Александр Генис: Каждый раз, когда год подходит к концу, итоги ему подводят постоянные авторы «Американского часа». Но выбрать самое значительное событие последних 12 месяцев мы доверили не хозяевам, а гостю – Михаилу Эпштейну. Профессор Эморийского университета, известный филолог, философ и мастер поэтической мысли, автор множества книг и гипотез, Михаил Наумович – давний друг и участник наших программ. Воспользовавшись тем, что он навестил Нью-Йорк в рождественские каникулы, я пригласил его в студию, чтобы задать всего один вопрос: что в уходящем году Вам показалось самым знаменательным, важным, симптоматичным?
Михаил Эпштейн: Трудно выделить событие как событие, но, мне кажется, к концу года очертилась одна важная тенденция, которая имеет не столько политическое, хотя и политическое тоже, сколько, я бы сказал, биологическое значение. Мы по-новому стали относиться к соотношению своего тела и пространства, и это обусловлено тем эффектом, которое имело дело Литвиненко.
Александр Генис: То есть, вы считаете, что этот казус достоин философского обсуждения?
Михаил Эпштейн: Безусловно. Происходит такая полонизация сознания и тела. Рождается новая метафора, новая архитипика телесности, которая оказывается настолько проницаемой окружающим пространством и, в свою очередь, настолько способна облучать собою пространство, как раньше не представлялось возможным. Интересно, что год начался, я помню свои заметки января 2006 года с другого технического события или, во всяком случае, информационного шума о чипах, которые вживляются в человеческое тело для того, чтобы заменять ключи, коды и все необходимые. Электронное клеймо, метка радиочастотная. То есть оказывается, что внутри тела всажено нечто такое, что сигналами считывается, улавливается снаружи, поэтому можно проследить место нахождение тела отовсюду, оно подает какие-то непрестанные электромагнитные резонансные сигналы в окружающую среду. Это делается вполне сознательно для того, чтобы, например, проследить положение больных, которые страдают отсутствием памяти и тому подобное.
Александр Генис: Началось это все с животных. Такие чипы вживлялись в собак, чтобы их не потерять.
Михаил Эпштейн: Но такая чипизация человечества, которая, как оценили в начале века, имеет потенциальный рынок 22 миллиарда долларов в ближайшие 2-3 года, начинает ставиться на какие-то не только промышленные, но и психологические рельсы. То есть, человек должен свыкнуться с тем, что он какими-то лучами, какими-то радиочастотами связан с окружающим миром и подает о себе знак, невидимый ему самому, но ему индивидуально присущий. Это может быть в обе стороны: этот чип можно использовать как ключ к своему дому или как код к своему компьютеру. То есть, ты являешься носителем какой-то не биологической информации, которая составляет часть твоей органики, а становится новым дополнительным органом тела. А в событиях ноября обнаружилась уже не конструктивно-утилизационная, а разрушительно-хаотическая составляющая того же самого обмена тела и среды, то есть, оказывается, что человек может выступать как своего рода грязная бомба, как некий источник радиозаражения.
Александр Генис: Надо сказать, что на днях в «Нью-Йорк Таймс» была опубликована статья как раз об этом, о том, что случай Литвиненко показывает нам, что может сделать грязная бомба. И это первый урок новой террористической войны.
Михаил Эпштейн: Человек-бомба. Вот таков новый архетип.
Александр Генис: Причем, атомная бомба.
Михаил Эпштейн: Ему не нужно носить с собой какой-то чемоданчик, который он будет возить через проверку багажа. Ему достаточно просто быть самим собой, то есть носить свое тело как мощный заряд облучения. И вот оказывается, что 35 тысяч человек, летавших на « British airlines » уже потенциально заражены или могут возникнуть какие-то угрозы их здоровью только потому, что они находились в этом облученном пространстве. Мне кажется, что это открывает нечто о будущем тела. О том, что тело становится не частицей, а как бы волной в окружающей информационно-коммуникативной среде.
Александр Генис: То есть, мы из физики твердого тела переходим в некую лучевую, энергетическую вселенную.
Михаил Эпштейн: И это нам сейчас дано ощутить всеми своими фибрами, мышцами, кожей. Представляете, какой страх могут испытывать люди, которые побывали в этом зараженном пространстве. И, мне думается, что по своему метафорическому воздействию, а метафоры, собственно, определяют судьбы цивилизации…
Александр Генис: Особенно метафоры определяют судьбы войны с террором, потому что, в конечном счете, все сводится именно к запугиванию, именно к страху.
Михаил Эпштейн: Я думаю, что это событие сравнимо с тем, что произошло 11 сентября и с Чернобылем. Но выводится на новый как бы виток страха хорологическая спираль. То есть, спираль страха может быть без самого террористического орудия. Страх ведь преувеличивает, у страха глаза велики, поэтому, например, годы, прошедшие после 11 сентября, ознаменовались воздействием страха даже без последующих актов террора, воздействием хорора. Если различать террор, как активные действия устрашения, и хорор, как страх, который определяет и предшествует террористическому акту.
Александр Генис: То есть, вы считаете, что страх стал моделировать нашу жизнь?
Михаил Эпштейн: Да, он воздействует на биржу, он воздействует на авиакомпании, на промышленность, на все стороны человеческой жизни, на то, как мы прощаемся друг с другом и «каждый раз на век прощаемся, когда прощаемся на миг». Я улетаю завтра в Лондон или в Париж, а кто знает, каким я вернусь? Может быть, уже облученным. То есть, это распространение радиоактивности излучения, вирусов, пространство становится инакопроникаемым, чем мы к тому привыкли.
Александр Генис: И это значит, что дело Литвиненко открыло новую ступень в эскалации страха.
Михаил Эпштейн: Это, в общем-то, остаток такого субъектно-объектного членения. Вот есть субъект, и есть объект. Есть мое тело, и есть пространство. Между ними есть какие-то более или менее твердые грани. Так вот, эти грани расплавились. Проницаемость, я бы сказал, ключевое слово этого нового мировоззрения. Вот почему я считаю, что дело Литвиненко может быть самым знаменательным событием 2006 года.
Александр Генис: Наше традиционное стихотворение года, которое для наших слушателей выбрал Владимир Гандельсман.
Владимир Гандельсман: Я прочитаю стихотворение питерского поэта Антона Романовского, выбранное не только потому, что оно мне просто нравится, но и потому, что у него есть три неоспоримых достоинства – легкость, краткость и своевременность.
«Рождество».
Оденут в лампочки деревья
И будут праздновать доверье,
Задышат паром из дверей,
Запустят карусель зверей,
И жеребенком прянет радость,
Как из киоска в ноздри пряность,
Едва затеплятся огни.
Скорей вдохни!
Раскрутится и разгорится,
Мне хочется сказать: корица.
Что легкость? Ничего, пустяк,
К рождению летящий шаг.
Александр Генис: Музыканта года выбирает музыкальный критик «Американского часа» Соломон Волков. Соломон, объявите его.
Соломон Волков: Сначала я заинтригую слушателей и скажу, что это молодая, очень красивая женщина, по-моему, первая женщина в нашем качестве лучшего музыканта года. Я очень ей симпатизирую, с огромным вниманием слежу за ее творческим путем и сейчас ее назову. Это человек, которого в России, может быть, еще и не знают, но в Америке она завоевывает все большую и большую популярность, и 2006 год был для нее годом прорыва в какой-то степени.
Я сейчас объясню, почему. Зовут ее Одра Макдоналд, это 36-летняя афро-американская певица, лирическое сопрано. Она, помимо всего прочего, замечательная актриса и обладательница четырех премий «Тони». Почему именно 2006 год стал для нее важным? Вышел, во-первых, новый ее диск под названием «Построить мост». Пользуется этот диск огромным успехом. И также очень важным событием стало ее появление на открытии сезона в цикле, который называется «Американская книга песен» в Линкольн-Центре. Потому что этот ее концерт транслировался по телевидению на всю страну, и о нем очень много говорили. Это было очень значительное выступление. Сама Одра Макдоналд для меня какая-то уникальная певица еще и потому, что очень трудно для нее найти какую-то нишу. Потому что обучалась она, как настоящая оперная певица, но оперных арий она не поет совершенно. Ее идолами являются Джуди Гарланд и Барбара Страйзенд.
Я, может быть, не очень люблю Барбару Страйзенд, но Джуди Гарланд я считаю великой певицей, которая тоже не поддается такому легкому определению. Как ее определить? Но волнует каждый раз она неимоверно. И полное у меня ощущение, что Одра Макдоналд имеет все шансы выйти на тот виток значимости, на котором была когда-то Джуди Гарланд. То есть, войти в историю американского вокала в области поп-музыки. Я даже не знаю, как назвать то, что делает Одра Макдоналд. Потому что могла бы она совершенно спокойно петь такой расхожий, стандартный репертуар. Она это делает, кстати, великолепно. И я покажу, как она это делает. Но она с самого начала своей карьеры избрала совершенно иной путь. Во-первых, она очень независимый человек, и это чувствуется и в ее поведении, и, как я уже сказал, в выборе репертуара. Поэтому я хотел бы начать знакомство с Одрой Макдоналд, как певицей, в данной передаче, с песни, которая называется « My stupid mouth » - «Мой глупый рот». Написал ее композитор Джон Майер. Но, на самом деле, « My stupid mouth » - это когда человек говорит сначала, а думает потом. Вот Одра Макдоналд говорит, что эта песня о ней, потому что она вечно попадает в разного рода проблемы из-за того, что сначала говорит, а потом думает. Это признак, кстати, настоящего артистического темперамента. В этой песне частности говорится о том, что «мама советует: думай, прежде, чем откроешь рот, а у меня нет фильтра в голове».
(Звучит песня)
Родилась Одра Макдоналд в Калифорнии, замужем она за контрабасистом, который участвует в записях ее выступлений, у нее есть дочка. Дочке 5 лет. Одра очень смешно рассказывает, что дочке совершенно не нравится, что мама поет. И каждый раз, когда мама начинает распеваться дома, дочка начинает требовать, чтобы мама заткнулась, попросту говоря. Она смешно говорит, что «мои уши плачут от твоего пения». Но приходится терпеть.
Как я уже сказал, Одра связала свою творческую судьбу с группой композиторов, о которых мне довольно трудно говорить, потому что это какое-то новое явление. Люди, которых я очень уважаю, говорят, что сейчас появилась на сцене группа молодых американцев, которые как бы двигают вперед американский мюзикл - не мюзикл, это даже трудно назвать мюзиклом. Это какие-то пьесы для музыкального театра, что ли. И вот одним из этих композиторов является человек по имени Адам Гетел, внук знаменитого Роджера Роджерса, классика американской поп-музыки и автора таких знаменитых мюзиклов, как «Оклахома» или «Звуки музыки». В качестве внука ему, конечно, приходится нелегко жить в тени такого дедушки. Вдобавок, то, что он делает, крайне непохоже на классические американские мюзиклы. Это такие довольно замысловатые пьесы в очень интересной прихотливой непростой локальной линии. Он создает такие баллады. Это как бы Стивен Сондхайм, но еще на шаг вперед. Это еще шаг в сторону какого-то усложнения и утончения эмоций. Люди, которых я очень уважаю, называют этих композиторов гениями, и я им доверяю. Они, может быть, еще не показали произведения, которое бы уже точно утвердило их позиции в современной американской музыке в качестве выдающихся личностей, но все, что они делают, очень интересно. И вот Одра поет балладу Адама Гетела « How glory goes ». Смысл ее таков, что только на небесах известно, как уходит слава, и чего каждый из нас мог бы достичь. И это очень типично для того, чем занимается сейчас Одра.
Но, честно скажу, что я отдыхаю, когда слушаю Одру в классическом репертуаре. Причем, под классикой я здесь не имею в виду классические оперные арии, хотя она может петь и эти арии. Но это классика американской поп-музыки, и в качестве примера и прощального номера в исполнении Одры Макдоналд я предлагаю самый знаменитый номер Леонарда Бернстайна и Стивена Сондхайма из «Вестсайдской истории» - «Где-то есть место для нас, и мир и тишина нас где-то ждут».
Александр Генис: Лучшую книгу 2006-го выбирает ведущая нашего «Книжного обозрения» Марина Ефимова.
Марина Ефимова: Необычайно трудный выбор в этот высокоурожайный год в Америке.
Молодой сенатор-демократ из Иллинойса, афро-американец Барак Обама, изумил всех великолепной книгой «Смелость надежды», которая, в отличие от многих других писаний политиков, являет собой не политическую демагогию, а наблюдения здравомыслящего «среднего американца», приправленные ядовитым юмором. Главная, новая (и многообещающая) особенность его рассуждений – отказ непременно занять враждебную позицию по отношению к партии политических соперников – республиканцев. «Демократы, - пишет он, - превратились в партию преувеличенных реакций: возражая против войны в Ираке, мы с подозрением относимся к любым военным акциям. Не принимая идею о том, что рынок – единственное решение всех экономических проблем, мы начинаем мешать применению рыночных принципов и там, где они необходимы. Сопротивляясь усилению Церкви, мы довели терпимость до почти полного исключения религии из жизни общества». Политический обозреватель «Нью-Йорк Таймс» Дэвид Брукс пишет об авторе:
Диктор: «Обама хочет исключить из политики стиль «шестидесятников», уверенных в своей правоте и в зловредной глупости противников, которые, якобы, вот-вот загубят страну. Сенатор из Иллинойса хочет не демонизировать противников, а извлекать из их позиции пользу для страны. Сейчас Америке просто необходим человек с таким политическим даром».
Марина Ефимова: Совсем на другой книжной полке стоит книга Рори Стюарта «Ни там, ни здесь» ( Places in Between ) – описание поездки по Афганистану в январе 2002 года. Автора предупреждали об опасности такого путешествия. Сотрудник Афганской Секретной службы сказал ему: «Вы – первый турист в Афганистане. В горах снег будет глубиной в три метра. Там полно волков. И там идет война. Вы погибнете – даю вам в этом полную гарантию». Стюарт не погиб, но после своего путешествия не может без иронии относиться к своим друзьям - западным дипломатам и чиновникам, которые составляют планы богато субсидируемых мероприятий по «демократизации» Афганистана. В книгу включено несколько советов путешественнику: «Если придется врать, что вы мусульманин, говорите, что вы из Индонезии – о ней в Афганистане не знают. Открытое поле, не загаженное овечьим пометом, - скорей всего, заминировано. Не носите с собой подробных карт, иначе вас примут за Джеймса Бонда». Последний совет добавляет рецензент Том Биссел:
Диктор: «Если вы были таким дураком, что решились на смертельно опасное путешествие и на последующее его описание (это в НАШЕ-то время, когда уже все всё описали), то есть лишь один способ избежать зубодробительной критики – превратить свой рассказ в шедевр. Рори Стюарт именно это и сделал».
Марина Ефимова: Среди других интересных книг этого года я бы выделила еще книгу Нила Фергюссона «Мировая война. Конфликт 20-го века и упадок Запада». В ней британский историк определяет 20-й век как век исключительной жестокости. Автор начинает с Первой мировой войны, в которой победила практика уничтожения пленных и впервые были использованы так называемые «боевые отравляющие вещества». Затем отдает должное Сталину:
Диктор: «Целые народы исчезли под колесами сталинской машины уничтожения. Во время «Большого террора» представители нацменьшинств составили ТРЕТЬ (!) всех погибших».
Марина Ефимова: Говоря о холокосте, Фергюссон напоминает нам о важной особенности этого проявления жестокости именно в 20-м веке:
Диктор: «Среди других известных историй геноцидов ЭТОТ был первым, который осуществили чрезвычайно образованные люди, посредством эффективной индустрии, в стране, руководимой человеком, пришедшим к власти путем относительно свободных выборов».
Марина Ефимова: Полезное напоминание. Но, сказав обо всех этих замечательных книгах, Я отдаю предпочтение роману А.Б. Иехошуа «Женщина в Иерусалиме». В этом романе два главных героя: мужчина (чиновник без имени) и женщина по имени Юлия Рагаева. Знакомство происходит в морге, куда героя, начальника отдела кадров пекарни, где работала Юлия Рагаева, посылают опознать её труп. Рецензент книги Клэр Мессад так описывает ход повествования:
Диктор: «Движение романа – величавое, но строгое, как похоронная процессия. Стиль (как и в первом романе Иехошуа «Мистер Мани») обладает обманчивой простотой и интеллектуальной мощью, редкой в современной прозе. Сюжет – кафкианско-фолкнеровский ЭПОС, в который превращается деловая поездка безымянного чиновника на родину погибшей – в Среднюю Азию».
Марина Ефимова: Действие романа заносит нас вместе с героем в среднеазиатский преступный мир, в глухую деревню, в подпольную больницу. В романе, как хор в античной трагедии, звучат голоса рабочих пекарни, посетителей бара, православных монахинь, служащих аэропорта, рыночных торговцев... И медленно, незаметно и мастерски командировка безликого и безымянного бюрократа преображается в эпическое путешествие героического чудака.
Есть в этой книге и другой аспект: герой романа – безымянное дитя древнего, символического города. Каждый такой город накладывает на своих детей бремя своего духа и значения. Одни дети не чувствуют этого бремени, другие его не принимают, у третьих такое наследие оборачивается снобизмом. Но герой романа «Женщина в Иерусалиме» хранит и лелеет в душе неповторимый строй своего города, и эта его верность дает детям других великих городов драгоценную надежду на преемственность духа.
Если к моему выбору «книги года» добавить, что выбор редакторов газеты «Нью-Йорк Таймс» пал на роман русско-американского прозаика Гэри Штейнгарта «Абсурдистан», действие которого происходит в Санкт-Петербурге, то можно сказать, что Россия и ее окраины были частыми гостями в американской литературе этого года.
Александр Генис: Ну а сейчас – кино. Ведущий нашего «Кинообозрения» Андрей Загданский представит выбранный им «фильм года».
Андрей Загданский: Вы знаете, Саша, мне кажется, что этот год нельзя назвать ярким в американском кинематографе. Не так уж много картин, которые переживут время. Из того, что мы относим в категорию массового кино, пожалуй, в первую очередь, я бы назвал картину «Королева», где играет совершенно замечательная Хэлен Мирен. И она будет явно номинирована на «Оскара» за лучшую женскую роль, и картина, вообще, наверное, получит целый ряд номинаций.
Назвал бы я его фильмом года? Наверное, нет. Можно было бы назвать фильмом года картину Олтмана, поскольку в этом году Роберт Олтман умер. Его картина, пусть не самая лучшая для Олтмана, «Компаньоны», вышла в этом году, и это последний фильм Олтмана. Учитывая то, что это режиссер такого масштаба, такого дарования и такого влияния, такой самобытности в американском кино, фильм этот можно было бы назвать фильмом года.
Александр Генис: Особенно, если учесть, что, в отличие от нас всех, Олтман-то знал, что он умирает. У него был рак уже 18 месяцев и, снимая этот фильм, он снимал его как прощание со зрителями. По-моему, в контексте этой смертельной болезни, фильм смотрится иначе. Вам не кажется?
Андрей Загданский: Абсолютно. Кроме того, в одном из интервью он говорит: «Это фильм о смерти». Любопытно, что один из персонажей - это девушка, которая погибла, и она возвращается, как призрак, как смерть. Таким образом, в этом фильме есть некоторые пророческие ноты. Но, при всем моем уважении к фильму Олтмана «Компаньоны», я бы не назвал его фильмом года, не назвал бы его явлением года. Поскольку фильм года - это явление года, то, что удивило.
В этом году вышли сразу два фильма, посвященные трагедии 11 сентября. Это «Мировой Торговый Центр» Стоуна, фильм, который мне показался очень заданным и предсказуемым, в общем, не интересным, и картина «Юнайтед-93», которая произвела на меня сильное впечатление. Картина жесткая, картина неприятная.
Александр Генис: Что можно сказать хорошего о такой трагической теме?
Андрей Загданский: Совершенно верно. Дает ли эта картина какое-то новое ощущение, новую эмоциональную краску, новое сопереживание зрителю, который хочет разобраться, что же произошло, что же пережили эти люди перед тем, как они погибли? Да, этот фильм дает. И, с моей точки зрения, фильм заслуживает номинации за режиссуру. Посмотрим, как будет.
Итак, что является явлением года с моей точки зрения? Явлением года, с моей точки зрения, является фильм «Борат».
Александр Генис: Вы сразу отсекли примерно половину наших слушателей, которые уже знают много плохого об этом фильме. Должен сказать, что много-много лет я не помню такой бури возмущения, которую вызвала эта картина не только у пострадавших, но и, я бы сказал, у самых нейтральных зрителей. В частности, в «Ньюйоркере» была напечатана злая карикатура на Сашу Коэна. И, вообще, люди делятся на два лагеря. Те, кто принимает «Бората», и те, кто нет. И обычно те, которые не принимают, это те, кто не видел фильма. Потому что те, которые видели фильм, к сожалению, вспоминают о нем смеясь.
Андрей Загданский: Во-первых, фильм запретили к показу в России.
Александр Генис: Это значит, что его увидят там все.
Андрей Загданский: Совершенно верно. Таким образом, он уже станет предметом разговоров. Во-вторых, как очень хорошо сказал один мой знакомый, «этот фильм не столько интересно смотреть, сколько интересно о нем говорить».
Александр Генис: И пересказывать.
Андрей Загданский: И пересказывать. Он является какой-то пружиной, которая сталкивает нас в разговор, и мы начинаем взвешивать, а что же, почему, как же, и так далее.
Александр Генис: Вы знаете, это первый раз на моей памяти. Я уже лет 25 состою членом ассоциации славистских исследователей, и вот, наконец, впервые явление массовой культуры, фильм «Барат», вызвал такой интерес, что всем нам предложили поделиться своими соображениями для журнала « Slavic studies ». Это сугубо ученая организация, сугубо ученый, честно говоря, невероятно занудный журнал. И вот там решили устроить такую всеамериканскую, даже всемирную дискуссию славистов по поводу фильма «Борат», которая затрагивает, так или иначе, славистскую тему.
Андрей Загданский: Вот видите, все-таки, он попадает в явление года. Вы знаете, об этом фильме много сказано, много критического, много восхищений, многие смеются, многие отзываются очень пренебрежительно об этой картине. Мне кажется, что с точки зрения явления года он действительно является явлением года. Он собрал совершенно сумасшедшую зрительскую аудиторию и продолжает собирать, это фильм, о котором говорят, он ни на что не похож, по-своему, он уникален. И мне в этой связи вспоминается совершенно другая картина, которая два года назад тоже стала предметом бурных дискуссий в Америке. И между этими картинами есть некое связующее звено. Я вспоминаю фильм «Фаренгейт 9-11». Вы, наверное, догадываетесь почему. И та, и другая картина - псевдодокументальная. То есть, для кого-то эта картина является документальной, а для кого-то - нет. Для авторов - нет, а для тех людей, которые оказались вовлечены в эти провокации, - да.
Александр Генис: Фильмы-провокации.
Андрей Загданский: Да. И та, и другая картина построены вокруг персонажа, придуманного персонажа, который является тем действующим тотализатором, вокруг которого инициируются действо. Майкл Мур тоже ведь фигурирует как Альтер Эго. Он - это не столько он, а персонаж Майкла Мура, вокруг которого происходят все эти события. И, между прочим, в своем предыдущем фильме, посвященном трагедии в школе, он в еще большей степени является провокатором, персонажем, который стимулирует действо. Саша Коэн придумал своего персонажа. Он как бы дальше от реального Саши Коэна, чем Майкл Мур в кино от Майкла Мура настоящего. Но и в том, и в другом случае - придуманный персонаж, псевдодокументальная среда, в которой разворачивается действо, и абсолютный восторг аудитории.
Александр Генис: Я не верю, что этот фильм окажется в номинации на «Оскара». Он слишком скандален. Но я думаю, что его ждет другая судьба. Я думаю, что «Борат» станет предметом анекдотов, как стал предметом анекдотов, скажем, Штирлиц. Я могу себе представить, что выйдя за переделы кино, этот персонаж станет популярным героем массового искусства, фольклора и это, по-моему, высшая награда для автора.
Андрей Загданский: Я не знаю, станет ли он предметом анекдотов. В Америке с анекдотами хуже, чем в России. Но мне кажется, что он, скорее всего, повторит судьбу «Горя от ума» Грибоедова. Растащат на цитаты, и он войдет в английский язык.
Александр Генис: Тогда его лучше сравнить с «Москва-Петушки», которую растащили на цитаты.
Андрей Загданский: Что-то в таком духе. Я очень сомневаюсь, что этот фильм получит какую-либо номинацию, во всяком случае, номинация на «Оскар» была бы еще большим скандалом, чем сам фильм, но я однозначно называю эту картину фильмом 2006 года.
Александр Генис: Песня года – выбор Григория Эйдинова.
Григорий Эйдинов: В этом году журнал «Тайм» присудил свой престижный титул человека года вам. То есть, если точнее, всем нам. То есть, если еще точнее - интернет-пользователю, который в этом году оказал беспрецедентное влияние на ход событий в мире. Теперь информация в США, и далеко не только, больше не принадлежит горсти крупных СМИ или государству, а принадлежит любому с доступом к интернету желающему ее получить или создать. И мало где это более заметно, чем в популярной музыке. Единственное, что осталось, как серьезная преграда между музыкантом и слушателем, это талант. Наводняя ночные кошмары президентов концернов звукозаписи, способы, с помощью которых музыка добирается до слушателя, стали самыми разнообразными, а порой просто неожиданными. Например, в этом году десятки песен стали хитами и, что важно, лидерами по продажам еще до того, как попали на полки магазинов или радиоволны Америки. И сделали они это не только через интернет, что уже становится стандартной практикой, а также через сотовые телефоны или звуковые дорожки к популярным телепередачам или к компьютерным играм. Тем не менее, в независимости от метода доставки, в этом году вышло неожиданное множество очень хороших альбомов, как от молодых исполнителей, так и от музыкальных ветеранов. У таких легенд, как Пол Саймон, «Ред Хот Чилли Пепперс», Том Уэйтс, «Лос Лобос», Брюс Спрингстин, вышли замечательные альбомы, зачастую лучшие в их карьере. По сравнению с ними, новички Нелли Маккай, Регина Спектор, Джон Майер, новоиспеченная супер группа «Ракин Турс», « Be good Tani ’ s », Джоанна Ньюсом, Шон Леннон, Софиан Стивенс в этом году выпустили роскошные альбомы один другого лучше. Одним из главных претендентов на звание альбом года, по-моему, должен считаться диск Боба Дилана «Новые времена». Однако титул песни года, без сомнения, достается мега-шлягеру группы «Гнароуз баркли». Изначально хит летнего сезона, этот дуэт, состоящий из продюсера Рисковая мышь и альтернативного рэпера Силоу, тот самый редкий случай, когда, кроме того, что группа в мгновение ока стала коммерчески и успешной, ее также уважают и обожают как собратья музыканты, так и критики. Итак, от заводил и участников новой музыкальной революции песня уходящего года с названием, которое также очень ему подходит. «Сумасшедший» (« Crazy »).
Александр Генис: Сегодня мне хотелось бы к обычному набору рубрик, который составляет специальный новогодний выпуск «Американского часа», прибавить еще одну – «Человек года» Русской Америки.
Уж слишком повод подходящий. За неделю до Нового года отметил свое двадцатилетие легендарный в Нью-Йорке клуб-ресторан «Русский самовар». День рождения ресторана совпал с юбилеем и его хозяина – Романа Каплана.
Со всей ответственностью могу сказать, что ему за эти годы удалось невероятное – создать достойное посольство русской кухни за рубежом.
Дело в том, что нашей кухне не повезло за границей. Она вроде кириллицы: для своей – слишком самобытна, для чужой – недостаточно экзотична. Лучшее в ней либо сперли соседи (шведский «Абсолют»), либо, как американцы, – черную икру объявили вне закона. Все остальное заменила универсальная приправа к славянскому обеду – балалайка.
В этом грустном сюжете «Самовар» - счастливое исключение. Благодаря своему рачительному хозяину Роману Каплану, здесь играют по другим правилам, и музыка звучит здесь другая. Когда я сидел в «Самоваре» прошлый раз, это был Бах.
Уважительно относясь к русской кухне в изгнании (чего стоит здешняя кулебяка, вишневое варенье с косточками и торт "Анна Павлова"), "Самовар" пестует дух артистического салона. Здесь читают стихи лучшие русские и американские (!) поэты. Именитые музыканты здесь играют Шостаковича и Скрябина. Здесь можно встретить Нормана Мейлера, Эрнста Неизвестного, Милоша Формана, гастролирующих кубанских казаков и гордость русского экспорта – знаменитых хоккеистов. Здесь пьют домашние настойки, закусывают с азартом и болтают до утра. Самое странное, что вся эта развлекательная эклектика не мешает друг другу.
Вот и на этот раз, собрав на двойной юбилей старых друзей и завсегдатаев, Роман Каплан и его «Самовар» щедро потчует гостей дружбой и весельем.
«Что такое для Вас «Самовар»»? С этим вопросам я обратился к тем, к кому смог пробиться.
Посетитель: Товарищ Рома, вы большой ученый, в российской рифме знаете вы толк.
Александр Генис: Нина, что такое для тебя «Самовар»?
Нина: Свой дом в Нью-Йорке. Это место, где встречается наше прошлое и наше настоящее. Потому что мы здесь провожали наших умерших друзей, их поминали, мы встречали здесь людей, приехавших из России впервые, и мы приходим сюда встретиться и поговорить друг с другом так, как мы говорили у себя на кухне или во дворце искусств.
Александр Генис: Лена, что такое для вас «Самовар»?
Лена: Для меня самовар - место, где я вспоминаю всю свою нью-йоркскую жизнь.
Посетитель: Для меня самовар – все. С первого же дня приезда стал родным домом, поскольку таким же родным был нам Роман с первого дня приезда.
Посетитель: Это начиналось 20 лет тому назад. Я был свидетелем. И первый самовар, который я продал Роману, он здесь.
Посетительница: Это правильно организованный клуб. На самом деле, это смесь ресторана с ночным клубом, очень талантливо сделанная хозяевами.
Посетитель: «Самовар» - это эквивалент несуществующего для всей эмиграции экуменического храма.
Посетитель: Похоже, это сосуд, где содержатся все, кто пожелает, и кому Рома разрешит.
Александр Генис: Ну, а последним в этой последней передаче года выступит юбиляр – «Человек года» Русской Америки Роман Каплан, которого я попросил поздравить Вас, дорогие друзья, с наступающим Новым Годом.
Роман Каплан: Дорогие слушатели, должен вам сказать, что я с большим удовольствием поздравляю вас с Новым Годом, желаю вам здоровья, это самое главное, все остальное в жизни приходит. И желаю вам всем счастья. Спасибо.
