Иван Толстой: Какие мифы оказались в 2006-м году самыми устойчивыми? Чья репутация подверглась сомнению? В нашей программе речь пойдет о перезахоронениях белых генералов, о кражах из Эрмитажа, о российском кино и трагических юбилеях года, о духовном смысле воссоединения ветвей православной церкви. Начнем с события еще не произошедшего, но уже объявленного, - с перезахоронения в Москве, в Донском монастыре останков белого генерала Владимира Оскаровича Каппеля. Это событие рассматривается в общественном сознании как очередной шаг к национальному примирению двух враждовавших Россий – Белой и Красной. Вот, что думает об этом сюжете историк Олег Будницкий.
Олег Будницкий: Недавно энтузиастами-поисковиками, поклонниками героев белого движения была обнаружена в Харбине могила генерала Каппеля, одной из культовых фигур белого движения. А советским людям Каппель был хорошо известен по фильму «Чапаев» - знаменитая психическая атака. Разумеется, такой атаки никогда не было, Каппель был профессиональным военным и вряд ли погнал бы вверенные ему войска, да и сам пошел бы вместе с ними на пулеметы.
Но дело не в этом. Дело в известности, популярности и в трагической судьбе. Каппель умер от воспаления легких, по-видимому, от обморожения, в январе 20-го года, его похоронили в Чите. А потом, чтобы большевики не надругались над трупом, подобно тому, как они сделали это с генералом Корниловым в 18-м году, тело Каппеля отвезли в Харбин, и там оно покоилось длительное время. Кстати говоря, стоял некий памятник, но в 55-м году китайские власти, по требованию советской стороны, все это дело сравняли с землей. Тем не менее, могилу нашли и сейчас тело Каппеля движется к Москве. Оно будет захоронено, видимо, там же, где похоронен был недавно генерал Деникин и известный русский философ Иван Ильин.
Теперь о мифах в связи с этим. Миф заключается в том, что, во-первых, это символическое захоронение ведет к некоему примирению и согласию, во-вторых, о том, что сейчас происходит некая мифологизация белого движения. На смену комиссарам в пыльных шлемах приходят герои белой борьбы. Примерно в том стиле, в котором писал о боях войск Каппеля и войск Тухачевского один из эмигрантских авторов. «Но уже прямо с парохода ведет в бой свои части 36-летний Каппель на озверевшие от неудач части 27-летнего Тухачевского. Огромный военный талант Каппеля, одухотворенный страстной любовью к родине, пропитанный высоким сознанием чести, честности, жертвенности и долга столкнулся с тоже огромным военным талантом Тухачевского, отравленным талантом честолюбия, эгоизма и беспринципности».
Вот так. С одной стороны - страстная одухотворенная любовь, а с другой – талант, отравленный честолюбием, эгоизмом и беспринципностью. Знаки меняются ровно таким же образом в современной публицистике, литературе, отчасти, в общественном сознании. На самом деле, вся эта перемена знаков производит временами гротескное впечатление, и мы все помним чудовищное по пошлости (если можно применить такое выражение к похоронам) перезахоронение генерала Деникина, проходившее под руководством генерала КГБ и в сопровождении ряженых казачков. Но и непременный Владимир Вольфович, как атрибут, без него и вода, как известно не осветится, и всякие прочие персонажи интеллектуально-политической тусовки. Скажем, Никита Михалков, некогда снявший замечательный по художественным качествам фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих». Но и в том фильме доблестные чекисты противостоят растленным и корыстолюбивым белогвардейцам. Помните ротмистра Лемке, блестяще сыгранного Александром Кайдановским? Такие пертурбации происходят.
А на самом деле и к особому примирению вряд ли это приведет, поскольку примиряться-то не с кем. Белые эмигранты умерли, дети их и внуки постепенно как-то вошли в чужую иностранную жизнь, спокойнее относятся к тому, что происходит на родине, времена те отходят, вроде бы, в далекое прошлое, но активно используются в современной политической и идеологической борьбе. Как бы спорящие стороны гвоздят друг друга историческими персонажами и, увы, все эти процедуры не больно напоминают процедуры примирения и согласия. На самом деле, то, что происходило в гражданскую войну, очень мало напоминало то, о чем пишут сейчас в книгах, о чем снимают фильмы, что стремятся представить современные политики и некоторая часть людей, считающих себя историками. На самом деле, это действительно была, по словам генерала Деникина, «русская смута», в этой смуте было отнюдь не две стороны, все воевали против всех, причем, о том, за что борются элиты, за что борются те люди, которые пишут какие-то тексты и сочиняют какие-то лозунги, далеко не всегда имела представление масса, которая шла друг против друга и которую мобилизовывали, гнали друг против друга.
Вот из письма солдата колчаковской армии. Пишет служивый домой. «Приезжал какой-то аглицкий адмирал Кильчак, должно быть, из новых орателей и раздавал папиросы». Оратель, надо полагать - оратор. И гражданская война, которая была, на самом деле, величайшей трагедией, унесла сотни тысяч жизней убитых, умерших от ран, миллионы умерших от болезней и голода, как следствие гражданской войны и большевистской политики военного коммунизма. Но белые, увы, в ходе этой борьбы отнюдь не сохранили белые одежды и чистоту борьбы за правое дело. Точнее, за то, которое они считали правым. Процитирую одного из идеологов и певцов белого движения, активнейшего участника белого движения, тогда человека, который написал положение о деникинском правительстве, о самом совещании, который создал специальную частную организацию «Азбука», действовавшую гораздо более эффективно, чем официальные разведывательные службы. Я говорю, конечно, о Василии Шульгине. Так вот, что писал Василий Шульгин в эмиграции по свежим следам в своей знаменитой книге «1920»:
«Белые не мечтают об истреблении целых классов и народов. Ведь они белые воины, а не красные палачи. Разве это люди? Это почти что святые. Почты что святые и начали это белое дело. И что из него вышло? Боже мой!».
В другом месте Шульгин написал: «Начали белое дело почти святые, закончили белое дело почти бандиты». Это логика гражданской войны народа друг с другом, если можно так выразиться, войны жестокой и войны на истребление. В этой войне не бывает правых, в этой войне, конечно, есть идеализм, высокие идеи, порывы, планы, идеи перестроить мир или, наоборот, вернуть мир на круги своя. Но в этой войне нет правых, в этой войне все виноваты. И построить на том, чтобы возвысить одних и унизить других, создать некий новый миф таких национальных героев, я думаю, что это вряд ли продуктивно. К гражданской войне и к ее героям, и с той, и с другой стороны, и к ее антигероям и с той, и с другой стороны, а нередко это совпадало в одних тех же лицах, нужно походить, все-таки, исторически. И если и может наступить некое примирение и согласие, то только на основе изучения того, что происходило на самом деле и извлечения из этого должных уроков.
Иван Толстой: В 2006-м году потревожен один из самых устойчивых мифов – о надежности государства, которое должно же заботиться о ценностях – золоте, бриллиантах, предметах прикладного искусства. Эрмитаж в этом отношении всегда находился в особом положении. Если крадут из Эрмитажа, да еще и сами сотрудники… то правды на свете нет. Как отреагировало музейное сообщество на этот порушенный миф? На мой вопрос отвечает ведущий научный сотрудник Эрмитажа Юлия Кантор.
Юлия Кантор: Если вспомнить Ролана Барта, то миф - это как раз полуправда-полувымысел. И в этом смысле ситуация с Эрмитажем и любовью или заботой государства к музею и к музеям абсолютно соответствует этому определению Ролана Барта. Что касается святого и святынь, то, в общем, и не только в советское время, но и раньше, особой неприкосновенности музеи не имели. Могу, например, напомнить, что, собственно, и продажи сокровищ Эрмитажа начались не в 20-е годы при советской власти, а еще при царизме. Этим занимался Николай Первый.
А что касается сегодняшней ситуации, то, конечно, готова процитировать директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, который справедливо заметил, что «государство больше интересуется кражами из музеев, чем самими музеями». Имея в виду, что, не снимая ответственности с музейщиков, которые оказались сопричастными к случившемуся в Эрмитаже, потому что совершенно очевидно, что без участия сотрудников нашего музея такого случиться не могло, тем не менее, не трудно заметить, что государство и финансовая политика государства далеки от того, чтобы защищать музеи именно с помощью технических средств.
Я могу вам привести такой пример, что в Эрмитаже введено в строй новое фондохранилище. Его первая очередь - это фондохранилище в Старой Деревне. Это рабочий спальный район Петербурга, который, таким образом, получает не только некий музейный склад, но и, собственно, музей. Потому что это, так называемое, фондохранилище нового, открытого типа, где, находясь за стеклом, можно видеть различные экспонаты. Так вот, это фондохранилище изначально задумывалось как не имеющее аналогов по степеням защищенности экспонатов. И Эрмитаж, после случившегося, попросил деструктурировать финансовые средства, отпущенные на четыре года на окончательную реализацию проекта с фондохранилищем, из четырех лет сократить поступления на эти нужды на два года. То есть, Эрмитаж был способен своими силами закончить это строительство, если бы были средства в течение двух лет, а не четырех. Властные структуры моментально ответили нам «нет».
Теперь, что касается ситуации в музейной сфере, внутри корпоративной. Я могу сказать, что, несмотря на случившееся, это не внесло раскола в музейную сферу, и это показал и внеочередной съезд музеев России, который прошел в Эрмитаже вскоре после того, как прошла эта кража. И, конечно, все ждут, все наблюдают за тем, как исполняется поручение президента Российской Федерации, санкционировавшее тотальную проверку музейного фонда России, и можно сказать, что дай бог, если это поручение будет исполняться скрупулезно, четко и без излишней спешки. На это уйдут, если не десятилетия, то, как минимум, несколько лет. И только в этом случае можно будет честно отрапортовать о хорошо сделанной работе.
Что касается самих музейщиков, то я бы как раз не ставила под сомнение их профессиональную пригодность и их честность. Извините, в семье не без урода. В каждой корпорации встречаются свои нечистоплотные люди, свои предатели. Меж тем, посмотрите, что происходило в стране за последние годы, и одной из самых не потревоженных, несмотря на разнообразные мифы, в том числе, и негативные, самой прозрачно чистой оставалась именно музейная сфера. То есть национальное достояние действительно удалось сохранить. И об этом тоже говорят и думают сейчас российские музейщики.
Иван Толстой: Я - сторонник сохранения исторического облика Петербурга. Я – петербуржец и люблю свой город больше всех других городов мира. Но как быть с городским развитием, есть ли такое новое, которое способно не повредить городу? В уходящем году было много споров вокруг этого 300-метрового кукурузного початка, который Газпром хочет возвести на берегу Невы. Оправданы ли опасения петербуржцев?
Юлия Кантор: Вы знаете, верить или не верить, это вопрос религиозный. С исторической точки зрения, как мне представляется, дело вот в чем. Если бы в Петербурге не строилось ничего нового, то, я думаю, не было бы ни петровского Петербурга, ни послепетровского. Но так сложилось, и слава богу, что так сложилось, что Петербург, в отличие от Москвы был не потревожен ни войнами, ни революциями. То есть войнами как раз был потревожен и разрушен, но воссоздан, в буквальном смысле, в первозданном виде. И в том уникальная ценность Петербурга ни только для России, но и для всего мира. И не случайно исторический центр является объектом ЮНЕСКО, которое направило российским властям соответствующий запрос относительно того, что центр тревожится. Мне кажутся лицемерными и лукавыми соображения о том, что и нынешние поколения должны что-то оставить на исторической петербургской земле, и потому строить такое высотное здание, кстати, противоречащее градостроительным установкам, не допускающим высотных зданий в историческом центре города, такое высотное здание как раз оставит не стираемый след. Герострат тоже прославился. Хорошо ли это, это следующий вопрос.
Что касается самого здания, то я не архитектор, я не претендую на этот высокий статус. И специалисты, и люди, которым не безразлична история города, в принципе, я не знаю людей, кто был бы против здания Газпром-сити как такового. Происходит некоторая подмена понятий. Вопрос о том, где это здание будет стоять. Ведь никто не против того, чтобы такое высокое здание, кукурузный початок или веретено, как угодно его назовите, находилось в новом районе, оживило бы новый район Петербурга. Было сдвинуто на пять километров назад, от центра города, а не портило бы его визуальный образ как сверху, так и с другого берега Невы, не застилало бы Смольный собор и другие исторические постройки.
Так вот я думаю, что угроза достаточно реальная, и, буквально несколько дней, назад мне пришлось слушать весьма забавные результаты социологического опроса, который подтвердил, что 70 процентов опрошенных, якобы, за то, чтобы это здание было построено именно в том месте, где предполагается по проекту. Но дело в том, что этот опрос был произведен, не буду употреблять слово заказ, в данном случае, но он был организован по предложению проводивших конкурс. А конкурс, как известно, проводил сам «Газпром». И вот данные этого социологического опроса прямо противоречат многим социологическим опросам, проведенным в Петербурге средствами массовой информации через интернет. Причем, я напомню общеизвестный факт, что интернетом, в основном, пользуются, все-таки, молодые и достаточно обеспеченные люди, а не пенсионеры и старики. Дело в том, что сторонники строительства здания Газпром-сити в историческом центре города стараются напирать на тот, якобы, факт, что противниками этого строительства являются только пожилые и малообеспеченные люди. Данные опроса в интернете говорят об обратном. Как раз больше половины опрошенных против строительства здания именно в историческом центре, а не здания, как такового. Я как раз отношусь именно к тем, кто голосовал бы так. Мне кажется, что исторический центр Петербурга должен оставаться именно в том виде, в каком он создан в 18-19 веке, и никакие нововведения любого характера, не важно это бизнес-центр, жилой дом, гостиница или все, что угодно, не должны там появляться. Историческая часть города должна оставаться неприкосновенной в 19-м, 20-м и 21-м веке.
Иван Толстой: Еще один громкий скандал года сгущался было в Петербурге в связи с желанием определенных кругов провести на Дворцовой площади европейский кинофестиваль. Фестиваль проведен не был. Как вы считаете, Юля, это сыграло в пользу репутации Петербурга или против?
Юлия Кантор: Убеждена, что в пользу репутации Петербурга. Позволю себе уточнить немножко ваш вопрос. На самом деле, то, что фестиваль не был проведен, как таковой, в Санкт-Петербурге, я не знаю, сыграло ли это в плюс нашему городу или в минус. Я знаю, что, однозначно, в плюс сыграло то, что фестиваль не был проведен на Дворцовой площади в историческом центре Петербурга. Я должна сказать, что я думаю, что и вы не случайно увязали эти два вопроса - со строительством высотного здания в историческом центре и с проведением громкой, пышной акции в историческом центре. Эта акция искажала бы визуальный образ города и его главой площади, при этом еще противоречила бы регламенту Дворцовой площади, где не позволяется возводить временные постройки, которые выше определенного метража. Очень важно, что против акции на Дворцовой площади сплотилась самая разная петербургская публика, разных социальных слоев и возрастных. То, что фестиваль не был проведен на Дворцовой сыграло в плюс Петербурга.
Почему фестиваль не состоялся в другом месте, я не знаю. Это вопрос не к нам, не к музейщикам, не к горожанам, а к устроителям. Я думаю, что речь шла, чуть вульгаризируя ситуацию, о том, что, если деньги устроителей, организаторов и тех, кто стоит за ними, и были, то, грубо говоря, для того, чтобы взять в аренду Дворцовую площадь. А под другие места по причине отсутствия у фестиваля четкой концепции, отобранных фильмов и работоспособной команды просто деньги не давали.
И еще раз, в плюс Петербургу, на мой взгляд, то, что не вполне подготовленная во всех отношениях акция не состоялась, только в плюс. Теперь есть время для того, чтобы ее подготовить, если у кого-то есть такое желание и провести фестиваль, может быть, и в Петербурге, но не в историческом центре города.
Иван Толстой: Vox populi , глас народа. Какое, на ваш взгляд, событие 2006 года станет историческим мифом, легендой? – такой вопрос задавал петербуржцам наш корреспондент Александр Дядин.
- Я не очень слежу за политической жизнью. Если по поводу политический событий, то я, пожалуй, пас. И социальная жизнь меня волнует постольку поскольку. Может быть, наш город потихоньку приводится в порядок. Говорят о культурной столице России. Наверное, это станет легендой.
- Мне трудно сказать. Надо специальные исследования проводить. Не могу ничего сказать по этому вопросу.
- У меня в жизни сейчас много всего случилось, столько совпадений мистических разных. А исторически? Не знаю.
- Не припоминаю таких моментов.
- Наверное, будет память о саммите, который проходил в этом году в нашем городе. Мистики там не будет. Просто будут воспоминания какие-то приятные, что наш город достиг такого уровня.
- События насчет строительства на Охте большого здания «Газпрома». Это надолго запомнится горожанам. Это большая дурость, которую придумали в Санкт-Петербурге. Не знаю, зачем портить все это дело.
- Нет, я не смогу ответить на этот вопрос. Просто сейчас у меня мысли совершенно в другом направлении.
- Все может быть в нашей жизни. Происходят же изменения не только у нас, но и за рубежом. А что будет, это время покажет. Пока еще ничего не ясно. Пройдет время, потом станет ясно.
- Трудно сказать. Не могу ответить.
- Не знаю, если только убийство Литвинеко. То, что обрастет легендами. Я думаю, что там все на самом деле намного проще, чем это выглядит со стороны. Это уже стало, как легенда. Сделают героя из человека, диссидента.
- За политической жизнью, конечно, слежу, но вот эти все войны, которые начинаются, это не легенды, а это просто плохо. Нельзя так жить. Надо, чтобы побольше добра было. Это всегда важно. Независимо от того, уходит год или не уходит, это важно всегда.
- Единственный миф, который здесь есть, это цена на квартиру. Цены завышены неимоверно, и это миф ничем не обоснованный. Это одна из величайших афер правительства, наравне с приватизацией и ваучеризацией. Даже не миф, а очередной «кидок» обывателей. Миф, призванный отнять у людей последнее.
- Было, наверное, я просто не помню.
- Я считаю, что были. «Зенит» поднялся на четвертое место. Будем надеяться, поднимется в следующем году на более высокое. Это, я думаю, нет. Это просто так - достопримечательность. А историческая? У каждого, я думаю, свой исторический момент. Сейчас не могу назвать.
- Наверное, погода, в первую очередь, может стать какой-то исторической легендой. Потому что такая зима, дождь, снега практически нет. В декабре я это вижу просто первый раз в жизни в России, к тому же, в Питере. Если не ошибаюсь, в последний раз такая погода была 120 лет назад.
- Я не знаю. Как-то я об этом не задумывалась. Может быть, год пройдет, мы вспомним 2006-й, и тогда решим, что что-то было и стало легендой. А сейчас я иду за телячьими языками. Насущным занимаемся. Не думаем о будущем.
Иван Толстой: Прошло 65 лет с трагедии Бабьего Яра - района на окраине Киева, где осенью 41-го были расстреляны десятки тысяч человек, большая часть которых были евреями. Не всё об этой трагедии говорится до сих пор, не все имена держатся в памяти общества. О замолчанности, например, имени Виктора Некрасова и других тревожных тенденциях рассказывает историк литературы киевлянин и москвич Александр Парнис.
Александр Парнис: Тема для него безумно важная. Это было, как сказала одна из близких ему людей, его любимый редактор Анна Самойловна Берзер, это тема была определенной и важной частью его жизни последние годы его земной жизни. И вот это странное совпадение, что как быстро все забывается. Он сделал все для увековечения этой трагедии, сделал даже сверх того. Сделал так много, что это не под силу одному человеку.
15-го августа этого года в Центральном Доме Литераторов был вечер Евтушенко, посвященный трагедии Бабьего Яра. Евтушенко очень эффектно и красиво вел этот вечер, два с половиной часа, был полный зал людей, Евтушенко очень хорошо вел, была съемка, показывали какие-то документальные материалы. Но фамилия Некрасова не была упомянута. А Некрасов не только первый начал эту страшную и запретную тему для нашего сознания, для общественной жизни и даже культурной жизни. С этим связаны и его попытки установить памятник.
Вообще, в Киеве все, что связано с Бабьим Яром, было все годы табуировано. Например, к 50-летию этой трагической даты я приехал из Москвы в Киев, это был сентябрь 91-го года, и впервые в жизни я увидел на Крещатике транспаранты на идише и на украинском языках. В городе, где, как известно, государственный антисемитизм еще имел такое полновесное значение, увидеть надписи на идише это было для меня почти шоком. В жизни такого не видел. И тогда впервые отметили эту скорбную дату. Можно по-разному относится к Кравчуку, но он впервые произнес слова покаяния от имени украинского народа перед всем еврейством, и о таком полускрытом для общественности участии украинского населения в травле и уничтожении евреев в Киеве.
Мы хорошо знаем, что начиная с 50-х годов, я не говорю о периоде борьбы с космополитизмом, вообще нельзя было упомянуть ничего, связанное с трагедией Бабьего Яра. Сейчас вокруг этого события существует такая странная, непонятная обстановка. Несколько общественных организаций борются за то, чтобы, условно говоря, приватизировать трагедию.
Я работал в украинском Центральном архиве и обратил внимание на человека, который сидел рядом со мной. Это был иностранец, плохо говоривший по-русски, и он рассматривал какие-то документы, связанные с немецкой оккупацией. Я с ним разговорился, и он оказался научным сотрудником знаменитого музея Яд Вашем в Иерусалиме. Он мне показал листовки, которые висели 27-28-29 сентября 41 года, которые читали евреи, идя в Бабий Яр. И эти листовки произвели на меня действительно шоковое впечатление. Я впервые держал в руках эти страшные документы. Один из этих документов широко известен благодаря книжке Анатолия Кузнецова «Бабий Яр», этот документ приводит и Некрасов в своей книжке «Записки зеваки». Он начинался такими словами: «Все жиды города Киева…».
Но я хочу прочитать документ, который, кажется, до сих пор не опубликован, он был написан от руки на какой-то синей бумаге, который, по понятным причинам, не очень популяризировался тогда и даже сейчас. Я знаю, что сейчас его пытались показать на выставке, которая была приурочена к событиям, которые происходили 28 и 29 сентября этого года в Киеве. Там была небольшая выставка в Украинском доме, и сначала документ был выставлен. Но потом его сняли. Я хочу прочитать этот документ.
«Всiм керiвникам будинкiв м. Киева до 24-х годин зголосити всiх жидiв, працiвникiв НКВД та членiв ВКП(б), що мешкують в iх будинках – до найближчих районових Комiсарiатiв та Команди Украiнськоi полiцii м.Киева, по вул. Короленка 15, другий поверх. Затаення цих людей матиме наслидком смертну кару. Керивники цих будинкiв та двiрники мають право самi приставляти жидiв до жидiвського табору, який мiститься при таборi полонених по вул. Керосиннiй».
По странному совпадению, я живу в двух остановках от этой улицы Керосинной, и не знал никогда, что там был концлагерь. Переводить не надо. По-моему, и так понятно. Но если нужно, я могу пересказать.
«Ко всем руководителям домов города Киева. До 24 часов выявить всех жидив, работников НКВД, которые живут в их домах. И сообщить об этом в районные комиссариаты команды украинской полиции города Киева по улице Короленко 15. За сокрытие этих людей последствием будет смертная кара. Руководители этих домов и дворники имеют право сами представлять жидив до еврейского табору, который находится по улице Керосинной».
Как я уже говорил, эта листовка должна была, первоначально, экспонироваться на этой последней выставке, которая в Киеве существовала несколько дней. Но, к сожалению, какая-то комиссия, буквально перед открытием выставки, эту листовку почему-то сняла.
Евтушенко на своем выступлении на этом вечере, посвященном Бабьему Яру, почему-то Некрасова не назвал. Он называл всех, знаменитую русскую поэтессу, которая тогда жила в Киеве, Ольгу Анстей, которая одна из первых написала стихотворение, посвященное трагедии Бабьего Яра, называл Льва Озерова, который, по просьбе Ильи Эренбурга, собирал материалы для знаменитой впоследствии «Черной книги», вышедшей за границей. Стихи называл самого Эренбурга, но имени Некрасова не было названо. Но Некрасов, за два года до знаменитого стихотворения Евтушенко «Бабий Яр», написал статью, которую, как ни странно, тогда удалось напечатать в «Литературной газете» 10 октября 59-го года. Об этом потом вспоминал Лазарь Лазарев, который был одним из инициаторов публикации этой статьи Некрасова.
17 января 1974 года у Некрасова был обыск. Во время этого обыска у него изъяли почти весь его архив, и в том числе, альбом фотографий, посвященный Бабьему Яру, который Некрасов пытался издать как отдельную книгу. Эта книга у него была изъята ГБ, и Некрасов в своем памфлете, который уже у вас звучал на Радио Свобода, «Кому это нужно», вспоминал об этой книжке, о том, что ее у него изъяло ГБ, что он сможет, даже несмотря на это, написать книжку. Но, к сожалению, он так, по-видимому, эту книгу не написал. Единственное, что известно, что буквально за год до смерти, кажется, в «Новом Русском Слове» у него была напечатана статья под названием «Бабий Яр 45 лет спустя».
Почему я снова об этом вспоминаю? Понятно, что не нужно забывать людей, которые первые поднимали этот вопрос. Он не только пострадал за это, а, фактически, его исключили из партии. Это была одна из серьезных причин, о чем он потом вспоминал в своей книжке «Записки зеваки» и, возможно, это одна из причин, почему его исключили из партии. В конце концов, он вынужден был уехать в эмиграцию. Я просто хотел восстановить истину, которая вряд ли кому-то нужна.
Иван Толстой: Российское кино 2006-го года в оценке Андрея Плахова.
Андрей Плахов: В 2006 году появился фильм сам по себе не выдающийся, но из тех, что сигнализирует о важных переменах в сознании кинематографа. Он называется «Мне не больно». Снял его Алексей Балабанов с его репутацией главного режиссера 90-х годов. Именно он вывел в свое время на авансцену нового героя в облике Сергея Бодрова-младшего, который, еще до трагической гибели, стал актером-мифом. Именно Балабанов предложил в «Брате» идеологию социального реваншизма, опирающуюся на кровное родство и братство, а в «Брате-2» облек то же самое в форму остросюжетной международной игры. И вот «Мне не больно». Кто бы мог подумать, что Балабанов, самый провокационный из российских режиссеров, сделает чистой воды мелодраму. Раз уж он это делает, значит, миф о новом герое, ищущем справедливости, пускай в уродливых формах, отходит в прошлое. И хотя действие построено вокруг евроремонта, почетной темы нашего времени, но известный своей антибуржуазностью Балабанов даже здесь упускает случай поглумиться над новыми богатыми. Единственный из них, в исполнении Никиты Михалкова, оказывается, вопреки первому впечатлению, совсем не зловещим, а, скорее, смешным и жалким. Это тоже характерно. Миф Михалкова, как почвенника и державника, теперь то и дело, сначала в «Жмурках» того же Балабанова, потом в фильме «Мне не больно», компрометируется фигурами карикатурных братков и новых русских.
В этом фильме мутирует еще одна устойчивая репутация - Ренаты Литвиновой, которая выступает в роли заказчицы ремонта. Она денег не платит, потому что не имеет, зато готова напоить горемычных работяг дорогим коньяком и накормить ужином, сворованным со светского приема. Предлагает она и услуги другого рода, так что, в какой-то момент, кажется законченной алкоголичкой и нимфоманкой. Особенно, когда надевает на голову рыжую копну волос и начинает соблазнять героя примерно теми же приемами, как это делала Светлана Светличная по отношению к Юрию Никулину в «Бриллиантовой руке».
Однако, в какой-то момент, комедийная линия заходит в тупик и вся история резко сворачивает на сентиментальную тропу.
Почему же проходной фильм, лишенный обычных для этого режиссера страстей и пафоса, так сказать, Балабанов в варианте софт, майлд и супер-лайт, имел заметный успех на «Кинотавре», где его наградили тремя призами, и в прокате? Потому что он точно отобразил новые веяния времени. Социальный реваншизм отходит на периферию, мы все больше привыкаем к эстетике буржуазного гламура, хотя Балабанов и пытается над ним иронизировать. А недавнее прошлое – 90-е годы - начинает восприниматься, как ретро, как миф.
И еще один важный сигнал. Балабанов пытается разрушить стену между коммерческим и арт-кино. А это, пожалуй, главная проблема сегодняшнего экрана. Прошло два года с тех пор, как публику стали подсаживать на так называемые блокбастеры made in Russia , и надо смело сказать, что патриотический эксперимент удался. А коммерческий подъем российской киноиндустрии, наконец, перестал быть мифом. Народ ждет новых зрелищ. Отработан «Ночной дозор», на очереди – «Меченосец», потом грядет «Волкодав» и иже с ними. На фоне крупногабаритных новинок киноиндустрии множатся бытовые и молодежные комедии типа «Никто не знает про секс» или выходящей в первый день 2007 года «Жары».
Кстати, это, само по себе, сигнал появления второго эшелона коммерческого кино, который в Голливуде не менее важен, чем первый. В конце концов, такие фильмы, если они приобретут некий уровень качества, должны отвлечь хотя бы часть публики от сериального мыла и объяснить тот факт, что на разных стадиях кинопроизводства в России фигурирует около трехсот запущенных кинопроектов.
2006 год разрушил миф о том, что коммерческий бум закатает в асфальт авторское кино. Все произошло с точностью до наоборот. В этом году появилось как никогда много радикальных фильмов, обещающих дебютов и, вообще, того, что называется артхаузной продукцией. Продолжает успешно работать Кира Муратова, Александр Сокуров, Алексей Герман - столпы нашего авторского кино, и большая группа молодых, продолжающих этот нелегкий путь. Илья Хржановский, Алексей Герман-младший, Алексей Попогребский.
Еще одна неожиданность. Молодые режиссеры с культово-театральной репутацией ринулись в кино, опровергая миф и о другой стене, якобы, фатально разъединяющей экран и сцену. «Эйфория» Ивана Вырыпаева - фильм диких, первобытных эмоций, за социальными и моральными рамками, за пределами добра и зла. Рай времен первого грехопадения и изгнания Адама с Евой. Это, пожалуй, наиболее характерная черта нового российского кино с художественными амбициями. Оно стремится включить актуальную реальность и современных героев в пространство вечных мифологем, отношений с богом или, пользуясь советским жаргоном, духовных исканий. Еще один важный для кинопроцесса фильм - «Свободное плавание» Бориса Хлебникова. Он важен тем, что окончательно выводит наше кино за пределы Садового кольца, где оно долго вязло в московском гламуре, и восстанавливает связь с художественными традициями советской эпохи. Все это без сомнения было. И российская провинция, где произошла полная смычка города и деревни, и странные люди, населяющие эти края, и безбашенная молодежь, и герои-правдоискатели, и комедийный абсурд, ничем не противоречащий правде жизни. Было в фильмах Шукшина и Киры Муратовой, в «Асином счастье» Кончаловского и «Начале» Панфилова. Разница, кажется, не так уж велика. У Хлебникова в диалогах появлялся легализованный матерок междометий, а в сюжете выросла актуальная проблема безработицы, неизвестная или завуалированная в советское время. Леня из «Свободного плавания», его играет Александр Яценко, чем-то похожий на молодого Леонида Куравлева, получает выходное пособие закрывающегося нерентабельного завода, пробует себя в малярном деле и торговле обувью, тянет лямку на пыльных дорожных работах, прежде, чем послать все к черту и пуститься в свободное плавание, пристроившись на бороздящие волжские воды судно.
Но на самом деле, эта разница принципиальна. Ведь времена, когда пели «каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог», давно миновали, а новорусский менталитет велит считать простых людей пережитком социализма, достойными же внимания только выдающихся богачей и бандитов. Хлебников же, вовсе не реабилитируя социализм, тем не менее, восстанавливает утраченные гуманитарные понятия, ставя все с головы на ноги, опровергая одни мифы и реанимируя другие.
Наконец, «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова – самый громкий фильм артхаусного киносезона. Серебренников достигает виртуозного баланса между материей киноизображения и театральной условностью. Он легко оперирует разными техниками и художественными технологиями. Элементы догмы, анимации и актерские монологи, включая знаменитый матерный, образуют ту пестроту состава фильма, которая приближает его к эклектике реальности, но отделяет от него высоким градусом артизации. Это современный Гамлет, превращенный в черную комедию. Радоваться богатству и разнообразию нового российского кино мешает несколько отягчающих положение обстоятельств.
Артхаусные фильмы производятся, берут призы на фестивалях, но их прокатная ниша, и раньше не страдавшая шириной, опасно сужается. Кинопрокатчики по-прежнему загипнотизированы цифрами с шестью нулями, которые отбивают блокбастеры, выталкиваемые на все экраны одним массированным ударом. После того, как деньги отбиты за две недели, картина снимается и заменяется следующей, ей подобной. Такая методика никак не подходит к фильмам типа «Изображая жертву», но к архаусным «Жертвам» относится без всякого снисхождения. Скажете спасибо, что вас вообще взяли в кинотеатр. Прошло две недели, извольте подвинуться, уступить место другим. Прокатный вал оставляет крайне мало пространства для штучных изделий, индивидуальных стратегий. В этом смысле, благополучное состояние российского кинопроката по-прежнему остается мифом.
Иван Толстой: И завершит нашу программу тема воссоединения ветвей русской православной церкви. Расколовшись надвое в результате гражданской войны, русские верующие с начала 20-х годов разделились и по церковной линии: одни признавали московскую патриархию, другие – только иерархов Русской Православной Церкви Заграницей. Раскол прошел не только по государственной границе, отделяя эмигрантов от советских граждан, раскол прошел по сердцам верующих, часто разводя членов одной семьи и близких друзей. В 2006-м году впервые за многие десятилетия произошел пересмотр непримиримых позиций. Размышляет историк и культуролог Андрей Зубов.
Андрей Зубов: Действительно, сейчас, когда, наконец-то, после этого огромного разрыва, когда взаимно друг друга обвиняли две церкви, Зарубежье практически всё, и, надо сказать, вовсе не несправедливо обвиняло, что московский патриархат находится под полным контролем государства, что в нем проводится так называемая сергианская линия на сотрудничество с не только с безбожным, но с богоборческим государством, которое уничтожает тех, кто с ним сотрудничает в церкви, это представление доминировало в русском Зарубежье.
Другая точка зрения, которую исповедовали весьма серьезные и глубокие люди, типа того же Бердяева или Лосского, они считали, что это все так, кстати, к ним принадлежал и владыка Антоний Блюм недавно умерший, это все так, но, тем не менее, мы должны быть сострадающей церковью, церковью, которая вынужденно идет на компромиссы, даже если эти компромиссы для кого-то уже не вынужденные, а корыстные, но, тем не менее, мы должны быть с ней, мы должны быть с русским народом, не должны отделяться от него.
Другие же говорили, что мы должны пока отделиться и хранить чистоту нашего православия, чтобы яд сергианства в нас не вошел, а потом передать это чистое православие возродившемуся, освободившемуся от большевизма русскому народу.
Вот, собственно говоря, в этом представлении, в этих мифах существовало русское общество и Русская Церковь за границей. Здесь же, вообще, не знали о том, что все это есть. 99 процентов людей и, практически, столько же верующих, и когда вдруг упали эти препоны большевизма и люди стали узнавать, что, оказывается, есть русские люди за рубежом, есть Русская Церковь другая, это вызвало и интерес, и волнение, и непонимание. Тем более, что последний акт Зарубежной церкви был еще на излете старого представления, что мы должны создать свою сеть приходов, свою юрисдикцию, потому что все отравлено в России большевизмом, мы должны создать чистую церковь, которую мы сохранили, мы ее принесем сюда, народ в нее пойдет и получит ту чистую православную веру, которой он был лишен здесь.
И вот тут же развеялся этот миф. Приходы были созданы, но народ в них не пошел. Народ продолжал ходить в свои приходы, верить своим епископам и своим священникам, почти всецело, исключения были очень незначительны. Постепенно Зарубежная церковь, надо сказать, к ее чести, осознала, что вот это была ошибка, что, в действительности, несмотря на все огрехи, на все грехи, Русская Церковь в России выполняла свою главную миссию. Она помогала людям находить путь к богу, поэтому люди ей верят искренне. И тогда начался процесс поисков сближения и воссоединения. Вот причина, по которой две церкви хотели воссоединиться друг с другом, - это, в первую очередь, развеяние мифа, что церковь здесь абсолютно негодна, абсолютно коррумпирована безбожным коммунистическим государством, разложена, подкуплена, и так далее. Оказалось, что все это так, и не так, на самом деле. И народ видит в церкви живой организм, часть тела Христова.
С другой стороны, здесь очень многие в церкви из тех, кто стали задумываться о путях церкви, увидели, что, действительно, очень много язв, действительно, очень много дурного. И что исцелиться своими силами невозможно. И поэтому надо искать союза, надо искать единства с той частью русского народа, который за рубежом, который чист от этих грехов, у него есть свои грехи, свои проблемы, но он чист от этих грехов коллаборационизма с большевистской властью и, таким образом, соединение с ним поможет русскому обществу и русской церкви возродиться. То есть, было представление, что мы самодостаточны, что мы сами по себе хороши, такое представление Московии 15-го века тоже стало развеиваться. Хотя оно еще далеко не до конца развеялось. И вот поэтому процесс сближения оказался конструктивным, и процесс, который мы все считали почти невероятным, зная те разделения, которые были, этот процесс стал быстро развиваться. И, в настоящее время, практически он завершен. Собор Русской Зарубежной Церкви, который состоялся в мае, подтвердил решение на воссоединение двух частей церкви, Архиерейский Собор Зарубежной Церкви дважды уже высказался за это, Московская патриархия согласилась на те принципы, которые были выработаны совместной комиссией и, сколь я знаю, на Пасху или после Пасхи, на май следующего года, намечен уже торжественный акт воссоединения, который должен произойти в Москве, когда Патриарх московский и Всея Руси Алексий Второй и глава Зарубежной Церкви причастятся, наконец-то, после 80-ти лет разделения, из одной чаши.
Надо вам сказать, что, одновременно, очень многие люди, которые были связаны с так называемым Константинопольским экзархатом, то есть, третьей ветвью Русской Церкви, хотя руководство этого экзархата против этого воссоединения, но многие сейчас начинают тянуться и сближаться с объединяющейся Русской Церковью. Это особенно важно. Это не только чисто церковное дело. Дело в том, что разделенная церковь - это знамение разделенного народа. Разделенный народ - это реальность слов евангельских о том, что если царство разделится само в себе, то оно не устоит. А если оно будет соединенным, оно будет сильным. И вот если народ соединиться, если церковь соединиться, то соединится народ. Если соединится народ, возродиться русское общество. Речь идет не о силе, которая будет пугать других, а о той силе, которая позволит русскому народу возродиться, выжить и поднять голову после вот этих страшных 70-ти или 80-ти лет разделения, коммунизма, десятков миллионов загубленных жизней. В этом, я считаю, великое дело процесса воссоединения церкви, развеяния мифов и обретения вот этой правды в нашем единстве.
Иван Толстой: Андрей Борисович, а структурно, иерархически, кто кому будет подчинен, где будет сидеть Патриарх?
Андрей Зубов: Патриарх, естественно, будет сидеть не в Джорданвилле, Патриарх как сидел, так и будет сидеть в Москве. Зарубежная церковь войдет в состав единой Русской Церкви, которая никогда не считала себя отдельной. Она считала, скорее, что от нее отделился московский патриархат. Что теперь опять нет причин считать, что мы разделены. И Зарубежная церковь, все признают, что за 70 лет там сложились и свои принципы организации, и свои отношения между клиросом и народом, что церковь должна быть автономной. Вот Зарубежная церковь будет автономной частью Русской Православной Церкви. Примерно, как Украина или Белоруссия сейчас. При этом, Зарубежная церковь сама будет выбирать своего настоятеля, архиереи будут сами назначать священников, и предстоятель Зарубежной церкви будет сам назначать епископов, и сами будут из рукополагать, но они будут участвовать при этом в Архиерейских и Поместных соборах Русской Церкви как неотъемлемая часть единой Русской Церкви, наравне с Украиной, Белоруссией Эстонией, Латвией.
