Население земшара, как известно, растет, нынешнюю цифру – 7 миллиардов – знают все. Но вместе с ним растет и скот: людям «кушать нада», как говорил Антоша Чехонте. Последние данные таковы: на Земле сейчас 1,5 миллиарда голов крупного рогатого скота и 1 миллиард 700 миллионов овец и коз. Плюс несчитанные свиньи и куры.
С домашними животными твердо связаны приятные буколические ассоциации. Слов нет, коровы симпатичнее автомобилей. Проблема в том, что скотина представляет не меньшую, а большую экологическую опасность, чем автомобили: 18 процентов глобального потепления происходит за счет выделения метана и азота из навоза. Плюс (а вернее, минус): для расширения пастбищ уничтожают леса.
Одно из последствий этого процесса – повышение температуры отражается на диких животных. Ближайший пример – белый медведь, внесенный недавно в список угрожаемых видов. Мишке на Севере стало не хватать Севера, льды тают. Когда-то в Англии сложилась поговорка: «овцы съели людей». Было так называемое «огораживание» – превращение пахотных полей в пастбища шерстяного овцеводства, оказавшегося выгодней производства зерна. Сейчас можно сказать: коровы едят медведей. Пророка Исайи не получается: не только львы не лежат рядом с ягнятами, но ягнята оказываются опаснее для львов, чем наоборот. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, – сказал и в темный лес ягненка поволок». Дедушка Крылов устарел, его истины поистине дедовские.
И ведь всё это – результат действительного прогресса: людей стало больше, потому что умирают меньше. Это достижение человеческой науки. Но человек, оказывается, опасен для самой жизни. «Феномен бытия и бытие феномена», как говорил Сартр в эпохальном труде «Бытие и ничто». Феномен, грубо говоря, это образ бытия в сознании, сознание существует исключительно в человеке, но сознание и есть это самое Ничто, в нем происходит «неантизация» бытия (neant – «ничто» по-французски). Поэтому ничто есть источник свободы. В философские тонкости здесь углубляться не место, достаточно сказать, что проблема вышла за рамки философских метафор, человек действительно «ничтожит» бытие. Тот же Сартр говорил об атомной бомбе, что она явилась решительным доказательством свободы: человек обнаружил способность уничтожить Землю. Или еще лучше вспомнить старых немецких романтиков: кто-то из них сказал, что человек – это болезнь бытия.
Приумножение органических форм жизни ведет к их вымиранию. Пока выход видится только один – дальнейшее движение по пути технотронной цивилизации: питаться уже не говядиной, а таблетками. Делают же сейчас детей в пробирках. К чему это приведет, Бог знает. Может быть, эти таблетки окажутся страшнее атомной бомбы.
У Льва Толстого с братьями была в детстве игра: если встать в угол и не думать о белом медведе, то наступит всеобщее счастье. Не думать о белом медведе не удавалось. Что-то вроде этого – в «Селе Степанчикове» Достоевского: там был белый бык.
Правда, утешаться можно тем, что медведь в московском зоопарке впал, наконец, в спячку: всё-таки похолодало.
С домашними животными твердо связаны приятные буколические ассоциации. Слов нет, коровы симпатичнее автомобилей. Проблема в том, что скотина представляет не меньшую, а большую экологическую опасность, чем автомобили: 18 процентов глобального потепления происходит за счет выделения метана и азота из навоза. Плюс (а вернее, минус): для расширения пастбищ уничтожают леса.
Одно из последствий этого процесса – повышение температуры отражается на диких животных. Ближайший пример – белый медведь, внесенный недавно в список угрожаемых видов. Мишке на Севере стало не хватать Севера, льды тают. Когда-то в Англии сложилась поговорка: «овцы съели людей». Было так называемое «огораживание» – превращение пахотных полей в пастбища шерстяного овцеводства, оказавшегося выгодней производства зерна. Сейчас можно сказать: коровы едят медведей. Пророка Исайи не получается: не только львы не лежат рядом с ягнятами, но ягнята оказываются опаснее для львов, чем наоборот. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, – сказал и в темный лес ягненка поволок». Дедушка Крылов устарел, его истины поистине дедовские.
И ведь всё это – результат действительного прогресса: людей стало больше, потому что умирают меньше. Это достижение человеческой науки. Но человек, оказывается, опасен для самой жизни. «Феномен бытия и бытие феномена», как говорил Сартр в эпохальном труде «Бытие и ничто». Феномен, грубо говоря, это образ бытия в сознании, сознание существует исключительно в человеке, но сознание и есть это самое Ничто, в нем происходит «неантизация» бытия (neant – «ничто» по-французски). Поэтому ничто есть источник свободы. В философские тонкости здесь углубляться не место, достаточно сказать, что проблема вышла за рамки философских метафор, человек действительно «ничтожит» бытие. Тот же Сартр говорил об атомной бомбе, что она явилась решительным доказательством свободы: человек обнаружил способность уничтожить Землю. Или еще лучше вспомнить старых немецких романтиков: кто-то из них сказал, что человек – это болезнь бытия.
Приумножение органических форм жизни ведет к их вымиранию. Пока выход видится только один – дальнейшее движение по пути технотронной цивилизации: питаться уже не говядиной, а таблетками. Делают же сейчас детей в пробирках. К чему это приведет, Бог знает. Может быть, эти таблетки окажутся страшнее атомной бомбы.
У Льва Толстого с братьями была в детстве игра: если встать в угол и не думать о белом медведе, то наступит всеобщее счастье. Не думать о белом медведе не удавалось. Что-то вроде этого – в «Селе Степанчикове» Достоевского: там был белый бык.
Правда, утешаться можно тем, что медведь в московском зоопарке впал, наконец, в спячку: всё-таки похолодало.
