятельство. Действительно, это рутинная манипуляция в любом европейском роддоме. Но как я недавно с горечью установила, в славном городе Москве (не самом бедном регионе Российской Федерации) практически нет некоммерческих машин «скорой помощи», которые были бы способны перевезти ребенка с пониженным весом из одного роддома в другой, так сказать, из роддома в детскую реанимацию. То есть, к сожалению, такая неравномерность: за что-то схватишься – и обнаруживаешь, насколько на самом деле низок уровень многого другого. Но это не означает, что не надо хвататься. А это как раз означает, что надо, скорее, хотя бы свой кусок вытащить.
Николай Дайхес: Мне сложно проанализировать общие проблемы микропедиатрии, о которой вы сказали. Я говорю сейчас конкретно про свою специальность. Если брать Москву, то здесь тоже сегодня есть понимание у руководителей здравоохранения Москвы о том, что необходимо решать вопросы и скрининга новорожденных (а сегодня эта работа в Москве уже тоже начинает выстраиваться), решать вопросы и по кохлеарной имплантации детям, которые нуждаются в данной операции. Поэтому, в принципе, как бы понимание есть и на московском уровне тоже. Но я, конечно, представляю федеральный Научно-клинический центр. И наша задача говорить обо всей стране и о самых ее отдаленных регионах.
Ольга Беклемищева: Хорошо. И мы о ней обязательно поговорим.
Но вот сейчас мне дают знак, что связь удалось установить. И я сейчас предупрежу слушателей о предыстории. Дело в том, что когда кохлеарную имплантацию начинал Николай Аркадьевич Дайхес в своем институте, то удалось поставить несколько кохлеарных имплантов взрослым людям. И вот одна такая пациентка сейчас с нами на связи.
Елена Владимировна, скажите, пожалуйста, как вы перенесли операцию? И как вы себя чувствуете сейчас?
- Знаете, само по себе слово «операция», конечно, звучит страшновато. Поэтому чисто физически, конечно, операция тяжелая. Но у меня было очень большое желание слышать. И первое ощущение – физическая слабость. Но потом, когда я окрепла, мне предстояла большая работа. И то, что я ощущаю сейчас... я сейчас снова легла бы на эту операцию. Понимаете? Снова перенесла бы эту боль, эту слабость... Потому что вот то, что мне дала эта операция, я не могу описать словами. Хотя бы то, что я сейчас с вами разговариваю, то, что я слышу, могу разговаривать по телефону, - у меня этого не было. И я сейчас вернулась к полноценной жизни. Я разговариваю с вами, я хожу в кино, в театры, я слушаю музыку.
Ольга Беклемищева: Спасибо большое, Елена Владимировна.
Да, действительно, если человек не слышит – это страшно.
Николай Дайхес: Мы, я думаю, услышали основные впечатления у нашей пациентки. Конечно, мы бы с удовольствием оперировали и взрослых, и потребность взрослых гораздо больше, но у нас просто нет сегодня такой роскоши. Нам хотя бы на выделенные средства, на выделенные возможности, на выделенные кохлеарные импланты начать этот процесс у детей, как я сказал, до 4-х лет. И я думаю, что, может быть, мы с вами и доживем до того времени, когда возможности нашей страны будут позволять нам оперировать и взрослых. Я имею в виду, что сегодня это бесплатные операции - за бюджетные средства. И это наша принципиальная позиция. Потому что мы считаем, что помощь таким инвалидам... а это чаще всего, как нам показывает практика, - это люди, в общем-то, наиболее нуждающиеся и обездоленные. Потому что богатый человек своему ребенку сделает эту кохлеарную имплантацию в Германии или где угодно, или купит за свои деньги этот имплант и пригласит западного профессора. Что, кстати, постоянно происходило в прошлые годы. У нас принципиальная позиция, что это должна быть государственная программа помощи этим инвалидам, и это должно быть в этом плане бюджетное финансирование. И вот те первые 100 с лишним имплантов, которые мы выполнили... начали в конце позапрошлого года, в прошлом году мы их выполнили, в том числе и эта пациентка вошла в этот состав. А сегодня, наконец, как я уже сказал, Дума приняла решение еще 150 имплантов бюджетных, то есть это 150 детей, которых мы вернем к полноценной жизни вместе с нашими коллегами. Подобными операциями занимаются и в Санкт-Петербурге, а не только в Москве.
Ольга Беклемищева: И у вас есть выездные бригады, которые выезжают оперировать.
Николай Дайхес: Да, я хотел об этом тоже сказать. И вот эти импланты, которые... мы первую партию получили некоторое время назад, как я сказал, и ту партию, которую мы ожидаем сегодня, - это, конечно, капля в море. Но это говорит о том, что процесс пошел. Можно долго тренировать красноречие, но понятно, что процесс пошел.
И что очень важно, и мы поставили себе такую задачу, что мы должны эти операции проводить не только в Москве и в Санкт-Петербурге, как было раньше. Когда я это продекларировал в свое время, два года назад, я даже вызвал немножко как бы замечания не только со стороны наших руководителей, но и со стороны моих коллег: «Ну, как же? Надо же, чтобы человек в Москву...». Я понимаю, что это такое. Когда мы столкнулись с этим, то оказалось, что родители чаще всего неимущие. Я уже не говорю о покупке импланта – это мы с вами все выяснили. Но им доехать до Москвы, жить в Москве, а это должна быть какая-то гостиница... Ну, хорошо, первых наших пациентов мы были вынуждены сами где-то селить, как-то решать проблемы. А вы представляете, ребенка надо возить сюда на реабилитацию, и не один раз, у кого найдутся средства для этого. Поэтому принципиальная тоже позиция, когда мы начали этот вопрос, мы ее продекларировали. И мы сегодня это выполняем. Лучше отправить бригаду хирургов и реабилитологов в любой регион...
Ольга Беклемищева: Если там есть соответствующая поддержка.
Николай Дайхес: Да, если там есть поддержка. Но поддержка сегодня... слава Богу, я еще раз говорю, эта тема на региональном уровне, у региональных руководителей, у губернаторов, у руководителей органов здравоохранения нашла сегодня поддержку. И все нам звонят, и все хотят, чтобы приезжала эта бригада, чтобы прооперировать ребенка и оставить там.
Тут, конечно, возникает много проблем. Потому что мы опять же столкнулись с тем, чего я, честно говоря, даже, в общем-то, и не ожидал. Потому что как-то считалось, что у нас в каждом областном центре есть так называемый сурдологический кабинет, сурдологическая служба.
Ольга Беклемищева: И много-много дефектологов.
Николай Дайхес: Да. Но самое главное, с чем мы столкнулись сегодня... я, конечно, сейчас скажу, и может быть, мне опять же за это сделают замечание, но мы столкнулись с простой вещью. В большинстве регионов нет сегодня специалистов, к которым мы могли бы прилететь, поставить имплант ребенку, а потом этого ребенка (чтобы не таскать в Москву или в Санкт-Петербург на реабилитацию) оставить в регионе, чтобы некий обученный специалист вел его и занимался реабилитацией. Это тоже большая проблема. Но я думаю, что мы ее будем решать в плане обучения этих наших коллег.
Ольга Беклемищева: Спасибо, Николай Аркадьевич.
И я хочу задать вопрос нашему американскому медицинскому эксперту – профессору Даниилу Борисовичу Голубеву. Даниил Борисович, насколько широко применяется кохлеарная имплантация в США, насколько она помогает, сколько она стоит и как часто делается?
Даниил Голубев: Начну с последней части вашего вопроса: весьма часто! И это неудивительно, если учесть, что примерно 3 процента населения, то есть около 10 миллионов человек страдают нарушениями слуха и нередко - очень серьезными. По статистике, три американских младенца из каждой тысячи рождаются с серьезными нарушениями слуха, а в возрасте от 6 до 19 лет некоторую потерю слуха в одном или обоих ушах можно отметить у 15 процентов американских школьников и студентов.
Кохлеарные или улиточные импланты являются самыми эффективными, но и самыми дорогостоящими аппаратами, которые применяют при глубокой потере слуха. Кохлеарная имплантация в США применяется уже в течение 30 лет, причем техника ее проведения постоянно совершенствуется.
В отличие от обычных слуховых аппаратов, кохлеарные импланты не просто усиливают слух, а заменяют собой поврежденные или не работающие элементы внутреннего уха. Для имплантации необходима сложная хирургическая операция, проводимая под общим наркозом. Детям в США имплантация производится в возрасте от 2 до 6 лет, причем врачи стремятся понизить даже этот минимальный возраст. Кохлеарные импланты могут помочь ребенку научиться понимать речь, однако для этого необходима сложная, длительная и дорогостоящая последующая терапия. В целом вся эта процедура может стоить от 25 до 50 тысяч долларов. Однако, по расчетам американских медиков и экономистов, это значительно меньше пожизненных расходов на образование, обучение и специальную медицинскую помощь людям, оглохшим в возрасте от 3 до 17 лет. Такие расходы могут превысить 900 тысяч долларов.
Тем не менее, в целом можно констатировать, что кохлеарная имплантация - это ведущий метод радикального восстановления слуха в Соединенных Штатах. По сути дела, это аппарат искусственного уха, который внедряется в соответствующую область и выполняет функцию полноценного восстановления слуха. Есть много разновидностей этих аппаратов, и хотя они очень дороги, их количество постоянно возрастает.
Ольга Беклемищева: А каким же образом все-таки покрываются такие расходы?
Даниил Голубев: В большинстве случаев удается покрыть расходы на приобретение и производство операции за счет комбинированного участия и страховых компаний, и благотворительных обществ. Поэтому все нуждающиеся дети, в общем, хотя и не без определенных сложностей для родителей, такую возможность получают. Дело в том, что для людей с глубокой потерей слуха слуховые аппараты - относительно дешевые - практически не эффективны. Таким образом, система радикального решения проблемы восстановления слуха и у детей, и у взрослых решается только с помощью кохлеарной имплантации. И общество, образно говоря, идет на то, чтобы расходы на этот единственный метод тем или иным способом покрыть.
Ольга Беклемищева: Даниил Борисович, кто и где производит кохлеарные импланты?
Даниил Голубев: Разработки кохлеарного импланта требуют использования высоких промышленных технологий, больших материальных вложений и под силу лишь крупным научно-техническим центрам. В настоящее время только 5 фирм во всем мире производят промышленные образцы имплантов: «Nucleus» (Cochlear) (Австралия), «Clarion» («Advanced Bionics», США), «Combi 40/40», Pulsar («Med-El», Австрия), «Didisonics DX-10» (Франция), «Laura» (Бельгия).
Ольга Беклемищева: Спасибо, Даниил Борисович.
А сейчас я предлагаю послушать медицинские новости от Евгения Муслина.
Миллионы экзотических диких животных, пойманных в лесах и пустынях, бесконтрольно ввозятся в современные города и поселки без какого-либо эпидемиологического контроля, порождая угрозу массовых вирусных эпидемий, не менее опасных, чем биотеррористическая война. Только в США за последние три года было ввезено более 650 миллионов диких существ, начиная от кенгуру и заканчивая игуанами и тропическими рыбами. Экзотические животные из Африки, Азии и Южной Америки сейчас вошли в моду, но ввозимые с ними вирусы и микробы таят в себе колоссальную опасность для населения. По данным Федерального профилактического центра, пять заболеваний из шести, представляющих угрозу национальной безопасности США, приходятся на зоонозные болезни, то есть переходящие от животных к людям. Начиная с 2000 года, более 50 миллионов людей во всем мире были инфицированы такими болезнями. Таков, например, смертоносный «птичий грипп», впервые попавший на Запад с больными орлами, контрабандно ввезенными в Европу. Аналогична история с атипичной пневмонией, перескочившей на людей от виверр – хищников, напоминающих больших кошек, продававшихся в клетках на китайских рынках и, в свою очередь, заразившихся от летучих мышей. Эпидемиологи убеждены, что зоонозные болезни уже представляют собой серьезнейшую проблему, и эта проблема из-за быстрого роста туризма и воздушных сообщений обостряется с каждым днем. Однако пока для ее решения нет никаких реальных возможностей.
Специальное исследование, проведенное более чем в 40 странах международной компанией «Нильсен», показало, что косметическая хирургия не только меняет внешний вид пациентов, но и влияет на их представление о наступлении среднего возраста. Так, 60 процентов американцев, больше всех в мире прибегающих к косметическим операциям и к процедурам ухода за кожей, называют теперь средним возраст от 60 до 70 лет. Причем большинство опрошенных в развитых странах убеждены в том, что настоящая жизнь фактически начинается после 40 лет. Но несмотря на все это, люди хотят выглядеть как можно моложе. Хотя здоровая пища, большая продолжительность жизни, благосостояние способствуют моложавости, но наибольший эффект, по мнению многих, может принести хирургический скальпель. Так думают, например, 48 процентов русских, 33 процента ирландцев, 28 процентов итальянцев и португальцев и 25 процентов французов и англичан. На первом месте по массовости среди косметических процедур сейчас стоит удаление морщин впрыскиванием ботокса и подтяжкой кожи лица. Как заявил президент Британской ассоциации хирургов-косметологов Дуглас МакДжордж, к этому прибегают даже люди, которым за 80. На второе место выходят операции по отсасыванию жира. Наконец, французские косметологи готовят еще одну массовую новинку – первый в мире аэрозольный состав для защиты кожи от электромагнитной радиации, которую излучают мобильные телефоны и переносные компьютеры.
Американские радиологи разработали новую разновидность ультразвукового просвечивания, позволяющую достоверно установить, являются ли уплотнения, обнаруженные в женской груди, злокачественными или нет. «Если наши результаты подтвердятся массовыми испытаниями, - сказал руководитель исследования Ричард Барр из Радиологического центра в Янгстауне, штат Огайо, - то нам удастся во многих случаях обойтись без болезненной биопсии и обоснованно рассеять опасения пациентов. Прежняя технология не давала подобной возможности». В новой технологии используется специальная компьютерная программа, разработанная германской компанией «Сименс» и позволяющая по реакции ткани молочной железы во время ультразвукового просвечивания определять плотность обнаруженных уплотнений. В контрольном эксперименте с участием 80 женщин, предварительно подвергшихся биопсии, новый способ позволил безошибочно идентифицировать все 17 случаев злокачественных новообразований. По оценкам Американского онкологического общества, 80 процентов биопсий приходится на безвредные доброкачественные уплотнения молочной железы. Вместе с тем примерно у 200 тысяч американок ежегодно диагностируется рак груди. Ричард Барр и его сотрудники планируют провести в январе будущего года расширенные испытания нового метода просвечивания с участием 2 тысяч женщин.
Ольга Беклемищева: А сейчас мы возвращаемся к нашей теме.
Вот Николай Аркадьевич сказал о том, что, к сожалению, высокие медицинские технологии – по мере продвижения их в глубину сибирских руд – встречают некоторое отсутствие поддержки со стороны терапевтов, сурдотерапевтов и дефектологов.
Николай Дайхес: Я не так сказал. Я, наоборот, сказал, что наша задача – помочь нашим коллегам.
Ольга Беклемищева: Ну, понятно, что если бы они были на высоте, то помогать им было бы не надо.
Николай Дайхес: Ну, с технологиями сложно. Если говорить о регионах, то сегодня поддержка у нас как раз очень большая, я еще раз говорю, и со стороны администрации того или иного региона, и со стороны руководителей здравоохранения. Приходит сегодня понимание и к нашим коллегам, так сказать, и в первую очередь к нашим коллегам, которые работают в сурдоцентрах в каждом областном городе, что эта операция...
Ольга Беклемищева: ...это уже не экзотика. Этого уже можно добиться для своих больных.
Николай Дайхес: Да, это уже не экзотика. И я думаю, что вот этот посыл о том, что мы должны перенести центр тяжести, чтобы больные не ехали в Москву, а чтобы ездили хирурги нашего института, другие наши коллеги именно в регионы и оперировали там, этот посыл оказался, на мой взгляд, абсолютно правильным. Хотя вначале он вызвал, может быть, некое непонимание. Потому что мы в начале этого года сделали 10 кохлеарных имплантаций за неделю только в Сибири, в частности в Алтайском крае. Это вызвало очень большой всплеск среди наших сибирских коллег.
Ольга Беклемищева: Люди почувствовали надежду.
Николай Дайхес: Конечно. И Сибирь – это огромный регион, очень отдаленный от Москвы и от Санкт-Петербурга. Вследствие этого, как бы даже на этой волне у нас появился полноценный филиал в Томске. И осуществляется очень большая поддержка и со стороны томских руководителей, и области, и руководителей здравоохранения. Во главе нашего филиала встал один из уважаемых наших сибирских профессоров-специалистов. Только вчера прилетела наша бригада – мы сделали две первые кохлеарные имплантации в Томске. Есть поддержка в других регионах. Опять же наша бригада вернулась – сделали в Самаре две кохлеарных имплантации. И заявок на это очень много.
Ольга Беклемищева: Николай Аркадьевич, а почему ваша бригада ездит? Это технически сложная операция?
Николай Дайхес: Во-первых, наша бригада ездит потому, что мы получаем импланты, мы эти импланты берем и везем непосредственно на периферию к людям.
Ольга Беклемищева: И вы за них материально отвечаете?
Николай Дайхес: Да, мы за них материально отвечаем. Потому что ужас, кошмарный сон директора – если хирург во время этой операции сломает этот электрод, сломает имплант. Потому что это очень дорогостоящее мероприятие. Ну, слава Богу, у нас таких случаев не было даже на начальном этапе. А сегодня у нас, по сути дела, есть три не зависимые друг от друга бригады хирургов-реабилитологов, которые выезжают. Опыт уже достаточный. И мы как бы этой ответственности не боимся.
Ольга Беклемищева: Ну да, а то – прощай зарплата у всей хирургической бригады на несколько лет.
Николай Дайхес: У всего института. Поэтому у нас, конечно, я еще раз говорю, задача – идти в регионы. И вот, в частности, была очень большая акция летом, которую мы проводили совместно с общероссийской организацией «Лига здоровья нации», так называемая «Волна здоровья». Мы прошли на теплоходе (наверное, это многие средства массовой информации освещали) от Москвы до Ростова. В каждом городе на этом теплоходе были и наши специалисты. В каждом городе мы отбирали детей на кохлеарную имплантацию, на другую помощь, связанную с ЛОР-патологией. И вот то, что мы сегодня делаем, - это как раз именно те дети, которых мы отбирали во время этой общероссийской акции. В частности, дети из Самары. У нас сегодня есть заявки из Астрахани, у нас есть заявки из других городов по всему маршруту.
Ольга Беклемищева: А если вы наладите скрининг новорожденных по всей стране, то даже не нужно будет акции. Они будут в плановом порядке лечиться.
Николай Дайхес: А что касается скрининга новорожденных по всей стране, то могу сказать, что мы отметили, что сегодня мы начинаем эту работу в четырех пилотных регионах. Но наше Министерство здравоохранения к этому проявило достаточное внимание. Ездила бригада специалистов в Данию. Буквально на той неделе она вернулась оттуда. В том числе там были и наши специалисты – специалисты Минздрава, специалисты других учреждений. И наши специалисты посмотрели опыт скрининга новорожденных в Дании. И сегодня я, конечно, даже боюсь загадывать, но вроде бы складывается так, что это позволит устраивать государственную программу скрининга новорожденных постепенно не только в этих четырех пилотных регионах, о которых мы говорили, но и по всей стране.
Ольга Беклемищева: Дай Бог, как говорится.
Николай Дайхес: Потому что это все – элементы некой государственной программы производства имплантов возможного, скрининг новорожденных, реабилитация на месте, обучение специалистов на месте. Потому что эти операции, скажем, в том же Томске... у нас сегодня есть обученные сибирские доктора, обученные в Европе, которым мы сегодня покажем два-три раза, и дальше уже бригады наши там будут не нужны. В нашем филиале они закроют, как мы говорим, нам всю Сибирь и Дальний Восток. Томский наш филиал. Потому что там, как минимум, два обученных хирурга. И нам туда уже ездить будет не нужно. И наша задача – не держать это ноу-хау в Москве и Санкт-Петербурге, поближе к себе (понятно, по каким принципам это делается)...
Ольга Беклемищева: Поближе к карману.
Николай Дайхес: ...да, а отдать это в регионы. Потому что мы говорим о том, что в одной Германии в 30 центрах это делается. У нас это делается в двух городах. И это не нормальная ситуация.
Ольга Беклемищева: Спасибо, Николай Аркадьевич.
А сейчас я предоставлю слово нашим слушателям. До нас дозвонился Анатолий Иванович из Москвы. Здравствуйте, Анатолий Иванович.
Слушатель: Здравствуйте. Я бы хотел спросить Николая Аркадьевича вот что. Вот у меня искривление нерва в левом ухе. Здесь ничего, кроме аппарата, больше не поможет?
Николай Дайхес: Спасибо за вопрос. Ну, немножечко как-то не очень понятно, даже для профессионала, что такое «искривление нерва». Вы знаете, для того, чтобы мы вам могли ответить и помочь, вы приходите к нам, мы вас обследуем и дадим вам заключение, достаточна ли мощность вашего слухового аппарата, подходит ли он вам и так далее. Поэтому, пожалуйста, обращайтесь к нам. Я думаю, что в конце эфира мы дадим наши телефоны. И мы с удовольствием вас примем. И не надо забывать о том, что мы – бюджетная организация и стараемся оказывать помощь бесплатно.
Ольга Беклемищева: И возвращаюсь к случаям серьезной потери слуха. Мы уже сказали о том, что есть большая организационно-методическая работа по обеспечению людей этими кохлеарными имплантами...
Николай Дайхес: На сегодняшний день это главный вопрос, как мне кажется.
Ольга Беклемищева: А вот то, что вы обмолвились о реабилитации после кохлеарной имплантации. И Елена Владимировна мне рассказывала, что после операции это большая работа.
Николай Дайхес: Да, это очень большая работа.
Ольга Беклемищева: Вот давайте расскажем, что такое реабилитация после кохлеарной имплантации.
Николай Дайхес: Если взять самый сложный момент, - а это связано с ребенком, который еще не говорит, - то в первую очередь реабилитация... а вы правильно сказали, что реабилитация, если брать по объему работы с этим пациентом, наверное, занимает половину, если не больше всего процесса, связанного, будем говорить, с установкой кохлеарного имплантата и возвращением человека к нормальной жизни. Реабилитация включает в себя самые разные направления, в том числе и в нашем институте, и самые разные специалисты в этом принимают участие – и сурдологи, и дефектологи, и логопеды, и психологи, и так далее. То есть это достаточно непростой процесс сегодня.
Ольга Беклемищева: Что, с маленьким ребенком работает психолог? Или с мамой?
Николай Дайхес: Ну, с маленьким ребенком психолог не работает. Психолог, если нужно, работает с мамой или работает с тем ребенком, которому уже, скажем, после 3-х лет, который, в общем-то, воспринимает нормально действительность. И детские психологи – это целая область, и я думаю, что она имеет место быть.
Идет обучение речи, идет постоянная настройка имплантата с использованием компьютерной техники и так далее.
Ольга Беклемищева: То есть его недостаточно поставить, а его еще нужно поднастроить, да?
Николай Дайхес: Его нужно поднастроить.
Ольга Беклемищева: А почему это так?
Николай Дайхес: Знаете, это как и со слуховым аппаратом, что не просто человеку дали... Я немножко коснулся этой проблематики – слуховых аппаратов – в начале передачи. У нас, к сожалению, тоже наблюдалась такая вещь, когда особенно инвалидам, а особенно в домах детей слабо слышащих, глухих детей, в домах-интернатах давали просто на руки, как мы говорили, в мешке эти слуховые аппараты. Раньше такое наблюдалось. Сегодня в этом плане есть тенденция к улучшению ситуации. И дальше считалось, что человека обеспечили слуховым аппаратом. Поэтому и слуховой аппарат нуждается в постоянной настройке, в постоянном наблюдении. Точно так же и кохлеарные имплантаты. Потому что там принцип действия, он во многом в этом плане схож.
Поэтому это и настройка, это и обучение речи, занятия с логопедом и так далее. То есть реабилитация – это тоже достаточно длительный процесс. И наша задача, опять же возвращаясь к организационным моментам, - перевести центр тяжести в регионы.
Ольга Беклемищева: Это то, о чем говорила Елена Владимировна, - о том, что это все-таки тяжело, это большой труд, но если бы нужно было еще раз лечь на операцию...
Николай Дайхес: Да. Ну и реабилитация, и так далее. Тут упрощать, конечно, не надо. Но и в то же время делать из этого, как это у нас долгое время было, достояние каких-то высших мудрецов, и что-то такое загадочное и неподвластное нормальному человеческому разуму и восприятию нормального врача, делать из этого некий образ, как это делалось долгое время в нашей стране, тоже, наверное, неправильно. Надо выстроить государственную программу. Я думаю, что у нас получится.
Ольга Беклемищева: Замечательные слова! И ваши слова – да Богу в уши. И слава Богу, что у вас хватает сил всем этим заниматься.
Но вот возвращаясь непосредственно к кохлеарному импланту. Вы говорили о том, что принцип, в общем, похож на принцип слухового аппарата. Мне казалось, что там, наоборот, какая-то совершенно другая ситуация. Он звуковые волны переделывает в электрический импульс. Или я что-то неправильно понимаю?
Николай Дайхес: Я повторю еще раз, что, конечно, упрощать не надо. Конечно, это намного более сложный и сам процесс, и намного более сложное устройство, чем слуховой аппарат. Смысл, действительно, передачи импульса из электрического в звуковой, чтобы человек начал слышать. Имплант устанавливается во внутреннее ухо, в улитку, и через передающее устройство возникает здесь звук. Поэтому я стараюсь здесь максимально просто объяснять, чтобы не загружать сложными терминами наших радиослушателей. Но принцип действия, он, действительно, такой.
Николай Дайхес: Спасибо, Николай Аркадьевич.
И следующий слушатель – это Раиса Васильевна из Московской области. Здравствуйте, Раиса Васильевна.
Слушатель: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, у меня потеря слуха, но не очень сильная, а где купить слуховой аппарат? И как его проверить, у какого специалиста?
Николай Дайхес: Спасибо. Ну, где купить – это немножко не по нашей части, слава Богу.
А что касается проверки, то в Московской области есть достаточно хороший сурдологический центр. Тем более, с Московской областью сегодня и мы начинаем выстраивать в этом плане взаимоотношения. Нужно обратиться в этот областной сурдологический центр.
Ольга Беклемищева: А где он находится?
Николай Дайхес: Я не могу сейчас точно назвать адрес. Но это не вопрос. Можно узнать в любой поликлинике. И все эти координаты есть у любого отоларинголога областного или московского. Точно так же, как и в любом другом регионе. Нужно первоначально обратиться туда, чтобы специалист посмотрел, было проведено аудиологическое обследование, определили степень потери слуха у вас. А дальше уже даны были бы рекомендации по подбору слухового аппарата.
Что касается нашего института, то я могу сказать, что у нас стоит, как говорится, чтобы не было никаких протекций, тот или иной слуховой аппарат. У нас стоит компьютерная программа, и данные того или иного пациента вводятся в компьютер, и компьютерная программа выдает данные, какой слуховой аппарат нужен тому или иному пациенту. Это тоже очень немаловажный момент, если говорить именно о прозрачности этой ситуации. Это маленькая ремарка, как говорится.
Но нужно обратиться, конечно, в сурдологический центр по месту жительства.
Ольга Беклемищева: Раиса Васильевна, нельзя пойти в аптеку и попросить: «Заверните мне вот этот, красивенький».
Николай Дайхес: И не нужно.
Ольга Беклемищева: Не нужно. У каждого своя ситуация в ухе. И аппарат, фирму и мощность аппарата должен подбирать сурдолог. Правильно?
Николай Дайхес: И как можно более правильно и нейтрально.
Ольга Беклемищева: Да. К сожалению, есть такая ситуация, когда даже очень хороший аппарат настраивают плохо для того, чтобы потом заставить человека дополнительно еще платить.
Николай Дайхес: Проблем очень много.
Ольга Беклемищева: Это я выдаю, к сожалению... Но это надо знать.
Николай Дайхес: Я об этом говорю открыто. За это меня ругают. Но надо наводить порядок и в этой сфере тоже.
Ольга Беклемищева: Конечно.
И следующий слушатель – это Геннадий Петрович из Москвы. Здравствуйте, Геннадий Петрович.
Слушатель: Здравствуйте. У меня такой вопрос. Существует ли какой-то порог глухоты, ниже которого вы берете пациента на операцию? Или же вы берете любого пациента?
Николай Дайхес: Мне понятен ваш вопрос, Геннадий Петрович. Безусловно, прежде чем отобрать того или иного пациента... ну, в данный момент я еще раз говорю, что мы пока говорим только о детях, хотя с удовольствием бы работали и со взрослыми – просто нет такой возможности, если говорить о кохлеарной имплантации, то, безусловно, мы очень внимательно обследуем этого пациента. Более того, существует и у нас в институте комиссия, которая состоит как бы из самых разных специалистов, которые потом анализируют коллегиально все данные по тому или иному пациенту, по отбору этого пациента. После этого (я вам просто объясняю, как происходит отбор этих пациентов) мы поименно, с историей болезни, с картой этого больного сдаем все эти данные в Росздрав. И там окончательно эти данные утверждаются – и нам дают разрешение на имплантацию того или иного ребенка. Это достаточно жесткая система, которую мы тоже в свое время предложили, чтобы здесь не было возможности для того, чтобы из очереди Васю Пупкина по блату пропихнуть раньше, чем Машу, чтобы здесь была максимальная прозрачность. Потому что иначе процесс переходит... и можно всю эту идею, что называется, загубить изначально. Поэтому здесь существует очень жесткий отбор, чтобы именно были те, кто в этом нуждается.
Ольга Беклемищева: А есть ли какие-то другие противопоказания?
Николай Дайхес: Да. Я просто немножко объяснил систему. Но конкретно отвечая на вопрос, конечно, мы берем чаще всего (если говорить о кохлеарной имплантации) людей со стопроцентной глухотой, с так называемой четвертой степенью тугоухости. И именно эти пациенты, которым уже нельзя помочь (мы уже говорили об этом) нормальным, даже очень хорошим слуховым аппаратом, вот эти люди попадают в эти списки, в этот отбор на кохлеарную имплантацию. То есть то, что мы делаем, - это приблизительно то же самое, как очень внимательно и очень серьезно отбирается, скажем, человек на трансплантацию сердца или печени и так далее. То есть отбор пациентов – это очень серьезный и ответственный процесс.
Ольга Беклемищева: А есть какие-то соматические противопоказания? Скажем, полностью тугоухий ребенок, но у него должны быть такие-то и такие-то параметры общего здоровья.
Николай Дайхес: Если говорить с точки зрения хирурга, а я все-таки изначально в этом плане... хотя я больше занимаюсь ЛОР-патологией по своей специальности. У нас специальность большая, поэтому все занимаются своим делом. Каких-то очень серьезных, расширенных противопоказаний здесь нет. Ну, конечно, есть любые, привычные для нас в хирургии противопоказания, скажем, для наркоза, потому что понятно, что эта операция идет под наркозом, для самой операции как таковой. Но они не являются какими-то запредельными, расширенными, которые не дают возможности сделать эту операцию. И в нашей практике...
Ольга Беклемищева: То есть даже можно подлечить ребеночка, если что-то не так, да?
Николай Дайхес: Я стараюсь вспомнить какого-то пациента, который, скажем, действительно, нуждался, и мы могли ему поставить имплант, но мы ему отказали по каким-то суперсложным противопоказаниям для хирургического вмешательства.
Ольга Беклемищева: Таких не было?
Николай Дайхес: Вот такого, чтобы это было доминирующим каким-то моментом, я не могу сейчас даже припомнить.
Ольга Беклемищева: И следующий слушатель – это Иван из Москвы. Здравствуйте, Иван.
Слушатель: Добрый день. Меня интересует вот какой вопрос. В России уже на протяжении большого количества лет очень эффективно используется система реабилитации слуха Леонгард Эмилии Ивановны. Вы связаны как-то с этой системой? Спасибо.
Николай Дайхес: Вы знаете, мы работаем с системами реабилитации слуха. Но те позиции, которые мы используем для реабилитации наших пациентов, они известны, они выверены, в принципе, то, что принято в Европе.
Если говорить о той или иной системе, то мы с удовольствием, если у вас есть какие-то предложения к нам по этому поводу, мы с вами встретимся, выслушаем вас. И если она имеет место быть, то мы с удовольствием будем ее использовать.
Ольга Беклемищева: И нам дозвонилась Людмила Алексеевна из Москвы. Здравствуйте, Людмила Алексеевна.
Слушатель: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, Николай Аркадьевич, почему, когда обращаешься к вам, будучи с московской пропиской, говорят, что все услуги платные? «Вот если бы вы были с подмосковной или любой другой пропиской, то они были бы бесплатными». А вот для москвичей все платно в вашем центре.
Николай Дайхес: Вы знаете, это для меня некое откровение – то, что вы говорите. Вы подойдите, пожалуйста, ко мне, мы разберемся в вашей ситуации. Потому что, действительно, с Москвой сегодня есть определенные проблемы. Буквально на той неделе мы встречались с главным детским отоларингологом Москвы профессором Гаращенко Татьяной Ильиничной и обсуждали именно этот вопрос по поводу того, как нам выстроить взаимоотношения между федеральным центром и Москвой. Мы с удовольствием готовы... и мы даже сегодня отправили письмо, если брать кохлеарную имплантацию, в адрес руководителей здравоохранения Москвы, что мы на кохлеарную имплантацию в рамках наших, так сказать, квот, которые мы получаем по федеральному бюджету, безусловно, готовы оказывать помощь и москвичам, московским детям бесплатно по поводу кохлеарной имплантации.
Что касается того, если вы обращались за какой-то другой помощью, условно говоря, искривление носовой перегородки или лечение хронического тонзиллита и так далее, и если у вас не было направления и соответствующих бумаг из Департамента здравоохранения Москвы, и вы не подпадали под бюджетное обеспечение, то вполне возможно, что мог прозвучать у наших специалистов такой ответ, что это нужно делать в рамках платных услуг.
Но в то же время, пожалуйста, вы можете обратиться ко мне, если вам что-то не понятно, непосредственно – и мы разберемся в этой ситуации.
И я сказал в прошлой нашей передаче с Ольгой, что мы немножко здесь ретрограды, и считаем, что максимум помощи – бесплатной, государственной помощи в здравоохранении. Мы, конечно, не сможем, к сожалению, никогда вернуться к нашему бесплатному здравоохранению, которое у нас было в свое время, но максимум возможной помощи здесь бесплатно мы стараемся оказывать. И это наше кредо.
А что касается...
Ольга Беклемищева: ...адреса и телефона.
Николай Дайхес: Мы обсуждали в прошлой передаче, что у нас в конце следующего года будет колоссальное новоселье. Сдается огромный комплекс... наш комплекс первый в стране, такой высокотехнологический комплекс нашего центра федерального Института оториноларингологии, нашего центра. И мы еще, я думаю, к этой теме вернемся. Потому что это, я считаю, такое революционное, прорывное событие в нашем здравоохранении – сдача с нуля такого комплекса института.
А сегодня пока (и на следующий год) мы занимаем три базы в Москве. Это федеральная больница номер 86, клиническая больница. Это 67-ая больница городская и 9-ая детская городская больница.
Ольга Беклемищева: А где территориально располагается Николай Аркадьевич Дайхес?
Николай Дайхес: В федеральной больнице. Там же, кстати, и располагаются все наши сурдологические службы. Адрес 86-ой клинической больницы: улица Гамалеи, дом 15. Там же находятся в поликлиническом корпусе наши все сурдологи, если применительно к этой передаче. Там же нахожусь и я. Поэтому, пожалуйста, вы можете обратиться туда.
Ольга Беклемищева: А телефон?
Николай Дайхес: Я дам телефон своей приемной: 196-22-52. И мы есть в Интернете, мы есть в рекламах. И телефоны нашей регистратуры найти не сложно. Но если нужно, звоните ко мне в приемную – и вас адресуют.
Ольга Беклемищева: Спасибо, Николай Аркадьевич.
Николай Дайхес: Но центр большой – больше 200 человек сотрудников, больше 20 докторов наук работают по всем направлениям отоларингологии. Поэтому я думаю, что мы поможем где угодно.
Ольга Беклемищева: Это Николай Аркадьевич хвастается. Но он имеет на это право.
Николай Дайхес: Ну, хвастаюсь... Но это выстрадано. А как я буду хвастаться, когда мы закончим комплекс института...
Ольга Беклемищева: И я вас понимаю. Это, наверное, будет первый случай в истории независимой России – сдача комплекса.
Николай Дайхес: Да. Мы анализировали эту ситуацию и пришли к выводу, что с начала 90-х или с конца 80-х годов мы и питерский Институт кардиологии – это два института, которые построили на ровном месте. Не пристроили какой-то корпус к существующему институту, а построили на ровном месте. И для нас это, конечно, смысл жизни и прорыв...
Ольга Беклемищева: За 26 лет – два института...
Николай Дайхес: Что касается 70-летней истории нашего института, как мы с вами говорили в прошлый раз, то это четвертая попытка. Но она именно в наше время увенчалась успехом. Первая попытка была еще в 1946 году. Ну, это ремарка.
Ольга Беклемищева: Даст Бог – все наладится.
А для сведения слушателей по поводу того, кто и за что платит, я бы хотела тоже некоторое пояснение дать. Дело в том, что сейчас региональные бюджеты здравоохранения и федеральный бюджет здравоохранения, они несколько разные. И зачастую руководитель региона (в данном случае Москвы) принимает решение, что «у нас и так все хорошо, и мы федеральному центру денег перечислять и, соответственно, больных направлять не будем по данной патологии».
Николай Дайхес: Да, есть такая тенденция.
Ольга Беклемищева: И это когда-то оправдано, когда-то – нет. Потому что есть и обычное человеческое зазнайство. Тем не менее, такова ситуация. А федеральный институт, конечно, может лечить ровно на те деньги, которые ему выдает либо федеральный бюджет, либо пересылают региональные бюджеты с припиской: «За 20-30 человек, пожалуйста, получите и пролечите их». Вот такая ситуация. Москвичи в данной ситуации должны как бы обращаться в московские центры.
Николай Дайхес: Оля, вы сказали все абсолютно правильно. Но я еще раз говорю, что мы с удовольствием... И мы благодарны в этом плане и Департаменту здравоохранения Москвы, потому что мы сегодня занимаем московские базы, и из наших трех баз две – это московские базы. И, естественно, и в благодарность, и чисто коллегиально мы никому из москвичей не отказываем, даже когда это не оплачивается Москвой. Мы стараемся внутри себя найти резервы за счет каких-то федеральных наших возможностей. Поэтому москвичам мы не отказываем. И приглашаем к себе.
Ольга Беклемищева: А вот Людмила Алексеевна говорит, что отказываете.
Николай Дайхес: А вот с Людмилой Алексеевной мы разберемся, в чем там была причина. Я думаю, что это не связано с заболеваниями внутреннего уха, то есть с темой нашей передачи. Потому что там все бесплатно должно быть четко.
Ольга Беклемищева: Спасибо, Николай Аркадьевич.
Желаю вам всего доброго! Постарайтесь не болеть.
