Алексей Кузнецов: На минувшей неделе Ольга Славникова стала лауреатом премии «Русский Букер», которая присуждается за лучший роман на русском языке. В данном случае им был признан роман «2017». Это дата, безусловно, знаковая. И сама Ольга Славникова сейчас нам объяснит, почему именно она тоже так считает.
Ольга Славникова: Я полагаю, что эта дата принципиальна не только для меня. Мы должны будем понять и сказать самим себе и миру, что же все-таки произошло в 1917 году. Хотя бы потому что 100-летие Октябрьского переворота отмечаться будет, об этом будет говориться, этому будут посвящены какие-то события, высказывания и так далее. То есть это будет год отражения – 2017-ый, как в зеркале, отразит 1917-ый. Это неизбежно. Соответственно, какое будет это отражение – этого мы еще не знаем. Но, наверное, мы честно признаемся себе, что многие вопросы, заданные в 1917 году, они остались стоять там же, где были, ответы на них пока не получены. И многие конфликты, которые начинались тогда, может быть, загнаны вглубь. Знаете, как торфяное болото тлеет, они говорят и сейчас, и погасить невозможно, действительно. И во что это все выльется, мы не знаем. Вот эту дату нужно будет как-то пережить. Как мы ее переживем – для меня это большой вопрос. И я сама себе своим романом еще не дала ответ, я дала версию. А что будет на самом деле – этого, конечно, мы не знаем.
Все равно мы будем об этом думать и говорить. Мы должны будем до чего-то додуматься и договориться. Я считаю, что в России события развивались по наихудшему из возможных сценариев, к сожалению. Нам очень не повезло. Все могло бы быть по-другому. Скажем, проблемы были, но они могли решаться гораздо мягче. Все, к сожалению, решалось самой дорогой, максимально дорогой ценой. Все происходило ужасно.
Алексей Кузнецов: А отчего сейчас в России так мало думают об этой дате?
Ольга Славникова: Думают мало, потому что впереди выборы, 2008 год. Понимаете, мы сейчас мыслим в пределе 4 лет, в пределах политических полномочий. И в этом смысле 2017 год еще, конечно, кажется нам очень далеким. У нас такое дискретное мышление. И еще, наверное, нет ощущения, что мы нормально что ли до этой даты доживем. Вот, называется, дожить бы, а там разберемся. К сожалению, говорить о будущем, не делая каких-то сложных прогнозов, это психологически невозможно. Потому что мы прошли 90-е годы, нам было очень трудно, и, скажем, та стабильность, которая сейчас наступила, она, может быть, кажется многим обманчивой, и писателю и читателю психологически трудно поверить в то, что нас ожидает такая простая, прямая дорога вперед.
Я много раз задавала вопрос себе вот какой: а можно ли сегодня писать роман в жанре утопии? И понимаю, что нельзя. Потому что невозможно в пределах жанра утопии достичь той степени достоверности высказываний, художественных высказываний, достоверности героя, чтобы современный читатель в это поверил. Ну, это мечта – заглянуть в светлое будущее. Нам сейчас на самом деле очень трудно, потому что опыт тяжелый за спиной. Но, с другой стороны, я надеюсь, что мой прогноз, скажем, будучи написанным и прочитанным, уже не сбудется.
Алексей Кузнецов: Интересно, а с каким временем, на взгляд Ольги Славниковой, можно отнести сегодняшнюю российскую реальность?
Ольга Славникова: Вы знаете, сейчас ведь очень особенное время – нулевые годы, а ноль, он бесконечен. Каждый математик вам скажет: нельзя на ноль разделить, нельзя на ноль умножить. Я думаю, что все это соответствует примерно, чтобы не соврать, где-то году 1902-му. Я, правда, не историк, но вот чисто по ощущениям. Это, безусловно, спираль. Все другое. Но будем надеяться, что конфликт не сгустится, взрыва не будет. Хотя бы потому, что какие-то выводы из опыта исторического мы должны все-таки делать.
Самое правильное в отношении к этой дате, ко всем участникам тех событий и ко всем последствиям – это спокойное, мудрое, взвешенное, участливое ко всем отношение. Потому что каждый, кто тогда жил, он пострадал. То есть нам нужно быть очень объективными и спокойными, сострадательными друг к другу, когда мы будем говорить об этой дате. И действительно, может быть, даже не делить себя внутренне на белых и красных (ведь именно этого разделения я боялась, когда писала этот роман), и понять, что пострадали все. У всех погибли родные, и все мы потеряли ту Россию, которая могла бы быть, все абсолютно. Но вот сейчас мы имеем возможность строить что-то уже новое, я думаю. Я надеюсь, что это будет важно для всех нас.
Алексей Кузнецов: Обычно роман – это некая любовная история. Любовь в романе «2017» выглядит очень уж экстремально. Представьте, два человека встречаются, влюбляются, но сами в это словно бы не верят. Они не знают ни настоящих имен друг друга, они не обмениваются телефонами и адресами, и каждый раз они назначают лишь одно свидание. Если встреча вдруг не состоится, они друга потеряют навсегда. Для чего же автору нужен такой городской экстрим?
Ольга Славникова: Сейчас любовь – как чувство, как элемент человеческой жизни такой, очень важный, как элемент культуры – во многом репрессирована. Сейчас говорят «заниматься любовью», а не «любить». И вера в то, что это с тобой действительно происходит… Вот где-то я слышала: «Никто не может тебе сказать, что ты влюблен. Ты это можешь знать только сам». По-моему, это из фильма «Матрица». А человек сам себе перестает в этом доверять. И поэтому мои герои каждый раз проверяют себя, и не только себя. Они каждый раз хотят получить санкцию, потому что если это с ними произошло, значит, это произошло по чье-то воле – того, кто сидит там, наверху. Пусть он утвердит, что это на самом деле существует. И вот для этого ставится вот этого городской эксперимент. Это именно попытка вернуть веру в подлинность этого чувства, в саму возможность этого чувства. А вера эта сейчас активно разрушается. Это, если угодно, вызов.
Понимаете, в чем суть героя, чуть того характера, который я пыталась там прописать. Это, кажется мне, достаточно специфичный такой уральский характер. Суть в том, что человек хочет вступить в контакт со своей судьбой и с тем, кто ею управляет. То есть это заставить с собой говорить Бога – это библейский сюжет есть. Заставить обратить на себя внимание. Это попытка разговорить того, кто нами управляет. Это не фатализм. Это вызов.
Алексей Кузнецов: Отличительной чертой романа «2017» уже называют странное на первый взгляд сочетание жанров и стилей. Тут и антиутопия, и авантюрный триллер, и психологическая проза, и даже элементы фэнтези. Это намеренный литературный прием?
Ольга Славникова: Здесь не было никакого намерения. Смешение жанров – это, мне кажется, совершенно естественное дело для сегодняшнего состояния литературы. И, собственно говоря, это смешение в конечном итоге может нас вернуть к роману как таковому. Потому что развивается некий способ художественного высказывания, вообще некий способ действия в искусстве. Он развивается, он ветвится, ветвится, ветвится. И в какой-то момент должен произойти синтез. Мне кажется, что сейчас настало время синтеза, именно потому, что литература слишком разделилась на элитарную и массовую. И, не синтезируя жанры, мы не добьемся возврата читателя к литературе.
Алексей Кузнецов: Так считает лауреат премии «Русский Букер-2006» Ольга Славникова.
