В Бруклине прошел аукцион пишущих машинок. Самое странное, что на них нашлись покупатели – все до одного писатели. Неожиданный реванш машинки, которая так стремительно завоевывает популярность у молодых авторов, что ее поклонники уже говорят о всемирном фестивале, объясняется простотой машинки. Она умеет только печатать, и не отвлекает нас интернетом и электронной почтой. К тому же, говорят любители, соблазн заключен в конечности продукции: слово так трудно заменить, что поневоле думаешь дважды прежде, чем его выбрать.
Ренессанс допотопного агрегата заставляет задуматься о природе писательского ремесла. Я, конечно, не считаю, что технология письма улучшает или ухудшает его результат, но я уверен, что она как-то сказывается: то, что мы пишем, меняется от того, как и на чем мы пишем.
Я-то еще застал металлические перья с расщепом и отвратительные чернильницы-непроливайки, которые, вопреки названию, пачкали все на свете. Процедура письма требовала неторопливости, расстановки, усердия, дисциплины, прилежания и прочих добродетелей, которые давно вышли из моды. По сравнению с простым пером авторучка, хоть она тоже текла, казалась взрослой роскошью, а шариковая ручка была уже заграничной прихотью. Кто сейчас помнит, что пустые стержни не выбрасывались, а заправлялись заново в особых мастерских, отгадать назначение которых не смог бы американский шпион.
Когда в мою уже литераторскую жизнь вошла пишущая машинка, я решил, что эволюция письма на ней и завершилась. Тем более, что друзья подарили мне в складчину роскошный электрический аппарат. Довлатов говорил, что его доля составила три буквы. Нетрудно догадаться - какие.
Но тут наступила эра компьютеров, из-за которых текст стал текучим. Процесс редактирования перестал быть завершающей стадией работы. Слова, предложения, абзацы, главы, части, – все это так легко тасуется, что сама линейность письма – от первой страницы к последней – стала устаревшей тактикой. Текст перестал напоминать свиток, разворачивающийся по мере сочинения от начала к концу. Теперь, во всяком случае с точки зрения автора, незаконченный текст скорее напоминает картину в мастерской. Художник никогда не заполняет полотно в соответствии с сюжетом. Он выделяет полюса светлого и темного, постепенно сглаживает или выделяет контрасты, уравновешивает тона, старается сбалансировать цветовые массы, увязывает композицию, прорабатывает детали. Причем, все это делается сразу – одна перемена влечет за собой другие. Художник должен не упускать общее - будущая картина стоит перед его внутренним взором целиком и разом.
Примерно то же происходит и с литературным опусом.
"Листая" его на экране, мы, даже не читая, можем судить о том, насколько искусно распределены текстовые объемы – расстановка абзацев, чередование диалога с описаниями, длина глав, число пробелов – все это служит признаками, по которым видно, как "упакован" текст, насколько ловко он ляжет на книжную страницу.
Компьютер бесспорно упростил и ускорил писательскую работу. Вопрос в том, нуждается ли она в этом.
Тот же Довлатов с ужасом отмел идею компьютеризации своей прозы.
- Лучше всего, - говорил он, - текст не писать, а высекать на камне, чтобы задумываться над каждой буквой.
Ренессанс допотопного агрегата заставляет задуматься о природе писательского ремесла. Я, конечно, не считаю, что технология письма улучшает или ухудшает его результат, но я уверен, что она как-то сказывается: то, что мы пишем, меняется от того, как и на чем мы пишем.
Я-то еще застал металлические перья с расщепом и отвратительные чернильницы-непроливайки, которые, вопреки названию, пачкали все на свете. Процедура письма требовала неторопливости, расстановки, усердия, дисциплины, прилежания и прочих добродетелей, которые давно вышли из моды. По сравнению с простым пером авторучка, хоть она тоже текла, казалась взрослой роскошью, а шариковая ручка была уже заграничной прихотью. Кто сейчас помнит, что пустые стержни не выбрасывались, а заправлялись заново в особых мастерских, отгадать назначение которых не смог бы американский шпион.
Когда в мою уже литераторскую жизнь вошла пишущая машинка, я решил, что эволюция письма на ней и завершилась. Тем более, что друзья подарили мне в складчину роскошный электрический аппарат. Довлатов говорил, что его доля составила три буквы. Нетрудно догадаться - какие.
Но тут наступила эра компьютеров, из-за которых текст стал текучим. Процесс редактирования перестал быть завершающей стадией работы. Слова, предложения, абзацы, главы, части, – все это так легко тасуется, что сама линейность письма – от первой страницы к последней – стала устаревшей тактикой. Текст перестал напоминать свиток, разворачивающийся по мере сочинения от начала к концу. Теперь, во всяком случае с точки зрения автора, незаконченный текст скорее напоминает картину в мастерской. Художник никогда не заполняет полотно в соответствии с сюжетом. Он выделяет полюса светлого и темного, постепенно сглаживает или выделяет контрасты, уравновешивает тона, старается сбалансировать цветовые массы, увязывает композицию, прорабатывает детали. Причем, все это делается сразу – одна перемена влечет за собой другие. Художник должен не упускать общее - будущая картина стоит перед его внутренним взором целиком и разом.
Примерно то же происходит и с литературным опусом.
"Листая" его на экране, мы, даже не читая, можем судить о том, насколько искусно распределены текстовые объемы – расстановка абзацев, чередование диалога с описаниями, длина глав, число пробелов – все это служит признаками, по которым видно, как "упакован" текст, насколько ловко он ляжет на книжную страницу.
Компьютер бесспорно упростил и ускорил писательскую работу. Вопрос в том, нуждается ли она в этом.
Тот же Довлатов с ужасом отмел идею компьютеризации своей прозы.
- Лучше всего, - говорил он, - текст не писать, а высекать на камне, чтобы задумываться над каждой буквой.