Ирина Лагунина: В ходе глобальной войны с террором для многих стран угроза превратилась из внешней во внутреннюю. Наиболее известные теракты или попытки терактов последних лет совершены людьми, родившимися и выросшими на Западе, но отвергающими его ценности. Как воспрепятствовать радикализации мусульманского населения, что должно и может сделать правительство в этом направлении? Эту проблему обсуждали на днях участники американо-британской конференции, организованной в Нью-Йорке Советом по международным отношениям. Рассказывает Владимир Абаринов.
Владимир Абаринов: В октябре прошлого года федеральный канцлер ФРГ Ангела Меркель, выступая на съезде своей партии, заявила о крахе политики мультикультурализма. Речь Меркель произвела общеевропейскую сенсацию. Мультикультурализм был "священной коровой" европейского либерализма, основой подхода к проблеме этнических и религиозных меньшинств. В современном западном обществе мультикультурализм воспринимается как противоположность ассимиляции. Именно провал политики ассимиляции породил доктрину мультикультурализма.
В феврале вслед за Ангелой Меркель с аналогичными заявлениями выступил британский премьер-министр Дэвид Кэмерон, а за ним и президент Франции Николя Саркози.
Так что же - назад, к ассимиляции?
Европейские лидеры не сказали ничего ужасного и уж тем более ничего расистского. Они не капитулировали перед проблемой, а призвали решать ее иначе. Дэвид Кэмерон говорил о том, что в борьбе с терроризмом надо докапываться до его корней, а не срезáть лишь побеги. Крайне правые, сказал он, игнорируют различие между исламом и исламским экстремизмом. Но игнорируют его и те (он назвал их "мягкими левыми"), кто видит корень зла исключительно в бедности и лишениях мусульман. Проблема в том, что молодые мусульмане Британии не могут в полной мере идентифицировать себя ни с традиционным исламом, который практикуют его родители, ни с западными ценностями. Общество должно помочь им, удержать от обращения к идее глобального джихада. А для этого необходим, как он выразился, "активный, мускулистый либерализм".
Дэвид Кэмерон: Европа должна осознать происходящее в наших собственных странах. Конечно, это означает, что мы должны отвечать на угрозу усилением мер безопасности, но это - только часть ответа. Мы должны добраться до корня проблемы, у нас должна быть полная ясность относительно того, где находятся истоки терроризма. Эти истоки – в идеологии исламского экстремизма. Нам следует также четко представлять себе, чтó мы имеет в виду под этим термином, мы должны отделить его от ислама. Ислам – это религия, которую мирно и искренне исповедует более миллиарда человек. Исламистский экстремизм – это политическая идеология, которую поддерживает меньшинство.
Владимир Абаринов: В поединке с агрессивной идеологией, считает Кэмерон, общество не может оставаться пассивным.
Дэвид Кэмерон: Пассивно-толерантное общество говорит своим гражданам: до тех пор, пока вы подчиняетесь закону, мы вас не потревожим. Оно сохраняет нейтралитет по отношению к различным ценностям. Но истинно либеральная страна делает больше. Она верит в определенные ценности и активно продвигает их. Свобода слова, свобода вероисповедания, демократия, власть закона, равные права независимо от расы, пола или сексуальной ориентации. Оно говорит своим гражданам: вот что определяет нас как общество – принадлежать к этому обществу означает верить во все это.
Владимир Абаринов: Британский государственный министр безопасности баронесса Полин Нэвилл-Джонс, принимавшая участие в нью-йоркской конференции, не раз в своем выступлении ссылалась на речь Дэвида Кэмерона.
Полин Нэвилл-Джонс: Как ясно заявил британский премьер-министр в речи на мюнхенской конференции по безопасности два месяца назад, проблему представляет идеология исламского экстремизма, а не Ислам. Отсюда вопрос: что именно в исламской экстремистской идеологии ведет непоследственно к терроризму? Очевидно, что отрицание демократических ценностей не обязательно ведет к насилию. Далеко не все исламисты – террористы. Так как же работает процесс радикализации? Университеты и мозговые центры много занимались исследованием этого вопроса. Наша и ваша разведка тоже старались, используя свои данные, дать ответ на этот вопрос. В результате появился банальный вывод: какой-то одной-единственной причины не существует. Из нашего опыта работы в Британии следует, что движущая сила радикализации – идеология, утверждающая, что мусульмане всего мира угнетены и потому – и это ключевой довод – насилие в целях защиты от угнетения оправдано. Эта легитимация насилия часто идет рука об руку с политической идеей возрождения халифата – идеи, основанной на ложном толковании священных текстов. Это революционное послание тиражируется и распространяется глобальной сетью влиятельных пропагандистов, которые используют возможности Интернета для проникновения в общества всего мира. И они находят свою аудиторию среди людей, отличающихся особой личной узявимостью, тех, кому эта идеология представляется и привлекательной, и неотразимой.
Владимир Абаринов: Полин Нэвидд-Джонс рассказала, что в Великобритании уже несколько лет действует специальная программа по взаимодействию властей всех уровней с мусульманскими общинами. Однако программа эта отнюдь не всегда справляется со своей задачей.
Полин Нэвилл-Джонс: В наши дни во многих случаях полиция и местные мусульманские общины более охотно, чем прежде, идут на откровенное и конструктивное общение друг с другом относительно угрозы терроризма, опасности радикализации и того, каким образом мы можем снизить эту угрозу. Степень осознания угрозы сегодня гораздо выше, равно как и ощущение общей цели, чего не было раньше. Наше понимание проблемы постепенно улучшается. Полиция имеет полномочия выявлять лиц, подверженных исламистской пропаганде, и вмешиваться в ситуацию в сотрудничестве с местными властями и общественными организациями. Мы можем констатировать некоторый успех в деле предотвращения радикализации и отвращения людей от терроризма. Тем не менее, мы считаем, что допущенные ошибки в значительной мере сводят на нет достижения. Были обвинения в огульности, в полицейской слежке за мусульманскими общинами, в неправомерном вмешательстве в частную жизнь. Здесь действительно легко ошибиться, вольно или невольно. Правительство обвиняли также в том, что оно интересуется британскими мусульманами лишь постольку, поскольку они представляют террористическую угрозу, и не обращает внимания на их главные заботы, связанные со здравоохранением, образованием и жильем. Утверждалось, что правительство смотрит на мусульманские общины лишь с точки зрения безопасности. В результате программа постепенно утратила доверие и поддержку тех самых общин, ради помощи которым она была создана. Критиковали программу и за то, что она распылена, за то, что впустую тратятся деньги или расходуются на ошибочные проекты.
Владимир Абаринов: Британский министр безопасности указала на Америку как на перспективный пример нового подхода к проблеме.
Полин Нэвилл-Джонс: В своей мюнхенской речи в феврале британский премьер-министр сказал: "Мы должны построить более сильное общество с более явными отличительными признаками". Он подверг критике проводимую предыдущим правительством политику мультикультурализма, который подчеркивает различия общин вместо того, чтобы активно внушать чувство общих ценностей. <…> Мы хотим создать общество, к которому все, включая молодых мусульман, чувствуют потребность принадлежать и участвовать в его жизни. И мы считаем. что это то, чему мы можем научиться у Америки. В вашей стране вы создали ясное ощущение национальной идентичности, идею американской мечты, к которой стремится каждый, и восприятие иммигрантских сообществ как американцев. Британское правительство ставит перед собой задачу создать в нашей стране аналогичное чувство единой идентичности.
Владимир Абаринов: Американский "плавильный котел" - альтернатива европейскому и канадскому мультикультурализму. О том, как складывались в последние годы взаимоотношения властей и мусульман в США, говорит Сухейль Хан, занимавший целый ряд ответственных постов, в том числе пост советника президента, в администрации Буша-младшего.
Сухейль Хан: Если помните, выборы 2000 года были поистине судьбоносным моментом в политической истории американских мусульман. Оба кандидата, и губернатор Джордж Буш, и вице-президент Эл Гор, активно стремились заручиться поддержкой мусульман. Джордж Буш у себя в Техасе встретился с лидерами мусульманской общины, на теледебатах он поднял вопрос о дискриминации мусульман со стороны правоохранительных органов. В итоге за него проголосовали большинство мусульман Америки – по разным оценкам, от 72 до 76 процентов. Так что нельзя сказать, что администрация Буша спохватилась после 11 сентября. После 11 сентября президент посетил мечеть в Вашингтоне, чтобы напомнить американцам, что мы воюем не с Исламом, а с экстремистами, и что не будет ничего похожего на ответные меры, какие принимались в прошлом, в том числе в отношении американцев японского происхождения во время второй мировой войны.
Владимир Абаринов: По словам Сухейля Хана, за годы, прошедшие после 11 сентября, мусульманская община Америки пережила важный психологический перелом – она осознала, что должна активно противостоять идеологии ненависти и вражды.
Сухейль Хан: Первоначальной реакцией американской мусульманской общины на теракты 11 сентября был, как и у остальных американцев, шок и, я бы сказал, отторжение. Угонщики не были американскими мусульманами. Они не ходили в мечеть, не принадлежали к какой-либо общине. Их никто не знал. По сути, община американских мусульман сказала: в этой борьбе мы с вами, наши сограждане американцы, и против иностранных террористов, которые приехали сюда, чтобы напасть на нас. С тех пор ситуация изменилась. Американских мусульман активно вовлекают в ряды террористов. Община уже не смотрит на террористов как на внешнего врага. Этот момент правительство слегка упустило. Оно полагало, что в стране есть какие-то имамы, проповедующие ненависть и старающиеся радикализировать свою паству. Возможно, такие имамы были в Европе, но в Соединенных Штатах их почти не было. Таким образом, правительство долго тратило силы впустую. Тем временем люди, подобные бин Ладену, отвечая на энергичные усилия правительства против иностранного терроризма, уходили в Интернет и вербовали англоговорящих, родившихся в Америке мусульман, чтобы вовлечь их в терроризм. Здесь уже задумалась сама община. Ее дети сидели за компьютерами и общались невесть с кем. Вот почему в течение нескольких лет произошла трансформация. Мусульманская община, в конце концов, поняла: мы сами должны следить за тем, что у нас творится, наши дети подвержены пропаганде ненависти, и если мы видим неправильное поведение, мы должны сообщать о нем правоохранительным органам. Именно это по большей части и происходит. Посмотрите на аресты в северной Вирджинии, на террориста Таймс-сквер, на рождественского террориста. Все они были обезврежены с помощью мусульманской общины Америки. Так что партнерство существует.
Владимир Абаринов: Совершенно иного мнения придерживается Мунира Мирза – советник мэра Лондона по вопросам культуры. Она считает, что выходцам из Азии искусственно навязывается идентификация их как мусульман – навязывается именно государственной политикой взаимодействия с мусульманами. На самом деле религия – отнюдь не определяющий фактор.
Мунира Мирза: Думаю, правильно будет отметить растущее понимание разнообразия взглядов внутри мусульманской общины, понимание того, что претензии проповедников экстремизма на представительство всей общины следует воспринимать с бóльшим скептицизмом, нежели это было в прошлом. Сама концепция однородной общины, члены которой имеют одно и то же мнение в отношении политических проблем, на самом деле появилась в Британии всего 20-30 лет назад. До этого люди определяли себя не столько как мусульмане, сколько как азиаты, бангладешцы или пакистанцы. Стремление позиционировать себя публично как мусульманина стало следствием целого ряда культурных, социальных и политических веяний, отчасти усиленных политикой правительства, как на местном, так и на национальном уровне. Сегодня, думаю, растет понимание того факта, что мусульманское лобби и лидеры мусульманской общины на самом деле очень редко представляют мусульманское население, хотя и утверждают обратное, потому что мусульманское население очень разнообразно. И по многим вопросам мы имеем различные мнения. Меня пригласили сюда в том числе и потому, что я много занималась изучением взглядов мусульман и могла убедиться в том, что мнения мусульман на законы шариата, на свободу слова, даже на внешнюю политику очень разные. Так что идея взаимодействия с нашей мусульманской общиной может оказаться контрпродуктивной, потому что она способствует идентификации по религиозному признаку, а не общению просто с людьми, нашими согражданами.
Владимир Абаринов: При всех различиях в подходах сдвиг налицо – новая концепция направлена на то, чтобы вывести мусульман Запада из культурной и социальной изоляции.
Владимир Абаринов: В октябре прошлого года федеральный канцлер ФРГ Ангела Меркель, выступая на съезде своей партии, заявила о крахе политики мультикультурализма. Речь Меркель произвела общеевропейскую сенсацию. Мультикультурализм был "священной коровой" европейского либерализма, основой подхода к проблеме этнических и религиозных меньшинств. В современном западном обществе мультикультурализм воспринимается как противоположность ассимиляции. Именно провал политики ассимиляции породил доктрину мультикультурализма.
В феврале вслед за Ангелой Меркель с аналогичными заявлениями выступил британский премьер-министр Дэвид Кэмерон, а за ним и президент Франции Николя Саркози.
Так что же - назад, к ассимиляции?
Европейские лидеры не сказали ничего ужасного и уж тем более ничего расистского. Они не капитулировали перед проблемой, а призвали решать ее иначе. Дэвид Кэмерон говорил о том, что в борьбе с терроризмом надо докапываться до его корней, а не срезáть лишь побеги. Крайне правые, сказал он, игнорируют различие между исламом и исламским экстремизмом. Но игнорируют его и те (он назвал их "мягкими левыми"), кто видит корень зла исключительно в бедности и лишениях мусульман. Проблема в том, что молодые мусульмане Британии не могут в полной мере идентифицировать себя ни с традиционным исламом, который практикуют его родители, ни с западными ценностями. Общество должно помочь им, удержать от обращения к идее глобального джихада. А для этого необходим, как он выразился, "активный, мускулистый либерализм".
Дэвид Кэмерон: Европа должна осознать происходящее в наших собственных странах. Конечно, это означает, что мы должны отвечать на угрозу усилением мер безопасности, но это - только часть ответа. Мы должны добраться до корня проблемы, у нас должна быть полная ясность относительно того, где находятся истоки терроризма. Эти истоки – в идеологии исламского экстремизма. Нам следует также четко представлять себе, чтó мы имеет в виду под этим термином, мы должны отделить его от ислама. Ислам – это религия, которую мирно и искренне исповедует более миллиарда человек. Исламистский экстремизм – это политическая идеология, которую поддерживает меньшинство.
Владимир Абаринов: В поединке с агрессивной идеологией, считает Кэмерон, общество не может оставаться пассивным.
Дэвид Кэмерон: Пассивно-толерантное общество говорит своим гражданам: до тех пор, пока вы подчиняетесь закону, мы вас не потревожим. Оно сохраняет нейтралитет по отношению к различным ценностям. Но истинно либеральная страна делает больше. Она верит в определенные ценности и активно продвигает их. Свобода слова, свобода вероисповедания, демократия, власть закона, равные права независимо от расы, пола или сексуальной ориентации. Оно говорит своим гражданам: вот что определяет нас как общество – принадлежать к этому обществу означает верить во все это.
Владимир Абаринов: Британский государственный министр безопасности баронесса Полин Нэвилл-Джонс, принимавшая участие в нью-йоркской конференции, не раз в своем выступлении ссылалась на речь Дэвида Кэмерона.
Полин Нэвилл-Джонс: Как ясно заявил британский премьер-министр в речи на мюнхенской конференции по безопасности два месяца назад, проблему представляет идеология исламского экстремизма, а не Ислам. Отсюда вопрос: что именно в исламской экстремистской идеологии ведет непоследственно к терроризму? Очевидно, что отрицание демократических ценностей не обязательно ведет к насилию. Далеко не все исламисты – террористы. Так как же работает процесс радикализации? Университеты и мозговые центры много занимались исследованием этого вопроса. Наша и ваша разведка тоже старались, используя свои данные, дать ответ на этот вопрос. В результате появился банальный вывод: какой-то одной-единственной причины не существует. Из нашего опыта работы в Британии следует, что движущая сила радикализации – идеология, утверждающая, что мусульмане всего мира угнетены и потому – и это ключевой довод – насилие в целях защиты от угнетения оправдано. Эта легитимация насилия часто идет рука об руку с политической идеей возрождения халифата – идеи, основанной на ложном толковании священных текстов. Это революционное послание тиражируется и распространяется глобальной сетью влиятельных пропагандистов, которые используют возможности Интернета для проникновения в общества всего мира. И они находят свою аудиторию среди людей, отличающихся особой личной узявимостью, тех, кому эта идеология представляется и привлекательной, и неотразимой.
Владимир Абаринов: Полин Нэвидд-Джонс рассказала, что в Великобритании уже несколько лет действует специальная программа по взаимодействию властей всех уровней с мусульманскими общинами. Однако программа эта отнюдь не всегда справляется со своей задачей.
Полин Нэвилл-Джонс: В наши дни во многих случаях полиция и местные мусульманские общины более охотно, чем прежде, идут на откровенное и конструктивное общение друг с другом относительно угрозы терроризма, опасности радикализации и того, каким образом мы можем снизить эту угрозу. Степень осознания угрозы сегодня гораздо выше, равно как и ощущение общей цели, чего не было раньше. Наше понимание проблемы постепенно улучшается. Полиция имеет полномочия выявлять лиц, подверженных исламистской пропаганде, и вмешиваться в ситуацию в сотрудничестве с местными властями и общественными организациями. Мы можем констатировать некоторый успех в деле предотвращения радикализации и отвращения людей от терроризма. Тем не менее, мы считаем, что допущенные ошибки в значительной мере сводят на нет достижения. Были обвинения в огульности, в полицейской слежке за мусульманскими общинами, в неправомерном вмешательстве в частную жизнь. Здесь действительно легко ошибиться, вольно или невольно. Правительство обвиняли также в том, что оно интересуется британскими мусульманами лишь постольку, поскольку они представляют террористическую угрозу, и не обращает внимания на их главные заботы, связанные со здравоохранением, образованием и жильем. Утверждалось, что правительство смотрит на мусульманские общины лишь с точки зрения безопасности. В результате программа постепенно утратила доверие и поддержку тех самых общин, ради помощи которым она была создана. Критиковали программу и за то, что она распылена, за то, что впустую тратятся деньги или расходуются на ошибочные проекты.
Владимир Абаринов: Британский министр безопасности указала на Америку как на перспективный пример нового подхода к проблеме.
Полин Нэвилл-Джонс: В своей мюнхенской речи в феврале британский премьер-министр сказал: "Мы должны построить более сильное общество с более явными отличительными признаками". Он подверг критике проводимую предыдущим правительством политику мультикультурализма, который подчеркивает различия общин вместо того, чтобы активно внушать чувство общих ценностей. <…> Мы хотим создать общество, к которому все, включая молодых мусульман, чувствуют потребность принадлежать и участвовать в его жизни. И мы считаем. что это то, чему мы можем научиться у Америки. В вашей стране вы создали ясное ощущение национальной идентичности, идею американской мечты, к которой стремится каждый, и восприятие иммигрантских сообществ как американцев. Британское правительство ставит перед собой задачу создать в нашей стране аналогичное чувство единой идентичности.
Владимир Абаринов: Американский "плавильный котел" - альтернатива европейскому и канадскому мультикультурализму. О том, как складывались в последние годы взаимоотношения властей и мусульман в США, говорит Сухейль Хан, занимавший целый ряд ответственных постов, в том числе пост советника президента, в администрации Буша-младшего.
Сухейль Хан: Если помните, выборы 2000 года были поистине судьбоносным моментом в политической истории американских мусульман. Оба кандидата, и губернатор Джордж Буш, и вице-президент Эл Гор, активно стремились заручиться поддержкой мусульман. Джордж Буш у себя в Техасе встретился с лидерами мусульманской общины, на теледебатах он поднял вопрос о дискриминации мусульман со стороны правоохранительных органов. В итоге за него проголосовали большинство мусульман Америки – по разным оценкам, от 72 до 76 процентов. Так что нельзя сказать, что администрация Буша спохватилась после 11 сентября. После 11 сентября президент посетил мечеть в Вашингтоне, чтобы напомнить американцам, что мы воюем не с Исламом, а с экстремистами, и что не будет ничего похожего на ответные меры, какие принимались в прошлом, в том числе в отношении американцев японского происхождения во время второй мировой войны.
Владимир Абаринов: По словам Сухейля Хана, за годы, прошедшие после 11 сентября, мусульманская община Америки пережила важный психологический перелом – она осознала, что должна активно противостоять идеологии ненависти и вражды.
Сухейль Хан: Первоначальной реакцией американской мусульманской общины на теракты 11 сентября был, как и у остальных американцев, шок и, я бы сказал, отторжение. Угонщики не были американскими мусульманами. Они не ходили в мечеть, не принадлежали к какой-либо общине. Их никто не знал. По сути, община американских мусульман сказала: в этой борьбе мы с вами, наши сограждане американцы, и против иностранных террористов, которые приехали сюда, чтобы напасть на нас. С тех пор ситуация изменилась. Американских мусульман активно вовлекают в ряды террористов. Община уже не смотрит на террористов как на внешнего врага. Этот момент правительство слегка упустило. Оно полагало, что в стране есть какие-то имамы, проповедующие ненависть и старающиеся радикализировать свою паству. Возможно, такие имамы были в Европе, но в Соединенных Штатах их почти не было. Таким образом, правительство долго тратило силы впустую. Тем временем люди, подобные бин Ладену, отвечая на энергичные усилия правительства против иностранного терроризма, уходили в Интернет и вербовали англоговорящих, родившихся в Америке мусульман, чтобы вовлечь их в терроризм. Здесь уже задумалась сама община. Ее дети сидели за компьютерами и общались невесть с кем. Вот почему в течение нескольких лет произошла трансформация. Мусульманская община, в конце концов, поняла: мы сами должны следить за тем, что у нас творится, наши дети подвержены пропаганде ненависти, и если мы видим неправильное поведение, мы должны сообщать о нем правоохранительным органам. Именно это по большей части и происходит. Посмотрите на аресты в северной Вирджинии, на террориста Таймс-сквер, на рождественского террориста. Все они были обезврежены с помощью мусульманской общины Америки. Так что партнерство существует.
Владимир Абаринов: Совершенно иного мнения придерживается Мунира Мирза – советник мэра Лондона по вопросам культуры. Она считает, что выходцам из Азии искусственно навязывается идентификация их как мусульман – навязывается именно государственной политикой взаимодействия с мусульманами. На самом деле религия – отнюдь не определяющий фактор.
Мунира Мирза: Думаю, правильно будет отметить растущее понимание разнообразия взглядов внутри мусульманской общины, понимание того, что претензии проповедников экстремизма на представительство всей общины следует воспринимать с бóльшим скептицизмом, нежели это было в прошлом. Сама концепция однородной общины, члены которой имеют одно и то же мнение в отношении политических проблем, на самом деле появилась в Британии всего 20-30 лет назад. До этого люди определяли себя не столько как мусульмане, сколько как азиаты, бангладешцы или пакистанцы. Стремление позиционировать себя публично как мусульманина стало следствием целого ряда культурных, социальных и политических веяний, отчасти усиленных политикой правительства, как на местном, так и на национальном уровне. Сегодня, думаю, растет понимание того факта, что мусульманское лобби и лидеры мусульманской общины на самом деле очень редко представляют мусульманское население, хотя и утверждают обратное, потому что мусульманское население очень разнообразно. И по многим вопросам мы имеем различные мнения. Меня пригласили сюда в том числе и потому, что я много занималась изучением взглядов мусульман и могла убедиться в том, что мнения мусульман на законы шариата, на свободу слова, даже на внешнюю политику очень разные. Так что идея взаимодействия с нашей мусульманской общиной может оказаться контрпродуктивной, потому что она способствует идентификации по религиозному признаку, а не общению просто с людьми, нашими согражданами.
Владимир Абаринов: При всех различиях в подходах сдвиг налицо – новая концепция направлена на то, чтобы вывести мусульман Запада из культурной и социальной изоляции.
