Владимир Тольц: Сегодня мы с вами обсудим один, почти забытый ныне, сюжет, в свое время ставший весьма актуальным в советском общественном сознании. Речь пойдет о пуговицах.
Ольга Эдельман: Вот документы из архива МОПР - Международного общества помощи борцам революции. Мы уже не раз к этому архиву обращались.
Начальник санитарной службы Харьковского Военного округа, военврач 1 ранга Шамашкин - в ЦК МОПР, Стасовой, 26 июля 1937 г.
Направляю докладную записку заведующей детсектором Санитарного отдела Харьковского Военного округа тов. Поддубной по поводу обнаруженных на девочке немке Ото Рут-Фишер из числа присланных детей политэмигрантов фашистских пуговиц.
Вся история с этими пуговицами нам кажется чрезвычайно подозрительной.
Считаю необходимым поставить вас об этом в известность для расследования и более подробного выявления личности родителей этой девочки.
Владимир Тольц: Конечно, про родителей и нам хотелось бы понять прежде всего. Но это не так просто. Существовала очень известная коммунистическая деятельница Рут Фишер, основательница компартии Австрии, активнейшая немецкая коммунистка, из самых левых. В 26-м ее и Аркадия Маслова из германской компартии турнули, а вождем там стал Эрнст Тельман. Фишер примкнула к троцкистам, а Сталин на 15 съезде ВКП(б) ее заклеймил. Но поскольку она эмигрировала не в СССР, а в США – обошлось. В соответствии с законами коммунистической амнезии, в 37 в Советском Союзе уже и припомнить не могли, что такое враг Фишер - это мужчина или женщина. Я припоминаю следственное дело немецкого коммуниста, которого на Лубянке обвинили в работе на гестапо. Там говорилось: «В 33 году в Праге связался с Рут Фишером и Масловым, через которого получил директиву врага народа Троцкого о проведении террористических актов против руководителей ВКП(б), советского правительства и видных деятелей компартии Германии, находящихся в СССР». В общем, похоже, девочка Фишер с подозрительными пуговками происходила вовсе не от известной левачки, а от каких-то других коминтерновских Фишеров. И сказать, чем история с пуговицами закончилась для ее родителей, мы не можем, поскольку, кто были эти родители – мы не знаем.
Ольга Эдельман: Но давайте посмотрим, что же было в докладной записке заведующей детсектором санотдела Харьковского военного округа, для обозначения которого тогдашние советские канцеляристы пользовались не оскорблявшей их слух аббревиатурой ХВО.
Инструктор детучреждений Санотдела Харьковского военного округа Поддубная - заместителю начальника Санотдела ХВО, 19 июля 1937 г.
Докладываю:
14 мая 1937 г. на мое имя было получено небольшое письмо от консультанта по детским мероприятиям Санитарного Управления РККА т. Лаваришек. В письме сказано, что ЦК МОПР обратился с просьбой представить бесплатно для детей интернациональных детдомов некоторое количество путевок. 3 июня нами были посланы за подписью т. Шамашкина - нач. Санотдела - 20 путевок.
16 июня от т. Стасовой получено письмо на имя т. Шамашкина о том, что ребята отобраны и о дне выезда будет сообщено.
Три путевки пересланы политэмигрантам, живущим в г. Харькове. Дети эти - одна австрийка и двое Сидорян чехословаки.
24 июня дети в количестве 10 человек прибыли. Мной они были встречены совместно с Обкомом МОПР и отвезены автобусом в лагерь. В лагере был проведен митинг, дети разбиты по отрядам. В то время, когда я бывала в лагере, в особенности 30 июня, я со всеми беседовала, все они ответили, что им здесь хорошо, кроме девочки-немки Ото Рут-Фишер, которая заявила, что ей скучно и она хочет домой к маме. 14 по приезду моего из Пирятина я узнала от т. Уляницкого, что обнаружили у одной девочки Ото Рут-Фишер на пальто пуговицы с фашистскими знаками.
15 июня я была в лагере, мне начальник лагеря сообщил, что после дождя дети оделись в пальто, и у этой девочки вожатый заметил, увидели и дети. У девочки спросили: Почему у нее на пальто такие пуговицы? "Это не ваше". Смысл был таков, что куплено не у вас. Эта девочка живет в Москве два года с матерью, есть ли отец, и кто он, я не знаю. Пуговицы обрезаны и пришиты другие. Пуговицы находятся у начальника лагеря.
Мной было сообщено 16 июля в Обком МОПР, а 17-го председатель Обкома МОПР сообщил мне, что получено одним шуцбундовцем по фамилии Турнгайм письмо от матери этой девочки, в котором она пишет, что она не довольна лагерем. Я советовала председателю поехать туда и поговорить со всеми детьми.
С остальными детьми была проведена разъяснительная работа по отрядам. Девочка Рут-Фишер находится там же в лагере.
Ольга Эдельман: Видимо, немного позже, - а может, и одновременно с докладной запиской товарищ Поддубная написала коротенькое письмо в Москву, видимо, одному из МОПРовских деятелей, и сообщила те немногие дополнительные подробности, которые, видимо, смогла разузнать о матери девочки Ото Рут-Фишер. Судя по этим сведениям, расспросила саму девочку.
Инструктор детучреждений Санотдела Харьковского военного округа Поддубная - в Москву
Работает на электрозаводе им. Куйбышева. Сейчас в командировке. Пальто куплено в Австрии теткой, а мама перешила. В этом пальто она ходила 1 год в 1-ю немецкую школу. Нигде не обращали внимания, кроме в нашем лагере.
Владимир Тольц: Ну вот, давайте разбираться: о чем эта история? Что за шум вокруг детских пуговиц? Оно, конечно, в 37 году к СССР с фашистской Германией не было той страшной дружбы, которую декларировали советские после пакта Молотова-Риббентропа. В 37 еще велась шумная антифашистская пропаганда, и предмет, какой бы то ни был, с фашистской символикой вполне попадал в разряд антисоветских.
Ольга Эдельман: А тут еще девочка, обладательница нехороших пуговиц, повела себя не так, как полагалось образцовому советскому ребенку: не нравится ей, видите ли, в детском лагере, к маме она хочет.
Владимир Тольц: Все так. Но это еще не все. Дело в том, что как раз в ту эпоху мотив пуговицы иностранного происхождения приобрел особый, знаковый смысл. Отразилось это в советской литературе, она же и поддерживала такие настроения. Заграничная пуговица стала признаком врага-шпиона, по ней-то его и опознавали. Некоторые наши слушатели и сейчас, наверное, помнят известную песню "Коричневая пуговка" на слова Евгения Долматовского.
Коричневая пуговка
Коричневая пуговка валялась на дороге.
Никто не замечал ее в коричневой пыли,
Но мимо по дороге прошли босые ноги,
Босые, загорелые протопали, прошли.
Ребята шли гурьбою по солнечной дороге,
Алешка шел последним и больше всех пылил.
Случайно иль нарочно, он сам не знает точно,
На пуговку Алешка ногою наступил.
-- А пуговка не наша, -- сказали все ребята, --
И буквы не по-нашему написаны на ней!
К начальнику заставы бегут, бегут ребята,
К начальнику заставы скорей, скорей, скорей!
Он поднял эту пуговку и взял ее с собою,
И вдруг увидел буквы нерусские на ней.
Ребята всей гурьбою к начальнику заставы
Бегут, свернув с дороги, скорей, скорей, скорей!
— Рассказывайте точно, — сказал начальник строго,
И карту перед собою зеленую раскрыл, —
— Среди какой деревни и на какой дороге
На пуговку Алешка ногою наступил?
Четыре дня искали, четыре дня скакали
Бойцы по всем дорогам, забыв еду и сон,
В дороге повстречали чужого незнакомца,
Сурово осмотрели его со всех сторон.
А пуговки-то нету от левого кармана
А сшиты не по-русски короткие штаны,
А в глубине кармана — патроны от нагана
И карта укреплений советской стороны.
Вот так шпион был пойман у самой у границы.
Никто на нашу землю не ступит, не пройдет.
В Алешкиной коллекции та пуговка хранится,
За маленькую пуговку — ему большой почет!
Ольга Эдельман: Сегодня мы говорим о пуговице иностранного происхождения как признаке вражеского шпиона. Это был не только фантом сознания - мы читали документы о том, как летом 1937 года у девочки, дочери немецких политэмигрантов, обнаружили на пальтишке "пуговицы с фашистской символикой" и затеяли на этот счет специальную переписку.
Владимир Тольц: По нашим документам, к сожалению, неясно, чего в итоге стоили пуговки родителям девочки. Но вот о шпионских страстях, вокруг пуговиц и вообще, давайте поговорим. Мы пригласили сегодня быть нашим собеседником профессора Оксфордского университета доктора Катриону Келли. И я обращаюсь к ней с вопросом: скажите, шпиономания в годы перед Второй мировой, и потом, в 40-е, - была исключительно советским явлением? Или в других странах, в Великобритании, например, тоже были подобные настроения? В чем здесь, на Ваш взгляд, сугубо советская специфика?
Катриона Келли: Во-первых, шпиономания, безусловно, существовала во Второй мировой войне в Великобритании. Патрулировали не пионеры, а скауты. Но все-таки они стояли на берегу и выискивали там шпионов. Все это продолжалось, естественно, в 30-х годах, когда приближалась война, которую все ожидали. Но еще во Время второй мировой и после, во время холодной войны. Так что ничего особенно советского во всем настроении нет. Чисто советское - это культ границ. Потому что в Великобритании, как известно, границ такого рода нет. И в 30-х годах пионеры собирали монетки на покупку овчарок. Лианозовская фабрика выпускала знаменитую статуэтку «Юный пограничник», появилось много пропагандистских текстов про пограничников, например, стихотворение Агнии Барто «На заставе», которое перепечатывалось даже в 70-х годах. Поэтому долгий культ пограничников, культу границы и еще то, что военные настроения продолжались. Есть основания думать, что вся суть советской идеологии в том, что все время страна жила на войне, было такое чувство, что вот-вот нападут внешние враги. И считали, что трудно отличить внешнего врага от своего, внутреннего и каждый мог попасть под подозрение. И параноические чувства, по-моему, были более ярко выражены в Советском Союзе, чем в Великобритании.
Ольга Эдельман: Раз наша гостья упомянула стихотворение Агнии Барто "На заставе", давайте его напомним. Между прочим, оно совершенно явно, мягко говоря, подражает знаменитой немецкой балладе в переводе Жуковского "Лесной царь" ("Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой").
Лесная застава... Приземистый дом.
Высокие сосны за тёмным окном...
В тот дом ненадолго спускаются сны,
В том доме винтовки стоят у стены.
Здесь рядом граница, чужая земля,
Здесь рядом не наши леса и поля.
... ....
Но кто там стучит?
Кто ломится в дом?
У двери - мальчишка,
Он дышит с трудом.
Он громко кричит:
- Пропусти, часовой!
Мне нужен начальник,
Впустите, я свой!
... ...
- Я видел собаку.
Исчезла в лесу -
Откуда-то издали
Свистнули псу.
При отблеске молний
Я видел вблизи:
Прижатые уши,
Вся морда в грязи.
Ошейник плетёный
На шее надет.
Собака не наша.
Такой у нас нет!
И вот уж начальник
Вскочил на коня.
- Товарищ начальник,
Возьмите меня!
Я метко стреляю,
Без промаха бью,
Мне брат доверяет
Винтовку свою!
Но молча начальник
Пригнулся в седле,
И конь поскакал
По размытой земле.
... ...
Хлещет всё яростней
Дождь проливной,
Сквозь заросли
Мчится вперёд вороной.
... ...
И видит начальник:
Вдали, за сосной,
Чужая собака
С лохматой спиной.
... ...
Собака не наша,
Такой у нас нет.
Ошейник плетёный
На шее надет.
Зашита в ошейнике
Пачка бумаг:
Собаку послал
С донесением враг.
Тревога, тревога!
И с разных концов
Стекаются к лесу
Отряды бойцов.
Кольцом окружить,
Перерезать пути!
Живым на заставу
Врага привести.
Лес будет прочёсан
И выверен весь,
Но враг не уйдёт,
Он останется здесь.
Он выбрал ненастье,
Дождливую ночь,
Он думал, что дождь
Ему сможет помочь.
Он крался вперёд,
Раздвигая кусты,
Но скрыты за соснами
Наши посты.
Владимир Тольц: Был еще такой, довольно известный, роман Льва Овалова "Медная пуговица", про майора Пронина, который боролся с международным шпионажем. Роман имеет две даты создания – 1941 и 1957 годы. В промежутке Овалов успел побывать в сталинских лагерях, но на творческом замысле, по-видимому, это не отразилось. Пуговица в романе - не столько двигатель сюжета, сколько основной знаковый предмет. Роман начинается с того, что герой смотрит на пуговицу, которую сохранил на память - и тем же заканчивается.
Осенью, обычно осенью, когда особенно часто дает себя знать простреленное легкое, я подхожу иногда к письменному столу, выдвигаю ящик, достаю большую медную пуговицу с вытисненным на ней листком клевера, какие в прошлом веке носили на своих куртках колорадские горняки, долго смотрю на эту реликвию, и в моей памяти вновь и вновь оживают описанные мною события и люди.
Ольга Эдельман: Действие романа происходит в оккупированной немцами Риге. Советского офицера Макарова командировали в Ригу с секретным военным заданием. В один из последних мирных дней с ним на улице знакомится загадочная дама, затем исчезает. Макаров пытается ее выследить, но дама сама его выслеживает - и стреляет в него. Макаров приходит в себя в немецком госпитале для привилегированных персон. Загадочная незнакомка рядом, она выдает его за латыша Берзиня. Затем выясняется, что под именем Берзиня в Риге жил резидент британской разведки Блейк, а дама - полячка-авантюристка Софья Янковская - тоже агент британской разведки. Но также немецкой и "заокеанской" (США в романе нигде прямо не названы). Макаров начинает жить под видом Берзиня, в его изящной буржуазной квартире. По ходу дела, кстати, оказывается, что советский офицер свободно говорит по-немецки и по-английски, способен оценить специфику домашней библиотеки настоящего Берзиня-Блейка - Пруст, Бодлер, Рембо, Малларме. Макаров пытается понять, что означает вся эта игра, зачем Янковская сначала ранила его, затем спасла от немцев. Немцы тем временем очень с ним предупредительны, именно потому, что понимают: это британский резидент, и намереваются его использовать, перевербовать. Макаров с Янковской бывает на приемах у немецкой верхушки, с ним заигрывает местный шеф гестапо. Те временем к Макарову являются завербованные прежним Блейком агенты - красотки, служащие в разнообразных барах и кабаре. Для учета их посещений Макаров использовал разноцветные пуговицы. Но это была слабо законспирированная, показная агентура, прикрытие. Настоящую, серьезную агентуру Блейка предстояло найти. Ради нее-то немцы и предлагали ему сотрудничество - и Макаров, игравший Блейка-Берзиня, сделал вид что согласился. А сам тем временем, втайне от Янковской, вступил в контакт с подпольщиками-коммунистами.
Владимир Тольц: Рижскую советскую резидентуру в романе и возглавлял майор Пронин, внедренный под видом перебежчика в местное гестапо. Он изображал недалекого чиновника, известного всему гестапо в качестве коллекционера неприличных открыток. Открытки служили прикрытием для посещения явки в букинистическом магазине. Про Пронина Овалов накатал целый цикл сочинений, а майор Пронин вскоре стал фигурой знаковой, персонажем, узнаваемым по имени, чем-то вроде позднейших литературных героев вроде Незнайки, Чебурашки или Штирлица и перекочевал в анекдоты. Вернемся, однако, к сочинению про медную пуговицу.
Ольга Эдельман: Пока Макаров пытался вычислить якобы собственную агентурную сеть, выдачи которой требовали от него немцы, в Ригу инкогнито прибыл настоящий хозяин - шеф заокеанской разведки. Немцы были в курсе: часть их верхушки уже заокеанскими хозяевами завербована, и вообще, как известно, империалисты - заодно. Генерал Тейлор тоже вербует Макарова. Его тоже интересует агентурная сеть, но еще больше сам Макаров: в отличие от немцев, Тейлор знает, что перед ним - советский офицер, а завербовать советского офицера - исключительная, ценнейшая удача, ради этого Тейлор сам, лично прилетает в Ригу. Макаров делает вид, что согласен - и получает от Тейлора ту самую медную пуговицу с рисунком клевера. Это - тайный талисман, охранный знак, который получают только самые ценные агенты Тейлора. Заодно выясняется, что настоящего Блейка убила Янковская как раз за отказ сотрудничать с Тейлором. И решила, поскольку Макаров на него похож, использовать его: а то пришлют из Лондона на место Блейка нового резидента - зачем ей это? Кончается тем, что Макаров, вычислив агентуру - а она готовилась для крупных диверсий, один агент скрывался под видом ветеринарного врача и мог вызвать эпидемию сибирской язвы, другой - на железной дороге, для организации крушений, третий мог спровоцировать нефтяной кризис во всей Латвии и т.д. Макаров с этим списком бежит в СССР, прихватив с собой Янковскую, которая предстает перед советским правосудием.
Владимир Тольц: А пуговку-то, заметьте, он хранит! Говорит - на память... В романе, действительно, занятно. Во-первых, это непринужденное сотрудничество шпионов всех держав - английских, немецких, "заокеанских" - и это, заметьте, в разгар войны! Потому что, как учила советская пропаганда, главный враг у них был - СССР, а междусобойные разборки так, мелочь. И главная сила в романе - "заокеанская", это настоящие хозяева, которые, как и полагается представителям державы, на которую намекает автор, совершенно уверены в абсолютной власти денег.
Ольга Эдельман: Надо заметить, что такого рода клише, тиражировавшиеся художественной литературой, карикатурами в журнале "Крокодил", - на самом деле воздействовали на умы. Например, имела место такая история. Некто Сергиенко, матрос из Калининграда, в январе 64 года выбросил в море с корабля два письма в стеклянной банке, "адресуя их властям Дании или Швеции, просил передать эти письма в разведывательные органы США, Англии, Швеции или Дании, предлагал свои услуги по проведению террористской и диверсионной деятельности на территории Советского Союза", просил передать ему оружие и взрывчатку. Банку вынесло на берег в Калининградской области, где она и была обнаружена, морячка посадили за антисоветскую деятельность.
Владимир Тольц: Знаете, еще очень интересно появление, так сказать, образа пуговицы в советской литературе. Ведь в классической русской литературе пуговица не была значимым объектом. Даже и не вспомнишь, упоминались ли вообще где-либо пуговицы?
Ольга Эдельман: Я пыталась вспомнить. Может, где-нибудь у Гоголя или Салтыкова-Щедрина, на мундирах чиновников? Но ничего конкретного не приходит в голову.
Владимир Тольц: Именно, потому что даже если где-то про пуговицы и написано, то так, мимоходом, не в них суть. И вдруг эти пуговицы оказались в фокусе внимания, причем не какие-нибудь, а именно вражеские, шпионские пуговицы. Причем пуговицы, не нашитые на одежду, а отдельно находящиеся, самостоятельные - потерянные, лежащие в коробке, или, как в романе "Медная пуговица", которые надо носить в кармане. Кстати, добавьте сюда еще знаменитый халатик с перламутровыми пуговицами в фильме "Бриллиантовая рука" - там этот халатик был на почти что шпионке, и в решающий момент у нее отлетела пуговица. И тут я снова хочу обратиться к профессору Катрионе Келли: Вы можете как-то прокомментировать эту внезапно возникшую шпионско-пуговичную тему?
Катриона Келли: Хорошо, пуговицы индивидуально прокомментировать не сумею. Но дело в том, что в это время все бытовые объекты могли стать «не нашими». В словах одной моей знакомой, 1928 года рождения, в ее детстве каждый начинал рассматривать спичечный коробок, на спичечной коробке были картинки. И вот думали, если какой-нибудь враг не протаскивает свои изображения на этих коробках. Может быть фашистский знак, может быть образ Гитлера. И мы тщательно всматривались в эти рисунки на спичечных коробках. Мы, естественно, с ней засмеялись на этом моменте. Но это было совершенно всерьез. Коробка из-под спичек тоже могла стать артефактом подозрительным. У детей и взрослых чувствуется влияние того, что Фрейд назвал «не домашним». То есть именно то, что сугубо наше может вдруг стать не нашим. Весь мир состоит из нестабильных вещей, которые могут стать враждебными. Чувствуется влияние гражданской войны, во время которой опознать врага было действительно очень сложно, и свои могли быть в то же самое время и чужими. Внешний враг и внутренний враг, их очень сложно различить. В конце концов, Советский Союз всегда под угрозой, всегда на войне. Опять момент приближающейся войны, который существовал, как я говорила, в других странах, но был особенно обострен в Советском Союзе в результате гражданской войны и так далее.
Владимир Тольц: Как бы то ни было, кажется, вместе со шпиономанией исчерпалась и пуговичная тема. Или виноват прогресс: у уважающих себя шпионов теперь молнии и застежки на липучках.
